Терапия творческим присутствием. Теория и практика

Редактор Т. М. Ляшенко

Дизайнер обложки Т. М. Ляшенко

© В. В. Ляшенко, 2021

© Т. М. Ляшенко, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0055-3034-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДИСЛОВИЕ

Наблюдая за развитием психотерапии, трудно не заметить, что она оказалась захваченной процессами информационного ускорения, свойственными многим другим областям современного мира. В середине XX-го века методов психотерапии насчитывалось десятки, сейчас – уже многие сотни. Наверное, это и неплохо: как говорится, «много – не мало». Если психотерапия так активно развивается, то, как минимум, это означает, что она является актуальной и необходимой частью культуры.

И всё же, представляя ещё один метод, я пребываю в некоторой неуверенности. Насколько он необходим? Надеюсь, грех его рождения несколько оправдывается тем, что никакого метода я создавать не намеревался. Тем не менее, он родился и хочет жить. Он не спрашивал меня о своём праве быть, а стал для меня неизбежностью: я лишь отзывался на внутренний интерес и вопросы, которые меня вели и побуждали к размышлениям, поискам и экспериментам. Долгое время я сомневался, что в методике, к которой я пришёл, есть нечто новое, мне казалось, что все так и должны работать. (Не могу не признать, что своим рождением она во многом обязана моему незнанию: находить свои ответы для меня всегда было интереснее, чем довольствоваться чужими). Однако посещая занятия других арт-терапевтов, арт-терапевтические конференции, фестивали, симпозиумы, я всякий раз с удивлением убеждался в обратном. Несомненно, есть довольно близкие методы и по духу, и по практическому воплощению. Но в них есть и существенные отличия.

Метод рождался постепенно на занятиях арт-терапевтической группы, которую я вёл. Поначалу это была всего лишь арт-терапевтическая методика. Надо сказать, что повод для её первоначального теоретического осмысления был довольно формальным. Некоторое время, когда основная методика уже существовала, теоретического обоснования её внутренних механизмов ещё не было. Просто сама практика, её естественное развитие и мой поиск привели именно к такому способу работы. Но однажды руководство психологического центра, в котором я тогда работал, поручило мне написать методическое пособие по ведению арт-терапевтической группы для специалистов смежных центров. Тогда и начало рождаться теоретическое обоснование особенностей метода, которому сначала было дано название «Присутственная арт-терапия», а позже – «Терапия творческим присутствием».

Эта книга в значительной части посвящена арт-терапии, поскольку описываемый метод осуществляется в основном в артовой модальности. Однако содержательно в Терапии творческим присутствием (ТТП) гораздо большее внимание уделяется смысловой, когнитивной и поведенческой составляющей терапии, нежели собственно артовой. Поэтому, кроме арт-терапии и описания практики «творческого присутствия», в книге рассматриваются вопросы, связанные с возникновением и развитием психогенных расстройств с точки зрения данного подхода.

Тем не менее, эта книга не академическая, и вряд ли её можно воспринимать как классический учебник. В ней довольно много субъективного: я решился поделиться своими мыслями, своим видением и опытом, но они, разумеется, охватывают далеко не всё и уж точно не являются истиной в последней инстанции.

Достоинством этого издания является то, что в книге описываются не только все нюансы практики Терапии творческим присутствием (групповой, индивидуальной, самостоятельной), но и теория, без которой правильное понимание метода затруднительно¹.

Читать книгу лучше всего последовательно. По мере чтения у вас сложится целостное представление о методе, вы найдёте ответы не только на вопросы «что и как делать?», но и «почему и для чего делать именно так?»

В качестве развёрнутой иллюстрации арт-терапевтической работы, организованной с применением данного метода, приводятся записи четырёх сессий, по которым можно детально проследить, как метод осуществляется в практике личной психотерапии.

И перед тем, как перейти к содержательному разговору, хочу высказать слова благодарности моей жене Татьяне, которая является и первым читателем всех моих работ, и их литературным редактором – без неё эта книга не состоялась бы.

Я также признателен участникам моих открытых занятий и учебно-терапевтических семинаров, интерес, вопросы и опыт которых помогают развитию метода.

И наконец, я не могу не высказать благодарности отважным искателям (клиентам, участникам арт-терапевтической группы), выбравшим меня в качестве попутчика и проводника: вы являетесь самыми непосредственными участниками и соавторами метода!

ВВЕДЕНИЕ

Арт-терапия как практика самопознания

Арт-терапия сейчас является бурно развивающейся группой методов психотерапии, приобретающей всё большую популярность среди психотерапевтов разных школ и направлений. Она существует как внутри отдельных методов психотерапии, в качестве особого «артового» применения метода, так и в качестве самостоятельного направления психотерапии. (Стоит отметить, что для зарубежных специалистов в области арт-терапии свойственно позиционировать арт-терапию в качестве отдельного явления, отличного от психотерапии).

При этом, в отличие от многих других методов психотерапии, она предоставляет широкие возможности для самостоятельной работы в домашних условиях. Хотя относительно возможностей этого имеются разные мнения.

С одной стороны, поскольку арт-терапия является направлением психотерапии, которая понимается, прежде всего, как система профессиональной помощи, то её нельзя признать ни методом психологической самопомощи через искусство, ни исцеляющей или развивающей практикой, связанной с самостоятельными занятиями творчеством (А. И. Копытин), с чем трудно не согласиться.

С другой стороны, вопрос о возможности «самопомощи» не так уж однозначен, в силу того, что и сама психотерапия не имеет однозначного определения. Кроме того, на психотерапию можно смотреть как с точки зрения психотерапевта, так и с точки зрения клиента/пациента.

С точки зрения психотерапевта, психотерапия² представляет собой «особый вид межличностного взаимодействия, при котором пациентам оказывается профессиональная помощь психологическими средствами при решении возникающих у них проблем и затруднений психологического характера»³. Однако психотерапия – это также и личный процесс пациента/клиента, и его деятельность. Если это так, мы вправе задаться вопросами: в чём состоит этот процесс и деятельность? какой деятельностью и при каких условиях он способен заниматься самостоятельно, а какой – только при участии и в сопровождении психотерапевта?

И вместе с этим, если мы обратимся к практике жизни, то мы не сможем не признать, что с какими-то своими психологическими (душевными) трудностями мы в силах справляться и самостоятельно. При этом мы можем как пользоваться особыми методиками, так и не использовать ничего специального, помимо внимательности к себе. Почему мы не можем назвать это «самотерапией» или «самопомощью»? (Беру в кавычки, понимая условность термина).

Безусловно, к вопросу «самопомощи» стоит относиться трезво. Не всё, что так называют, таковым является. За «самостоятельное решение проблем» зачастую принимают искусство их избегания, отвлечения, самообмана, что приводит к усугублению трудностей и хронификации расстройств.

В вопросе о возможности или невозможности «самопомощи» стоит исходить из нескольких обстоятельств. Что такое психотерапия по своему содержанию? В моём понимании, она является психологической практикой, которая помогает приблизиться к самому себе и к миру, она есть помощь человеку в том, чтобы быть человеком: жить среди людей и по-человечески, во всей полноте своих возможностей. Вероятно, это выглядит несколько идеалистически. Что такое «вся полнота возможностей»? Кто бы знал это… Смысл в том, что мы, в меру своих сил, стараемся преумножить степень своей осознанности и включённости в свою жизнь.

Трудности быть человеком связаны не столько с трудностями восприятия и усвоения некоего объёма человеческой культуры, сколько с трудностями присвоения и осуществления того, что имеется (багажа знаний, навыков, ценностей, опыта и т.д.), а кроме того – с трудностями совершения собственных выборов, осуществления собственных решений, смыслов, а также – с трудностями отношений, включения себя в общество и в мир в целом (и включения людей-общества-мира в себя). Ясно, что каждый из нас от рождения и всю жизнь учится быть человеком, и никто не бывает совершенным, «окончательным» человеком.

Другими словами, психотерапия есть путь принятия и освоения себя как человека и своей жизни как жизни человеческой.

Разумеется, этот путь имеет некоторый особенный контекст, некоторую специфичность, которая отличает его от жизни вне психотерапии; иначе всю жизнь пришлось бы назвать психотерапией (хотя, возможно, в каком-то смысле это так и есть). Психотерапия является особым видом психологической деятельности, в ходе которой человек целенаправленно разрешает те внутренние трудности, которые у него возникают во взаимодействии с миром на пути к себе-человеку и к людям. Идя этим путём, человек проясняет невидимое и познаёт незнаемое, он получает непосредственное знание себя – и потому психотерапию можно считать одной из дорог на пути самопознания.

Самопознание целительно, поскольку это и есть путь восстановления или приращения «психологической целостности», связанной с переживанием себя в мире. Всё, что в человеке есть человеческого, существует благодаря его самопознанию, поскольку сам человек становится человеком только тогда и только в той мере, в которой он осознаёт, познаёт и осуществляет самого себя, своё человеческое существо⁴.

На этом пути самопознания могут присутствовать особые помощники – психотерапевты, – но они могут и отсутствовать. Путь самопознания не подразумевает непременного наличия особых проводников (что не отрицает и того факта, что зачастую без них и с места не сдвинуться), но обязательно подразумевает содержание и смысл особой деятельности. В психотерапии первостепенной является активность самого человека, а специалист помогает ему в решении личных задач и выздоровлении.

По большому счёту, одна из основных задач психотерапевта состоит в том, чтобы помочь человеку обрести такую самостоятельность, когда тот становится способным «лечить» себя (находить себе помощь) в соприкосновении (в отношениях) с чем угодно: и с другим человеком, и с расцветающим деревом, и с облетающими листьями, и с греющейся на колодезном люке кошкой, и с осенним дождём, и с весенним солнцем… – когда сам образ и способ жизни становится «психотерапевтичным».

В этом смысле, психотерапия – не столько то, с кем мы идём, сколько то, какой дорогой мы идём, куда мы идём, зачем мы идём и как мы идём. Если мы идём не той дорогой, то с кем бы мы ни шли, мы придём не туда. Психотерапевт может существенно облегчить путь, но прежде всего этим путём нужно пойти, и пойти самому.

Суть самостоятельной практики состоит в знакомстве с собой через непосредственный опыт чувственного соприкосновения со своей субъектностью, проживание опыта «Я есть», обнаружение и осознавание доли своего участия в обстоятельствах своей жизни. Вероятно, такую самостоятельную работу можно было бы назвать «практикой саморегуляции», или «духовной работой», поскольку саму «духовность» можно понимать как внутреннюю деятельность по самопознанию; изменение способа и образа жизни на основе открывающегося знания себя – это жизнь в знакомстве с собой⁵. Из чего логически следует и такое свойство духовности как ответственность за свою жизнь – ответ своей жизни на её вызовы⁶.

Тем не менее, всё сказанное выше не означает того, что психотерапевт не нужен и со всеми проблемами человек должен и может справляться самостоятельно. Во многих случаях, возможно, даже в большинстве, профессиональная помощь другого человека действительно необходима. Помощь другого человека не отрицает и не заменяет самостоятельной работы, напротив, только тогда она (помощь) и приобретает смысл. Я лишь хочу отметить, что в некоторых случаях возможна и «самопомощь/самотерапия», какой бы ограниченный или условный характер она ни имела.

Ограничения эти носят как формальный, так и содержательный характер. Главная трудность состоит в том, чтобы заметить в своём опыте нечто новое для себя. Без другого человека сделать это чрезвычайно трудно, а зачастую и невозможно. Бревна в своём глазу не увидеть! И не потому, что мы невнимательные или глупые: просто глаз сам себя не видит – нужно хотя бы зеркало.

По этой причине многое в нашем опыте остаётся нами не замеченным: мы просто не знаем, на что именно обратить внимание, а потому повлиять на это и изменить мы не в состоянии. Не менее важную роль играет и характер нашего мировоззрения, которое зачастую и порождает наши проблемы. Оставаясь на прежних позициях, мы под видом «самотерапии» будем лишь упражняться в собственных заблуждениях.

Поскольку другой человек (психотерапевт) находится вне нас, то мы получаем возможность взглянуть на себя и свою жизнь с другой точки зрения и заметить нечто новое для себя, например, причины своих трудностей. Важность соучастия психотерапевта⁷ повышается в ещё большей мере, если проблема или расстройство носит затяжной характер, и её долгое время не удаётся разрешить.

Чтобы иметь возможность заниматься «самопомощью», необходимо, как минимум, иметь опыт прохождения психотерапии, понимать особенности полезного и вредного поведения. И ещё хорошо бы владеть какой-нибудь методикой, которую можно применять самостоятельно в качестве практики саморегуляции.

В целом, возможно, даже здоровым и успешным людям, не имеющим особых видимых проблем в жизни, полезно время от времени проходить короткую психотерапию с профилактическими целями, направленную на повышение осознанности своей жизни. Вместе с этим, поскольку психотерапия носит добровольный и авторский характер (она есть личный, внутренний процесс), вопрос о предписании психотерапии довольно сомнителен. Кто осознаёт необходимость для себя психотерапии, тому она и нужна.

Если же разговор идёт о лечении психогенных расстройств⁸, об исцелении душевных⁹ травм, то важно осознавать, что они возникают во взаимодействии с людьми или как отражение проблематичности этого взаимодействия. Всякая психологическая проблема, травма, расстройство имеет коммуникативную природу. А это значит, что во взаимодействии они и исцеляются: душа исцеляется в связи с другой душой¹⁰. И потому эта практика – всегда практика диалогическая, и она невозможна без участия другого человека. Это непременно практика общения. Все остальные практики будут иметь лишь вспомогательный характер.

Всё, сказанное о психотерапии, справедливо и в отношении арт-терапии. Её сущность, на мой взгляд, состоит всё же не только в том, что человек пытается преодолевать свои трудности с помощью арт-терапевта, но и в том, как это делается, в какой психологической позиции находится человек и что он делает.

Можно сказать, что арт-терапия является такой особой практикой творческой деятельности, которая помогает человеку обратить внимание на свой внутренний мир (пространство переживания), часто труднодоступный в суете повседневной жизни, и через это найти путь к разрешению своих трудностей (что, вероятно, справедливо для всякой психотерапии). При этом трудности эти состоят не столько в неких жизненных обстоятельствах, сколько в том, как человек их переживает – в его способе жить.

Относительно того, кто может заниматься терапией через творчество, также существуют разные мнения. Некоторые специалисты высказываются против понимания любого творческого акта как терапевтического на том основании, что лечение предполагает «интеграцию» извне, то есть влияние, направленное на пациента, в то время как при творчестве активность, наоборот, исходит от самого больного¹¹. По-моему, эта позиция недостаточно убедительна, поскольку во всякой психотерапии важен как раз внутренний процесс – пробуждение самостоятельной, инициативной деятельности. Разрешение психологических проблем, излечение психогенных расстройств и заболеваний происходит через движение человека к субъектности, к способности быть активным участником, деятелем своей жизни. На это и направлена, в сущности, терапия творчеством (а вовсе не на «лечение извне»).

Аргументы против¹² приписывания изобразительному творчеству исцеляющих способностей также касаются и того, что творческие проявления, вместо оздоровления, нередко усиливают и усугубляют невротический процесс, примеры чему можно найти в жизнеописаниях известных художников. В этих возражениях искусство, по сути, приравнивается к арт-терапии. И с ними можно было бы согласиться, если бы искусство действительно было тождественно арт-терапии (терапии творчеством).

Кроме того, и творчество можно понимать по-разному: творчество творчеству рознь; искусство искусству рознь; самовыражение самовыражению рознь; художественная деятельность художественной деятельности рознь,…

Арт-терапия и искусство являются разными видами деятельности. Тем более, что «современное искусство» бывает очень разным: действительно, оно зачастую не только не обладает терапевтическими свойствами, но напротив, является фактором, усугубляющим психологические проблемы «творца».

Терапия творческим присутствием как экзистенциальный метод
арт-терапии

В основе арт-терапии лежит идея о целительной роли художественного творчества. На практике эта идея понимается по-разному и осуществляется весьма различными способами. Термин «арт-терапия» объединяет большое разнообразие подходов, среди которых есть как близкие друг другу, так и радикально отличающиеся в методологии и в практике.

Существующие разночтения в понимании арт-терапии связаны и с разными взглядами на психотерапию в целом, и с различными трактовками составляющей «арт». Немаловажно в этом понимании также и то, относительно кого рассматривается арт-терапевтический процесс: арт-терапия пациентов, страдающих психическими заболеваниями, отличается от арт-терапии тех, кто страдает психогенными расстройствами, – у них и разный смысл, и разные задачи. Наш с вами разговор касается только психотерапии психогенных расстройств и психологической помощи здоровым людям.

Два основных смысла, в которых слово «арт»¹³ используется применительно к арт-терапии, связаны с искусством и творчеством, и эти понятия не всегда имеют однозначное толкование.

Слово «искусство» происходит от слова «искусъ», означающего испытание. Отсюда и искушение, и искусный¹⁴. Иными словами, слово «искусство» означает наличие опыта, умение, мастерство в каком-либо деле.

Слово «творчество» происходит от глагола творити, означающего делать. Причём тварь есть, прежде всего, живое существо или лицо. И потому сотворённое, по сути, означает рождённое.

Таким образом, если искусство есть создание известного – того, что мы умеем делать и делали неоднократно, то творчество предполагает не столько умение что-то делать, сколько желание делать: оно есть порождение чего-то нового, того, чего мы делать не умеем (если бы умели, оно не было бы новым и единственным в своём роде).

Однако понятие «искусство» означает также особый чувственно-образный метод познания мира. Вместе с этим искусство всегда связано с созданием художественных произведений – это практика создания художественных форм. Другими словами, даже учитывая то, что искусство есть метод познания себя и мира, оно всегда ориентировано на создание некоего конечного продукта, а, следовательно – и на того, кто этот продукт будет воспринимать – Зрителя (даже, если единственным Зрителем является сам автор). Нет искусства без зрителя и без произведения искусства.

Понятие «творчество» не предполагает такого смыслового разнообразия. Творчество – это процесс. Причём процесс порождения, а не создания¹⁵. И это существенно, поскольку родить нечто можно только отказавшись от усилий по созданию и владению им. Другими словами, творчество существует только до тех пор, пока нет сотворённого, «продукта». В связи с тем, что творец существует только в процессе творчества, ему зрители не нужны – ему нечего им предъявить ни в качестве художественного процесса (главный процесс скрыт, так как происходит в душе, его невозможно увидеть), ни в качестве произведения (творение ему не подвластно и не принадлежит).

В связи с этими базовыми различиями искусства и творчества отличаются друг от друга и многие методы арт-терапии.

Одни из них (назовём их художественными) в большей степени тяготеют к искусству, художественной деятельности. Как следствие, эти подходы в той или иной мере ориентированы на создание произведений, поскольку руководствуются идеями последующего анализа и/или идеями гармонии художественного образа либо эстетического выражения переживания.

Другие методы (будем называть их экзистенциальными) делают акцент на творчество, и потому внимание уделяется, прежде всего, качеству пребывания в творческом процессе. Вопросы же эстетики художественного образа, создания произведений, их анализа и т. п. отходят на второй план, если вообще принимаются во внимание.

Художественная деятельность здесь становится не более чем средством сосредоточения и чувственного соприкосновения человека с самим собой. Терапия осуществляется не за счёт эстетизации переживания, создания гармоничного художественного образа или законченной композиции, не за счёт психологического анализа произведения или художественной деятельности, а за счёт погружения в переживание, его свободного выражения и присутствия в действительности своего переживания, соприкосновения с истиной этого переживания, обнаружения, признания и обретения себя-переживающего.

Опыт нашей работы говорит о том, что основой психологических изменений является определённая внутренняя деятельность человека в процессе художественного самовыражения. Без этой внутренней деятельности «художественная деятельность» остаётся пустой, и терапевтичного в ней мало.

Образы, в которых проявляет себя переживание, могут быть сколько угодно негармоничными, незаконченными, нецелостными, некрасивыми – они могут быть какими угодно. Гармония образа может служить лишь знаком того, что в переживании нечто произошло (но может и не служить, в том случае, если человек искусственно вносил «гармонию» в рождающийся образ – создавал его). То есть гармоничный, эстетически приятный образ может иметь диагностический смысл. Но этот же смысл имеет и само переживание человека, которое и является главным критерием эффективности психотерапии¹⁶.

Образ, который рождается переживанием, тоже оказывает своё влияние на переживание, поскольку имеет субъективное значение. И это значимо для психотерапии: нам необходимо данное влияние использовать как неотъемлемую часть арт-терапевтического процесса (о том, как это осуществляется, рассказано в разделе, посвящённом описанию практики). Практика показывает, что, когда участник арт-терапевтической сессии обращает внимание на композиционные качества своего рисунка, его красоту, целостность, он теряет контакт с переживанием, и вместо психотерапии начинается «художественная деятельность».

Конечно, арт-терапия всегда в какой-то мере подразумевает и художественную деятельность, но только в силу специфики используемых средств, и потому её собственно художественные особенности второстепенны. Использование художественных средств в нашей практике ценно тем, что с их помощью мы можем установить непосредственный, чувственный контакт с самими собой (с переживанием): выразительные средства, во-первых, «материализуют» переживание, делают его явным, очевидным и, во-вторых, помогают пребывать в переживании, находиться в живом потоке чувственного опыта.

Художественная деятельность есть средство, которое облегчает наш внутренний поиск, способствует ему – это особый путь, который помогает нам совершать некие открытия. Однако важно осознавать, что сам по себе этот путь никаких открытий не обещает и не обеспечивает, а только создаёт благоприятные условия. Например, путешествуя, мы можем смотреть по сторонам, любоваться видами, нюхать цветы, заглядывать в окна, подниматься на крыши или спускаться в подвалы, заходить в гости и т. д. – мы можем исследовать всё, что будет встречаться нам по пути. Но также мы можем идти, ни на что не обращая внимания, и ничего нового во время своего путешествия не узнавать. Сам путь нас ни к чему не принуждает и не обязывает. Так и художественная деятельность есть только путь, и сама по себе она поиск не обеспечивает, поскольку не обладает «поисковыми силами». Однако можно сказать, что она обладает «силами утверждения», поскольку человек всегда себя тем или иным образом проявляет – таким, какой он есть.

Давайте обратимся к опыту. Известно, что всякий продукт деятельности человека является репрезентацией его психики. Это неоднократно экспериментально проверено. На этом основано бесчисленное множество проективных методик. Попроси человека нарисовать дом, и человек нарисует «себя» – по его дому мы сможем судить о нём самом. Человек своим произведением проявляет самого себя: «Я такой. Я так смотрю на мир. И таким его вижу». Что он этим делает? Овеществляет и утверждает свой взгляд на мир.

Какой вывод мы можем из этого сделать? Художественная деятельность¹⁷, питаясь тем, что у человека есть в наличии (опытом, убеждениями, смыслами), сама по себе лишь утверждает тот взгляд на мир, который у него существует. Если человек выбрал «быть живым», то он будет проявлять и утверждать волю к жизни, приращивая жизнь каждым своим действием. Если человек выбрал отступничество от мира, если выбрал «не жить», то он будет проявлять и утверждать это отречение. Можно сказать, что художественная деятельность является видом проповеди, с помощью которой человек доносит миру свою жизненную «идеологию».

Художественная деятельность обладает силами утверждения. Но имеет ли она силы изменения? Этот вопрос не такой однозначный: может иметь, а может и не иметь. От чего это зависит? От того, какой именно деятельностью мы заняты во время художественной деятельности. Будет ли она наполнена чем-то ещё – зависит от дополнительного усилия, которого сама эта художественная деятельность не создаёт. Поиск – дело нашего самостоятельного внутреннего усилия, которым мы обогащаем внешнюю деятельность, и тогда она приобретает новое качество. Художественная деятельность существенно облегчает психотерапию, способствует ей, но всё же не стоит переоценивать её «целительные свойства»: целительным является процесс самопознания, а не создание художественного образа или пустое «самовыражение».

Сутью процесса в практике творческого присутствия является включение человека в процесс переживания и свидетельствование самого себя как «сгустка бытия». А это возможно только тогда, когда именно свидетельство себя и является для нас смыслообразующим, когда оно становится нашей основной деятельностью в арт-терапии, а не гармоничные образы, не процесс эстетизации¹⁸ переживания и т. п.

Этому способствует исследовательская позиция, когда мы намереваемся не исправлять нечто в себе, своих чувствах/состоянии, не создавать произведения и художественные образы, не анализировать продукты своего творчества¹⁹, не «отключать голову» якобы для обретения спонтанности, а исследовать себя и свою жизнь, проявлять заботу и внимание к тому, что есть (как проявляли бы его, например, к другому, неизвестному, но интересному и важному для нас человеку).

В этом случае в творческом процессе мы соприкасаемся совсем не с теми «формами», которые могут быть изображены. Переживание не может быть изображено. Мы обращаемся к «стихии» чувств и их значений, которая находится в непрерывном движении. Она может быть выражена – проявлена по своим собственным законам, но не может быть закреплена в искусственной композиции²⁰, поскольку в этом случае мы сместим наше внимание с переживаемого на создание произведения и потеряем непосредственную связь с этим внутренним потоком чувств и значений. Но именно они нам и важны!

Когда целью нашей практики является создание какого-либо произведения, изделия, образа или особая «художественная» форма выражения, для нас особое значение приобретает внешняя форма²¹. И тогда мы имеем большой соблазн переключить внимание с самих себя и тех сил, которые могли бы себя выразить в творческом движении самообнаружения, на создание этой формы, ведь она является нашей целью. В этом случае зачастую появляется так называемая «инерция рисования», когда внимание отвлекается от переживания и увлекается рисунком, который начинает «требовать» своего продолжения, и возникает стремление к «украшательству» и «рисовательству» (то есть попытка создать законченный образ) в ущерб внутренней правде переживания. Рисунок может быть и красивым, и целостным, но, оторвавшись от переживания, он не обращает человека к самому себе, не становится проявителем личной истины, он так и остаётся лишь рисунком, который ничего нового не открывает человеку. Этот факт подтверждался неоднократно в нашей практике.

Внешне тогда всё выглядит так, что мы как будто «творим», создаём гармоничные художественные формы или полезные вещи, однако психотерапии не происходит, поскольку в этом случае не происходит обнаружения и осознавания себя. Между тем, именно такая внутренняя работа и превращает «арт» в «терапию». Без неё художественная деятельность если и будет иметь значение, то лишь симптоматически, в качестве психофизиологической разрядки или тренировки моторики. Что само по себе, конечно, неплохо, но для психотерапии недостаточно.

Внешне задаваемая композиция, нацеленность на создание «продукта» (того, что будет иметь значение вне творческого процесса, например, в качестве предмета для анализа или диагностики, талисмана, амулета и т.п.), стремление к красоте образа или его эстетическому выражению смещает внимание с деятельности по выражению (проявлению) переживания на его изображение. Так мы теряем контакт с переживанием, выходим из него, становясь его регистратором: переживание уже не проявляет себя через художественные средства, а изображается «с натуры», как если бы на него смотрели со стороны.

Психотерапевтическому процессу способствует нацеленность на точное соответствие переживаемого и выражаемого: когда всё внимание сосредоточено на точном проявлении того, что есть (а не того, что или как должно быть). Тогда в изображении ничто не может быть изменено или привнесено в него извне в угоду идее красоты, гармонии, композиционной целостности и по каким угодно иным мотивам, а все внешние изменения в «произведении» происходят естественным образом, по мере их вызревания, к чему и ведёт максимально точное, честное и искреннее проявление переживания. Об этом же свидетельствует и опыт клиент-центрированной терапии: всякая директивность в отношении переживаемого, любое «забегание вперёд» тормозит переживание и становится атерапевтичным.