Щелчок фотоаппарата, как удар мышеловки.
Полуулыбка в ловушке флэш-карты.
Мышь, позвоночник, перебит.
Попытка изобразить Джоконду. В капкане.
Зверек дернулся и затих.
– Отлично!
Джонни стоит у фотоаппарата и, кажется, улыбается. Лампы слепят глаза. Ярославна прикрывает глаза рукой. И всё?
Часть 1
Студия маленькая, но не жарко. Вообще-то, он Гера. Но для всех – Джонни. Джонни ему подходит больше Геры. Друзья прозвали, в школе ещё. Самому нравится. Он так и представляется:
– Джонни.
Водителю такси или учителю физики зваться «Джонни» нелепо. Но, Джонни-фотограф очень даже лепо. Тем более, фотограф глянцевого журнала. Правда, Джонни публикуется не только в глянце. Где платят, там и публикуется. Джонни – фрилансер, свободный художник, вольный стрелок. С Джонни общаться легко. Задания выполняет быстро, дарит редакторшам ерунду всякую. Джонни любят. Ему всего тридцатник.
Бывают совсем неинтересные заказы. Интересные, как этот, редкость: неглянцевый мегаполис, лица города. Юные и отжившие своё веером времени на журнальный разворот.
Джонни нравится бродить по городу. К концу дня флэшка под завязку. Личный фотобанк всегда в помощь. Джонни уверен, он наберет «Лица мегаполиса» в своём архиве. Лица набираются, но в единый репортаж не выстраиваются. Простецкое, на первый взгляд задание оказывается не таким уж и простецким.
Чем проще задача, тем более точного решения требует.
***
Мегаполис как пресс, как туча, огромная, тяжелая. Опускаясь на город, она давит под собой всё. Разнородный металл спрессовывается в единую железную массу. Мегаполис уничтожает индивидуальность. Лица, самобытные с рождения, старятся по общему лекалу, морщины незнакомых между собой людей разлетаются по единому вектору. Джонни встал из-за компьютера и подошёл к окну.
Чудовище не так уж и чудовищно, когда на него светит солнце.
Крыши старого города в прошлогодних красках, заржавленных зимой, но ещё разных и радостных. А ведь они, крыши, замешаны во множестве преступлений. Покрывая убийц, грабителей, насильников, они давно превратились в соучастников злодеяний, за которые никогда не понесут ответа. Если их и лишают жизни, то за другое, за прогнившие перекрытия, провалившийся фундамент, разъехавшиеся стены. Но, это для периферийных строений.
Каменный генофонд исторического центра избежал расплаты, будто рыцарскими доспехами, прикрывшись мемориальными досками. Он защищен привилегиями туристического квартала, из которого ещё никому не удалось ускользнуть.
Джонни с фотоаппаратом отличается от туристов беззаботной походкой в будни. Он сканирует жизнь взглядом и фиксирует фотиком. Туристы щёлкают всё подряд. И теплее одеты.
Он идет прямо, всматривается в лица, но его прямая крива: навстречу одни гримасы. Концепция не выстраивается.
Заказал кофе, набрал номер.
– Кэрол!
***
У Джонни музыкальный слух и тонкая организация. «Кэрол» – фальшь. Но, Люся на Люсю не отзывается. Или молчит или звонок сбрасывает.
– Ненавижу! Не имя, а половой орган.
– Но, почему Кэрол, не Ада или Рая.
– Ты – Джонни, почему мне не быть Кэрол?
– Цирк уродов.
– Значит, Джонни – ок, а Кэрол – цирк уродов. Где логика, Джонни?
Кэрол пишет статьи в журналы разной тематики.
Читательницам изданий о женской красоте дает советы, как стать красивой. В медицинских журналах делится секретами женского здоровья. Любительницам активного образа жизни рекомендует фитнес-комплексы. Диетичек учит диетам. Кэрол даже в автомобильных журналах печатается под псевдонимом Борис Вакуленко.
Как правило, человек имеет одну работу, но свободного времени у него нет. С Кэрол всё наоборот. Статьи она строчит, от компа не отрываясь, но при этом всегда свободна и примчится по первому звонку. Она снимает квартиру в центре, пятнадцать минут – и материализация. Вот уж, кого не приходится ждать никогда. Может показаться, что Кэрол вообще не работает. Кэрол считает Джонни своим лучшим другом. И, почти собственностью.
– Кэрол. Помоги!
***
Джонни любит утреннюю прохладу этого полутемного кафе и яркое летнее солнце за его окнами. Там спешат. Здесь полумрак и полусонный бармен.
– Привет, Джонни, – улыбается бармен.
Его зовут Денис. Учится на юриста, заочно. Сегодня Денис напоминает раненого марала, заторможен и прихрамывает. Из-под мятого лица выглядывает побитый взгляд. Денис принес кофе и подсел к Джонни.
– Спал два часа потому что, – поясняет Денис.
– Я бы на твоем месте сутками спал. Спал и трахался, – Денис знает, что рабочее время Джонни равняется свободному.
– Планы на вечер?
***
Кэрол ворвалась в кафе в ритме утреннего города, заполнив развешанные на стенах зеркала всеми своими проекциями. От быстроты движения, полы её платья разлетелись, а волосы оголили уши. Стаей стервятников Кэрол слетелась с зеркальных стен за столик Джонни, согнав раненого марала.
– Дэн, американо. Приветик, Джонни!
Свою идею Джонни формулирует так: каждый человек пусть раз в жизни, но обязательно пережил потрясение. Хотя бы раз в жизни, каждый оказывался на грани смерти и выживал чудом. В каждом затаилась тоска, ведь любой человек есть кладбище нереализованных идей, остров погибших затей, сонм неопыленных страстей. И страх! Страх как вирус, активируется ночными кошмарами, а с первыми петухами впадает в дрему.
Американо.
Нет человека, которому бы не хотелось скинуть тени прошлого, вдруг оживающие и следующие за тобой след в след. Выход есть, боль проговорить вслух. Но, где найти того, кто правильно выслушает тебя и излечит.
Кэрол отпивает кофе с неподдельным вниманием.
В момент откровенности, рассказывая об унижениях, которые испытал, о страданиях, которые пережил, человек перестаёт следить за лицом и снимает с раненой Души железную маску.
– Ага! А рядом Джонни, целится фотиком в раненую Душу.
– Моя задача слиться с фоном и поймать лицо.
– Думаешь, кто-то захочет излить фону Душу?
– Да.
– Кто?
– Ты.
Ах, вот оно что…
Были ли в её жизни моменты, которые хотелось забыть? Наоборот. Есть то, о чем она не хочет забывать, и чем никогда не делилась с Джонни. Ждала случая. Случай представляется.
– Я должна подумать.
– На размышления ночь.
– Как перед казнью.
Джонни расплатился. Стая стервятников взмахнула крыльями.
Солнце повторяет свойство белого. Белое полнит. В полутьме кафе Джонни показалось, что в войне с лишним весом Кэрол заняла-таки периферийный укрепрайон. Уличный свет разоблачил. Кэрол сдала очередной укрепрайон.
– Разжирела, да?
– Есть немного.
– А ты хорошо выглядишь. Зайдешь ко мне.
– Нет.
Кэрол веселая и все время смеётся. Даже сейчас.
***
Похожее ощущение он испытал однажды, когда делал репортаж с крыши небоскреба. Сразу, как только охранник подвёл к бортику – страх, и вдруг – свобода! Ощущение власти над пространством – небом, воздухом, землёй. Джонни шагнул вперед взглянуть вниз. Охранник перехватил руку.
– Осторожно! Утягивает.
И вот опять. Джонни утягивает. Подкатывает к горлу, как тогда, на крыше. Затягивает в омут, манит в водоворот. Джонни бьет дрожь. Начинается! Азарт, спор, драйв! Он идет прямо, он не замечает дороги, он не замечает вокруг ничего, он улыбался, он почти летит.
Зацепить чужую Душу! Крутая тема.
Какие лица, какого мегаполиса…
Души! Души мегаполиса!
Своим фоторепортажем он положит на лопатки весь мир. Джонни заставит мир смотреть себе в глаза. Глаза в глаза. Когда завело, выстреливают крылья, тело теряет вес. Невесомость. Жажда утоляется взахлеб, судорожно хватая эликсир бессмертия, губы мешают пить, и ты не можешь напиться.
***
Если в холодильнике пусто, руки тянутся к нему сами. От последнего гонорара осталось тысячи две с мелочью. Вообще-то, ему неплохо платят. Но, деньги у Джонни не живут.
В доме Джонни ничего долго не живёт. Кошки, например. Однажды ему подарили котенка. Джонни ухаживал за ним по всем правилам кошачьей науки. Котёнок же дотерпел до половой зрелости и сбежал, паршивец. А казалось, он так любит Джонни. Вот и деньги также.
Когда их остается мало, Джонни переходит на режим энергосбережения: бутерброды, макароны, курица «эконом». Магазин в соседнем доме в помощь.
Зашёл, пересчитал наличные.
***
– Тысячу по пятьсот не разобьете?
Снизу-вверх на Джонни смотрит старушка. Он узнал её по хорошо прибранной голове и кружевному воротничку. Джонни видит старушку во дворе или в магазине иногда. Наверное, живёт рядом.
Джонни представил деньги:
– Увы.
Кефира и свежего хлеба. Ну, и курицу про запас. И печенье для Кэрол. Расплатившись, Джонни вышел на улицу.
Вышел и остановился, достал из пакета батон, отломил горбушку. Скользнул взглядом по витрине, а там его отражение в полный рост. Спросить? Ну, смелее! «Что ждет тебя, Джонни. Удача, вверх или крах, вниз?», – спрашивает он у отражения мысленно.
Он и продюсером на телевидении работал и пиарщиком. Зависимые и тупые занятия. Фотограф – дело свободное и увлекательное. Джонни решил стать фотографом, когда отец подарил ему фотоаппарат, в детстве ещё. А уж если случится чудо и удастся открыть собственную студию! Студию в собственном помещёнии. Независимость от аренды и заказов. Когда не думаешь про деньги, деньги, деньги, то деньги, деньги, деньги сами к тебе лезут. От обиды, что про них забыли, наверное. Студия, это фотосессии, съёмки рекламы, интернет-трансляции. Студию можно сдавать в аренду. И Джонни произносит заклинание:
– Все у тебя получится, Джонни. И очень скоро!
Улыбнулся отражению. Отражение улыбнулось в ответ.
А с противоположной стороны витрины, из магазина, на Джонни смотрит пожилая женщина с хорошо прибранной головой и кружевным воротничком. Она уверена, Джонни её не видит.
Джонни подмигнул отражению.
Старушка отскочила и стала нервно рыться в хозяйственной сумке.
***
По Кэрол можно сверять часы, кукушка, а не человек. Настоящая кукушка, с боем. Она врывается в квартиру, будто распахивает дверцы домика и начинается «ку-ку-ку-ку-ку-ку»:
– Зефир к чаю, сдала две статьи, голову помыла, а зря.
– Зря?
– Вчера мыла, каждый день вредно.
– Где вычитала.
– В «Женской красоте». В своей статье. Ты меня не читаешь?
– Не-а.
– А я, открывая журналы, всегда ищу твои фотки.
Кэрол вытягивает из сумки три шёлковых платка и пару браслетов:
– Драпировка. На голову, на шею и на пояс.
– Мне нужно лицо.
– Зря тащила?
***
Крохотная фотостудия у Джонни все-таки есть. Стена ниши, куда в однокомнатных квартирах ставят кровать, затянута зелёной тканью, слева и справа стоят осветительные приборы. Минимализм из ИКЕИ, да яркие обложки журналов, разбросанные везде: на диване, где Джонни спит, на подоконнике и кухонном столе. Беспорядок блестит глянцем. Кэрол включила чайник. Чайник зашипел.
Кэрол накинула платок, натянула браслеты.
Она движется в ритм шипению, подбрасывает платок, трепещет браслетами и протряхивает бёдрами. Джонни смеётся, смеётся и Кэрол, но чайник вскипел, отключился. Кэрол поклонилась.
Высокий барный стул скрипнул под её натиском. Осветительные приборы рисуют лицо мягко, не слепя глаз. С прямой спиной, Кэрол похожа на любопытного тюленя, выглядывающего из-под воды в поисках событий. С чего начать…
– Тебя когда-нибудь били?
– Да.
– Кто?
– Ты.
– В своем уме?
– Морально.
– Кэрол. Я серьёзно.
– Хочешь знать, что не дает мне покоя?
– Конечно.
– Тогда сливайся с фоном.
От первой съемки зависит всё.
Как начнёшь, так и покатит. Как выстрелишь, так и полетит. Джонни боится, что Кэрол отнесётся к его идее несерьёзно.
Итак. Джонни готов. Кэрол тоже.
– Мне только-только исполнилось шестнадцать. Впереди выпускные экзамены. Как-то поздно вечером, возвращаясь после дополнительных занятий по английскому, я решила сократить путь и пройти сквозь заброшенную стройку. Мы с подружками с детства играли здесь в салки, скалки, прятки, я знала каждый метр, повороты и переходы, тайные ходы и дыры в заборе.
В тот раз ничего не предвещало беды. Я шла уверенно, не обращая внимания на облупленные стены, отмеченные чёрными нишами окон сверху и провалами фундамента внизу, обходила кучи мусора и битого кирпича, размахивала портфелем, напевая песенку про «Голубой вагон».
Он вырос буквально из-под земли, преградив узкий проход между осыпающейся стеной и грязным забором. Первое, что бросилось в глаза – эта картина и сейчас стоит предо мной – его упрямые волосы в ореоле заходящего солнца. И полуулыбка на молодом безупречном лице. Он крепко сжал мою руку. Я дернулась, но силы неравны. Я отпрянула, вжалась в забор, дрожь, тело покрылось липким потом. Свободной рукой он взял мой подбородок, приподнял, подтянул к себе.
Никогда не забуду пронзительный взгляд его чистых, холодных глаз, они втягивали, всасывали… Я уже не видела его лица, только эти невероятные стальные глаза… Меня словно парализовало, дыхание остановилось… И… я проснулась. Сердце стучало бешено. Пыталась заснуть, ну куда там. С тех пор, укладываясь спать, я мечтала о новой встрече с ним.
И, о чудо! Он стал иногда приходить ко мне во сне. Я вновь и вновь шагала через стройку, напевая «Голубой вагон». Он вновь вырастал из-под земли и вновь преграждал дорогу. Если он появлялся раньше, я бежала навстречу…
Джонни обошел стул:
– Не оборачивайся, сиди, как сидела, продолжай.
Сделав несколько кадров, Джонни вновь обошел стул.
– … Мы не разговаривали никогда, я хотела заговорить, но всякий раз, увидев его, лишалась речи, а затем вновь просыпалась вспотевшей. Так у меня появился странный, потусторонний друг…
Окончила школу, поступила на журфак. Студенческие компании, увлечения, лёгкие и тяжелые, а перед глазами только он. Сокурсники меркли на его фоне. Завораживающее лицо его молчало более содержательно, чем самые умные разговоры приятелей. Шло время, а он не менялся, оставаясь таким же умопомрачительным, как и в первую встречу.
Однажды я забежала в редакционную столовую, время обеда, очередь, думаю, выпью чай с бутербродом, в буфете людей мало. Подхожу к стойке, беру чай, разворачиваюсь с чашкой, утыкаюсь в кого-то, поднимаю глаза и вижу перед собой… лицо из моих счастливых снов, самое красивое из тех, что я когда-либо встречала в жизни и пробирающие до поджилок невероятного цвета глаза…. Это был ты, Джонни.
Кэрол замолчала.
– Несколько кадров есть. Продолжай.
– Я закончила.
– Давай же, говори, говори.
– Ты меня не слушал?
– Ну, Кэрол! Настроение уйдет, не отвлекайся.
Он ее не слушал!!!
– Да пошел ты!
Оттолкнув стул, Кэрол спрыгнула, стул упал. Забрать платки и бежать.
Джонни перехватил её руку, сжал запястье и резко развернул. Свободной рукой взял за подбородок, приподнял. Пронзительный взгляд чистых, холодных глаз и солнце, сквозь упрямые волосы. Кэрол замерла, мурашки по коже, остановка дыхания. И молчание, как во снах.
– Продолжай, Кэрол, не останавливайся, – произнес Джонни, не отпуская ее глаз, – пожалуйста, продолжай…
Джонни наклонился, поднял опрокинутый стул.
– У меня всё.
– Мало. Уверен, тебе есть ещё что рассказать.
Кэрол вернулась на место.
– Что ещё… Тройки в школе … пересдачи в институте… помню ураган… закончился, последние капли дождя… люди переступали через ветви поваленных деревьев, обходя оборванные провода… следом за мной шел мальчишка… у меня развязался шнурок, я подумала, наступлю на шнурок и растянусь поперек дороги. Остановилась, нагнулась завязать. Он обогнал меня, как вдруг недоваленное дерево заскрипело, стало валиться… мальчик попытался отбежать, но, запутался в проводах… и, его убило током вместо меня… да деревом придавило.
Кэрол замолчала. Она смотрела в стену и вновь видела падающее дерево, мальчишку, ток, смерть, дождь.
– Отлично!
– Покажи, что получилось.
– Позже. Ну как, понравилось?
– Нет, не понравилось. Скажи, ты, правда, не слушал меня.
– Кэрол, у меня руки чешутся, так хочется поработать, валяй домой, а?
Она ждала реакции, любой. Но, только не отсутствие реакции. Джонни её лучший друг. И ближе Кэрол у него никого нет. Из его квартиры можно сделать студию. Джонни не раз говорил, что мечтает о полноценной студии. Они могли бы жить вместе, каждый бы занимался своим делом. Она давно об этом думает.
Компьютер, вкл.
– Вечером позвоню. Пока, Кэрол.
***
Её и раньше отправляли восвояси. Но, сегодня особенно обидно. Джонни не типичный фотограф, шла и думала Кэрол, по клубам не ходит, траву не курит, от алкоголя не зависит. И от Кэрол не зависит. Душу ей вывернул, гад. И никакой реакции.
Надо худеть, сделала вывод Кэрол.
К сексу она равнодушна. Сейчас и всегда была. До полового созревания и после. Считает, повезло. Страшная грозовая туча – смерч половых проблем – чудным образом просвистела мимо её сердца, не задев душу. Она никогда не страдала от неразделённой любви, как и от любви вообще. Слушала вой подруг, безнадёжный, предсмертный и острыми иголочками покалывали её кожу мурашки счастья. Миловало. Кэрол не зависит от самого неуправляемого из инстинктов. Её никогда не подталкивало с крыши, не валило под поезд, не совало в петлю. Только за стол с расстегаями, наваристым борщом, да сибирскими пельменями, чему она рада несказанно и кушает причмокивая.
Кэрол подчиняется инстинктам радости и никогда – беды.
А потом ей приснился сон. Джонни потряс Кэрол своей приворотной красотой. Она любовалась Джонни всё время их дружбы, как любуются посетители Русского музея картиной Сурикова «Взятие снежного городка».
Её тянуло к Джонни, но никогда в постель. Джонни – неотъемлемая часть её жизни. Они вместе почти каждый день и все праздники обязательно, но без сексуальной компоненты. Кэрол хочет, чтобы Джонни оставался рядом всегда.
Она любит его по-настоящему! Как только и надо любить. Кэрол впервые рассказала Джонни, как она его любит. Хотела услышать о любви в ответ. И не услышала. Её половое самолюбие задето, оно-то, как ни крути, есть. Более того, у Кэрол есть и человеческое самолюбие и профессиональное. Если сравнить человека с автомобилем, то два эти самолюбия как бензин и солярка.
Человеческое самолюбие – бензин – может вспыхнуть от обычной искры: косого взгляда или кривого слова. Профессиональное – солярка – взрывается от давления, когда «хрен с горы» учит работать или советует как жить. И ещё, очень важно: самолюбие заменяет талант, а в конкуренции с талантом почти всегда побеждает. Талант часто ленив, самолюбие – живчик. Талант идет напролом, самолюбие на опережение. Бывает два в одном, тогда имя ему Лев Толстой. В быту, говорили, просто чудовище!
***
Джонни у компьютера. Фотки скачиваются. Джонни ждёт. Его подтрясывает. А вдруг затея про Душу – фигня полная. В мире тысячи отличных фотографов. И каждый мечтает открыть миру мир. Эй, Ньютон¸ Картье-Брессон, Родченко, Лейбовиц… подвиньтесь. Смотрите: я откидываю занавес-тело и обнажаю Душу. А, если всё-таки фигня…
Двадцать секунд, десять… Всё. Скачались. Лица Кэрол. Много лиц.
Те, что вообще не в тему – в корзину, остальные – в архив, лучшие – в папку. Как ювелир, оценивающий стоимость камня, Джонни растягивает кадр, скрупулёзно рассматривая лицо Кэрол, увеличивает по миллиметру, до кратеров кожи. Джонни ищет обнаженную Душу, а в ответ – стандартный набор эмоций: озабоченность, растерянность, взгляд в себя.
Душа, где ты, какая ты, есть ли ты?
Джонни оттолкнулся, кресло откатилось. Встал, подошел к окну, а там крыши-убийцы. Почему убийцы? Соучастники преступлений, да, но убийцы… Чушь! Кэрол, ты должна мне помочь.
Кэрол!
Вернулся за компьютер, открыл фотошоп. Ткнул любое фото, добавил морщинок глазам, трещинок рту, сгрёб со стола деньги и вышел. Кефира.
Прибранная голова и кружевной воротничок поселились в магазине?
– Могу разбить тысячу по пятьсот.
Старушка засуетилась, открыла портмоне, нервно перебирая содержимое. Увы. Старушка развела руками. Джонни усмехнулся. Старушка виновато хмыкнула. Джонни прошел в молочный.
***
Как выглядишь ты, Душа, покажись! Ты слабость моя или сила?
Джонни идёт вдоль улицы, пьёт кефир, рассматривает крыши снизу.
Душа есть крыша? Есть крыши плоские, есть скаты на обе стороны. Скаты как крылья. Однажды они взмахнутся и унесут дом в неизвестное. Как коршун, схватив острыми когтями-крючьями мышь, утаскивает её в неведомое никуда. Шизофрения. Или творческий поиск. Или творческий кризис. Факт кризиса подтверждает факт творчества, пусть и во временном тупике. Тупик.
***
Откатив дверцу, Ярославна вбросила руку в шкаф-купе, нащупала тревожный чемоданчик! Небольшой такой, ретро, в редкой сохранности. Возможно, с таким же чемоданчиком доктор Чехов отправился на Сахалин. Возможно, в таком же чемоданчике доктор Чехов хранил опросные карточки. Раньше тревожный чемоданчик бывал Ярославне часто жизненно необходим. Сегодня она им просто пользуется.
Вытащив чемоданчик, Ярославна опустила его на подоконник. Замочки знакомо щёлкнули, крышка прочь.
Внутрь заглядывает завороженно. Привычная дрожь, предчувствие небылого. Всё, как всегда. Ярославна вытягивает из чемодана змейку – красные чулочки в крупную сеточку. А это (две тесёмочки наперекрест буквой Т) – не подумайте плохого – трусики. Цвет красный. А в эту тесёмочку можно закутаться. Чтобы тесёмочка не спадала и прикрывала острие сосков, на конце тесёмочки есть защелка в форме цветка алого мака.
Сбросив гражданку, Ярославна облачилась в красное.
Ярославна вообще любит ретро. Ее конек – Гурьевская каша, подаётся в резной плошке с деревянной ложкой. Ярославне не чужд и хай-тек – гуакамоле в хромированном салатнике. А её пельмени из трех мяс!
Встала на шпильки, прошла на кухню, остановилась у разделочной доски. Сжала правой рукой тесак-хлеборез. Взмахнула, как в кавалерии, порубила чеснок «в капусту» и даже немного всплакнула. Зеркало не утешило Ярославну, наоборот, попортило и без того неустойчивое настроение, показав ответную слезу. Пришлось брать себя в руки без посторонней помощи, ведь помощи ждать не от кого.
Переодетая в «ню», Ярославна создает гуакамоле.
Ей предстоит накормить себя. Она та ещё привереда – вдруг не понравится! Ярославна старается, переминаясь со шпильки на шпильку. На шпильках неудобно, но очень хочется, и Ярославна продолжает месить салат в плошке деревянной ложкой.
***
Солнце сегодня печёт с перехлёстом. Похоже, ливанёт. А пока невыносимая духота и голову напекло. Давно так не парило. Нужно остыть, спрятаться, переждать. Солнце загоняет Джонни в подъезд старого кирпичного дома. Дверь нараспашку, но не жарко. Дышать можно. Поднял голову. Лестница вжалась в стену, освободив центр для пустоты. Она карабкается вверх, будто альпинист к горному пику. Или падает, цепляясь пальцами-ступенями за стену-жизнь. Пустота через этаж отсечена рабицей. Гагарин бы здесь взлетел лишь на два пролета. Гулкие шаги глушит кудахтанье скрипучего лифта.
Дверь распахнулась, первой выскочила болонка на поводке, затем юная хозяйка. Болонка, похоже, хотела присесть и рвала поводок. На Джонни собака вообще не обратила внимания, проскочила, чего не скажешь о хозяйке, девчонке лет шестнадцати. Поравнявшись с Джонни, она подняла глазищи и приветливо улыбнулась:
– Привет!
– Привет! – ответил Джонни приветливо и тоже улыбнулся.
Девчонка выскочила на улицу и захлопнула подъездную дверь.
Темно. Джонни прислушался. Не только глаз выколи, но и уши. Прислонился к стенке у лифта. Если кто-то войдет, Джонни сделает вид, что заходит в лифт или выходит из лифта или ждет лифт. С собаками же долго не гуляют, как бы собакам не хотелось гулять долго. Джонни закрыл глаза.
Время идет медленно, но проходит быстро.
Писк домофона. В приоткрывшуюся дверь протискивается голова болонки, потом и сама она входит не спеша. Девчонка не видит Джонни, если со света в темноту-то. Дверь захлопывается. Когда не горит лампочка, днём здесь всегда ночь. Болонка лает. Девчонка понимает, в подъезде кто-то есть. Рядом. Совсем близко. Шаги. От страха она вжимается в стену. Она хочет закричать, но голос не слушается, девушка не может издать ни звука, её бьет дрожь. Она уже различает фигуру Джонни. Фигура приближается. Болонка не лает. Чуя беду, прижав уши и согнув задние лапы, собака прячется за хозяйку, липнет к стенке и тихо скулит.
***
Раз набрала, другой. Не отвечает. Возможно Джонни у Дениса. В кафе музыка и голоса, а телефон на беззвучном, Джонни не слышит. Даже не позвонил, не рассказал про фотосессию, ну, почему так!
Кэрол выключила компьютер. В гардеробе у неё вообще нет белого. Вся одежда в мягких черных тонах и темных. И сиреневых. Есть красный свитер и оранжевые майки, зелёного много и синего. Но белого, который полнит – вообще нет. Порывшись в шкафу, Кэрол выкатила из дома.
***
С Денисом она знакома через Джонни.
Пришла как-то без звонка, а там Дэн. Смутилась, ведь Джонни предупреждал: «Явишься без звонка – не открою!». А она не позвонила. Но, Джонни открыл сразу.
Кэрол не понимает, что может связывать Джонни и Дэна. Интересы не совпадают, интеллект не пересекается. Разница в возрасте – целых семь лет, Денису всего 23. Не в пример самой Кэрол, которая ровесница.
***
До чего же солнце жжёт! До чего же в прохладе кафе хорошо.
Она вошла и осмотрелась. Джонни нет. В прохладе кафе хорошо, но не ей. Джонни не перезванивает. Он и раньше пропадал. Всё, как всегда. Но, в этот раз плохое предчувствие. И нарастающая тревога. И возрастающее напряжение. Саспенс. Классика жанра.
***
Те, кто, как и Кэрол в центре, ещё не знают, что тучи, сговорившись, взяли город в плотное кольцо. На окраинах уже шпарит ливень, кольцо сжимается вопреки смыслу физики. Подминая за районом район, кольцо подбирается к историческому центру, готовясь удушить его голодным удавом. Но, подойдя вплотную к крепостным стенам старого города, грозовая петля остановилась набраться сил перед штурмом последнего рубежа. Стихия ждала команды.
И команда грянула: гром, молния, атака!
Револьверные пули-капли и автоматные очереди-струи долбили по крышам, не пробивая, но, и надежды не теряя.
Прикрываясь щитами крыш, город стойко держал оборону. Но, садануло градом, и всё задрожало. Дрожали оконные стёкла и ветви деревьев, сирены автомобильных сигнализаций наводили ужас на воробьев, дрожащих под навесами. И, лишь крыши-инструменты радовались, озвучивая небесную атаку. Невиданным по огромности своей оркестром, они исполняли кантату светопреставления.
***
Пора идти, но куда в такой ливень. Денис предложил повторить кофе, Кэрол попросила воды. Денис принёс воду, сел рядом. Посетители обслужены и терпеливо ждут конца потопа.
– Сколько тебе учиться, Ден?
– Четыре года.
– Поздновато начал.
– Тётка настояла. У меня богатая тётка, бездетная, всё мне завещала.
– Повезло.
– Говорит, после её смерти я деньги профукаю, квартиру промяукаю и останусь у разбитого корыта с кривым коромыслом.
– Она фольклорист?
– Лингвист.
– Славист?
– Специалист по культурологии языка. Хочет, чтобы я получил профессию. Ну, я и пошел на юриста.
– Почему не на языковеда.
– Охренела. Какой из меня языковед.
– А какой из тебя юрист.
– Никакой. Жду, тётка умрет, деньги оставит. Болеет. Скоро уже.
– Но, в жизни чем-то надо заниматься, Дэн.
– Надо. Сексом.
Дождь закончился вдруг. Но, тишина продержалась недолго.
***
Редакция «Мегаполиса» расположена на девятнадцатом этаже ещё более высокого дома. И сорок лет назад, в год постройки украшением города здание не стало. Сегодня же оно напоминало солдата, умирающего в медсанбате. Стены облупились, а грязные швы похожи на ржавые бинты, которыми неумелые руки юной санитарки обмотали его смертельные раны.
Внутри здания кипит жизнь. Кто-то называет здание муравейником, кто-то ульем. И пчелы, и муравьи больно щиплются. Бухгалтер – паук. Пауки не щиплются, они противны. У Кэрол вопросы к бухгалтеру, про деньги.
Кэрол пишет в «Мегаполис» колонку под псевдонимом Дана Латягина, дает рекомендации по уходу за домашними животными. Своих животных у Кэрол нет, но есть интернет. Кэрол обходит редакции раз в месяц. Надо напоминать о себе, тусоваться, общаться. Очень удобно, когда несколько редакций в одном здании. На каждом этаже по редакции, а то и по две. Пожарная лестница пропахла сигаретным дымом. Вольно дышится тут лишь фрилансерам. Штатные же сотрудники по соседним этажам шакалят тайно.
А ещё курят на крыше. Крышу охраняет высокий парапет. На него можно облокотиться, смотреть на город и завораживаться, когда лирическое настроение. Или пугаться, если мистическое.
Познакомившись в буфете, Кэрол с Джонни поднялись на крышу с чашками. Очень романтичное место, но грязное, крыша ведь. Кэрол нащупывала точки соприкосновения, чтобы иметь их для дальнейшего соприкосновения.
– Пишу, как паровоз. Везу со всеми остановками: автомобили, туризм, женское здоровье, космос, человеческие истории, мужская одежда. А что снимаешь ты? Чем плохая фотография отличается от хорошей? Что в фотографии главнее: передний план или фон?
Кэрол завалила Джонни вопросами, надеясь попасть в близкие ему темы, на которые он сможет с удовольствием ответить, решив, что разговаривает с человеком, разбирающимся в темах.
– Фон в фотографии должен привлекать, не отвлекая, – глумится Джонни.
– Конечно! – соглашается Кэрол. – Пятая передача в автомобиле не должна отвлекать от шестой.
Чтобы не отвлекала, Кэрол себя не слушает и со всем соглашается.
– Угадай моё самое лучшее качество, Джонни.
– Не напрягаешь.
– Всегда даю в долг. Никогда не отказываю. Ни в чём.
В итоге нашлось много общих тем. На прощанье он пожал ей руку.
***
Быстрый лифт принёс Кэрол на девятнадцатый этаж.
Вышла. Проходя по коридору, взглянула за окно, отметила: тучи вновь сбиваются в стаи. Внимание Кэрол привлекла клякса вдалеке. Она мчится над городом, летающая тарелка, чёрная, среди бело-серых облаков. Клякса разрастается на глазах, превращается в тучу… Но вот, разворот и клякса-туча уже несётся поперёк потока, её цель – девятнадцатый этаж. Плотная, сконцентрированная, она всё ближе, кажется, её черные глаза впились в Кэрол. Мгновенье и произойдет непоправимое. Ближе, ближе… Зажмуриться, закрыть лицо, отвернуться, но Кэрол остолбенела, ни отпрыгнуть, ни упасть на пол, ни закрыть голову руками. И, в самый последний момент, когда до окна остаются метры, туча взмывает вверх, бледнеет, и, затерявшись в облаках, исчезает. Что это было? Показалось?
– Львовна!
Кэрол редко звали по отчеству, и она не обратила на «Львовну» внимания.
– Иванова!
По фамилии её звали ещё реже.
– Люська!
Ну, Люськой её вообще никто никогда не звал.
– Кэрол, мать твою!
Кэрол обернулась. А это лысеющий Влад Перепёлкин, главный редактор «Мегаполиса». Кричит и облизывается.
– Ты как Пабло Диего Хозе Франциско Тринидад Руиз Пикассо.
– В каком смысле, Влад?