В СССР геев не было!

ГЛАВА 1

2019 г., весна

Стоя на балконе, старик с энтузиазмом шестилетки закрашивал что-то на упаковке сигарет плохо пишущей ручкой. Затем, прервав свои художественные изыскания, он отложил картонную коробочку и потянулся за сигаретой, дымящейся в пепельнице-жестянке. Он сделал небольшую затяжку, совсем недолго посмаковал и выдохнул клубящийся дым в приоткрытое окно. Позади него раздался щелчок – это открылась балконная дверь, и к нему присоединился еще один пожилой мужчина.

– Это была последняя, Миша, – сказал курящий, протягивая вошедшему пустую упаковку, на которой была зачеркнута буква «С» в слове «Слепота». Минздрав заботится о Вашем здоровье.

– Лепота? – на автомате прочитал Михаил и усмехнулся. Почти семьдесят лет, а ума нет. – Ты намекаешь на то, что мне нужно купить тебе новых сигарет?

Старик промолчал, лишь многозначительно развел руками, мол, ты это сам предложил, не я. Михаил Петрович хотел было нахмуриться, попробовать вновь начать лекцию на тему вреда курения, но передумал, махнул рукой и вышел с балкона обратно на кухню.

Он надеялся сходить в магазин и вернуться, потратив на это минут двадцать. Три минуты нужно, чтобы взять кошелек и обуться, спуск с седьмого этажа на лифте занимает меньше минуты, путь до круглосуточного магазина в их доме – это пять минут туда и пять минут обратно. Ну и в самом магазине в это время не должно быть много народа, а значит еще максимум две-три минуты. Миша не учел одного: сегодня был погожий весенний денек, время послеобеденного «променада», а значит на скамейке перед подъездом сидела компания сплетниц сто тринадцатого дома. Итого: плюс десять-пятнадцать минут к походу в магазин. Ведь если не поздороваться и не поддержать светский разговор, то сплетничать начнут о тебе. А Михаилу Петровичу этого ой как не хотелось.

Трое старух, сидящих на лавочке, синхронно повернули головы, когда открылась подъездная дверь. Ну, сороки, ей Богу…

– Прекрасный день, дамы, – с натянутой улыбкой сказал Михаил, обращаясь ко всем сразу.

– Да, грех жаловаться, Михаил Петрович, – с намеком на флирт, на очень странный флирт, сказала бабушка, возле которой стоял небольшой видавший виды бодожок-трость.

– Как Ваше бедро, Агата? – спросил мужчина и покачал головой, когда она похлопала ладонью по свободному местечку на скамье рядом с ней.

– Все так же, все так же… Вот, еле выползла из дома, надо же двигаться, верно, девочки? – запричитала Агата. «Девочки» закивали, а Михаил едва не сморщился при таком обращении: мои года – мое богатство, или как там говорится? А баба Агата тем временем продолжала вещать. – Я вот стараюсь делать по пятьсот шагов в день! А ежели собьюсь, когда считаю, то сначала начинаю. Настасья вон вообще цельный день за котом своим ходит, то покормить, то прибрать, то со штор, его, ирода, снимать…

Михаил Петрович, не слушая про кота, осторожно одернул рукав рубашки, чтобы не показывать старухам свой шагомер. Ну а что? Возраст – это не причина, чтобы перестать идти в ногу со временем, даже если ноги стали ходить хуже, чем раньше. Когда сплетницы видели какой-нибудь современный девайс или гаджет, то начиналась новая «песня», о том, как хорошо было в их молодости, и все жили-не тужили, и справлялись со всеми делами без лишних прибамбасов, а нынешняя молодежь совсем обленилась. Михаил это мнение не разделял, но вступать в бессмысленные споры не собирался. Собственное спокойствие ему было дороже.

– Да полно тебе, Агата, – вмешалась другая женщина с короткими волосами неестественно яркого рыжего цвета. – Что за шторы у Настасьи, чтобы их было жалко дать подрать коту?

– Да любые шторы, Лида, мне бы было жалко любые шторы, – в сердцах воскликнула Агата и картинно приложила руку к груди.

– Не стоит так переживать. У Вас же нет кота, который подерет шторы? – примирительно сказал Михаил, стараясь как можно быстрее свернуть неинтересный разговор о чужих домашних животных и предметах интерьера. – А Настасья слишком любит своего Ориона, чтобы позволить ему гулять в чужих квартирах.

– Дык она его на прогулки же выводит! А ежели он сбежит? Нельзя так кота баловать. Животных нужно воспитывать! И, вообще, вместо того чтобы своего бегемота таскать по улицам, лучше бы с нами села поболтать. Даже Петрович к нам вышел, да?

– Вообще-то, нет. Я в магазин шел. Да и нечего мужчинам вмешиваться в девчачьи разговоры, – отрицательно покачал головой Михаил, уловив лазейку в разговоре, чтобы улизнуть от компании сплетниц.

Он слегка кивнул оставшимся на скамейке и вполне бодрым для своего возраста шагом направился к крыльцу круглосуточного магазинчика.

– Опять за сигаретами побежал для своего дружка, – подала, наконец, голос третья старушка, проводив соседа взглядом прищуренных глаз. – Прям мальчик на побегушках, совсем себя уважать перестал, как к нему Ярослав этот переехал!

Агата и Лида аж подобрались после слов собеседницы. Невооруженным глазом было видно, что они оседлали свою любимую лошадку. Все предосторожности Михаила были напрасны – о нем давно судачили, благо, что дальше двора эти пересуды не ушли.

– Как ты мило его назвала, Маша. Я вот никак, кроме как Саныч, назвать его не могу, – Агата скрестила руки на своей необъятной груди, а при произнесении имени соседа Михаила крылья ее носа дернулись, словно вокруг запахло коровником. – Было бы у меня воспитание похуже, я бы и просто Сычом его называла. Сидит в чужой квартире и даже нос свой длинный из нее не кажет.

Рядом пронеслись трое мальчишек на самокатах с радостным визгом, и старухе пришлось прервать свой монолог. Сразу за ними прошла женщина, цокая каблуками по асфальту, и Агата, взяв свой бодожок, стала нетерпеливо стучать им в такт шагам молодой соседки, которая так не вовремя потревожила беседу своей прогулкой. Наконец, рядом с подъездной скамейкой снова воцарился покой, но вместо Агаты слово взяла Лида:

– Я так и не поняла. Столько лет Петрович жил один, бобыль бобылем, а тут на тебе! – она взмахнула руками, описав в воздухе небольшой круг. – Появился этот Ярослав, как черт из табакерки. Ни здравствуйте не говорит, ни до свидания. Кто вообще такой? Почему к Петровичу переехал? Почему тот его пустил?

– Точно, ты же не в курсе, так я тебе расскажу, – понизив голос, Агата наклонилась к подруге. – У этого, у Саныча, жена умерла три года назад…

– Четыре уж, – перебила ее баба Маша, говоря таким же громким шепотом.

– Нынче только четыре будет, – проворчала женщина, вероятно опять унюхав поблизости нечистоты, так как сморщила нос, смотря на Машу. Затем перевела взгляд обратно на Лиду. – Да и не важно это. В общем, дружили Петрович и Саныч вроде по молодости, то ли учились вместе, то ли работали, я уж подробностей не знаю. Но Саныч с семьей был вхож в дом Михаила. И вот когда жена его умерла, Саныча-то, он переехал к другу, даже разрешения не спросив, занес сумки и все! Вот теперь Петрович у него на побегушках.

– А чего не к детям? – хмыкнула Лида. – Дети должны о родителях заботиться.

– Так ясное дело, дети-то… – начала Агата, но соседка легко толкнула ее локтем в бок, и она замолчала: из магазина возвращался Михаил и уже подошел достаточно близко, чтобы услышать их разговор. – О, быстро обернулся!

– Так нам много не надо, сигарет купить да печенья к чаю, – Петрович потряс рукой, отчего целлофановый пакет зашуршал.

На ходу мужчина достал ключи и, не оборачиваясь, пошел к подъездной двери, решив не задерживаться возле заседания сплетниц. Он успел услышать конец их диалога и боялся, что сорвется и наговорит лишнего, если они втянут его в разговор.

Ведь, как и всегда, сплетни очень извратили реальную историю.

***

2015 г., лето

Лето в том году выдалось холодным и дождливым. По телевизору то и дело сеяли панику среди людей, что из-за холодов будет неурожай, и цены к осени поднимутся. Однако, никто из семьи Смирнитских не заметил, какой была погода в тот год. С середины мая, еще до наступления по-настоящему теплых деньков, они все время проводили в больницах.

У Анны все началось с небольшой температуры, и она, привыкшая все простуды переносить на ногах – ведь всегда полно дел по дому, да и с внуками нужно помогать, – наотрез отказывалась идти к врачу. Но недолгое время спустя к температуре добавились усталость и апатия. Почти все время Анна старалась присесть, а еще лучше прилечь и вздремнуть. У нее пропал аппетит, и резко стал снижаться вес. Кожа стала бледной. У Ярослава появилось ощущение, что его жена просто испаряется. Тогда он, не обращая внимания на сопротивление Анны, отвез ее к врачу. Недели осмотров, анализов, УЗИ и других прочих медицинских манипуляций дали неутешительный диагноз: рак печени. Четвертая стадия. Метастазы. Неоперабельный.

Приговор собрал у постели больной всю семью. У постели женщины, которая за всю свою жизнь пила разве что бокал шампанского на Новый год да пару бокалов на свадьбах своих детей.

По прогнозам врачей у нее было максимум полгода. Она продержалась почти три месяца и умерла за десять дней до сороковой годовщины их с Ярославом свадьбы.

И в тот момент, когда Анна на больничной койке, уже перестав задыхаться и биться в агонии, отпустила руку супруга, Слава почувствовал, что сам начинает задыхаться. Комната словно схлопнулась, стены и потолок стали давить неподъемным грузом на плечи, а голова отказывалась функционировать так, как нужно: глаза не видели, уши не слышали. Только рот открывался в беззвучном крике, то ли в просьбе о помощи, то ли из-за адской боли в груди. Кто-то нарочно выкачал весь кислород, чтобы здесь и сейчас умерли они оба, а не она одна.

Ярослав не знал, сколько пробыл в состоянии шока. Перед глазами мелькали кадры из жизни, начиная со знакомства с Аней, заканчивая моментом ее смерти. Он точно умирал, ведь именно умирающие видят всю свою жизнь, прежде чем отправиться на тот свет. Он смирился с тем, что уйдет вслед за ней. Их дети уже взрослые, они переживут потерю двоих родителей сразу. Смирнитский успокоился, решив, что ничего страшного в его смерти нет, и дышать сразу стало легче.

Но потом он почувствовал, уже в реальности, теплое и нежное прикосновение к плечу. Это ощущение вывело Ярослава из оцепенения, и он смог оторвать расфокусированный взгляд от бледного изможденного болезнью лица Анны и обернуться. Рядом с ним стоял Михаил. Как Ярослав мог забыть, что кроме его семьи, рядом с ним и его женой всегда был его лучший друг? Он был, как ангел-хранитель семьи Смирнитских, и в это тяжелое время помогал, чем мог. Тратил на них все свое свободное время.

И теперь он стоял за спиной Славы, крепко держал его за плечи и ничего не говорил. Но на его лице была написана та же скорбь, что и на лице вдовца. Спустя несколько вдохов и выдохов Ярослав смог отпустить руку жены. Вместо нее его руку взял Михаил, который не без труда вывел друга из палаты, и сам занялся всеми подготовками к похоронам, оставив Славе и его детям время на принятие своей утраты.

По окончании обеда на девятый день после смерти Анны, к Михаилу подошел старший сын Славы – Евгений – он быстрее всех пришел в себя после потери матери.

– Отец не сможет жить один, – сказал Женя, стараясь смотреть куда угодно, но не на Михаила, словно чувствовал себя виноватым перед ним. – Я его звал к нам. Есть свободная комната, он никому не помешает. Но ты же знаешь его, дядь Миш…

Они одновременно перевели взгляд на Ярослава, который в тот момент сидел за столом в уединении, крутя в руках уже изрядно помятую сигарету. Курить в помещении было нельзя. Он смотрел на пустую стену, следя взглядом за витиеватым узором на обоях и думал о чем-то. И, хотя одежда на нем была чистая и выглаженная, щеки были гладко выбриты, Слава все равно выглядел потерянным и разбитым. Волосы всклочены от нервного расчесывания рукой, губы покусаны, под глазами синяки из-за плохого сна. В целом после смерти жены Ярослав постарел лет на пять и впервые за всю его взрослую жизнь стал выглядеть на свой возраст.

– Отказался, – резюмировал Михаил, отвечая на фразу Жени.

– Конечно, отказался, – беззлобно повторил старший сын и дальше заговорил быстро, как накануне отрепетированную речь. – Я просил и Иру позвать его к себе. Может, он просто с моей семьей не хотел жить? У них, конечно, Коля совсем мелкий, не то, что Максим и Мила, и сама Ира беременна, но все же, вдруг он бы согласился поехать к ним?..

– Но он сказал, что у вас своя жизнь, а у него – своя, так? – перебил Евгения Михаил Петрович, и тот лишь кивнул, пожимая плечами. – Я понимаю, к чему ты клонишь, Жень. Я мог бы позвать его жить со мной.

– Не навсегда, я знаю, что ты привык жить один, а папа не самый лучший сосед. Характер у него… И как только мама справлялась? – поспешно вставил парень с грустным смешком. – Просто пока он не придет в себя. Максимум полгода…

Упоминание времени, равное тому, что давали Анне врачи, породило вспышку боли, и Женя смахнул из уголков глаз слезы. Михаил положил руку ему на плечо, в том же успокаивающем жесте, что и в палате Анны для его отца.

– Я могу позвать его, но он так же откажется, как отказался жить с вами, – повторил Гайдук, стараясь при этом смотреть Евгению в глаза, чтобы он точно понял, о чем идет речь. –  Поэтому не нужно его спрашивать. Соберите с Иринкой его вещи и привозите ко мне. Адрес не изменился.

Следующим днем так и произошло. Не спрашивая у Ярослава разрешения или мнения, его дети собрали его одежду, некоторые туалетные принадлежности, типа полотенец, зубной щетки, бритвы, и, конечно, основные памятные вещи. Всё поместилось в две клетчатые всем известные сумки и три небольшие коробки, и приехали к сто тринадцатому дому. Евгений припарковался прямо напротив подъезда, чтобы было проще выгрузить багаж. Он и его сын Максим вышли из машины и принялись за дело. Неохотно с пассажирского места покинул автомобиль и Ярослав. Он был злым, смотрел на сына и внука из-под нахмуренных бровей. Конечно, он догадывался, куда решил его пристроить Женя, но теперь, стоя перед домом своего лучшего друга, он знал наверняка. С сегодняшнего дня он будет обузой для Михаила. Какая радость!

Занятые делом, мужчины не обратили внимания на пожилую женщину, старуху, которая сидела на скамейке у подъезда, несмотря на холодную погоду для конца августа. И ей отсутствие вежливости, по-видимому, пришлось не по душе.

– А вы это к кому пожаловали? – ворчливо полюбопытствовала старуха, заметив сумки и коробки, и логично предположив, что кто-то куда-то переезжает, но не узнав частых гостей Михаила.

– Не по твою пока что душу, – с самым мрачным выражением на лице сказал Ярослав, смерив будущую соседку долгим взглядом.

Максим хихикнул, а Женя неодобрительно покачал головой. Разве стоило начинать жизнь на новом месте с ругани с соседями?

– Я тут живу и должна знать, что у нас тут за личности околачиваются! – старуха постучала тростью по асфальту. – Ходят тут всякие!

– Хочу и хожу, не тебе мне указывать, где и когда мне околачиваться!

Не дожидаясь, когда Женя закончит выгружать сумки и закроет багажник, Ярослав подошел к подъезду и набрал выученный наизусть за годы приездов в гости номер квартиры. Но никто не успел ответить, так как в тот же момент открылась тяжелая металлическая дверь, и Слава столкнулся с еще одной новой соседкой.

– Осторожнее надо быть, глаза на затылке, что ли?! – выругался мужчина и, нахохлившись, словно воробей под дождем, скрылся в темноте подъезда.

Макс только и успел, что подбежать к двери и придержать ее, чтобы она не захлопнулась. Вторая старуха подошла к той, что уже сидела на скамейке, и громким шепотом поинтересовалась, что это за грубияны заселяются в их дом? Но, естественно, говорила она так, что и Женя, и Максим ее услышали.

– Извините его, – обратился к двум бабушкам на скамейке Евгений, который всю эту сцену старательно пытался не вмешиваться в перепалку. – Он только что похоронил жену.

Подхватив сумки и дав знак Максу забрать коробки, Женя пошел догонять отца.

***

2019 г., весна

Лифт тихо пискнул, сообщая Михаилу о том, что его довезли до нужного этажа, пора и честь знать. Двери с тихим шипением разъехались в разные стороны, и мужчина вышел на площадку. Ключ в нижнюю замочную скважину, два оборота влево, и он дома. Небольшие электронные часы на полке в прихожей сообщили, что на прогулку Петрович потратил около получаса. Не быстро, но и не долго.

Он прошел на кухню и с неудовольствием покосился на приоткрытую балконную дверь: Ярослав все еще был там. Выложив из пакета покупки, Михаил привычно убрал на полочку в угловой шкаф упаковку печенья и кулек конфет, а пакет – в тумбу под раковиной. Взяв смятый плед с кухонного уголка и блок сигарет – так выходит дешевле, чем поштучно, – он вышел на балкон.

Ярослав стоял, облокотившись на небольшой подоконник, и смотрел, как на детской площадке бегают дети. Михаил кашлянул, привлекая внимание друга, чтобы не испугать его своим появлением.

– Ты быстро, – улыбнулся один старик другому, протягивая руку и забирая коробку с сигаретами.

– Сегодня Агата не особо разговорчивая, по крайней мере со мной, – мягко ответил Михаил, набрасывая Славе на плечи плед.

– А, ну так, естественно, – фыркнул Ярослав Александрович. – Ты же у них любимая сенсация. Зачем говорить с тобой, когда можно поговорить о тебе?

– Ты, как и всегда, полон ядовитого сарказма, – беззлобно пожурил соседа Михаил Петрович и встал рядом с ним, тоже посмотрев вниз на детскую площадку. – Кроме сигарет я купил немного сладостей. Ира с детьми же завтра приедут?

Ярослав, кивнув, распечатал блок, достал одну сигарету и прикурил от спички, с наслаждением затягиваясь. Затем положил блок на узкий подоконник и развернулся лицом к мужчине. Он сделал небольшой шаг и заключил Михаила в крепкие объятия, одновременно с этим перетягивая плед так, чтобы укрыть плечи им обоим.

– Спасибо за заботу, любимый, – сказал Ярослав, а потом мягко, но чувственно, поцеловал его в губы.

ГЛАВА 2

2019 г., весна

Зинаида Семеновна, или как она представилась группе бабушек-сплетниц – просто Зоя, – была единственной «новенькой» в доме сто тринадцать. Они с мужем только год, как переехали сюда из своего поселка, продав там свой дом и купив в городе небольшую однокомнатную квартирку.

«Тесно, но свое», – говорила Зоя, когда соседки «мягко» начинали выспрашивать, почему дети не помогли им устроиться с большим комфортом.

Муж Зои Федор, а по паспорту Файзулла, с юмором относился к новым подругам жены, или как он их называл «соседки по скамейке». В конце концов, весь их привычный круг общения остался на старом месте, и негоже сидеть в четырех стенах и ни с кем не общаться.

Сам он тоже завел приятные знакомства. Двумя этажами выше них жили два пожилых джентльмена. По-другому язык не поворачивался их назвать, так как они почти всегда были одеты, будто идут в театр. Точнее сказать, что это именно Файзулла так воспринимал людей, носящих преимущественно брюки со стрелками и выглаженные рубашки, которым только галстука не хватает. Сам же Файзулла был человеком простым, который может выйти во двор в спортивных штанах и старой футболке, которую отдал сын.

Несмотря на такое внешнее различие, Файзулла хорошо сошелся с этими соседями – Ярославом и Михаилом. Особенно легко ему было находить общие темы для разговора со Славой: и про детей, и про рыбалку, и про всякие бытовые штучки… Он мог даже пожаловаться на карбюратор в своей Ласточке, хотя Ярослав в машинах не очень разбирался. Они часто бывали друг у друга в гостях, особенно зимой в морозы, когда больше никуда не пойдешь.

«Два этажа вверх, два этажа вниз – вот уже и физкультминутка. А точнее и все десять», – шутил Файзулла, заходя в квартиру к приятелям.

Наверное, именно из-за дружбы мужа с Михаилом и Ярославом, Зоя относилась к ним не так, как ее «соседки по скамейке». Она видела, что Михаил не всегда холодно-вежливый, а Ярослав не такой уж злобно-угрюмый… Поэтому Зоя терпеть не могла такие дни, как сегодня.

Сегодня она с Агатой и Настасьей сидела не у подъезда, как обычно, а на лавочке на детской площадке, недалеко от горки, где развились дети. В том числе и внук Ярослава Коля, который сразу завел себе друзей среди малознакомых мальчишек. Да и много ли времени нужно восьмилеткам, чтобы подружиться? Спросил: «Давай играть вместе?» – и все, на этот день вы лучшие друзья! Ну и конечно же, на площадке был и сам Ярослав, присматривающий за Колей и качающий младшую внучку Дашу на качелях.

Несмотря на небольшое расстояние до объекта сплетен, Агата завела свою любимую песню про «нехорошего Саныча, который обижает своего друга Михаила», а Настасья ей поддакивала. Зоя же в разговоре не участвовала, только наблюдала за подругой, все больше убеждаясь в том, что, вероятно, Агата была своего рода влюблена в Михаила, и поэтому так ненавидела Ярослава. Ревновала.

– Нет, ну ты только посмотри, – Агата всплеснула руками, увидев, как Коля на ногах спустился с горки и, не удержав равновесия, упал на землю, разодрав джинсы на обоих коленях. – И куда только этот горе-дед смотрит? Ребенок же убьется!

Настасья закивала, тоже что-то начав причитать, а Зоя только хмыкнула. Она сама воспитала двоих мальчишек, да и муж у нее до сих пор был, как ребенок, так что она прекрасно знала, что невозможно обойтись без разбитых коленей, заноз, царапин, а порой и переломов. В общем, без веселых и закаляющих характер мальчишеских игр. Да и Коля лишь отряхнул видавшие виды джинсы, на которых скоро появятся две новые заплаты в виде каких-нибудь мультяшных героев, поднялся на ноги, свистнул друзьям и вернулся в игру.

– Ишь ты! Он еще и свистит. Никакого воспитания! Вот если бы в наше время он так себя вел, то… – монотонно заворчала Агата, но тут ее прервал горестный детский плач со стороны качелей.

Все трое «соседок по скамейке» обернулись на звук. На земле сидела девочка и плакала, держась за голову, а перед ней присел дедушка, неловко пытаясь взять ее на руки и что-то сказать. Немедля ни секунды, Агата подскочила с лавочки, позабыв свой бодожок и вообще про свою хромоту, и ураганом понеслась к Ярославу.

– Ты что, ирод, ребенка угробить решил?! – визгливо начала она, едва ли не перекрикивая плач девочки.

Ярослав, уже взявший на руки Дашу и прижав ее к себе, посмотрел на Агату тяжелым взглядом исподлобья, не решаясь ответить при ребенке соседке то, что он о ней думает.

– И как только тебе детей доверили? Раздолбай! И куда только ее мать смотрит? Ты что вообще о детях знаешь? Качать такую кроху на качелях… Ей только в песочнице и можно пока играть. Ты бы ее еще на каруселях раскружил! У малышки, наверняка, сотрясение! Давай сюда, я посмотрю, – продолжила ругаться Агата и протянула руки, собираясь забрать девочку у деда.

Но не успела она сделать шаг к Ярославу с Дашей, как ее мягко, но уверенно, отстранили от них. Михаил Петрович подошел незаметно за всей этой сценой и теперь смотрел на соседку нахмурившись, одной рукой перекрывая ей возможность приблизиться и взять на руки чужого ребенка, а другой касаясь предплечья Ярослава.

– Перестаньте оскорблять моего друга, тем более при ребенке, пожалуйста, – в голосе Михаила зазвучали металлические нотки. Так он раньше разговаривал со своими нерадивыми подчиненными на работе. – И сбавьте тон. Вы кричите громче ребенка.

Агата, резко замолчавшая, тяжело дышала, как будто бы только что пробежала стометровку. Она недоуменно переводила взгляд с Ярослава на Михаила и обратно, пытаясь понять, почему уважаемый сосед вдруг отчитал ее и защищал этого оболтуса, из-за которого дитятко ударилось!

– Ярослав воспитал троих прекрасных детей, так что не удивительно, что они доверяют ему своих детей, то есть его внуков, – Михаил продолжил методично отчитывать Агату, рядом с которой уже стояли Настасья и Зоя, и сделал еще один шаг, окончательно заслонив собой дедушку с внучкой. – И я уверен, что его опыта хватит, чтобы справиться с простым падением с качелей.

Зоя взяла под руку Агату, которая еще пребывала в ступоре от поведения всегда вежливого Михаила, не дала возможности заговорить Настасье, которая, в отличии от подруги, уже была готова продолжить словесно изливать старушечий праведный гнев. Она быстро свернула разговор, сочтя конфликт исчерпанным:

– Пойдем, они сами разберутся, не маленькие. Тем более, малышка уже не плачет.

Зоя развернула подруг и повела их на дальнюю скамейку, перед этим улыбнувшись Михаилу, будто извиняясь за поведение Агаты. На что он ответил коротким кивком и повернулся к Ярославу с Дашей. Девочка уже действительно не плакала. Она прижималась к дедушке обнимая его за шею, а он гладил ее по огненно-рыжим кудрявым волосам и шептал, что никакой бабке-бабайке её не отдаст.

– Что тут у вас случилось? – гораздо более мягким, но еще немного звенящим от напряжения голосом поинтересовался Михаил.

– Даша решила, что качель устала её качать и хочет покачаться одна, без седока. Поэтому она спустилась и стала раскачивать качель. Ну, а когда я на секунду обернулся на Колю, качель сказала Даше «спасибо», поцеловав ее в лоб, – с виноватой улыбкой объяснил Ярослав, баюкая трехлетку на руках. – А потом пришел ты и защитил нас от злой Агаты-яги.

Даша рассмеялась, как будто ее стали щекотать. Она вывернулась из рук деда и побежала в сторону горки, к брату, крича что-то про дедушек-богатырей, которые её защищают, и бабушек-бабаек, у которых вместо избушки – скамейка, а вместо метлы –костыли.

– Давно я не видел тебя таким… злым, – задумчиво высказался Ярослав Александрович, потерев ладонью щеку.

– Ей не стоило так себя вести. Она не имеет права говорить что-то плохое о тебе. Тем более, что она совсем тебя не знает, – ответил Михаил со вздохом, опустив плечи и в общем явно расслабившись после стычки с соседками. – Хотя, я тоже хорош. Отчитал ее, как девчонку-студентку. Плохой пример для детей.

– Студентку? Вот это ей комплимент. А вообще-то, это был хороший пример того, как нужно защищать себя и свою семью, – безапелляционно заявил Ярослав, провожая Дашу глазами до песочницы, куда ее отправил брат, чтобы не мешала играть в пиратов. – А если быть честным, то я испугался за Дашу. Давно я все же с такими малышами столько времени не проводил. Когда Макс и Мила были младше, я был моложе!

Михаил улыбнулся ностальгическим ноткам в голосе любимого и, взяв его за предплечье, повел к лавочке у песочницы.

– Люблю, когда причина твоей злости не я, – признался Ярослав Александрович, откинувшись на спинку скамьи.

– Ты всегда причина моей злости, – покачал головой Михаил Петрович. – Только иногда я злюсь из-за тебя, а иногда на тебя.

– И в чем разница?

– В том, что в первом варианте нужно защищать тебя от окружающих, а во втором – окружающих от тебя, – Михаил выдал своё очередное высокопарное философское высказывание, наблюдая за реакцией Ярослава. После поднятой брови в немом вопросе, он поспешил сменить тему, указывая на Дашу. – Похоже, на обед у нас куличики из песка и каша-малаша.

***