Я тебя вижу

Предисловие

Привет! Если мы не знакомы, я Влад Райбер – писатель в жанре ужасов. Без малого пятнадцать лет, я мечтал быть изданным. И вот недавно моя первая книга «Плюшевая голова» от издательства «Эксмо» появилась на полках магазинов во всех городах страны.

«Плюшевую голову» можно найти в «Читай-Городе» и в «Буквоеде» или заказать онлайн в маркет-плейсах, вроде OZON и WB. Ну и, конечно же, скачать на «Литрес».

Читатели присылают мне фото своих экземпляров, делятся эмоциями. Я до сих пор не могу поверить, что моя мечта сбылась, но уже работаю над второй книгой в рамках серии «Вселенные ужасов Влада Райбера». Её обещают выпустить в первой половине этого года.

Возможно, рассказы сборника «Я тебя вижу!» тоже когда-нибудь доберутся до полок книжных магазинов. Так будьте первыми, кто их прочитает. Приятных вам кошмаров!

Ку-ку! Я тебя вижу!

Нам сначала объясняют, как должно всё быть, а потом мы видим, что в реальности это не работает и живём с грузом разочарования.

Я верил, что родители всегда любят своих детей. Ну или хотя бы что-то к ним чувствуют. Думают, переживают и всегда о них помнят. И у меня до сих пор не может уместиться в голове тот факт, что человек, у которого есть сын может относиться к нему просто никак. С абсолютным равнодушием и отсутствием интереса. Похоже, моему отцу досталась эта роль по инерции, как и брак с моей матерью. Он был холоден ко мне, даже когда мы жили вместе, а после развода стал заходить совсем ненадолго… Навестит, сводит меня в магазин игрушек, спросит что мне купить, а потом будет бросать беглый взгляд на часы и говорить, что ему пора бежать по своим делам. Казалось, что для него всё на свете важнее меня.

– Ну па-а-ап, чуть-чуть ещё! Давай найдём баночки, испытаем наш бластер! – упрашивал я.

– Прости, и так уже задержался! – отвечал он, в очередной раз. – Вон какую игрушку тебе купили. Только все пули не растеряй. И в глаз никому не попади.

– Да они мягкие… – грустно говорил я, и мне уже не хотелось играть в свой бластер.

Отец просто откупался от меня. Да и не нужны мне были его подарки. Мне лишь хотелось погулять с ним подольше, поговорить, сделать что-нибудь вместе. Хотелось просто интересно провести время, хотелось, чтобы он наконец меня заметил. Но отец приходил всё реже и реже, пока совсем не пропал. Я думал, что это всё из-за напряжённых отношений с мамой. Своей детской наивностью верил, что папа меня любит. Всегда хотел узнать, почему же он ко мне не приходит и искал ему важные оправдания. Не измерить, каким было моё разочарование, когда я понял: господи! Да ему же просто плевать на меня с высокой колокольни! И так обидно, что я сам не могу перестать ничего чувствовать к своему отцу. В детях привязанность к родителям заложена по умолчанию. Но я постарался стереть его из памяти. Много лет его не видел, вырос без его опеки и почти смирился, что в моей жизни не было человека, который бы мог называться «папой». Но вдруг мне принесли напоминание о нём. У меня на пороге появился незнакомый человек в очках и в сером пальто.

– Рожков Игорь Михайлович, вам кем приходится? – спросил он.

– Ну, отцом, – с неохотой признал я и пробубнил себе под нос, – если можно так его назвать…

– Тогда распишитесь и получите!

Мне принесли бумагу, из которой я узнал, что мой отец уже пять лет считался пропавшим без вести, а теперь, по решению суда объявлен мёртвым. А я, как ближайший родственник, по закону могу претендовать на его имущество. Сказать бы: «Ничего мне от него не надо!», но двухкомнатные квартиры всем подряд не раздают. Не любовь, так хоть жильё от отца досталось. Будет чем себя утешить. И маме будет спокойнее в одиночестве или сможет устроить личную жизнь. Она постоянно жаловалась, что я слишком шумный и разбрасываю вещи. К тому же, я наконец-то смогу приглашать друзей. Да и вообще, взрослый парень, живущий с мамой, завидным женихом не считается.

Никто не знал, куда пропал мой отец. Просто исчез однажды и всё. Я старался не трогать свои сентиментальные чувства. Этот человек относился ко мне, как к чужому. Вот и мне не надо интересоваться его судьбой. Это исчезновение не объясняло, почему он перестал ко мне приходить, ведь папа не был у меня в гостях намного дольше, чем считался пропавшим.

Квартира располагалась в пятиэтажной хрущобе на Горького. Не самый плохой район – близко к центру города. Даже парк совсем недалеко. Ключ мне дала пожилая, глуховатая соседка. На ней был малиновый халат, с слегка оторванным карманом и мягкие домашние тапочки. Это она пять лет назад обнаружила пропажу моего отца.

– Вышла утром, ба-а-а – дверь открыта и ключ в замке торчит, – рассказывала старушка. – Я кричу «Игорь, Игорь…», а его нет. И больше он не пришёл.

– На него это похоже, – съязвил я.

Старушка не услышала этого. Она попрощалась со мной и ушла к себе. Открыв деревянную дверь в свою квартиру, я вошёл внутрь и стал осматривать будущее имущество. Воздух здесь довольно тяжёлый – никто не проветривал эти комнаты годами. Зеркало настолько мутное, что в нём можно разглядеть лишь размытый силуэт, от ковра несёт, как от мокрой псины. Всюду сохранился беспорядок: в раковине от немытой посуды образовалась новая жизнь, рядом с кроватью разбросаны носки, в стиральной машине что-то гнилое, но сложнее всего будет избавиться от пыли. Она обволакивает все предметы плотным слоем. Подушки, вероятно, придётся просто выбросить. Я открыл шкаф, осмотрел книжные полки и компьютерный стол. Меня не интересовала ценность оставленных вещей. Мне хотелось найти снимки или открытки. Что-нибудь памятное. А вдруг где-нибудь среди вещей лежит наша с ним фотография? Опять откуда-то вылезла дурацкая надежда на отцовские чувства. На столе и под столом валялись смятые записки на блокнотных листах. Ну и почерк! Ничего не разобрать. За окнами почти стемнело. Я включил свет и попытался вчитаться в текст на измятом листе:

– Ему… нельзя… что?

И по прихожей громом разнёсся стук. В мою дверь нервно колотили. Я вышел из комнаты и спросил:

– Кто там?

– Пожалуйста, откройте! Скорее откройте! – услышал я торопливый шёпот.

Я посмотрел в глазок. Там стоял молодой парень. Голубые глаза и курносый нос делали его похожим на ребёнка. Он дрожал и оглядывался на лестницу. Но я не спешил открывать:

– Что случилось?

– Откройте, он убьёт меня! Быстрее!

Парень отошёл подальше от двери, будто специально, чтобы показать свои домашние штаны и тапки на босую ногу. Я бы мог подумать, что это сосед, ведь в таком виде он бы не пришёл с улицы. Но моё недоверие к незнакомцам имело вес:

– Извините, я не открою вам!

– Вот же чёрт! – парень метался по лестничной площадке, как в ловушке. – Мой батя хочет меня убить! Он поднимается за мной. Он пьяный и у него нож. Он не в себе. Спасите меня, умоляю!

– Спокойно! Сейчас вызову полицию, – ответил я.

Откуда мне было знать, что это не актёрская игра? Сколько грабителей и убийц врывались в квартиры обманом, изображая из себя невинных людей, попавших в беду.

– Они не успеют! Я уже трупом буду! Дверь откройте! Он меня порезал! Видно вам? – парень поднял рукав футболки и показал в глазок глубокий порез на левом плече. Через линзу рана выглядела вполне натурально.

Я нервничал, сомневался, бил себя по рукам, чтобы не повестись на развод. Может это всего лишь козырь для убеждения? Грим, искусственная кровь.

– Открывать я не буду! – упирался я, – а полицию вызову.

– Они не помогут! – нервным шёпотом отвечал парень.

– Стучитесь к другим соседям тогда.

– Да я пока бежал, стучался ко всем – никто не открыл! – незнакомец за дверью повысил голос. – А напротив вас живёт бабка глухая. Выше этажей нет. Да откройте вы! Он идёт сюда! Слышите?

Я выдохнул, погасил в себе навязанную вину и сказал:

– Простите, не могу помочь. Дверь чужим не открываю.

Курносое лицо придвинулось почти вплотную глазку. Что-то изменилось в его чертах. Зрачки сузились, губы перестали дрожать и растянулись в надменной улыбке. Он перестал изображать жертву и, казалось, ему понравилось, что его обман раскрыли. Парень отступил на шаг от двери и склонил голову на бок. Этот взгляд словно проходил сквозь дверь и упирался мне в лоб.

«Правильно, что я не открыл, ему не нужна помощь. Он задумал что-то другое», – у меня тряслись руки и в горле пересохло. Фигура парня странно искажалась. Мне мерещилось, что он вытянулся, как тень от яркого света. Особенно удлинились его пальцы. Теперь они почти доставали до коленей. Он повернулся к лестнице и тихо ушёл за стену.

– Да что это, мать его, было?!

Я испугался только сильнее, когда заметил, что замок всё это время был открыт! Этот обманщик мог просто войти, если бы дёрнул ручку и понял, что дверь не заперта. Внутренний голос сам по себе нарёк его «оборотнем». Было подозрение, что внешность безобидного парня – всего лишь «овечья шкура», под которой скрывается что-то потустороннее. Теперь-то я закрылся на все замки. Вот досталась мне квартира с нечистой силой в довесок. Или это линза глазка кривая? Так исказила человека? Я вернулся в комнату и вспомнил про записку на столе.

– Ему нельзя верить, он… всегда… врёт, – я с трудом разобрал эти закорючки.

И про кого это тут сказано? А вдруг про того оборотня, что стучался ко мне в дверь? Ему точно нельзя верить! Теперь я думал: как могут быть связаны исчезновение моего отца и тот, кто ломился в квартиру. Отец что-то знал о нём и делал себе напоминания в записках? Ещё бы разобраться в этих детских каракулях. Не понимаю! Это что за буква? «А» или «Д»? Или это он рисовал голубя? Боже, зачем оно мне надо?

Время! Я взглянул на экран телефона. Почти девять вечера. Ещё не слишком поздно. Можно успеть на маршрутку. Но как теперь выйти в подъезд? Вдруг меня там ждут? Хорошо бы это как-то проверить. Я бесшумно подкрался к двери на мысках. Почти пролетел над полом. Не дыша, наклонился к глазку и увидел пустую лестничную площадку, залитую красным светом. Как странно! Только что лампа была желтоватая, а теперь ярко-алая. От такого света в глазах мелькала рябь. Я уже собирался оторваться от дверного глазка, но вдруг из-за стены высунулась белая голова. Гладкий череп, покрытый блестящей кожей, сверкающие рубиновые глаза. И рот, что был живым воплощением голода! Пасть с массой слюны и зубов, язык похожий на извивающегося червя.

– Ку-ку! Я тебя вижу! – сказал белый оборотень, вылезая из-за стены.

Он был такой длинный, что ему приходилось наклонять голову в бок, чтобы не скрести штукатурку макушкой. Я пригнулся к полу. Было такое чувство, что меня ударили палкой по голове. От шока соображалось туго. Хотелось только подальше спрятаться. За дверью послышалось сопение. Ноздри потустороннего гада со свистом втягивали воздух:

– Мне знаком запах твоей крови. Ты его сын! Ты получил в наследство жилище и меня… Открой дверь, мальчик. Посмотри мне в глаза. Ты желаешь так много. Я могу дать тебе всё на свете. Ты получишь всё, как и твой отец. Просто открой дверь и загляни мне в глаза. Этот голос царапал мне уши, и я ползком вернулся в комнату, где остался мой телефон. Лёжа на отсыревшем ковре, я набрал трёхзначный номер.

– Алло! – слабо ответил кто-то, голос отдавал эхом. Не похоже на диспетчера спасательной службы.

– Кто со мной говорит? – прошептал я. – Мне нужна полиция.

– Здесь авария в тоннеле, – ответил человек на том конце. – Мне оторвало ногу. Помогите.

Я посмотрел на экран. Номер набран правильно, а попал не туда. Что с моим телефоном? Я сбросил звонок и набрал снова.

– Кто вы?.. – ответил испуганный женский голос, – какой-то человек уже давно идёт за мной. Здесь везде темно и никого нет! Мне страшно. Скажите, что делать?

Сколько раз не звони – телефон всегда перекидывал меня на незнакомых людей, которые сами попали в беду и просили помощи. Дьявольское наваждение! Поняв, что телефон бесполезен, я стал разбирать другие записки на полу. Там были не только буквы, но и какие-то странные знаки. Да чем вообще занимался мой отец? Вызывал демонов? Собирался выменять душу на Ладу Калину и три пахучки? Ужас! Какой ужас! Во что я вляпался? Я смог разобрать текст только на одном листе: «Нельзя смотреть ему в глаза!». Да я и так уже это понял. Мне надо было узнать, как выбраться из этой квартиры. Не прыгать же с пятого этажа?

Записки, записки… как их много и ничего не понятно. Текст нечитаемый. Вдруг ещё и свет погас! Я остался в полной темноте и только сквозь стекло пробивались слабые отблески света далёкого уличного фонаря. Захотелось открыть окно и запустить в комнату свежий воздух. Но за стеклом появился он! Оборотень с рубиновыми глазами и голодной мерзкой пастью.

– Ку-ку! Я тебя вижу! И ты посмотри на меня!

Я невольно подчинился, посмотрел в эти сверкающие огоньки всего на секунду. Мне в глаза ударила боль, словно вонзились лезвия и показалось, что из тела вытянули половину силы. Я чуть не рухнул от резкого чувства усталости, но устоял оперевшись рукой о подоконник.

– Давай же! Смотри! Смотри на меня! – он стучал по стеклу, и оно трескалось.

Теперь он мог войти и без моего приглашения. Было ошибкой смотреть ему в глаза. Выбегая из комнаты, я закрыл дверь и повис на ручке. Из-под порога просочился красный луч. Там снова загорелся свет, но теперь он был алый, как в подъезде. Оборотень был уже совсем рядом. Ручка затряслась. Нас отделяла только дверь из фанеры, которую можно проткнуть и пальцем.

– Знакомая кровь! Сладкая кровь! Открой! Посмотри мне в глаза ещё разок!

Я с головы до пят дрожал от страха. С меня капали и пот, и слёзы. Господи Иисусе! Как мне выпутаться из этого ада? Казалось, оборотень играет со мной, как домашняя кошка с полумёртвой мышью. Не желает убивать сразу, а теребит лапами, чтобы удовлетворить свои охотничьи инстинкты, прежде чем перекусить шею зубами. Мне просто хотелось убежать домой и больше не возвращаться в эту квартиру. Гори она огнём преисподней!

Я отпустил ручку и побежал. И тут же за мной приоткрылась дверь. Прихожую озарил алый свет. Большой и указательный пальцы сдавили ключ, я с большим усилием повернул его в замке, схватился за ручку и собирался дёрнуть её… И тут на мои плечи легли тёплые и мягкие пальцы. Теперь я не мог пошевелить ни одной мышцей и был слишком напуган, чтобы двигаться. Руки и ноги больше не принадлежали телу. Конечности перестали мне подчиняться и обмякли. Но я вовремя смог почувствовать направленное усилие. И когда меня развернули от двери, я зажмурил веки так сильно, как только мог.

– Тихо-тихо! Не плачь! Ты же у меня взрослый парень, – его голос изменился. Теперь он был похож на обычный, человеческий. Но я-то помнил, что ему не составляет труда менять голоса. Я чувствовал тёплое дыхание и в нём не было никакого демонического зловонья.

– Денис, всё нормально, – медленно и вкрадчиво произнёс он… так говорил только мой отец. Готов поклясться, что это был его голос! Как хотелось поверить, что передо мной не зубастый оборотень с рубиновыми глазами, а простой человек. Но я стоял, зажмурившись и нервно трясся.

– Сын, успокойся. Бояться больше нечего. Ты справился! Он ушёл. Я знал, что ты когда-нибудь придёшь в мою квартиру и оставил тебе записки. Он пытался тебя обмануть, как и меня. Хорошо, что ты ему не поверил. Ты сделал всё правильно. Ты молодец.

Он легко держал меня за плечи, почти не давил. Казалось, что можно легко освободиться, и никто не будет меня удерживать. Я осмелился прошептать сквозь зубы:

– Где ты был?

– В ужасном месте! С трудом вырвался на минуту, чтобы посмотреть на тебя в последний раз. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся. Не желаю тебе там оказаться!

Я сглотнул ком и только крепче зажмурился.

– Говорю же: всё хорошо! – убеждал меня добрый голос отца, – посмотри на меня, пока я здесь. Ты же так хотел со мной увидеться. Сейчас я исчезну, и мы больше никогда не встретимся. Меня тряхнули за плечи и я опомнился. Он мог сколько угодно говорить о вещах, о которых знаем только мы, напомнить подробности редких встреч, но я бы никогда не поверил вранью этого оборотня!

– Ты не мой отец, – прошептал я.

– Открой глаза и увидишь, – он меня торопил. – Скорее! Скорее!

– Ты не мой отец, – повторил я.

Оборотень больше не мог притворяться и завизжал как свинья:

– Открой свои чёртовы глаза, уродец!

Его руки перестали быть мягкими. Он вцепился мне в глаза и силой пытался разжать веки. Теперь мне в лицо дышала жаром ненасытная глотка и летела густая слюна.

– Открой их! Посмотри на меня, – визжал оборотень.

Сам не соображая, что делаю, я нащупал за спиной ручку двери. Из подъезда в квартиру повеяло сквозняком и этот порыв, словно сдул оборотня. Никто больше не пытался разжать мне веки. И никто не кричал. От стен отражались только мои всхлипы. Я бы побежал, быстрее ветра, но всё ещё не осмеливался открывать глаза. Потусторонний мерзавец мог просто притворяться, что ушёл…

Я, как слепой, вышел на площадку на ощупь. И стал тихо спускаться по ступенькам, держась за перила, аккуратно перебирая ногами. У меня каждую секунду было ожидание, что сейчас опять его руки лягут мне на плечи. Холодная стальная дверь. Кнопка домофона. Электронный писк. Я вышел на улицу без куртки и обуви… Забыл о ступеньках на крыльце и упал, разбив колено. Дальше нельзя было идти вслепую, пришлось открыть глаза. Это было трудно и больно. Лицевые мышцы стянуло спазмами. Не знаю сколько понадобилось времени на это – пять или все десять минут.

Я стоял на коленях в небольшой луже перед домом, в неспокойной воде мелькал отражённый свет от жёлтого фонаря. Поднявшись на ноги, я не спеша пошёл в ночной осенний холод, ступая носками по мокрому и грязному асфальту. На мне был лишь тонкий свитер из дешёвого кашемира. Мой телефон и деньги остались в этой жуткой квартире. Плевать! Вряд ли мне когда-нибудь захочется жить в квартире отца.

Синица

У меня никогда не было домашних животных. Мама всегда выступала против питомцев в квартире. Наверное, из-за этого запрета, я всегда питал особые чувства к любому зверью. Подкормлю на улице сосиской бродячую собаку или куплю пакетик мягкого корма дворовой кошке, и на душе сразу как-то радостнее, теплее. А в этом ноябре я подружился с синицей. Увидел желтобрюхую птичку за окном своей комнаты и решил оставить для неё гостинец: насыпал горстку пшеничной крупы на скат – вдруг прилетит снова.

И правда прилетела! Она клевала, а я смотрел. Так и стал каждый день подсыпать ей немного пшена. Других птиц за своим окном я не видел, поэтому быстро привязался к этой синичке. Она меня не боялась, будто знала, кто оставляет для неё корм. Эта дружба с птицей стала для меня маленькой радостью в повседневной жизни. С людьми у меня тяжело складываются отношения. Я легко завожу знакомства, а поддерживать дружбу почему-то не хочется. Не знаю о чём говорить или попросту забываю общаться.

Иногда я задумывался, а не стану ли я в старости одним из тех чудаков, которые ходят кормить голубей в парке? Но эти мысли меня не печалили. Так ли обязательно водить дружбу с людьми, если чувствуешь, что животные тебе ближе по духу? С моей пернатой питомицей, настроение поздней осени казалось не таким унылым. Ожидая, когда на подоконник присядет синица, я подолгу рассматривал вид на улице. Крона деревьев уже совсем облетела и они слегка пошатывались голыми ветками на ветру. Облака нависали над многоэтажками, а небо было каким-то давящим. Мне больше нравились те дни, когда выглядывало солнце и наш двор заливало светом.

А вот и моя птица прилетела, чтобы склевать несколько зёрен. По моему лицу сама по себе расползлась улыбка. Мне захотелось похвастаться маме, что я приручил синицу. Но она нарушила нашу идиллию.

– Ты разве не знаешь, что, если синицы стучат в окно – это к тяжёлому несчастью, – сказала мама.

– Она и не стучала ни разу! – возразил я. – Да и… не будь такой суеверной!

– Смерти моей хочешь?

Я знал, что после этих слов с матерью лучше не спорить, поэтому лишь тяжело вздохнул и ответил:

– Конечно не хочу, мам.

– Тогда заканчивай свои кормёшки! – начала слегка злиться она, – чтобы я больше ничего на подоконниках не видела.

Мама принесла мне веник и заставила смести пшено с окна, под её наблюдением. Она всегда была со мной строга. Может быть поэтому мне так сложно сближаться с людьми. Вдруг они тоже окажутся такими же чёрствыми… Теперь, когда синица прилетала, у меня разбивалось сердце. Птица привыкла получать еду, но мама запретила её угощать. Я старался не смотреть в окно. Потому что чувствовал себя предателем. Однажды синица постучала клювом в раму. Я говорил себе, что это случайность. У этих птиц крохотный мозг. Вряд ли бы она додумалась привлечь моё внимание таким способом. В предрассудки матери я верил только в раннем детстве, и давно их перерос. Но именно после первого стука синицы в окно, в наш дом пришло несчастье. Не знаю из-за чего это случилось: может мама оказалась права в своих суевериях, а может я совершил ошибку отказавшись от своего доброго дела. Эту загадку мне уже никогда не разгадать.

Моя мама – сова. Активность у неё начинается с позднего вечера, поэтому она обожала ходить в круглосуточный гипермаркет недалеко от нашего дома и часто возвращалась, когда я уже спал. Тем вечером мне снилось, что синица стучит в окно. Желтобрюхая птица была втрое больше, а её глаза казались злыми и в них мерцали красные блики. Она колотила клювом в раму, и я проснулся от этого шума. За окном никого: только синяя темнота и огни соседних домов. Но стук оказался настоящим. Только колотили не в окно, а в дверь. Заспанный и слабый, я пошёл открывать. Кроме моей мамы никто не мог прийти так поздно. Меня смутило только одно: почему она не пыталась докричаться через дверь? У неё бы давно сдали нервы от нетерпения. Поэтому прежде чем открыть, я посмотрел в глазок и убедился, что это она. Мама держала в руке большой коричневый пакет. Её нос и щёки покраснели от мороза. Я подумал, что она мне сейчас выскажет за то, что так долго не открывал, поэтому приготовился держать оборону:

– Ключи твои где?!

Открыв дверь, я ахнул. То, что я видел в глазке, отличалось от того, что стояло за порогом. Это была не моя мама! Не знаю кто или что это было! Неясно мужчина или женщина. Кто-то старый, с седыми грязными волосами. Пучеглазый, с длинным острым носом. А его улыбка напоминала старый рваный башмак, с торчащими гвоздями вместо зубов. Мой гость был одет в истёртую одежду, что висела лентами. В таком убогом наряде не ходят и нищие. Изорванная ряса, на плечах такой же потрёпанный платок. Рваная ткань напоминала торчащие перья. Я попытался закрыться, но остроносый не дал мне этого сделать.

Он схватился за дверь. Какая жуткая у него была рука! Под длинными ногтями чёрная грязь. Кожа сухая и тёмная, в язвах и трещинах. Я представил сколько заразы могло быть в этом человеке и отступил. Странный гость откинул дверь, и я увидел его в полный рост. Он будто сошёл со страниц старых книг со страшными сказками. Вторую руку, он держал сжатой в кулак и показывал на неё глазами. От страха я перестал чувствовать границы своего тела. Забыл обо всём и не пытался прогнать его. Остроносый занёс руку над порогом и разжал кулак. На пол посыпались пшеничные зёрна. Он улыбался и щурил глаза. Я был не столько напуган, сколько обескуражен происходящим, и чувствовал отвращение. Чужак на моём пороге выглядел страшнее чёрта, но, похоже, гордился этим, строил такую рожу, чтобы выглядеть ещё уродливее. Высыпав крупу мне на пол, остроносый пошёл прочь. Я закрыл дверь. Не было времени думать, что произошло. Потому что понимал, что надо убраться, пока не пришла мама. Если бы не я, а она застала на пороге длинноносого, это была бы катастрофа.

Мама на всё бурно реагировала, и она бы обвинила во всём меня, сказав, что я призвал в дом несчастье. Лучше ей не знать о произошедшем. Я всё тщательно вычистил пылесосом. Потом решил успокоиться, выпив чего-нибудь горячего. Мне почему-то стало холодно, хотя в квартире были закрыты все окна. Я залил чайный пакетик кипятком, от чашки поднялся пар и согрел моё лицо. Мне стало немного лучше. Скоро пришла мама. Она открыла дверь своим ключом и чуть ли не сразу позвала меня:

– Юра, подойди сюда, пожалуйста.

По её тону, я понял, что разговор будет не из приятных.

– Что это такое, а? – она заметила тонкую полоску пшена у плинтуса. – Опять крупу берёшь?

– Ничего я не брал, – пробубнил я.

Мама опять заладила своё:

– Знаешь, что рассыпанная крупа – тоже плохая примета. Это к разладу в семье и обнищанию. Убери тут быстро! И не вздумай больше залезать в полки!

Я чувствовал, что меня несправедливо обругали. Еле сдержался, чтобы не рассказать про остроносого. И всё-таки: кем он был? Вопрос без ответа. У меня нет никаких вариантов. Но без колдовства тут не обошлось. Я же видел в глазке свою маму, вместо него.

Раньше я любил оставаться дома один. Это было время свободы, но теперь, когда мама начинала куда-нибудь собираться, я нервничал. Раз в несколько дней она ходила в магазин за покупками, чтобы пополнить запасы. Меня с собой на помощь не брала, говорила, что я зря трачу деньги на всякую сладкую и вредную ерунду. Вспоминала меня ребёнком… Она ушла поздним вечером. Я лежал и долго не мог уснуть. Слышал, как под одеялом бьётся моё сердце. В квартире было очень тихо, за окнами тоже. Только в кухне еле слышно гудел холодильник.

Моя синица давно не прилетала и не стучала в стекло. Понятно, что птицы зимой не пропадут – найдут где прокормиться. Но до чего мне было стыдно, что я обидел эту пташку. Наверное, не стоит зацикливаться на таких мелочах…

Раздался стук в дверь. Опять. Как в прошлый раз! Я не собирался повторять историю снова. Стук. Ожидание. Снова стук. А вдруг я ошибаюсь и это мама, в очередной раз, забыла ключи? Думаю, она бы позвонила на телефон. Хорошая идея – позвонить. Я набрал мамин номер:

– Алло? – ответила она.

– Привет, а ты где? – спросил я.

– По магазину хожу. А что такое?

– Да ничего. Так спросил. Ладно, пока.

Я повесил трубку. В дверь стучали с каждым разом всё громче и настойчивее. Но это не продолжалось вечно. Я дождался, когда это прекратится. В квартире снова повисла тишина. Прошло минут двадцать, но на душе не стало спокойнее. Я боялся: вдруг остроносый до сих пор стоит за дверью и ждёт меня. Я поднялся с кровати, оделся в домашние вещи и пошёл на разведку. В глазке никого. Пустая лестничная площадка. Но я чувствовал, что не всё так просто, а потому слегка приоткрыл дверь и посмотрел на коврик… Так я и думал! Там рассыпали горстку пшена. Жёлтые зёрнышки застряли в волокнах коврика и валялись по плитке. Это нужно было убрать, пока не вернулась мама. Мне хотелось скрыть от неё происходящее. Думал, так будет лучше. Коврик для обуви я вытряхнул над унитазом, потом промыл его под душем. Вернулся на лестничную площадку с веником и быстро замёл в совок остатки пшена. Успел. Дело сделано. Я уже заходил в квартиру и машинально посмотрел на лестницу выше. Он стоял там! Не двигался и не дышал, чтобы его не заметили раньше времени. Пучеглазый бродяга. Нос длинный, как спица. На лбу синие вены, под грязной кожей. Я подавился собственной слюной и откашлялся, но не хотел показывать слабость и заругался:

– Что ты ходишь ко мне? Иди отсюда!

Бродяга растянул губы и прищурился. Я закрылся в квартире. Страх бил по рёбрам, по вискам. В животе неприятная щекотка. Ощущение бессилия. Всё из-за той синицы? Тогда плевать на мамины запреты! Лучше иметь дело с ней, чем с настоящим злом. Я достал из шкафа немного крупы и насыпал на скат за окном. Если птица прилетит – пусть полакомится. Пока я её кормил – к нам в квартиру никто не стучал.

***

Ударили морозы. Землю скудно присыпало снегом. На мне был серый пуховик, шапка и два толстых свитера. Но я так замёрз, что не мог разговаривать. Хотелось поскорее добраться домой и отогреться. Пришлось долго ждать лифт, повозиться с ключом замёрзшими пальцами, и пытка закончилась. Я наконец вошёл в квартиру и сбросил рюкзак с плеч. Мама появилась из кухни. Она была суетливо-весёлая. Редкое настроение…

– О! Пришёл! Как у тебя дела? – спросила она.

– Да, обычно, – пробурчал я, замёрзшими губами.

– Обычно, обычно… Всё у тебя обычно! – язвила мама. – С тётей Мариной поздоровайся.

Вот откуда эта суета. Пришла её подруга с работы, с которой они иногда сплетничали обо всех коллегах. Это надолго! Я заглянул на кухню:

– Тётя Марина, здра…

Слова застряли у меня в горле. Дыхание перехватило. Это была не подруга моей мамы. У нас на кухне сидел пучеглазый, остроносый бродяга. Он развалился на стуле, положив на стол грязные руки с кривыми ногтями. Вонь, как с помойки! Мама пролетела мимо и села напротив этого упыря. Она не замечала, кто сидит на нашей кухне! Я переминался с ноги на ногу и что-то хрустело под подошвами тапок… Пшено! Им был усыпан весь пол.

Ущипните меня, чтобы я проснулся! Такого не бывает в жизни!

Перед остроносым стояла нетронутая кружка с чаем. Он смотрел на меня. Мама отхлёбывала чай и весело рассказывала что-то, размахивая руками. Казалось, она была уверена, что перед ней сидит её подруга. Как же это было дико! Мама посмотрела на меня и сказала:

– Что ты вечно кривишься? Поешь давай и иди к себе в комнату.

– Аппетита нет… не хочется… – ответил я.

Остроносый сильнее сощурился и улыбнулся только шире. Морщины на его лице сжались гармошкой. Это у меня крыша поехала? Или у мамы крыша поехала? Как тут разобраться? Я ушёл к себе в комнату, но стоял у двери и слушал, как мама разговаривает сама с собой:

– А я тоже ему говорю: зачем тебе эта машина? У тебя уже одна есть! Ты лучше в квартире ремонт сделай… В таких условиях живёт… Да, не говори, Марин, я про то же!

Она думала, что ей отвечают, но остроносый молчал. Зачем он вообще пришёл к нам домой и навёл морок на мою мать? Хочет поиздеваться надо мной?! Меня грызла совесть, я не мог оставить маму наедине неизвестно с кем. Поэтому снова вернулся на кухню и сказал, что мне кое-что нужно. Мама вышла за мной и спросила:

– Чего тебе?

Я наклонился к её уху:

– Мам, это не тётя Марина. Ты что не видишь? Это не она!

– Юра, иди отдыхай. Не позорь меня. Придумал тут ещё!

Мама толкнула меня в плечо и ушла обратно к своему гостю. Мне оставалось только ждать, чем всё закончится. Уйдёт ли остроносый или будет сидеть у нас до ночи. За окном плавно кружил снег. Нетронутая горстка зерна, что я оставил для синицы, покрылась ледяной коркой. Не знаю каким проступком я навлёк на наш дом проклятье, но назад ничего не отыграть.

– Давай, Марина, всего тебе хорошего, – прозвучал голос мамы в коридоре.