Раз. Два. Полтора

© Юрий Дружинин, 2017

ISBN 978-5-4483-6638-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Так получилось, что предисловие к своему произведению я начал писать в конце. Тогда, когда книга уже была закончена. Я задумался, зачем я пять лет сидел вечерами у компьютера и портил зрение? Что вообще подвинуло на это? Для кого эта книга? Кто ее читатель? Ведь, по сути, в этой книге я писал о себе, о своих переживаниях, эмоциях и жизненных ситуациях, которые произошли именно со мной – обычным человеком. Сомнения терзали мою душу. Но я думаю, что изюминка этой книги в том, что все события, эмоции и переживания в ней реальные! Армия – это школа жизни, и тот, кто прошел ее, мудрее тех, кто умудрился откосить от этой почетной обязанности – Служить Родине! Поэтому книга будет интересна и молодым парням, не служившим еще в армии, но готовящимся исполнить этот долг перед Родиной. Думаю, она будет интересна и тем, кого миновала сия участь. В качестве расширения кругозора! И матерям, переживающим за своих сыновей, которые охраняют мирное небо над нашими головами, эта книга будет тоже интересна. Оказывается, не так страшен черт, как его малюют. Да и девчонкам, которые ждут своих парней, тоже будет небезынтересно сие произведение. Я верю в это. А лично для меня эта книга стала способом избавиться от своих комплексов и душевных проблем. В ней я открываюсь пред читателем полностью. Так что тем, кто не любит излишний натурализм и стриптиз души ближнего своего, я советую не читать эту книгу. Это не для вас (шутка). Ну что ж, с богом! Поехали!

Последние деньки свободы

Как-то быстро пролетел последний год учебы в технаре, и вся наша компания – Серега, Шурик, Васек, два Лехи, Игорь и я – стала задумываться над одним и тем же вопросом: «Служить или не служить?» Дипломы у всех нас были синие, так что рассчитывать на беспроблемное поступление в институт не приходилось. И каждый стал решать эту проблему по-своему. Так как служить никто особенно не рвался, то все начали искать возможность избежать этой почетной обязанности. Почему-то никто не хотел отдавать «долг» Родине. Косинцев Леха лег в больничку, чтобы выиграть время и поступить в институт. Серега тоже укрылся в лоне медицины, благо его мама там имела какие-то связи. Про Игоря точно не знаю, но то, что его сестра с мужем медики, говорит само за себя. Лично у меня проблема была в том, что в дипломе у меня были две тройки, которые не давали мне возможности поступить без экзаменов в институт. А поступать на общих основаниях мне просто не дали бы, так как экзамены были 12-го июня, а повестка была на 4-е и никаких проблем со здоровьем. Так что перспектива отдавать долг Отечеству засверкала для меня всеми радужными огнями. Я смирился и успокоился. Так что из нас семерых служить мы собрались вчетвером. Мы получили свои дипломы и стали как-то особенно бесшабашно проживать последние денечки перед армией. Мы собирались у Эдика, единственного из нас обладателя собственной квартиры, и весело пропивали оставшиеся деньки свободной жизни. Тем более поводов было предостаточно – защита и получение дипломов, да и за будущую службу было поднято немало рюмок, а точнее говоря стаканов. Были мы еще молодые и неопытные по части культурного принятия алкоголя. Кроме этого, сказывалось и отсутствие прекрасной половины на наших пьянках, поэтому все они проходили примерно по одному сценарию, то есть за первые пятнадцать минут съедалась вся закуска, далее все продолжалось уже без нее, а через пару часов все уже лежали, сломленные чрезмерным количеством алкоголя, поступившим в кровь. Так незаметно пролетели последние денечки. Третьего июня я с утра сходил в парикмахерскую и постригся под «спортивную канадку». А ближе к вечеру собрал всех наших на проводины, были все те же, только Шурик привел девчонку Таню. Тогда-то я впервые выпил водки за одним столом со своими родителями. Разошлись около двенадцати. А на следующее утро, в шесть, я уже сидел на кухне и ел свою последнюю на данный период жизни домашнюю яичницу. Мама подобрала мне вещички, которые не жалко оставить при переобмундировании из гражданского в военного. Я собрался и ровно в восемь ноль-ноль прибыл на призывной участок. Родители приехали на машине провожать меня. Нас построили, и какой-то майор вышел перед строем и произнес торжественную речугу. Затем нас посадили в автобус и отправили в Гончарово, еще на призывном пункте я встретил Гену, одногруппника, и обрадовался ему как родному, все же легче нести службу с товарищем. В автобус к нам проник Стефан, тоже наш одногруппник, по дороге мы молча выкурили по сигарете, а в заднем стекле автобуса все маячила наша «шестерка».

Приемная комиссия

В Гончарово нас привезли около одиннадцати часов утра. Как-то незаметно разошелся дождь, навевая тоску и чувство тревожного ожидания неизвестности. Нас, призывников, набиралось несколько сотен человек, все иркутяне и жители Иркутской области. Все беспорядочно шарахались по территории части. Никто почему-то не пытался внести в эту суматоху какую-то упорядоченность. Ко мне каким-то образом пробрались родители, все пытаясь дать последние наставления и просто поговорить и посмотреть на меня. А потом мы просто стояли и молчали. Как говорится, «долгие проводы – лишние слезы». И я решил отправить родителей домой. Устали мы уже от этого затянувшегося прощания. Мы последний раз обнялись, и я пошел проводить родителей до ворот. И именно в этот момент на улице возникла какая-то суматоха, и когда все расступились, то на асфальте остался лежать молодой парнишка, а на его рубашке стало быстро растекаться алое пятно. Не знаю, кто и за что убил этого парня, но я почему-то сильно испугался, причем не за себя, а за маму. Но она молодец, не подала виду, не было ни слез, ни причитаний. И вот после этого случая наши доблестные военные решили наконец-то навести порядок. Подали команду строиться, а посторонним – покинуть территорию части. Родителей попросили уйти, и все, что связывало меня с гражданкой, ушло вместе с ними. Нас построили перед строем, вышел подполковник и произнес примерно следующее: «Товарищи призывники. Прошу вас соблюдать дисциплину и порядок, на территории войсковой части произошло преступление, погиб призывник. На данный момент работают следственные органы, возбужденно уголовное дело. Призываю соблюдать спокойствие. А сейчас вас разобьют на группы. Вы пройдете медицинскую комиссию, затем получите сухие пайки и будете отправлены к месту прохождения службы».

После этого действительно появилась какая-то организованность. Нас разбили на группы, причем я попал в одну группу с Геной, и это как-то грело душу. Затем нас отправили проходить медкомиссию. Мы ходили по кабинетам в одних трусах. Это была очередная медкомиссия, каких я, для того чтобы оказаться здесь, прошел уже немало. Психиатр, высокий и худощавый, с вздыбленной гривой седых волос и пронзительным взглядом, показывал цветные кляксы и спрашивал, какие ассоциации они у меня вызывают, падал ли я в обморок и не было ли травм головы. А сам уже писал: «Годен», не особо слушая мои ответы. Затем окулист: ну уж со зрением у меня всегда все было в порядке, очередное «Годен». За тем лор: «Откройте рот, скажите а-а-а, отойдите к двери», и шепотом: «Скажите тридцать три, шестьдесят четыре, восемьдесят семь». «Годен. Следующий».

Невропатолог постучал по коленкам и локтям своим молоточком и попросил дотронуться пальцем до носа с закрытыми глазами, затем меня раскрутили на центрифуге и попросили пройти по прямой. И вновь «Годен». Затем хирург, пара стандартных вопросов: «Травмы были? Жалобы есть?» Затем приказным тоном: «Подойдите ближе, приспустите трусы, оголите головку». – «Годен». Потом нас осматривал, видимо, целый консилиум проктологов, мы вошли в кабинет строем человек десять. За длинным столом сидело минимум десять человек обоего пола в белых халатах, причем некоторые из врачих были старше нас едва ли больше чем на пару лет. Вновь последовали приказы: «Поднять руки, опустить. Поднять правую ногу, опустить. Поднять левую ногу, опустить. Кругом, спустить трусы, наклониться, раздвинуть ягодицы. Годны». В заключение был терапевт. Приятная молодая женщина полистала мою карточку, удовлетворенно кивая на каждое «Годен». Спросила, есть ли жалобы на здоровье, и задала вопрос, ответ на который, видимо, и сыграл немаловажную роль при определении моего места службы:

– Жару и духоту плохо переносишь?

– Да, плохо!

Затем она поставила свое заключительное «Годен», и на этом медкомиссия завершилась. У меня осталось от нее какое-то чувство отстраненности от происходящего. Как будто все происходит не со мной, а с другим человеком, который уже не свободен и не принадлежит самому себе. Поэтому я без стыда и смущения оголял головку и раздвигал ягодицы перед молодыми и симпатичными девушками. Я предчувствовал, что это одно из самых простых испытаний, которые мне предстоят в дальнейшем… Ближе к вечеру нас собрали в большом кинозале, и мы с некоторым трепетом в душе стали ожидать своей дальнейшей участи. Должны были приехать так называемые «покупатели». Через некоторое время на сцену вышел майор и объявил: «Первая бригада – Свердловск, вторая бригада – Казахстан, третья бригада – Хабаровск, четвертая бригада – Чита». Наша бригада вторая – значит, Казахстан. Зал оживился и загудел, как встревоженный улей. Все стали обсуждать предстоящие перспективы службы. Ну а у меня в голове вертелась одна простая мысль: «Зачем она спрашивала, плохо ли я переношу жару и духоту? А служить в Казахстане, видимо, чтобы жизнь малиной не казалась?» А тем временем со сцены уже выкрикивали фамилии, народ подходил и получал сухие пайки. В зависимости от времени следования к месту службы давали две, три либо четыре бумажные коробки, напоминающие коробки от торта, по коробке на каждые сутки дороги. Наконец-то выкрикнули и мою фамилию, и я получил свои четыре коробки. «Ну вот и все, боец, теперь ты в полной экипировке».

Ближе к вечеру нас посадили в автобусы и повезли в Иркутск. Наш поезд в одиннадцать вечера. На вокзале мы, как мне показалось, бесконечно долго ждали отправки. Гена позвонил домой, и к нему приехала подруга. И они тихонечко шушукались и обнимались в сторонке. Мне в этом плане было похуже, телефона у родителей не было, и подругой я тоже не обзавелся. Поэтому для меня это ожидание тянулось как-то особенно долго. Есть одна поговорка: «раньше сядешь – раньше выйдешь». Возможно, мне просто хотелось раньше сесть. Но ничто не может длиться вечно. И наконец-то раздалась команда: «По вагонам!»

В дороге

Всю нашу бригаду, а это девяносто шесть человек, разместили в восьми купе одного плацкартного вагона. Наши сопровождающие, майор и лейтенант, разбили нас, соответственно, на восемь отделений и назначили в каждом отделении командира. В нашем седьмом купе командиром отделения назначили меня. В моем подчинении оказалось одиннадцать человек, а со мной, соответственно, двенадцать. Причем это при наличии шести нормальных спальных мест и двух багажных полок, на боковой третьей полке спать было просто нереально. Ну и естественно, хотя какая тут к черту естественность, никакого постельного белья или хотя бы просто матрасов. Такая же обстановка была и в других купе. В мои обязанности как командира входило:

1. Следить за наличием личного состава. И докладывать, если вдруг кого-нибудь не дай бог не досчитаюсь.

2. Назначать дневальных на ночь, что было особенно актуально и диктовалось отсутствием спальных мест.

Время было уже позднее, и мы после недолгих перекуров в тамбуре и хождений в туалет стали отбывать ко сну. Тем более день был долгий и утомительный. Мы с Геной пошли в соседнее купе, там оказалось много знакомых с техникума. Были два брата-близнеца Щербаковы, Максим Грушков, Андрюха с параллельной группы со звучной кликухой «Директор», с остальными мы тоже быстро перезнакомились. И никто из них, в отличие от нашего купе, не собирался спать. Из рюкзаков уже была выставлена на стол собранная заботливыми руками мам закуска и заблаговременно купленная на вокзале водка. И мы, стараясь не шуметь, передавая стакан по кругу и ведя неспешные беседы, просидели до пяти утра. Тема у нас для бесед была одна, да и тосты не отличались особой оригинальностью: «Ну, чтоб два года как два дня!» И все примерно в том же духе. Но алкоголь делал свое дело. Постепенно улетучилось мрачное настроение, и когда к утру все стали расходиться по своим купе, то все были бодры и смотрели в будущее орлами. Мы пришли с Геной в свое купе, я, как командир отделения, назначил двоих новых дневальных, и мы тут же упали на их места и заснули крепким пьяным сном. Проснулись мы ближе к полудню. За окнами проносились пейзажи родной природы. Колеса отстукивали свою бесконечную дорожную песню. Наши соседи по купе, а точнее бойцы нашего седьмого отделения, уже сидели за столом и доставали и разворачивали жареных куриц, завернутых в фольгу, вареные яйца, домашние пирожки, пучки перистого зеленого лука и крупной ярко-красной редиски.

– Эй бойцы, а почему командира к столу не приглашаете? И вообще, почему без команды приступили к приему пищи, а-а-а?

На что бойцы уже с набитыми ртами забубнили, что, мол, милости просим к нашему шалашу и вообще, мол, кто много спит, тот мало ест. Ну, мы с Геной не стали заставлять себя долго упрашивать. И присоединились к своим товарищам. После обеда мы с Геной сходили в видеосалон, расположенный где-то в середине поезда. Пошарахались по поезду, затем вновь поели, повалялись на полках и поиграли в карты. В общем, делали все то же, что делают обычные пассажиры. Ближе к вечеру все вновь стали затариваться водкой. Благо у проводника-узбека ее было хоть залейся, он продавал ее по двойной цене, но отбоя от покупателей не было. Все понимали, что ближайшие два года такая возможность едва ли представится. Тем более что наши сопровождающие нисколько нам в этом не препятствовали. Они собрали нас на третий день пути, после того как кто-то по пьяной лавочке разбил в тамбуре стекло. С утра по купе пробежался летеха¹ и приказал собраться командирам отделений в час дня в первом купе. Там мы получили строгую накачку от майора. Он в приказном прядке потребовал прекратить пьянки и гулянки. А командирам отделений, чьи бойцы особенно отличились в этом отношении, влепил по наряду вне очереди. Благо у меня отделение попалось непьющее, кроме меня и Гены. Но все это было, как говорится, уже без надобности, так как деньги у всех покончались и покупать водку стало не на что. Так что третий день прошел тихо и спокойно. Домашние курицы, яйца, пирожки и колбасы давно закончились. И мы распечатали сухие пайки. Внутри оказалось несколько банок тушенки и каш с мясом, была даже сгущенка и также пара деревянных армейских сухарей. Тушенка и сгущенка пошли на ура. А вот каша и сухари получили дружное «Кюю»². Консервов было много. И мы выбегали на станциях и пытались менять их на фрукты. Тем более что за окнами уже давно перестали проноситься родные леса. А тянулись бесконечные степи, а вместо деревьев – бесконечная вереница столбов. Но торговцев почему-то мало интересовали наши консервы, и они не шли на бартер. К вечеру мы прибыли на станцию Чу. Как потом выяснилось, это родина самой забористой анаши. Здесь у нас была пересадка. Мы собрали свои нехитрые пожитки и вышли из ставшего за эти дни родным поезда. Нас построили на перроне, еще раз провели перекличку. Затем последовала команда: «В колонну по четыре становись. Направо. Шагом марш». И мы нестройными рядами пошли к другому поезду, который уже ждал нас на другом конце перрона. По дороге нам попался молодой, хипповатого вида парень, который, видимо, уже отдал свой долг Родине. Он был одет в джинсы и футболку с надписью IRON MAIDEN. Он сказал одну фразу, которая почему-то сразу запала в душу: «Духи, вешайтесь!!!» После мы не раз слышали эту фразу, и она была не пустым содроганием воздуха, а как бы приглашением к действию. Нас разместили в поезде, который уже стоял на перроне. На этот раз в наше распоряжение выделили целый вагон. Так что спальных мест хватило всем, о матрасах и постельном белье речь, конечно же, не шла.

Время было уже позднее, к тому же смена часовых поясов, мы наскоро перекусили остатками былой роскоши, причем в вагоне не было воды, а наружу нас не выпускали. И попадали спать. Проснулся я, когда солнце уже встало высоко над горизонтом. Мерно постукивали колеса. А за окнами открылся фантастический пейзаж. Раньше такое я видел только в фильме «Белое солнце пустыни». И хотя сравнение, может быть, и не очень удачное, но ни с чем другим я просто не нашел сравнения. Выжженная солнцем пустыня, только вместо песка раскаленные на солнце камни и потрескавшаяся земля без единой травинки, белая от выступившей на ней соли. Мы просто прилипли к окнам. А у меня в голове крутилась простая, но четкая мысль: «Господи, куда я попал?» Еще через некоторое время за окнами мы увидели скопление танков. Было такое впечатление, что они просто плавятся на солнце. Вокруг них суетилось несколько танкистов в черных комбинезонах и шлемофонах. Казалось, это все как-то нереально. Как будто смотришь кадры из фильма. Но в душе все же было понятно, что это реальность и очень скоро придется окунуться в нее с головой. Ближе к полудню наше путешествие закончилось. Мы выгрузились из вагона на небольшой станции. Мы оставляли в вагоне все не съеденные консервы. Причем их было так много, что проводнице, которая их собрала, должно их было хватить с лихвой на несколько лет. Мы толпились на небольшом перроне. Кругом была голая степь без единого деревца и с пожелтевшей травой. А сверху голубое небо с раскаленным диском солнца, прямо над нашими лишенными причесок головами. После недолгого ожидания за нами пришел КамАЗ, оборудованный для перевозки пассажиров. Причем рассчитанный на перевозку тридцати- сорока человек. Наши сопровождающие после недолгих сомнений, как нас отправить, в два рейса или в один, отдали команду загружаться в КамАЗ. И вся наша команда, девяносто шесть человек, начала загружаться в кузов, обтянутый брезентовым тентом. Каким-то чудом получилось так, что я залез в кузов одним из последних. И сразу оценил свои преимущества перед теми, кто залез раньше: у них на коленях сидело по три, а то и по четыре человека, не говоря про духоту и тесноту. Я сидел возле самого заднего борта и имел возможность спокойно дышать и созерцать окружающий пейзаж, представляющий из себя узкую полоску асфальта, петляющую среди бескрайних степей. По дороге нас обогнало несколько грузовых машин с солдатами в кабинах и кузовах. Они были одеты в песочного цвета форму, а на головах у них вместо пилоток были панамы с широкими полями. Все они кричали уже знакомую, но от этого не менее страшную фразу: «Духи, вешайтесь!!!»

На месте

Не знаю, как другие, но у меня возникло ощущение, что все только и ждут, когда же мы начнем вешаться. А для начала всех нас сразу же по прибытии на место хорошенько отделают, чтобы, так сказать, заложить предпосылки для будущего вешания. Но все оказалось не так уж страшно. Наша недолгая поездка закончилась, и народ с наслаждением выскакивал из КамАЗа и разминал отсиженные товарищами конечности. Оказались мы, как позже выяснилось, на восьмой площадке десятого ядерного полигона. Перед нами была небольшая воинская часть, затерянная где-то в степи. Плац, столовая, несколько казарм и еще какие-то здания – вот и все, что она из себя представляла. Нас разместили в одной из пустующих казарм. Видимо, специально подальше от бывалых уже служивых. Там нас разместили на втором этаже. Первым делом мы сдали все свои гражданские вещи и остатки взятых с собой консервов. Себе разрешили оставить только предметы гигиены и письменные принадлежности. И получили наконец-то военную форму, которая состояла из синих трусов, голубых маек, галифе, кителей, панам и кирзовых сапог. Поясных ремней нам почему-то пока не дали, но зато выдали брючные ремни из брезентовой ленты, не забыв при этом ввернуть свою мрачную шутку: вот на них, мол, ребята и будете вешаться. После получения формы нам предложили отправить гражданку домой. Не знаю, как другие, но я отказался. Затем нас сводили в местную баню, и мы, быстро помывшись под холодным душем, облачились в военную форму и стали похожи на солдат. Затем была еще одна мини-медкомиссия. Нас взвесили и измерили рост, причем проходили мы все эти процедуры почему-то не снимая сапог. Возможно, для поднятия показателей, ведь сапоги прибавляли чуть не два килограмма веса и сантиметра три роста. Хотя скорей всего причиной было наше всеобщее раздолбайство. Просто лень было солдатикам из медроты ждать, когда мы все разуемся, а затем обуемся, вот они и ускорили процедуру. Затем нас определили в одно из пустующих помещений роты. Там стояли двухъярусные кровати, и что хорошо, на них лежали матрасы. Никакого постельного нам конечно не дали, но радовало хотя бы наличие матрасов и возможности отдохнуть после долгой дороги. Мы с Геной заняли пару соседних коек и, немного поговорив и помечтав о том, как будем пить водку на гражданке, попытались заснуть под несмолкающий гул голосов. Это плохо получалось, и сон наш был беспокоен и тревожен. Через пару часов вошел какой-то солдатик, то ли узбек, то ли казах, и позвал нас на ужин. Мы обрадовались, так как порядком проголодались. В одном из помещений роты уже был накрыт стол. Ужин состоял из так называемого борща. В тарелках была налита жижа с плавающими в ней несколькими ломтиками картофеля и несколькими пластинками капусты. Также рядом лежал кусочек черного, плохо пропеченного хлеба. Какое-либо питье, как компот или чай, отсутствовало вообще. Нас, еще не отвыкших от домашней пищи, такой ужин глубоко возмутил, особенно отсутствие третьего, ведь жара стояла страшная, а пить воду из-под крана нам не рекомендовали, так как некипяченую воду здесь вообще не пьют – это прямой способ подхватить дизентерию. Мы решили взбунтоваться и, демонстративно поковыряв в тарелках, встали и вышли из-за столов. Солдатику неизвестной национальности мы предъявили требование встретиться с каким-нибудь офицером, а до той поры мы, дескать, вообще отказываемся от пищи. Через некоторое время к нам в помещение вошел майор, скомандовал построиться, а затем объявил: «Товарищи призывники, вы прибыли не на курорт, а для прохождения службы в рядах Вооруженных сил Советской Армии. Пока вы не приняли присягу, никаких дисциплинарных взысканий на вас накладываться не будет. Ну а насчет кормежки, так у вас всегда есть выбор – можно есть, можно не есть. И если вы не голодны, так надо было сразу об этом сказать, вам просто не накрывали бы». После столь ободряющих речей дух бунтарства в нас поутих, все поняли – система здесь прочная, ее вот так с бухты-барахты лбом не прошибешь. И мы, голодные, с изрядно поубавившимся пылом искать правду, разошлись по своим койкам. Через некоторое время к нам зашел все тот же солдатик непонятной национальности и попытался озадачить нас таскать какие-то кирпичи, но его, грубо говоря, послали на три в то время еще советских буквы, после чего он сильно обиделся и пообещал, что он вечером обкурится анаши и придет нас убивать. В общем-то, мы не очень испугались его угроз. Все-таки нас много, и не внушал этот зачуханный вояка страха. Но он мог привести с собой народ, а это было уже чревато серьезными последствиями. Поэтому мы на всякий случай повынимали несколько прутьев из кроватных спинок и договорились не спать ночью и стоять, если что, друг за друга. Но в эту ночь, слава богу, обошлось без эксцессов. Все-таки вместе мы представляли собой силу, да и возможно, в связи с прибытием молодого пополнения были усилены мероприятия по соблюдению дисциплины. В таком подвешенном состоянии мы пожили четыре дня. Нас никуда не дергали, и ходили мы все так же без поясных ремней. Пару раз мне на пару с Геной пришлось сходить в столовую за очередной порцией баланды – так мы окрестили пищу, которую нам здесь давали. По дороге в столовую и обратно мы, пока со стороны, наблюдали за армейскими буднями, которые нас еще не коснулись в полной мере. На плацу сержант муштровал молодое пополнение строевой подготовкой, только и слышно было: «Становись! Разойдись! Становись! Разойдись!», причем все команды должны выполняться бегом – это я узнал позже, а сержанта, видимо, не устраивала скорость выполнения команд. И взмокшие бойцы бесконечно становились, расходились и маршировали до опупения. Для нас все это казалось диким дурдомом, но мы чувствовали, что скоро, очень скоро мы в полной мере будем принимать участие в этом представлении. На второй или на третий день к нам зашел один солдатик, отслуживший уже полгода, просто ему, видимо, захотелось посмотреть на молодых и немного пообщаться. Мимоходом он дал совет, за который впоследствии я был ему очень благодарен. Он сказал одну простую вещь: «Ребята, если кто из вас умеет что-нибудь или имеет какую-нибудь специальность, например сварщик, художник, повар, музыкант и т. д., лучше сразу говорите об этом, иначе будете работать преимущественно руками, лопатами и ломами». В душе я позавидовал тем, кто имел какую-то из этих специальностей – очень уж не хотелось работать ломом все два года. А я как назло не сварщик, не повар, не художник, не музыкант. Но здесь уж, как говорят, ничего не попишешь. Так прошли четыре дня, показавшиеся всем нам очень долгими. Многие пили воду из крана, так как пить хотелось невозможно, а с питьевой водой были какие-то непонятные проблемы. И у некоторых началась обещанная дизентерия. Слава богу, у меня хватило воли не пить воду из крана. И я избежал данной участи.