От первого лица

Предисловие. Сын земли

Синусоида

 
Я стойко перенес судьбы каприз,
Исследуя закономерность жизни:
То синусоида уходит вниз,
То вдруг взлетает, наверху зависнет,
 
 
И рушится сквозь нулевой порог,
Стремительно меняя плюс на минус,
Взрывая ось ухоженных дорог
И погружаясь гибельно в трясину.
 
 
Из перекрестка жизненных путей,
Пространство уносящих в бесконечность,
От самого рождения детей
Она дрейфует, подпирает вечность.
 
 
Но смертны мы, и с тем обречена
Считаться, зародившись лишь, кривая,
О том заботясь, где теперь она
Возникнет вновь, однажды затухая.
 
 
Чтоб дальше плыть в эфире бытия,
Рождая новый импульс в мире новом,
О том и грежу, и беснуюсь я,
В суть углубляясь жизненным основам.
 
 
Листаю их, не отметая тех:
Ничтожных, мелких. Суть и в них найдется.
Наш график – это накопленье вех,
Через которые кривая вьется.
 
 
Родители твои, друзья, твой дом,
И далее – семья, работа, дети,
Всего, чего достиг своим трудом,
Суммируются в колебанья эти.
 
 
Кем был любим и сам кого любил?
Кому солгал, но не был кем оболган?
На что не пожалел потратить сил?
Что превзошел и в чем погряз надолго?
 
 
Что в кошельке твоем, а что в душе?
Богатства эти ли соизмеримы?
И так в тебе ль нуждаются уже
Все те, тобой которые любимы?
 
 
Кто за тобой прейдет с твоим мечем,
В кого вдохнул ты по крупицам душу,
Нес мир или являлся палачом?
Что создал ты на свет и что разрушил?
 
 
И мечется кривая через ось,
Не встретив в пике доброго начала.
Стремится в минус вылить желчь и злость
И вверх взмывает в поисках причала.
 
 
И я мечусь, пытаясь рассмотреть,
Где мой конец, как скоро затуханье?
Она прошла, как минимум, на треть,
Мне в нижнем пике перебив дыханье.
 
 
Приоткрывая истину: К чему
Скитаться нищим по земельной тверди?
Всю жизни людская сведена к тому,
Чтобы успеть создать задел для смерти.
 
 
Да только, видно, залегла на дне,
Застряла судьбоносная кривая.
В огромной беспорядочной стране
Хватаю воздух ртом и не вдыхаю.
 
 
К тебе я, смерть, сегодня не готов.
А часто ль к ней бываем мы готовы?
Довольно среди нас голодных ртов,
Поникших духом и лишенных крова.
 
 
Кто не имеет матери с отцом,
Детей иметь не может и не смеет,
Кто потерял давно свое лицо,
Уже не в силах обрести новее.
 
 
Но беспощадно подгоняя смерть,
Я рвусь к вершинам этого движения,
С ней в споре, затевая круговерть,
Достойное в ней вижу завершенье.
 
 
Святая гибель, это для тебя
Держусь за жизнь когтями и клыками,
Деяньями своими укрепя
На будущее свой могильный камень.
 
 
Останется в истории девиз
Считать кончины наши роковыми.
Не правда, смерть не стягивает вниз,
Она увековечивает имя!
 
 
Да, стоит жить, чтоб с честью умереть,
За каждый день борясь, как за последний,
Чтоб не стыдились на тебя смотреть
Ни современник твой, ни твой наследник.
 
 
Минуту за минутой торопя,
Я крою некролог козырной картой,
В бессмертие забег себе трубя,
В котором смерть являться будет стартом.
 

07–08.05.1996 г.

Автаз

 
Выхожу на бродвей
Я с подругой своей,
Чтобы жизнь там текла понемногу.
Мы идем в поздний час,
Ветер свищет для нас,
И шумит, не смолкая, дорога.
 
 
Я в листве тополей
Вижу флаг кораблей,
Каждым вдохом живу окрыленный.
Ты свобода моя,
Жизни радуюсь я,
Припадая к губам удивлённым.
 
 
Дождь прошел – ну и пусть,
Улетела с ним грусть,
Все невзгоды умчались стрелою.
Здесь Москва, Ашхабад,
Вильнюс и Ленинград,
Тут я жил под счастливой звездою.
 
 
Тут не плещут моря,
Не пылает заря,
Фонари лишь уныло мерцают.
Но не любят врагов,
И для всех чужаков,
Как в Одессе, до двух не считают.
 
 
Пусть гудит голова,
Пусть все гаснут слова,
Я глупей обезьяны не стану.
Лишь коснуться мне вдруг
Нежных девичьих рук,
И напиться воды из фонтана.
 
 
И наступит тот час,
Когда каждый из нас
Унесётся, подхваченный ветром.
Чтоб минуя года
Возвратиться сюда
Может уркой, а может быть, метром.
 

09–11.09.1988 г.

Боль поколения

 
Я слышу вновь шаги: за мной идут.
Их много, с ними стрелы и ножи.
И у моей измотанной души
Они крупицы радости крадут.
 
 
Они безмолвно режут то, что есть,
И насаждают свой унылый быт.
В лохмотьях тот, кто ложью не покрыт —
Кому нужна залатанная честь?
 
 
    Снова слышу я чьи-то шаги —
    Ужас нервы сплетает в клубки —
    Удалятся, замрут в тишине,
    Чтобы вновь к нам вернуться во сне.
 
 
Я выкрал все у собственных детей,
Что сам для них по крохам собирал,
И видится наш светлый идеал
Потомкам грязной грудою костей.
 
 
С кем я могу открыто говорить
И что мне вера? – той, которой нет,
Я слепну от сияния монет,
Теперь продать все можно и купить.
 
 
    Замолчи, преподобный отец,
    Нас сегодня покинул Творец,
    Где ты видел блаженных миры,
    Всюду нечисти только пиры.
 
 
Тут все мои грехи: чего-то ждут,
Надеются на исповедь, глупцы,
Не буду с ними я рубить концы,
Со мной все в преисподнюю падут.
 
 
И вот я различил из темноты
Возникшее из болей, слез и мук
Чудовище. Замкнулся черный круг,
Я узнаю знакомые черты.
 
 
    Я кричу, разлетается дверь,
    Видно, жребий мой брошен теперь.
    Я спокоен, я вытер глаза.
    «Ну, давай, не томи, где коса?»
 

13–14.07.1989 г.

Байкал

 
Сегодня собираю чемоданы.
Свобода: летний отпуск начался.
А завтра утром поезд долгожданный
Помчит меня, к Байкалу унося.
 
 
В отечественной маленькой палатке
Устроюсь на безлюдном берегу
И в мирном холостяцком беспорядке
Там отдохнуть по-божески смогу.
 
 
    С детства самого, не скрою,
    Я увидеть бы мечтал.
    Это чудо голубое,
    Море пресное – Байкал.
 
 
Я представляю сопки и ложбины,
Мне видятся кедровые леса
И скал гранитных мрачные вершины,
Пронзающие пиком небеса.
 
 
Я чувствую, как, руки обдирая,
Ползу наверх с котомкой на плечах,
А там внизу седой Байкал играет
Барашками в предутренних лучах.
 
 
    Жизнь кипит тут непростая
    Все века и времена:
    Триста рек в Байкал впадают,
    Вытекает лишь одна.
 
 
Там воздух полон чистоты хрустальной
И ветреным величием морей,
Копной небес висит над сопкой дальней —
Вот жизни рай, тут край мечты моей.
 
 
Сюда я еду из Москвы далекой
Укрыться от столичной суеты,
От жизни той безумной и нелегкой
В нетронутое царство красоты.
 
 
    День за днем и год за годом,
    Полосой прибрежных скал
    Снилась мне твоя свобода,
    Твой бескрайний мир, Байкал.
 
 
И вот я прибыл, посмотрел – и вскоре
Забыл, о чем мечтал в далеких снах,
Увидев гнев рассерженного моря
С разводами мазута на волнах.
 
 
Свободный дух во мне бесчинно ропщет,
А романтизм бессмысленный утих.
Под нож пошли все кедровые рощи,
А воздух не хрустален и не тих.
 
 
Я уезжаю: на душе мне гадко,
А на прибрежной линии у скал
Осталась неразобранной палатка…
И стал каким-то призрачным Байкал.
 

25–26.10.1988 г.

В честь окончания школы

 
С какой-то горечью смотрю я
На этот ритуальный день:
Теперь восторженная юность —
Всего лишь сумрачная тень.
 
 
Стоим и до конца не верим,
Что нас встречает мир иной,
Однажды отворившись, двери
Сегодня хлопнут за спиной.
 
 
Других увидят эти стены,
За парты позовёт звонок
Уже не нас, а нашу смену,
Бежать заставив со всех ног.
 
 
Мы повзрослеть все так хотели,
Что не заметили, когда
Мгновенья детства пролетели
И затерялись без следа.
 
 
Маячит где-то день вчерашний,
А день грядущий впереди.
Порою думать даже страшно,
Что одному теперь идти.
 
 
Нам разный путь судьбой намечен,
Не дав загадкам всем ответ,
Оставит нам до новой встречи
Десятки, может даже, лет.
 
 
Но я не плачу, расставаясь,
А только горько улыбнусь,
Ведь я не навсегда прощаюсь,
А значит, все-таки вернусь.
 

26–29.08.1988 г.

«Взлетаю ввысь и в небе жду рассвета…»

 
Взлетаю ввысь и в небе жду рассвета,
Пока еще висит в ущелье мгла,
И рушусь камнем за добычей следом
Беззвучной тенью горного орла.
 
 
Я розою ветров взлелеян смалу,
Я выкормлен под самой синевой,
Меня лучами солнце обласкало,
Меня водой омыло дождевой.
 
 
Я кровь лакал и наслаждался стоном
Бессильных жертв, поверженных врагов.
Я признавал жестокие законы,
Где сильный поедает слабаков.
 
 
Вам, людям, сотворили боги землю,
Шагами вы измерили её,
А небо измерений не приемлет
И никаких границ не признаёт.
 
 
Бескрайняя свободная стихия
Лазурных снов и необъятных звезд,
Нам не понять условности людские,
А смысл жизни до смешного прост.
 
 
Земные твари, все вы близоруки,
А ваша жизнь ничтожна и мала, —
На крылья обменяйте ваши руки
И обретите зрение орла.
 
 
Из древности осталась яркой былью
Мечта летать – в ней страсть заключена.
Да Винчи поднимал себя на крыльях —
Так тяга к небесам была сильна.
 
 
Так отрави себя адреналином,
Встань на уступе всем смертям назло
И ринься вниз с отчаяньем орлиным,
Взмахнув воображаемым крылом.
 
 
А если даже ты не удержался,
И крик твой потонул в граните скал,
На месте б я твоем не огорчался,
Поверь мне, ты немного потерял.
 

12–13.02.1989 г.

Нет жизни человеку в волчьей стае

 
Кругом чужие лица, но сейчас
Я постараюсь не соврать, не сбиться.
Так слушайте же, люди, мой рассказ:
Попал ребенок в логово волчицы.
 
 
Законы материнства таковы,
Что и волчица к малышам – святая.
Приемыш креп, заматерел, завыл,
Стал пищу добывать, охотясь в стае.
 
 
И вскоре из мальчишки вышел толк,
Сознанье человека, сила зверя…
Не оборотень, но уже не волк,
В своей незабываемой манере.
 
 
А я не волк, пускай и не старик,
Но смею вас уверить – не ребенок,
И голос не походит мой на рык,
Людей науку я постиг с пеленок.
 
 
Мне не привили злобы на весь свет,
Но я мечусь, обидою томимый.
Среди волков мне места больше нет,
Но пониманье так необходимо.
 
 
Я занесен неведомой волной
В лесные дебри был и всеми брошен.
Мой мир лесной и мой покой лесной
Безмерно прост и бесконечно сложен.
 
 
Прислушиваюсь к диким голосам,
Утратив мир, другой приобретаю,
Здесь важно всё и здесь решаешь сам,
Быть одному или держаться в стае.
 
 
Я голос свой уже не узнаю,
Зубами скрежещу, душой грубею,
И, усыпляя ненависть свою,
Росту, как волк, как человек – слабею.
 
 
Я поднимаю свой звериный лик.
Эй! Отзовитесь, люди или боги!
Но нет, не вой, а грозный дикий рык
Несет мой клич от леса до дороги.
 
 
Пусть я один, но рос среди людей.
Я знаю то, что создано веками.
Я кладезь человеческих идей,
Характер, не разорванный клыками.
 
 
Я выхожу один из темноты
На тускло освещенную поляну.
Пусть тянутся предательски следы,
Я путать их по-заячьи не стану.
 
 
Иссякнут времена народных смут,
И люди, просветлев, про всё узнают,
И кровь увидев на снегу, поймут…
Нет жизни человеку в волчьей стае!
 

19–23.09.1989 г.

Сын земли

 
Мне идет восемнадцатый год,
Я смотрю и пытаюсь постичь,
Что меня в светлом будущем ждёт
И чего предстоит мне достичь.
 
 
Я о будущем грезил, им жил,
Но настало оно только тут.
Кто-то камень мне в руки вложил,
И занёс надо мной злобно кнут.
 
 
    Лишь отсюда ведут
    Все пути к нашим судьбам людским,
    И я сам, на беду,
    Направляюсь куда-то по ним.
 
 
Наши деды когда-то для нас
Сохранили сомнительный рай.
В нем теперь каждый миг, каждый час
Рвет из душ наших стоны и лай.
 
 
Я боюсь своих мыслей теперь,
Озираюсь на шорох и скрип,
Я мечусь, как встревоженный зверь
С жалким криком, похожим на всхлип.
 
 
    Жизнь готовила нам
    Испытанье похуже других,
    Мы не верим отцам,
    Осуждая за боль нашу их.
 
 
Я озлоблен, я бьюсь по ночам,
Просыпаясь в холодном поту,
Я клянусь, что к своим палачам
На их мирный огонь забреду.
 
 
Только руки мои тяжелы,
На них цепи запретов и им,
Заковавшим мой мозг в кандалы,
Я обязан безличьем своим.
 
 
    Но ползу я на свет,
    Призывая всю волю свою,
    И не в такт, и не в след,
    Как, казалось бы, надо в строю.
 
 
Только в нём не чеканится шаг,
Да и строй уже, видно, не тот.
И бесстрашно запреты круша,
Мне идёт восемнадцатый год.
 

05.08.1989 г.

Мне ли тебя бросать…

 
Взвейся под небеса,
Беркут моей мечты,
И ороси, слеза,
Высохшие цветы.
 
 
Спрятавшись от людей,
Спрятавшись от врагов,
Вновь с тобой край дождей,
Вновь с тобой край снегов.
 
 
Мне ли тобой не жить,
Мне ль о другом писать,
Мне ли тут не грешить,
Мне ли тебя бросать.
 
 
Сколько счастливых дней
Создал ты для меня,
Тянет сюда сильней
Жизнь нас день ото дня.
 
 
Вижу я часто сон,
Будто зову я даль,
Будто мое лицо
Треплет и рвет печаль.
 
 
Только спать не дает
Эхо далеких гор.
Беркут мой восстает,
Взмыв в голубой простор.
 
 
Кружит над миром он,
Силясь ему помочь,
Только протяжный стон
Вновь его гонит прочь.
 
 
Мчится он почему,
Вниз не боясь упасть?
Этого не пойму,
Видимо, это страсть.
 
 
Пусть до чужой земли
Можно подать рукой,
Только мы не смогли
Сделать с ним взмах такой.
 
 
Крылья мои растут,
Крепнут из года в год,
Только напрасен труд:
Тут не видать высот.
 
 
Сказочные края
Снова нам шлют привет,
Там уже все друзья,
Только меня там нет.
 
 
Все: и колчан, и лук,
В этой больной стране.
Не сокрушайся друг,
Вспомни там обо мне.
 
 
Может быть, я устал,
Может, дурак такой,
Только мой капитал
Будет всегда со мной.
 
 
Господи! Что же ты
Крепко так оплошал,
Вянут у нас цветы,
Сохнет у нас душа.
 

04.02.1990 г.

Не помню

 
Как заснул вчера – не помню,
Как проснулся – позабыл.
Снять сомненья нелегко мне,
И пропал бойцовский пыл.
 
 
Странный дом, угрюмы лица,
Яркий свет, дрожу слегка.
Взгляд не может отцепиться
От кривого потолка.
 
 
Этот мир далек от сказки,
Там, в своем недавнем сне,
Был неделю как в завязке —
Комфортабельно вполне!
 
 
    Мысли к мыслям, нервы к нервам,
    Взгляд проник сквозь щели глаз:
    Истолкован я неверно
    По моим обрывкам фраз.
 
 
    Эта ночь тяжёлой тенью
    Навалилась на мой мозг,
    Так, что в мысленном смятенье
    Вспомнить сам себя не смог.
 
 
Люди в белом сбились в стаю —
После пряника за кнут.
Вот уже меня хватают
И куда-то волокут.
 
 
Может, в рай? Но слишком сложен
Образ рая в этом сне.
И не ангельские рожи
В судный день явились мне.
 
 
    Я пытался что есть мочи
    Уловить в вопросах суть,
    Но меня за это сочно
    Отхлестали по лицу
 
 
    Как зовут? – Я сам в сомненьях,
    Это попросту скандал!
    Если б знал, без промедленья
    Все бы показанья дал.
 
 
Вы о чем? – Пока не спятил.
Дети? – Может быть, и есть.
Не толкай меня, приятель!
Дайте мне хоть на пол сесть.
 
 
Где жена живет? – Какая?
Неужели я женат?
Где работаю? – Не знаю,
Знать, признаюсь, был бы рад.
 
 
    Странный перечень вопросов
    Множился и рос, как ком,
    Так что я для многих просто
    Мог казаться дураком.
 
 
    Но три ВУЗа, два диплома,
    Книга, сданная в печать,
    Возвращали мозг из комы,
    А точнее, его часть!
 
 
То, что мне являл мой разум,
Нет, скорее его тень,
Проливало свет не сразу
На вчерашний длинный день
 
 
Где был, с кем? С какою целью?
Бился в исступленье мозг,
Но в таком глухом похмелье
Был тягучий, словно воск
 
 
    Мысль о том, что я им нужен,
    Что я важный персонаж,
    Истязала мою душу,
    Так что я крутился аж!
 
 
    Я лавировать пытался,
    Упреждая их вопрос.
    Но в конце мой разум сдался
    И настал апофеоз.
 
 
Вижу вечер: пили, ели
Шест, девицы, казино…
Что-то важное в портфеле…
Есть! Свершилось! Только… Но!
 
 
Может тут найдётся кофе? —
Я опасливо спросил,
Но ребятам было пофиг.
Я же вдруг лишился сил.
 
 
    Выходя из-под наркоза,
    Мне пришлось завыть в тоске:
    Снова сыпались угрозы,
    Я опять ушел в пике,
 
 
    Пребывая в тяжком шоке
    От той правды, что нагим
    Был изловлен в караоке,
    Где и пел советский гимн.
 
 
    Грянул гром. В таком сраженье
    Не завиден мой финал:
    Движим силой размноженья,
    Я себя распеленал.
 
 
    Эх! забрав свои манатки,
    Я брыкался бы ещё,
    Но в разгаре этой схватки
    Мне всего лишь дали счёт.
 
 
    Понимаю, что не в сказку
    Угодил сюда, а в плен,
    Но мой лоб, лишившись краски,
    Был отмечен вздутьем вен.
 
 
    Пять минут смотрел я тупо
    С той надеждой, что пойму:
    Может, это ценник с клубом
    И подъездами к нему?
 
 
Сколько б ни продлилась бойня,
Не сошло и это с рук.
Незначительный запой мне
Стоил нереальных мук.
 
 
Эй, скажи, почтенный житель,
Тот вон, белый, что за дом?
Как названье? Вытрезвитель?
Может, вспомню все потом.
 

1.08.1991 г.

Редакция – август 2016 г.