– Оооо!!! Вот она! Я всё-таки её нашла! Так, осторожно муха, крылышки не помнИ, хорошо… ещё чуть-чуть… вот! Всё, я в доме!!! Боже, как здесь хорошо! Кругом порядок, прохладно, вкусно пахнет и тишина. Теперь полетим на кухню, что там у нас на обед? Ага, салатик – хорошо, а на горячее – ах! Картошечка! Моя любимая! Быстро обедаем, пока не пришла хозяйка.

Только муха уселась на салатик, вошла хозяйка.

– Ну вот! – говорит муха, – не успела, так всегда: только аппетит разыграется – хозяйка тут как тут. Ладно, подождём.

Хозяйка увидела муху и говорит:

– Ты, вообще, откуда взялась? Я же всё везде позакрывала? Ну никакого спасения от них нет!!!

– Ага, – думает муха, – как же! От меня не закроешься! Есть захочешь – так пролезешь!

Хозяйка взяла полотенце и давай гоняться за мухой. Муха настороже, как бы этим полотенцем ей не прилетело.

– Ага! Крадётся! Щщщас! Так я тебе и далась! – перелетела в другое место, – побегай за мной, а я посмотрю, как у тебя получится! Так, сядем на скалочку, вот, хорошо! Опа!!!

Хозяйка ударила по скалочке, которая лежала на краю стола, скалочка резко взлетела, как выпущенный снаряд, и в окно, окно – вдребезги.

Сидит муха на стене, любуется.

– Ну вот, теперь другое дело, большая дырочка появилась, а то чуть крылышки не помяла, пока пролазила.

– Ладно, пока ты стёклышки собираешь, я салатиком себя побалую, а то в твоём коровнике еда какая-то однообразная. Ой, хозяйка, что ж ты так резко метнулась к салатику-то, вот незадача, смахнула салатик на пол! Да ты не переживай так, я муха не гордая, могу и с пола поесть. Ооо! Ловкость рук – это хорошо, а пол-то скользкий! Упала? Ну, полежи, отдохни, а я пока картошечки поем. Мммм! Вкусно!!! Картошечка, похоже, с молочком и маслицем. Так, хозяйка, уже встала? Не надо так резко полотенцем размахивать, уже намахалась, окно разбито, салат на полу, сама вся в салате! Да успокойся уже, я ведь не на картошечке сижу, а на ручке твоей красивой блестящей кастрюли. Тааак! Не вняла уговорам! Мало тебе салата на полу? Убери полотенце!!! Что ж ты им размахиваешь!!! Куда кастрюлю-то, схватила, а я как же??? Мне что, без обеда оставаться??? Поста-а-а-вь!!! О боже! Опять упала? Ну, ты же знаешь, что пол скользкий, а тут стул стоит, на нём посидеть хорошо, а ты об него полежать решила. Ну полежи. Я пока подкреплюсь, хотя бы с пола, зато перелетать не надо, тут тебе и салатик, и картошечка, всё вместе, а то похоже мне в этом доме не рады.

Хозяйка еле поднялась с пола, держась за голову, обеда как не бывало, окно разбито, а эта, паршивка, летает тут, как ни в чём не бывало. Всё равно поймаю, зараза такая!!!

Муха выслушала всё это и думает:

– Ага, не дождётесь! Полечу, наверное, в комнату, а то опять поскользнётся и упадёт, она хоть и злая, но готовит вкусно, жалко её. И полетела в комнату. На стене увидела зеркало и села на него.

– Посмотреть надо на себя, как я выгляжу после этого побоища, а то буду, как хозяйка, летать вся в салате. Нет, ничего! Красавица! Чистенькая, только голодная.

Зашла хозяйка с полотенцем в комнату и стала осматриваться:

– Ага, вот ты где, зззараззза! На!!!

Полотенцем по зеркалу, зеркало зашаталось, сорвалось со стены и вдребезги. Муха успела метнуться в сторону, села на люстру и смотрит, как хозяйка, ругаясь, собирает осколки. Говорит ей:

– Ты, хозяйка, мозги-то включай уже!!! Что размахиваешь полотенцем, как томагавком? Тебе жалко было для бедной мухи салатика? Смотри, что устроила? Весь дом разгромила, и сама без обеда осталась! Ага! Давай ещё по люстре ударь!!! Не жалко люстру? Сядь, отдохни, дыхалка-то ни к чёрту! Отдохнёшь, пойди помойся, лахудра в салате!!!

Муха перебралась на люстре повыше, сидит, прихорашивается, тут прилетела ещё одна, села рядом.

– О, подруга, каким ветром?

– Да чё-то, похоже, я голодная, а отсюда вкусные запахи, думаю, дай залечу по пути, может, перекушу, а то с самого утра маковой росинки во рту не было.

– Ты лети на кухню, пока хозяйка отдыхает, там, на полу полно вкусной еды. О, нет! Подожди! Придётся внести коррективы. Сиди рядом со мной, как только хозяйка подкрадётся и замахнётся полотенцем на нас – резко разлетаемся в разные стороны.

Хозяйка пошла к ним со своим полотенцем, но передумала, открыла ящик тумбочки, вытащила оттуда кругленькую штучку и стала её разматывать.

– Сейчааас, мухи, я вам сладенькую ленточку повешаю, на ней и пообедаете. Тааак, сюда… и вот сюда.

Хозяйка растянула ленту и повесила её. А мухи сидели на люстре и смотрели на её манипуляции.

– Ну, мухи, летите на ленточку обедать!

– Ага! Щщщас! Всё бросим и полетим! Не дождёшься!!!

– Видала? – говорит муха подруге, – что удумала? Так, сидим и следим за хозяйкой. Она резкая, не успеешь крыльями махнуть, как прилетит полотенцем по башке.

Сидели они, сидели, подруге надоело ждать непонятно чего, и она полетела на кухню перекусить, чем бог послал. А муха следит за хозяйкой. Та закрыла дверь, взяла мухобойку и давай гоняться за мухой. Муха металась по всей комнате, стараясь увернуться от хозяйского полотенца, когда запыхавшаяся хозяйка села отдохнуть, муха решила воспользоваться этим и села на дверь. Сидит – дух переводит, загоняла её хозяйка совсем. Тут хозяйка вдруг увидела на двери муху и стала подкрадываться. Только подкралась к двери, резко замахнулась… дверь открылась, и нааа!!!

– Твою ж мать… ты сдурела?!! Что это было?!!!

– Сватья!!!! Да блин!!! Ты откуда взялась?!!!!!

– Вот спасибо, сватьюшка, вот это приласкала между глаз!!! Ты за что это меня так? Я, значит, ей своего бычка племенного привела для её Рыжухи, а она меня – между глаз!!! Вот тебе, а не моего бычка!!! – показав огромную фигу своей сватье Настасье, Марья пошла из дома, так и не поняв, что это было. Шла и ругалась:

– Блиииин, за что прилетело, я чёт не поняла! И что за разгром у нее такой в доме…? Как Мамай прошел.

Настасья, забыв про муху, побежала догонять свою сватью, налаживать отношения. Где она ещё найдет такого племенного бычка для своей Рыжухи? И надо же было так резко ударить? Выскочила, как была, вся в салате, волосы в разные стороны, в руках мухобойка, о которой она с расстройства забыла.

– Сватья! Марья!!! Ну, сватья! Ну прости ты меня, я же на муху нацелилась, а ты так неожиданно открыла дверь, – бежала за ней со своей мухобойкой и вся в салате расстроенная женщина. А когда Марья к ней повернулась – Настасья поняла, что, скорее всего, не видать её Рыжухе племенного бычка. Под оба глаза сватьи Марьи опускалась краснота, которая к утру точно посинеет, и сватья с ней пока ещё разговаривает, потому что себя не видела в зеркале.

А та повернулась и говорит:

– Всё! Никакой первой очереди, хоть ты и сватья мне! В порядке общей очереди и не раньше! – отвернулась и пошла, гордо подняв голову, с осознанием того, как она строго наказала свою сватью и подругу, хоть и понимала, что та не специально её ударила мухобойкой.

А Настасья, вернувшись в дом, посмотрела на весь этот разор, тяжело вздохнула и принялась за уборку. Пока она всё убирала и отмывала, обед прошёл и наступил ужин, но не было ни обеда, ни ужина. Все, что она приготовила, лежало на полу красивыми разноцветными разводами, а по стенам стекал ручейками майонез.

– И что делать с этой мухотой? – убираясь, думала Настасья, – теперь ещё окно ремонтировать надо…, – затосковала она, – придется деда Василия привлечь к этому делу, он у нас от скуки на все руки.

***

Жила Настасья одна вот уже два года. Дочь Алёна, двадцатилетняя красавица, вышла замуж за сына ее подруги Марьи, которая жила рядом. Домик у Настасьи небольшой, но аккуратный, покрашенный снаружи. Внутри просторный, на окнах красивые белые занавесочки, всегда чистота, и когда только успевает.

Настасья с мужем разошлись, когда Алёне было десять лет. После развода он сразу уехал и даже не сказал куда. С тех пор он не появлялся и не писал, даже дочери. У Марии сын – Сашка, год назад пришел из армии, отслужил и вернулся в деревню к матери. Работящий, рукастый, смекалистый парень. Когда они после свадьбы с Алёной уехали в город, он быстро нашёл работу, устроился на СТО ремонтировать машины. В деревне, до армии и после армии, он работал с техникой, навык был, и поэтому, его сразу взяли на работу в ремонтную мастерскую. Отец Сашки, Родион, был охотник отменный, тайга тут большая, много всякого зверья, однажды попал на медведя-шатуна, он его и заломал, Сашке было одиннадцать лет. Отец его многому успел научить. Молодые женщины: Настасья и Марья вместе растили детей, помогали друг другу, как могли, им обеим не повезло в жизни, рано потеряли мужей, так вместе всю жизнь и крутятся, выполняя и женскую работу по дому, и мужскую. Раньше дети крутились вокруг них, забота была, а теперь остались одни. Дети в городе, приезжать им некогда. И теперь сватьи коротали время вместе.

На следующее утро не успела Настасья очнуться ото сна, принеслась к ней Марья и давай с порога орать:

– Ты, зараза!!! Ты чё мне с лицом сделала? Это что? Я теперь так должна ходить? А что люди подумают, кто это меня? – возмущалась и размахивала руками Марья, пришедшая показать, что с ней сотворила она своей мухобойкой.

А Настасья, ещё не проснувшись как следует, сидит и молча смотрит на свою сватью, а у сватьи фиолетовый синяк под оба глаза. Смотрела-смотрела, потом, как захохочет громко и заразительно!!!

– Ну и рожа!!! Да ты, Марька, просто красавица!!! Тебе синяки так идут, и глаза не надо красить!!! Ты только не говори никому, что это я тебя мухобойкой, лучше уж скажи, что твой бычок взбрыкнул, ты не удержалась на ногах и упала! – решила она повеселиться над Марьей, всё равно уж, хуже, чем есть – не будет. Рыжуху только жалко.

А Марья, сверкая глазищами из своих синяков, стоит злющая, и молча, смотрит на эту хохочущую сумасшедшую, которая, видимо, не понимает, что решается судьба Рыжухи. Смотрела-смотрела на нее и спрашивает:

– Смешно? А Рыжуху не жалко, шутница ты наша?

– Жалко! – перестав смеяться и тяжело вздохнув, говорит Настасья, – но я всё равно ничего уже изменить не могу. Слушай, Марька! А может, вечерком баньку истопим, – пришла ей вдруг идея в голову, как задобрить сватью, – посидим, отдохнём, мировую выпьем, а?

Сватья Марья постояла, посверкала глазами, подумала, что с синяками, с баней и водочкой лучше, чем с синяками, без бани и без водочки, взгляд её смягчился и она, махнув рукой, сказала:

– А, чё, можно, давай баню! Хоть какая-то компенсация! Только за то, что ты сделала, топить баню тебе и стол накрывать тоже тебе, только с мухами осторожней, а то я вчера видела твой обед на полу, и тебя – всю в салате.

– Договорились! – обрадовалась Настасья.

И они, глядя друг на друга, стали хохотать и вспоминать, как всё это вчера было.

– Я открываю дверь, а мне оттуда – нааа!!! У меня аж звезды в разные стороны из глаз!!!

– А я вижу, муха сидит, ну она меня уже достала, я как дам по ней, а тут ты… и прямо тебе в лоб…, мне аж поплохело! Стою и чувствую…, у меня от страха… во всех местах… взмокло!

Нахохотались от души прямо до слёз и пошли управляться по хозяйству, договорившись встретиться позже.

Вечером натопили баню, напарились, сели за стол, выпили по рюмашке, и так им хорошо стало, что они решили не вспоминать, с чего начался их праздник. На столе у них стояла незатейливая закусочка: огурчики, помидорчики, картошечка отварная, посыпанная зеленью и, конечно же, бутылочка беленькой.

Тут, проходивший мимо сосед, дед Василий, услышав веселье, доносившееся из дома Настасьи, решил зайти посмотреть, по какому случаю праздник у соседки. Открыл калитку, зашел во двор, идет к дому, а оттуда смех, веселье. А Марья увидела его в окно и говорит:

– Идёёёт, старый пень, не сидится ему дома, щщщас начнет жизни учить!

Дед Василий вошел, огляделся, думал, тут целая компания, а оказалось, сидят две сватьи, Марья с Настасьей и веселятся. Стол накрыт, как положено: рюмочки, водочка, огурчики. Тут Марья поворачивается, чтобы посмотреть на деда, а дед Василий как увидел её лицо, глаза выпучил и замахал руками:

– Марья!!! Итить твою в корень! Чур, меня, чур!!! – и захохотал во весь голос, – иде таких красавиц дають, закажу две!!! Хто это тобя так, Марья, ухайдокал?!! Ты таперича у нас на панду похожая! Не дай бог приснисси!

– А тебя сюда звали? Щщщас дохохочешься – сам пандой станешь! Не хочешь? Тогда иди отсюда, нам и без тебя весело!

– А, чё за празник-то у вас, хучь скажитя?

– Синяки новенькие, только вчера приобретенные, обмываем.

– Вона чё…, ну вы, девки, даёёёётя!!! – сказал удивлённый дед, – всяки празники бывають, но чобы новеньки синяки обмывать, не слыхивал об ентом празнике!!!

– Иди, иди, пень старый, не мешай нам! Переминается стоит с ноги на ногу, самим мало! Не ломай праздник женщинам! – говорила подвыпившая Марья.

– Ну и чё за жизть, таки жлобски девки, етить твою в корень, пятьсят граммов пожалели для суседа!

– Не жалуйся на судьбу, ей, может, с тобой тоже не очень повезло! Представь, что тебе всё это приснилось, и иди куда шёл! Мужиков нам не надо, у нас девичник!

– Вота ведь вы каки, девки! Не цените, чё мужик на вас обратил вниманье. Сами знате, чё у нас, у деревне, не хватат мужиков-то. Сидите вот тута вдвоём, шерочка с машерочкой, без мужиков празнуете, а како тако празднество без мужиков-то?

– Ага! Были бы у нас мужики, так мы, может, уже давно бы спились от таких праздников! Дефицит мужиков еще не повод цепляться за кого попало! Вся деревня развалилась, которые были более-менее мужики, уехали в город на заработки, а здесь остались одни старики да пьянь.

– Девки! Обидеть хотите? Ты, Настька, вот, к примеру, знашь, чё у табе крылечко покосилося? И чё ты могешь исделать сама? Тута мужик нужон! А я же чисто по-суседски! Ты к мине по-хорошему, и я к табе по-хорошему. Вот завтрева сберу струмент, прийду и поправлю табе крылечко.

– Знаешь, дед Василий, – сказала Настасья, – вот когда поправишь, тогда мы с тобой обсудим, сколько грамм тебе налить, и дефицит каких мужиков у нас в деревне. А сейчас давай, иди домой!

– Ну, ёлки-зелены! Чё заходил? – разочарованно сказал дед Василий, – думал празник у людей, посижу, пообчаюся! А оно воно, как обернулося! Помешал девкам празновать, новы синяки…, хм! Ладно. Пошёл я. Завтрева приду, крылечко править, слышь, Настасья? – обернулся в дверях дед, – загуляли, не слышат! – ворчит дед Василий, выходя из дома Настасьи.

***

Утром чуть свет, Настасья встала, чтобы подоить Рыжуху, вышла на крыльцо, посмотрела вокруг, порадовалась наступающему дню, посмотрела на деда Василия, который уже колдовал около крылечка, примеряя доски.

– Дед! Ты чё так рано? Еще петухи не пропели, а ты уже за работу взялся.

– Ты, Настька, за мене не волнуйси, я своё наспалси, а ты вот чё таку рань вскочила? Корову доить ишшо не время, иди, спи!

– Да чё-то не спится!

– Не спится ей! Мужик табе нужон, чёб хорошо спалося! – ворчал дед Василий.

– Поздно мне, дед, думать о мужиках, вон скоро внуки уж пойдут.

– Настька!!! Ты охренела!!! Лет то табе сколь? Поди сорок нет ишшо?

– Нет, дед, мне уже сорок два годика натикало. Дочь уже год, как замужем, может, скоро внуков дождусь.

– Одно другому не мешат, можно и замуж выйтить, и внуков ждать.

– Дед! Да не за кого у нас в деревне замуж выходить!

– Как не за кого? А вона у Кольки Загороднева, сын Лёха, из городу возвернулся, красавец, весь причесанный, приглаженный, чем табе не жаних?

– Ага, причесанный, приглаженный! Тянул, тянул с родителей деньги, а теперь приехал к ним, на шею сесть. Нет, дед, это не жених, а обуза. Даже с приплатой не возьму. Что ж его жена то выставила? Хороших мужиков не выставляют за дверь.

– Ох, Настька, и капризна ты девка! Он жа молодой мужик, найдёт работу, будя деньгу у дом приносить, опять жа, мужска рука у дому.

– Дед Василий, ты меня сватаешь, что ли? – Настасья присела на крылечко рядом с дедом и хитро на него посмотрела.

– Да больно надобно! Тебя сосваташ, как жа! Ты вона кочевряжлива какА! Всё табе не так. А он токмо приехамши, када бы успел работу найтить?

– Дед, он столько лет жил в городе, что ж ему там не работалось? Приезжал к своим старикам и тянул с них последние копейки, рассказывая всякие жалостливые истории. А, старики, уже еле ползают, свои копеечные пенсии складывают в коробочку, чтобы ему, здоровому мужику, отдать, которые он пойдет и тут же пропьет. Урод! – зло сказала Настасья.

– Ну…, это да… – сказал дед, задумчиво глядя вдаль.

– Ладно, дед, поговорили и за работу надо браться, пойду завтрак приготовлю, пока ты тут досточки примеряешь.

Настасья ушла готовить завтрак, а дед, сидя на крылечке, задумался о своей жизни. Плохо ему одному, вот уж год, как похоронил он свою старуху, а сын Ванька уж лет пять, как сгинул, ни слуху о нём ни духу. В розыск подавал – без толку. Где он сейчас? Жив ли? Где-то семья у него в городе, сначала, как женился, да внучок родился – приезжали, правда, редко, а потом всё. Как отрезало. Никого уж сколько лет. Правда, все это время приходили переводы. Хорошие деньги присылали, а кто – неизвестно. А для чего ему деньги? На питание? Так он пенсию от государства получает, ему хватает этих денег. Складывает в шкаф все эти присланные деньги, там уж много накопилось, а ему они без надобности, разве что на похороны. Посидел дед, склонив голову, горестно вздохнул, встал и пошёл примерять досточки к покосившемуся крылечку Настасьи.

Пока дед выравнивал Настасьино крылечко, деревня проснулась, где-то коровы замычали, началась утренняя дойка, скоро погонят их в стадо. Санька, деревенский пастух, всегда рано начинает собирать стадо, чтобы коровки поели росной травки, она помягче и вкуснее. Жил Санька в покосившемся домишке на окраине деревни. Кормился у всех, кто корову выгонял в стадо, по очереди. На зиму дров покупали ему, сбросившись всем миром понемногу, кто сколько сможет.

Тут прибежала Марья, Настасьина сватья, влетела во двор и встала, как вкопанная. Смотрит на деда удивлённо, она уже забыла, что вчера дед обещал поправить Настасье крыльцо а, может, и не слышала.

– Дед! Ты чё тут спозаранку ползаешь? – спросила Марья.

– Ааа, Марья…! Ну, как твои новеньки синяки?

– Нормально, дед, сияют! – захохотала Марья.

– Енто хорошо, чё ты с утра така весёла, я думал, будешь с похмелья больна и злюща! Ты не помнишь, чё я вчерась обещался Настьке крылечко выправить? Вот… пришёл…, правлю.

Настасья, услышав разговор во дворе, вышла на крыльцо посмотреть, кто пришёл.

– А…, Марья! ЗдорОво! Что спозаранку прибежала, что-то хотела?

– Да, я пришла сказать, чтобы ты Рыжуху сегодня в стадо не выгоняла, я приведу своего бычка Борьку, пусть они денёк вдвоём у тебя тут побудут. Может, сговорятся.

А дед послушал Марью да говорит:

– Ты, Марья, лучше Настьке приведи какого-нить бычка, а то девка бессонницей мается, када в её года должна спать крепко и под боком у мужика.

– Да ладно тебе, дед, я вот тоже одна, но бессонницей не маюсь! Лучше уж быть одной, чем с каким-нибудь упырём. Под чужого мужика подлаживаться? Да ни за что!!!

– Да ты, Марья, и без упыря умудряшьси синяками обзавестися! Дааа… – дед посмотрел на Марью, – синяки у тя отменны!

– Ладно, дед, дались тебе мои синяки, – сказала Марья и отвернулась от деда.

Тут Настасья решила прекратить эту перепалку.

– Пойдемте завтракать, а то остынет всё. Дед, бросай работу, Марья – заходи.

Все строем потянулись в дом. Дед подошел к умывальнику, степенно и основательно долго мыл руки и вздыхал. Настасья услышала его тяжкие вздохи и говорит:

– Дед Василий, как ты думаешь, а сейчас еще рано выпить стопочку для настроения или уже можно?

– Для настроения, Настасья, никода не рано. Мине ужо можно! А вам – нет!

– Ну ты, дед, сказанул!!! – возмутилась Марья, она маялась с похмелья, но виду не подавала, а тут выпал случай подлечиться, так дед сейчас всё испортит, – нам тоже можно по чуть-чуть. Работать будет веселее, да, Настасья?

– А, чё, девки, – посмотрел на них дед Василий, – вы чёли решили опять устроить празднество, но таперича ужо с самого утра?

– Нет, дед, – сказала Марья серьёзно, – с утра только немножко подлечиться, чтобы легче работалось. Сейчас позавтракаем, приведу бычка, и бежать надо на утреннюю дойку.

Они уселись за стол и весело, с рюмочкой и огурчиком, принялись завтракать. Дед ел не торопясь, обстоятельно, приняв рюмочку водочки, он с удовольствием крякнул, похрустел огурчиком и спросил:

– А чё Настька, Алёнка-то не обещалась приехать?

– Да некогда им разъезжать, деньги надо зарабатывать на дом. А вообще, собирались как-нибудь, на недельку, приехать. Тут крыша прохудилась в двух местах, Сашка подлатать обещал.

– Даааа, Сашок может, он молодец, весь в отца – рукастый.

Марья сидит, слушает, как дед нахваливает её сына, и светится вся, как именинница. А дед повернулся к ней и говорит:

– Марья, как дела-то, у СашкА, у городу? Када они сбираются возвернуться домой? Ты ведь тожа, как и Настька, кругом одна и одна.

– Дела у Сашки, слава богу, работает в мастерской, машины ремонтирует. Заказов много, машин-то развелось вишь сколько, зато и бьются постоянно, а ему работа, деньги. Плохо, конечно, так говорить, но ведь ездят, как бешеные, даже здесь, в деревне, не сразу дорогу перейдешь. Так что, дед Василий, я не знаю, когда они домой вернутся. Наверное, когда на дом наберут, тогда и приедут. Молодежь сейчас не хочет жить с родителями, все хотят самостоятельными быть.

Они замолчали, особенно разговаривать было некогда, надо было быстро завтракать и бежать на работу, поэтому, дед Василий, не стал их отвлекать своими разговорами, а то убегут голодными. Он доел, отставил пустую тарелку и встал из-за стола.

– Усё, девки, – сказал дед, – хватит рассиживаться, вам на работу надоть. А я останусь крыльцо править. Исделаю и пойду домой.

Дед направился к двери, у него была работа, и он не мог долго сидеть. Он всегда был отзывчивым человеком, готовым прийти на помощь в любое время дня и ночи, а уж когда похоронил свою бабку, то и вовсе рад был любой работе, лишь бы не оставаться одному дома.

Настасья стала убирать со стола, а Марья пошла за своим бычком Борькой. Уже и со стола было убрано, и посуда помыта, и с дедом обсудили, как лучше поправить крылечко, а Марьи всё нет и нет. Настасья говорит:

– Пойду я, дед, добегу до Марьи, как-то мне неспокойно, она давно должна была прийти, не случилось ли чего! – встала с крылечка и пошла к Марье.

Подходя к дому Марьи, Настасья услышала громкую ругань, Марья, похоже, на своем бычке отрывалась вдохновенно и с удовольствием:

– Ах ты ж, гад, такой!!! Скотина!!! Зараззза!!! Я ж тебя сейчас на мясо отведу!!! Я из тебя консервы сделаю!!! Паразззит!!! – услышала Настасья и поняла, что Марья со своим любимым бычком воюет. Она вошла во двор, обошла дом и увидела, как Марья, наперевес с вилами, идёт на быка своего, Борьку, а тот стоит и безмятежно смотрит на неё и жует пучок травы. Настасья окликнула её:

– Марья! Что случилось?

Та повернулась к ней, бросила вилы, развела руки и стала поворачиваться в разные стороны, показывая себя:

– Вот!!! Видишь!!! Пошла его отвязывать, а он шарахнулся в сторону, я и упала в навоз, теперь вся во всем этом, мыться надо идти! Когда теперь на работу попаду?

Настасья посмотрела на нее и давай хохотать громко, от души. А Марья вспомнила, как Настасья вчера бегала вся в салате не чище её и тоже давай хохотать. Насмеявшись вдоволь, Марья ушла мыться да переодеваться в чистое, а Настасья, убедившись, что со сватьей всё в порядке, отправилась на работу.

***

Когда Настасья пришла на работу, там все женщины уже вовсю бегали вокруг своих коров, перекликаясь и делясь последними новостями. Настасья переоделась, взяла ведро и отправилась к своим бурёнкам, которые числились за ней. Она, подходя к каждой, разговаривала с ней, гладила, доставала из кармана печенюшку, угощала вкусненьким, а потом принималась за дойку. Коровы её любили, и когда она к ним подходила, тянулись к ней своими мордами. Настасья уже половину коров подоила, когда пришла Марья.

– Слышь, Настасья! Я бычка отвела к тебе в коровник и закрыла их с Рыжухой, авось мой Борька уговорит её и оставит ей телёночка.

– Хорошо! Спасибо! Я скоро закончу работу и тебе помогу.

– Да ладно, сама управлюсь! Ты иди домой лучше, а то они тебе разнесут там весь коровник.

Настасья закончила работу и пошла домой. Дед Василий сидел на крылечке и пыхтел самокруткой. Настасья села рядом. Они посидели, помолчали, дед не выдержал долгого молчания и стал показывать обновленное крыльцо. Сделано было на совесть и очень аккуратно. Настасья поблагодарила его и сказала:

– Дед, ты не уходи, я сейчас приготовлю обед. Дед остался сидеть на крыльце, а она пошла в дом.

Когда обед уже был готов и стол накрыт, прилетела запыхавшаяся Марья и с порога выдала новость:

– Вы знаете, что я сейчас видела? – выдержала паузу и продолжила, – к нам приехал какой-то мужик на черной блестящей машине, и они с председателем ходят по старой заброшенной конюшне. Может, к нам коников привезут? Может, опять у нас конюшня будет?

Тут дед Василий решил охладить ее и говорит:

– Успокойси Марья! Никаких коников не сбираются к нам привозить, наверно, продаёть председатель енту конюшню.

– Как продаёт? А что там будет? – оторопело спросила Марья.

– Поживем – увидим! – сказал дед Василий и встал, кряхтя с крылечка.

– Пойдёмте обедать! – сказала Настасья, вышедшая из дома на шум.

– Мы теперь, Настасья, у тебя столоваться постоянно будем с дедом Василием? Утром завтракали, теперь обедать зовёшь.

– Ты, Марья, давай иди за стол, без разговоров.

– Настасья! – сказал дед Василий, – полагатца обмыть ново крылечко, а то ить, не ровён час, сломатца.

– Конечно! Это обязательно! Раз полагается – значит, будем обмывать. Настасья выставила на стол утреннюю бутылочку беленькой, дед с удовольствием взял ее в руки, подержал, полюбовался на нее и стал открывать, при этом говоря:

– Обмывать, девки, буду я, а вам ишшо на вечерню дойку, коровки не любять ентова запаху.

Он налил себе в рюмку водочки, взял малосольный огурчик на вилочку, аккуратно, со вкусом выпил, крякнул и аппетитно захрустел огурцом. А Марья сидела и глаз с него не сводила, смотрела, как дед себе наливает беленькую, как с удовольствием ее выпил и как стал закусывать. Ей тоже захотелось выпить и похрустеть огурчиком. Она протянула руку к бутылочке, но дед её опередил, убрал со стола и поставил на пол около себя, от соблазна подальше.

– Ну ты, дед, и жмот! – сказала Марья, наклонилась над своей тарелкой и стала есть.

Они пообедали, поговорили на разные темы, но всё время возвращаясь к старой конюшне, всем было интересно, что же там теперь будет и кто этот мужик, который её покупает. Собирались уже расходиться по домам, когда влетел соседский парнишка Колька, лет двенадцати, весь в веснушках и, запыхавшись, посмотрел на деда Василия:

– Дед, ты чё тут рассиживаешься, у тебя в доме полно гостей, а тебя не знают, где взять?

– Каких гостей? – дед схватился за сердце и стал оседать вдоль стенки.

– Колька!!! – закричала на парнишку Настасья, – стервец рыжий!!! Разве так можно человека пугать?

– А, чё я такого сказал? Ищут его! – стал оправдываться рыжий Колька.

А дед соскользнул по стеночке до пола, уселся и сидит – не шевелится. Подошла Настасья, подскочила к деду и Марья:

– Дед, ты как? Всё нормально? Может, капелек тебе накапать сердечных?

– Не надоть. Чичас я встану. – он стал потихоньку, придерживаясь на Настасью, подниматься с пола.

– Пойдем, я провожу тебя домой, посмотрим, что там у тебя за гости. Давай, потихоньку пойдём.

Они подняли деда на ноги, и он, еле переставляя их, стал выходить из дома, Настасья с Марьей его поддерживали с обеих сторон. Потом он немного пришёл в себя, стряхнул их:

– Усё, девки, я у порядке, дале – я сам. – пойду, гляну, чё у мене за гости таки, тама. Вродя, никого не жду, – сказал внешне спокойный дед, только голос его выдал, стал вдруг осевшим, с хрипотцой.

Настасья с Марьей не стали навязываться в провожатые. Они знали дедову историю, сколько лет он искал пропавшего сына, но так и не нашёл. Видимо, он все-таки не терял надежды, и все эти годы ждал его. А тут неожиданные гости. Кроме сына, вроде больше некому. Они стояли у калитки и смотрели ему вслед, пока он не скрылся. Они боялись, как бы у деда не прихватило сердце, а то завалится где-нибудь и будет лежать под забором. Настасья с Марьей переживали за деда. Все эти годы они были рядом с ним, помогали ему и поддерживали его, как только могли.

Глава II.

Дед Василий шёл домой, а ноги подкашивались, отказываясь идти. Он старался идти поближе к заборам, боялся, что ноги не выдержат, и он упадёт, а встать не сможет, а тут хоть за забор придержаться можно, в случае чего. Дорога до дома, ему показалась бесконечной. Всегда думал, что от Настасьи он совсем недалеко живёт, а теперь, как будто вечность прошла, а он всё ещё не дошёл до дома, да и страшно было. Каждый шаг ему давался с трудом, сердце трепыхалось в груди так, что, казалось, вот-вот выскочит оттуда, и прямо дух перехватывало. Что там его ждёт? Кто там у него? А, где-то, далеко внутри, затаилась надежда, а вдруг Ванька приехал, сын! Он потихоньку продвигался к дому, волнение и тревога усиливались. Дед остановился перевести дух, пытаясь немного успокоиться, и унять дрожь в руках и ногах. Постоял, отдохнул и, придерживаясь за забор, потихоньку пошёл дальше.

Наконец показалась его избушка. Она у него была ухоженная, покрашенная, окна с наличниками резными. Крыша, правда, немного прогнулась от старости, но не протекала в дожди. И во дворе был порядок. Как его старуха, Клавдия, завела там клумбочки, огороженные кирпичиками, побелёнными извёсткой, так они до сих пор стоят, цветочки на клумбочках цветут, кирпичики те же. Дед за цветочками и клумбочками ухаживает, и разговаривает с ними, как будто, со своей Клавдией говорит, иногда даже спорить начинает. Опять же банька в огороде, тоже крепкая ещё. Он подошёл к калитке, опёрся о забор и стоял, рассматривая, что там у него в доме делается. Тут открылась дверь, выскочил на крыльцо парнишка лет восьми, а за ним вышел совсем седой мужчина. Дед стоит, смотрит и не может понять, лицо мужчины вроде знакомое, но узнать не может, кто это. Тут мужчина подошёл к нему и говорит:

12 Järgmine

Муха, или Мечтать не вредно

Selle raamatu lugejad loevad ka

Teised selle autori raamatud