Меня зовут Фанни

Первая встреча

Быть дворовой кошкой значит обладать множеством талантов.

Ты должна быть на виду, но в случае малейшей опасности спрятаться. Нет, раствориться в пространстве. Ты все-таки добыча. Для людей и для собак.

С людьми вообще сложно. Кто-то не побрезгует погладить тебя, а кто-то одарит таким пинком, что сляжешь дня на три. Пока голод не перевесит боль.

А еще быть дворовой значит быть актрисой!

Найти идеальный баланс. Двуногий должен заметить тебя. Однако подходить близко слишком опасно. Ты держишься на пару шагов в стороне. Замираешь…

Буквально на секунду! Иначе можно упустить добычу!

Поднимаешь голову и вкладываешь во взгляд всю нежность и преданность что может находиться в закромах твоей хитрой, бродячей души. Контакт пойман. Теперь ты можешь мяукнуть. Правильно мяукнуть!

«О, двуногий господин! Лишь тебе по силу продлить мою жизнь на этот короткий денечек. Большего я просить и не смею… А прошу лишь крохотный кусочек сосисочки, что я вижу в твоем пакете.»

Преисполненный жалости к себе, и восхищением к двуногому твое «мяу» должно быть достаточно громким, чтобы привлечь внимание, но в тоже время достаточно сдержанным, чтобы не выставить себя наглым порождением и убедить этого «героя» что ты осталась совсем без сил.

Ах! Как все-таки хочется кушать! Еду сегодня раздобыть так и не удалось.

Пожалуй, виной была ужасная ноябрьская погода. Тучи сбились в мышиные, серые стаи, и с них сыпал первый снег. Назойливый и колючий.

Нутро свернулось и начало рычать.

А было время от постоянного голода шерсть моя полезла клочками. Я устала срыгивать ее, но мама всегда говорила: «Не важно где, а важно, как ты живешь! Пусть и на помойке! Ты должна выглядеть опрятно. Ты моя дочь.»

И я следила за собой как могла. Это напоминало о маме и ее теплом шершавом языке.

Рожденная от домашней кошки и воспитанная людьми, мама отличалась от дворовых котов. Честная, порой до раздражающего наивная. Едва ли ей удалось выжить, если бы не случай, который свел дороги бродячего кота Ляли и брошенной аристократки. Так в шутку называл маму этот старый кот.

Он приметил ее, дрожащую, исхудавшую, но с вылощенной до блеска шерстью, рядом с разоренным участком. Старый дом снесли, а новое еще не успели построить.

Она ждала Лизу. Свою хозяйку.

До последнего дня мама верила, что ее не забыли, а лишь не смогли найти.

– Дура. – Вздыхал Ляля. – Выкинули. Как перчатку поношенную. Вроде и сердце, и руки греет, но новому пальтишку не под стать. А стало быть на помойку! – Он почесал ухо. Одно стояло торчком, а второе прижато к круглой морде. – Знаем этих двуногих, плавали.

Маме казалось, что она здесь по ошибке. А значит ненадолго. Но жизнь неумолимо шла вперед, и ее нужно было жить. Чтобы затем случилась весна. И любовь. А затем мы. Шесть котят.

Отца своего я не знала. Ляля был против маминого выбора.

«Слишком отчаянный. Даже для дворового. С ним котят не прокормишь.»

Отца не стало незадолго до нашего рождения.

Еще чуть позже Лунная дорога призвала и моих братьев и одну сестренку. Мама почти не отлучалась от нас, не считая кратких вылазок на охоту. Но не было ночи, чтобы луна не прибрала к себе одного из нас, пока мы не остались с мамой одни.

В тот августовский день накрапывал дождь.

Ляля тяжело переносил сырость, и в особо дождливые дни предпочитал отлеживаться. Но не в тот раз.

«Чахлые легкие и кости моя беда. Спасибо человекам.» – говорил он. А я не понимала ни слова. Ляля был странным котом. С большой круглой мордой, пепельного цвета, и хвостом-обрубышем. Одно ухо было остроконечным, а второе стыдливо прижималось к голове. Местные коты обходили его стороной. Скорее всего из-за его вспыльчивого характера и странностей. Одной из них была дружба с собакой.

Как и подобает настоящей дружбе, началась она с драки. Затем им пришлось вдвоем удирать от людей с палками. Как бы я не любила Лялю, его друга обходила стороной, и считала это нечто вопиющим. Пес чувствовал мою неприязнь, и старался не попадаться на глаза. По его заверениям чтобы «не смущать ребенка». Оттого-то я была крайне удивлена узнав, что пес меня разыскивает.

– Малая! Ляля… и мамка… твоя… – Что-то испугало меня в его виде, и я перебила его. – Ляля и мама скоро вернуться. – Я собралась уходить.

– Они больше не придут.

Я кинулась на него, царапая маленькими коготками его морду. Пес взвыл.

– Это ты! Ты загрыз их! Что можно ждать от пса!

– Малая, не я! Не я! Я спасти… их… – Он заскулил как маленький щенок.

Тело обмякло. А что-то внутри вело странные подсчёты. Ляля бывалый кот. Он выпутается из любой ситуации. А мама… Мама просто не сможет оставить меня. У нее нет на это право. Я маленькая! Мама, я еще совсем маленькая! Мне не выжить без тебя! Жалость захлестнула меня. Мне хотелось бежать, звать маму. Найти ее. Сделать хоть что-нибудь. Тело не слушалось. Я сидела не в силах пошевелиться. Между тем страх прошел. Вот я глупая! Кто же верит собакам? Они вернуться. Скоро вернуться.

Однако они не пришли. Ни на закат, ни на следующий день.

Лялин друг приносил мне неопределенного вида громадные кости, объедки.

Я совсем перестала за собой ухаживать, и часто представляла: вот она возвращается. Охает.

«Да ты ведь совсем чумазая! Как чертенок.» а я лишь фыркну. Пусть знает, как оставлять меня одну.

Минуло пару недель. Мне не выносимо было оставаться на старом месте, и я отправилась на поиски нового дома. Нигде не удавалось задержаться на долго. Стоило найти что-то приличное, как меня выселяли кошки крупнее и старше. Сила была не на моей стороне.

Двигаться. Искать. И никогда не останавливаться, если не хочешь умереть.

Картон не спасал от холода, но помогал от мелкого. надоедливого снега, что сыпал и сыпал целый день. Пустой желудок бередил старые раны, нагоняя тоску. Оставалось лишь спать, чтобы сохранить силы.

– Ох, какая кошечка! Какая худущаааяяяя! Ну и представили! Да как такая дом отыщет!? – Я огляделась по сторонам и подняла голову к источнику звука. Надо мной нависло нечто. Похожий на человека, он светился желтым, как фонарь. В добавок мохнатый, нечёсаный, как старый пес с той улицы. Нос картошкой навис в сантиметре от меня.

– Как звать то тебя девонька?

– Мама называла меня Фантик.

– А шо ж ты такая худущая Фантик? – Я фыркнула. Не его забота.

– Отчего фырчишь то? Фырчит она! С характером значится. Слухай, девонька, домовой я! Дух дома значит. Петро звать. Представили. К тебе! К характерной. Вот уж… а что теперь то… теперь то шо… Дела делать будем. Тебе как погляжу без семьи, девонька, не выжить. Да, как и мне… – Я молча следила за ним. Он летал из стороны в сторону. То поднимал пухлые ручки, то опускал.

– Чего молчишь то, чего молчишь? Немая в добавок?

– Как погляжу вы сами прекрасно справляетесь. В собеседнике не нуждаетесь. Да и как эту семью найти! Было бы так легко… И не нужно мне вообще-то!

– О, говорящая! Так отчего не легко, когда Петро рядом! А семья каждому, девонька, нужна. Большая, маленькая… Каждому свое.

Обманутые ожидания

Минуло две недели. Зима полностью вступила в свои права. Первая на моем веку.

Мне удалось найти подходящее место. Теплый, сухой подвал, с маленьким треснувшим окошком, под самой крышей. Поначалу я очень боялась, что это место опять отберут. Оно было чудесным, и могло вместить не одну кошачью семью. Тем не менее коты будто не замечали его, проходя мимо. На мое удивление Петро лишь ухмылялся.

– Дык, своих беречь надо. Намоталась погляжу. А ты не расслабляйся. Вес набирай. Нам еще дом искать. Кто тебя худущую приметит?

С приходом Петро жизнь моя стала более сносней. Поблизости имелось пару магазинов, и одна двуногая, в нелепом колпаке, даже подкармливала, когда было настроение.

Выживать одной трудно, а в состоявшие компании меня не брали. Я была котенком странной кошки, которая дружила с Лялей. Этим разбойником, с которым еще приходилось «считаться». «Что, не научил тебя твой друг, как держаться в стороне от нормальных котов?» С момента их последней вылазки прошло более трех месяцев, и скорее я была рада компании домового, после своего вынужденного одиночества. А со временем стала привыкать к его липучей заботе. Старик грел меня своей длинной бородой. Учил есть не спеша, и грациозно вышагивать перед двуногими. Давал советы, много говорил о семье, и порой напоминал маму, только более ворчливую.

Каждый день Петро уходил, возвращаясь еще более взъерошенным и скрипучим чем обычно.

– Нате, гляньте! Вот прям все заняли! Ля какие высоченные стоят, да не по одному домишке там значиться! Да только облюбовали тута все! Облетел я их, коллег поспрошал. Нет, говорят, Петро место. Умные все! Семейные. С кошками, да домовыми. Ну ничего, ничего, девонька, прорвемся. Время то на исходе, ну ничего… – Он заламывал руки за спину, затем прижимал их к груди, и все причитал, мол пропаду я без семьи.

– Петро, ну разве мы с тобой не стая? Зачем нам вообще сдались эти двуногие! Может ты не знаешь, но эти человеки очень опасный народ. Я не доверяю им больше чем собакам. Ты защищаешь меня от котов, а если тебе все-таки нужна еда, ты не стесняйся, я буду делиться с тобой объедками, а хочешь, могу приносить тебе самых вкусных мышей, для друга не жалко! – Петро побледнел. Казалось он вот-вот исчезнет.

– Как ты, девонька, семью не хочешь? Даже…даже человечка, вот хоть… Нет, малюсенького не надо… Ну хоть одного? – Я махнула хвостом, а Петро закатил глаза и спрятался в темный уголок подвала, пробурчав под нос: «Характерная какая! Стараешься для нее, стараешься…»

В тот вечер мы больше не общались. И эта повисшая, звенящая тишина пугала.

Так прошло еще три дня. Я ластилась к дедушке., принесла ему роскошную мышь. Я даже не убила ее, а лишь хорошенько придушила, вдруг Петро сам хотел… Однако настроение его лучше не становилось. Он лишь повторял:

– Девонька, дом тебе нужён. Дом. Семья. Да хоть человек! Пропадёшь ты без дома.

Как-то раз Петро пришел с очередной вылазки.

– За мной, девонька! Шустро-шустро! Нашел, что надо нашел.

– Человека? Или целую стаю человеков!

Домовой не ответил, лишь сильнее подтолкнул вперёд.

Идти, а точнее бежать за дедушкой пришлось долго. Его неотложным делом оказалась… Коробка!? Обычная коробка. На боку красовались уродливые, человеческие каракули.

– Тащи. – Приказал домовой. И я, сомкнув челюсти, а где-то подталкивая головой, потащила её к магазину.

– Полезай! – Вновь приказал дедушка.

– Опасно, деда! – Прошипела я – Я же вся на виду!

– Полезай, кому велено! А я присмотрю.

Хвост колотил по коробке. Время тянулось медленно. Люди проходили мимо, разглядывая меня. Однако никто не пытался подпалить усы или пнуть. Мимо прошёл ребёнок.

– От-дам…в…хо-ро-шие ру-ки…

ЧЕГО!?

Шерсть на загривке приподнялась. Я взглянула на повисшего рядом Петро.

– И чего ты удумал, старый чёрт!

– Тише, девонька, не дури.

Я выпрыгнула из коробки и побежала в сторону убежища. Следом явился Петро.

– Не дури, вернись.

– Не вернусь! Зачем нам семья? Разве тебе плохо со мной? Люди! Эти люди могут выкинуть меня на улицу как наиграются. Им нельзя верить! Я верю только тебе…

– Исчезну я! Скоро! Может тебе и прожить без семьи, а домовому никак! Думала за зря вожусь с тобой? По доброте душевной! Ты мой проводник в новый дом! Не найти домовому дома без кошки. Не найти… Вот так-то девонька…

Как-то раз я попала под кипяток. Мама долго зализывала бок что я обожгла. Казалось Петро окатил меня кипятком с ног до головы.

– Вот как. Тебе нужна не я, а дом. Меня выбросят, а ты останешься при деле.

– Да что же выкинут то?

– Мама была лучше меня! Она родилась породистой, домашней кошкой! Только это не спасло её от улицы.

У кошек нет слез. Если бы были, я бы залила ими весь подвал.

– Не ходи за мной, Петро. – Бросила я, и отправилась гулять по крышам.

Чёрная кошка

Я сновала тёмной змейкой. Ныряла под трубами, скользила по парапетам, и смотрела как небо сошло с ума. Его кто-то сильно обидел, и теперь оно плакало большими, мохнатыми снежинками. Швыряло пригоршни снега прям в лицо земли. Мол, посмотри, как мне больно. Дома стояли безмолвно, как нечаянные свидетели, не к месту начавшейся истерики, но глазели пристально, не в силах отвести свои желтые глаза-окошки. И казалось нет больше ничего в этом мире кроме снега, окон, и кошек.

Вот одна. Спокойная, сытая и беспечная, она вглядывалась в белое, шуршащее полотно за стеклом.

А этот кот-буддист вероятно достиг просветления, и не собирался покидать его, не смотря на усердия двух маленьких человеков. Один отчаянно тянул кота за хвост, а второй изучал изнанку ушей.

А этот вот-вот получит взбучку, как только хозяева заглянут в комнату. Он уселся на перевернутую ёлку, как на поверженного мамонта. Такие разные, но все они были домашними.

Мама любила вспоминать прошлую жизнь. Рассказы были похожи на сказки. Всегда полные миски с едой. Её можно не прятать, не отвоёвывать, не искать. Мягкая постель, чистая вода. Там тебя любят за то, что ты есть. И мне нравилось слушать их перед сном, лишь за тем, чтобы дать себе коротенькую отсрочку перед завтра. А завтра наступит реальность. Где есть день. Который нужно пережить и, если тебе удастся – будет следующий. И так до тех пор, пока тебя не призовет лунная дорога. Ощутив её зов, когда придет твоё время, ты уйдешь к предкам.

На улицах не живут, на них выживают. Я поняла это сразу, как только открыла глаза. А мама не смогла принять настолько простую истину. И все же, что-то начало меняться во мне, с приходом Петро.

Еще Ляля говорил: «Легче жить, когда есть для кого» Мы с мамой были его стаей. А затем моя стая оставила меня одну. И я выживала, всю свою маленькую жизнь. Да так усердно, что теперь мне хотелось просто жить. Верить, и мечтать. Найти для них силы! Как мама находила их.

Я долго всматривалась в небо, пока не расплакалась. В груди стало до боли тесно. Её распирали необъяснимые, а значит неприятные чувства. Если тебе удалось поесть, найти теплое место, откуда не выгнали более сильные хвостатые, не поймали люди с палками, предел мечтаний достигнут. Остальное не достижимо. И если так, зачем забивать голову. Вместе с тем, с приходом Петро, я стала понимать насколько одиноко мне было без мамы и Ляли. Его вера что жизнь – не выживание, и в ней есть место многому, в том числе радостям, счастью, проедали что-то во мне будто ржавчина.

Жалость к себе понемногу отступала, и её место занял страх. Мне вспомнилась как ярко домовой светился в нашу первую встречу. С каждым днем он истончался, всё больше горбился, превращаясь в настоящего старика.

Я подошла к небольшой, темной лужице. Из нее на меня смотрела угрюмая кошачья рожица.

– Ну что, на жалелась себя, или еще поноешь? Маленькой капризной кошечке плохо от того что друг любит её не просто так, и желает для себя и неё лучшей жизни! Вот негодяй! Ну и пускай что ему грозит смерть. Так даже лучше. Наша кошечка сможет всласть настрадаться, носиться со своим недоверием… – она облизнула лапку и уставилась на меня глазами-щёлочками – Или подожди, ты всерьёз удумала ради этого старика рисковать собственной шкурой, и повязаться с двуногими!? А что бы на это сказал Ляля?

– Ляля сказал бы что для хорошей стаи и жизни не жалко! – На секунду мне показалось что я увидела маму и Лялю. Они стояли на самом краешке крыши. На старом разбойнике не было шрамов, густую шерсть трепал ветер. Они еле заметно кивнули мне. Я наступила лапой на лужу, и со всех ног помчалась к Петро. Я мчалась домой.