Мэтры из сезона в сезон, подобно опытным зебрам, провоцируют дискуссию о вечном – о правилах рисовать белые полосы на чёрном квадратном, или чёрные на белом и делать при этом удивлённые круглые глаза. А кто-то философски предпочитает рвать и метать.

Хотя и случаются отдельные праздники фанклубов, когда раскрашенные яйца соревнуются в крутизне собственной сваренности, лёгким постукиванием друг о друга, а щипаные курочки всем своим видом показывают, что созданы для неспешной обжарки. Конвейер жизни не остановить.

Лучи света в тёмном царстве, ангелы и бесы – кто они? А может, бесы – это и есть мы собственными персонами, как писал один великий поэт? Друг дружку воспитываем, а сами даже работу отопления в своём Эдеме наладить не можем, то жарко, то холодно, то сера кипит и сажей валит. Хотя с лозунгами на пробежку выходим обязательно с богом.

Балды? Беснуемся? Наплевать на ангелов, если есть и хуже нас, только черти и мракобесы, перешедшие за черту света?

Почему способных творить чаще окружают люди, неспособные даже толком украсть? Для одних мир моды как испытательная ракета, забрасывающая в одиночный полет в безвоздушное пространство, где очень тесно, порой неудобно, где-то что-то постоянно жмёт, трёт и может подвести техника, кто-то оказывается в скоростном лифте, мчащемся на высоту с удвоенной скоростью, но больше четырёх не собираться и ограничения по массе, а кому-то достаётся комфортный грузопассажирский лифт, неспешно поднимающий этаж за этажом, со всем незатейливым скарбом его вселенной… Ну, что ж… и милосердие перестало стучаться в их сердцах… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… статусный вопрос только испортил их… Хотя если их ничего нет начнёт делиться со всем по совести, то будет всё…

Э? Мы – це квадрат!

Знаменитое уравнение Эйнштейна E=mc² раньше всех зарисовал в пиктограмму простой украинский художник Казимир Северинович Малевич. Э-х, мы – це квадрат, а какие мы, такой у нас и квадрат – восстанавливая по памяти выключенный телевизор из вещих снов о будущем белых негров, орудующих во тьме своих пещер.

Итальянец Фонтана уже позже свои квадраты изрезал вдоль и поперёк в поисках решения уравнения, но оба так и не узрели до конца человеческую суть, разглядывая её лишь с разных сторон и предполагая в ней куб. Неправы были те кубисты, с большей вероятностью, мы – это цилиндр. Но это только тому, кто всегда сверху, всегда было видней, что мы цилиндры, хотя немногие из нас догадывались об этом по отражениям и световым бликам.

Говорят, что Время – это песок. Жизнь – это вода. Слова – это ветер… И что следует быть осторожнее с этими компонентами, чтобы не получилась грязь.

Хотя, если добавить немного огня, и из грязи может получиться великолепный прочный сосуд, и на первое место выходит уже, что или кто окажется внутри сосуда. Правда, для мироздания безразлично, что делают сосуды, или черпают свет и несут его во тьму, или зачерпывают тьму и извлекают её на свет. Это должно волновать больше их самих.

И когда мотыльки, летя на свет, сгорают в пламени свечи, то фотоны, летя в сторону тьмы без страха, несут, подобно Прометею, в неё тепло и свет. И даже если ты яблочко, успей, падая, бахнуть своего Ньютона по башке, так как всякому молодильному яблочку свой срок и предназначение, провертишься на яблоньке у зеркала, сверх положенного природой времени, вдруг глядь – что, даже жопкой уже сморщилось, а рыльце и вовсе треснуло.

Создавая свою реальность, творцы часто ограничивают её с помощью рамок, чтобы сильней подчеркнуть все богатство созданной реальности. Самый лучший цвет может получиться, если смешать всё богатство красок мира, и, когда они смешиваются, неожиданно оказывается, что получилась чёрная, хотя, вспоминая школьные опыты Ньютона с призмой, ожидаешь белую.

Начинаем рисовать, и выходит, то большой чёрный квадрат, то маленькое чёрное платье. Так это, может, и есть те обычные рамки, которыми художники просто хотели подчеркнуть все богатства своей реальности, ведь только так она оказывается за рамкой в пределах настоящего, замыкая нас в своём измерение?

И если краткость – сестра таланта, то самое гениальное литературное произведение будет выглядеть жирной чёрной точкой? Или стихотворение в виде изящной точечки. И может, что создатель просто ограничил рамки нашего беЗконечного Мiра тем, что издалека напоминает чёрную дыру, или так мы видим горлышко бутылки Клейна из которой духу так трудно найти выход?

Искусство искушать искусом

Деградирующий человек становится похожим на бандерлога и реагирует на два основных звука – падающего ореха и щелчок кнута. Искусство один из способов вернуть примата из каменных ждунглей к закону джунглей о единстве крови и общей живой истине.

А если современники разучились разгадывать всяческие ребусы и манипуляции с яйцами, то это не вина художников, а от косности взглядов и прямолинейности мозговых извилин.

И этот квадрат – великое произведение и великая мистификация, родившаяся одновременно с теорией общей относительности.

А современные художники бывают весьма ограничены в наборе изобразительных средств, хотя и их выкрутасы могут оказаться затейливее многих парадных портретов различных человеческих отбросов.

Основа мира тёмная материя – к такому выводу приходят учёные…

Основа жизни в нашем мире углерод, нет пока более тёмной материи, которую мы можем различить. Мы начинаем знакомство с ней в виде графитовых карандашей и кусочков антрацита, сгорающих в печи, и заканчиваем горсточкой пепла или праха. На сегодня, правда, уже разглядели способность углерода образовывать структуры, способные, как губка, впитывать в себя окружающую материю и приобретать её свойства, оставаясь при этом, просто кристаллическим каркасом.

Хотя ещё древние восхищались способностью этой тёмной материи вбирать в себя свет и становиться подобной ему и, после того как отбрасывалось всё лишнее, сиять всеми цветами радуги. Алмазы, бриллианты, самоцветы – лучшие друзья девушек? Нет, лучшие друзья это девушки-самоцветы.

Эффект маленького чёрного? В каждом чёрном коте живёт что-то от булгаковского Бегемота? Сразу не поймёшь, он спиной или на своих двух?

– Позвольте пришвартоваться?

И только перешив пупок ко лбу и художественно отвернув голову мы его раскрыли. Ходит по деревне, примусы всем починяет. Быть вечной безликой плоской тенью?

– Побесамимяучим? Бесами, бесами мучим… – как сказал в своё время Иероним Карл Фридрих подразумевая, что каждый осознавший себя дважды рождённым, может легко быть сказочником или ясновидящим, но предпочтёт суете работу с садом, так как может оказаться слишком раним для ежедневных подвигов. Да и больше одного подвига в день не свершать!

Правда, есть художники, которые помнят, что достоинства картины подчёркивает обычная рама, которая как выпуклая или вогнутая линза изменят вокруг себя пространства и не важно, что вызовет головокружение, чёрный квадрат или белая полусфера, и когда головокружение проходит, ты понимаешь, что самое важное в том образе, запавшем в память, не сама рама.

Хотя порой и платья случаются как картинки. А хочется найти немного счастья, так что далеко за ним ходить, если СейЧАСТЫЕсть? Чтобы попробовать превратить один день в праздник, нужно немного потрудиться. Превратить в праздник жизнь – следует потрудиться немного больше.

Через вычитание препятствий – к умножению тел. И с взаимосвязи художника и критика, думается, что она подобна горному эху. Легче всего сказать об увиденном, мол, хреновина. Но в любой критике всегда встречаются нюансы, как рассказывал Василий Иванович о них как-то Петьке. И на первое место выходит понимание, насколько близка и понятна всем символика автора. Пусть то, что видишь, это всего-навсего смешная безделица, но в конечном итоге это может оказаться чьей-то антикварной перечницей.

И из механизмов взаимодействия Нави, и Яви. Где не важно как, важно зачем, а когда, увлекаясь контролем за пространством, ведуньи теряют контроль над временем, то могут повторить судьбу Яги-БаБы.

А от седины в бороду, если не припрячешь своего бесёнка в ребре, растут неразрешимые проблемы с имиджем, когда сбриваешь бороду, то ещё принимают за жениха, а отпустишь – уже только за спонсора.

P. S. И о мраке в конце тоннеля, стало модным явлением времени – затемнять потёмки чужих душ мраком собственной темноты и неопределённости

Статусное

Поэтом мог приличным стать,
Публичных женщин забавлять,
Пить и вкушать по воле пуза,
Да не велит того родная муза.

В круговороте статусов друзей,
Казалось, что с врагами веселей,
Тоскливый пафос жизни личной.
– Ем, сплю, про сиськи – неприлично.

Жизнь, скажем, что человеку удалась,
Когда друзья не плачут без морковки,
Во снах приходят музы, но не в соболях.
А враг никак не подберёт себе кроссовки.

О пользе шлепка

Прекрасны наши женщины силой во сто крат,
С тяжёлой русой косой от макушки и до пят,
Им груди чтоб вздымалась вслед за синью глаз,
Упругость ягодиц простимулируй каждый раз.

Заплывши жиром, ягодицы чтоб не стали жопой,
Проходишь мимо, хоть слегка рукой похлопай.
Пусть феминистки негодуют в диком осуждении,
Нежный шлепок улучшит всем кровоснабжение.

P. S.

Из мимолётных дискуссий про сексуальные руки:

– А давай подженимся?!

Наши дамы уже давно забыли про невинную французскую забаву – французский щипок за французскую булку, вот и стоят на танцах в сторонке с угрюмыми лицами, даже без ломтика сыра.

А вон ту, в розовом, я бы и сам слегка ущипнул… А иначе зачем джентльмен вон сколько отрастил, что и на фуксию хватит?

Французский щипок? А всё, что пришло к нам из Франции, наши дамы уважают, понимая, что это в тренде навсегда.

Кроме этого, щипок – это единовременная проверка и упругости попы, и истеричности владелицы, и частоты колыхания в пространстве в соответствии со степенью игривости женщины.

Ещё ни одна умная женщина не заявляла об оскорблённых чувствах, если её называли красивой.

А если жапония показалась унылой аморфной массой, вспомни, что и она состоит из двух полных зеркальных противоположностей, ждущих своего часа. Осталось шлёпнуть и любоваться взаимодействием колышущихся половинок.

Одномандатный депутат

Мандат его к весне обратно засвербило,
В манду его со всеми, вот бы было мило,
Жаль, против всех таких – уж нет графы такой,
В стране с перемантаченной тупой судьбой.

В Москве и так полным-полно своих людей,
Но в депутаты тащат новых к нам бля@ей.
Костюмы примеряют всюду Евы на Адама,
А лучше чаще мыли выше свои ноги эти дамы.

Пока, москвич, твоя жена с детьми на даче,
Заезжие шалавы по недвижимости роем скачут.
Каждый район увековечить бюстом мокрощёлки,
Зимой всему накрыться под шерстистой норкой.

Главная тайна эволюции

– В зеркало, подружка, погляди!
Обезьяну в себе разгляди,
Прочти, как раскрытую книжку, —
Одна другой твердила мартышка.
Дубинкой по черепу крепко стучала
И напоследок – банан отобрала.
Одной было велено – трудись,
Второй примат – умело дерись.
Чужой банан питательно усвоив,
Прихватизировать труды освоив,
За право зваться человеком,
Но кто окажется умом калека?
Кто первый кому башку отстучал,
Тот и перед вечностью прав?

P. S. Когда обезьяна взяла в руки палку и отняла плод у другой обезьяны, она назвалась человеком.

Следующим шагом первая подарила второй зеркало, сопроводив напутствием, чтобы та поглядела, как похожа на обезьяну, и что ей отныне придётся много работать, чтобы превратиться в человека.

***

А откуда во Вселенной появился разум, если она зародилась во время большого взрыва?

Или это каждый осколок материи, разрушив вселенский разум, сохранил в себе голографический отпечаток того разума на собственном безумии, отражаемый лишь в живой истине?

И вот стоят живые отпечатки с белозубыми ухмылками, вопрошая о своих правах, подтверждающих, что недавно спустились с деревьев, да палку за спиной прячут, что они уже со всеми правами людей, таскают с собой весомые аргументы, если им не поверят, то тем аргументом по темечку.

Закон эволюции суров, и по нему должны выжить умные, красивые, хитрые и наглые. А трудолюбивые будут выживать, только по мере спроса на весьма изменчивом рынке труда.

Хмурое утро

Хмурясь, всё утро ходит хмурый день,
Без злоключений и без построений,
Когда вокруг всем хмуриться не лень,
Во всех оттенках мрачных настроений.

Про рой. От существительных к глаголам

В стране былой широкой и родной
Вышел указ – кто первый, тот и рой.
Пчелы жужжат: «Напрасно роем уповали,
Рыть первыми правом опарышей признали!

А коль не мил вам хруст подгнивших булок,
На кладбище среди цветов ищите закоулок,
Кормись навозом дружная семья,
Здесь мёда нет, и каждый за себя».

Вождям всегда всего казалось мало.
А по палатам буйных снова не хватало,
И при посадке самой буйной оппозиции
Отыщут в ней приятной слабости позицию.

P. S. Жизнь чатлан и пацаков без вопросов

Почему-то за эти годы меня так никто из читателей не спросил: а почему номер Империи 5х5 в тентуре?

Или и так было понятно, что 5х5=25 во Вселенной 25, где крысы жрали свой ягель со слезами на глазах, оттого что больше ничего другого делать не умели, а скрипач им был вовсе не нужен? КУ!

– О Париж, о Париж… Но как только мухой долетаю туда, начинаю скучать по родному навозу, – вздыхал один опарыш между делом.

Одна знакомая говорила, что лысые подруги могут составить женщине как счастье, так и наоборот. Рой яму другому или не рой, а рой остаётся роем, а победа будет за героями.

Шоу на граблях

Бизнес – как шоу на граблях упрямым,
Звезда звездей, чем более «динамо»,
Печенек хруст лишь укрепляет чаяния,
А проводник вам наливает чай отчаянно.

И лишь в конце пути понятно, для чего
Всех туалетов ключ один лишь у него…
Окажешься на самом сказочном пути,
Своё «динамо» вовремя успей – крути.

P. S. Самый запоминающийся ударный инструмент – грабли, и его запоминают с одной ноты.

Райский компот

Где заросли личи и дебри кумквата,
Моталась с надеждою сладкая вата,
Из тыквы и репы, как супчик протертый,
Ты должен кому-то, хоть очень хитёр ты.

Нам вишен и яблок в сухие компоты,
Их кислая сладость без приторной рвоты,
Кыш мышь, чернослив и урюк с курагою,
Всем щедро торгуют отчизны изгои.

Со сладостью финик покажет всем фигу,
Гляжу я в компот, как в раскрытую книгу.

Тоскливая доска

Доска, по гвоздику тоскуя,
Постелью стелилась кукуня.
– Как гладко всё, хоть бы один сучок, —
Задорно пел за печкою сверчок.

Где ху – без ху, я видел это чудо,
В уме своём перебирая блюда,
В мехах зачем-то поливая чепуху,
Поют и пляшут Who is Who.

Иван в объятьях жабы за полцарства

В снегах по колено
У нежного плена,
И каждый овраг
Затаился, как враг.

Здесь даже сосед
Напророчит сто бед.
В ужимках подружки,
Царевны-лягушки.

То здесь подведут, то там вдруг соврут,
Потому что давно здесь другого не ждут,
Эти встречи друзей перешли в как-нибудь,
Когда разденут, хоть не дай себя обуть.

На водяных идёт охота,
За то, что им летать охота.
Скворец и Шпак всё делят лес,
В котором правит тёмный бес.
С фальшивою улыбкой на лице,
Ждут принцев сидя на крыльце,
Для дураков их театральный плач,
На счёт – король, валет, шут и палач,

В сияниях раскрашенной харизмы,
Блеске лучей здорового цинизма.
Глядя в глаза потасканной тоской,
Желаний нет быть рядом с таковой.

Как царственно вздувались жабры,
Но мутить воду продолжали дальше жабы.
Уху поевши, в чай отчаянья от любых диет?
А съешь авокадо – будет как надо без бед?

Случайный эпизод из виртуальной дружбы,
Знакомы целый год, а на херЪ нужно.
Инстинкты губит сытость детства
И жажда непомерная наследства.

О Зевсе и бычках

Богато стелют, спать всем жёстче будет,
А что с котёнком, меньше гадить будет?
Как бы с экрана соловьём не заливались,
Они – за нас, покуда денежки остались.

Кружком, как лицемерные подружки,
На телекухнях всех пошепчутся на ушко,
Твердят о вечном братстве и парады,
Хотя гостей не звали и давно не рады.

Унылый двор метёт незваный брат,
Кляня меня, Москву и мизерный оклад.
Не возбудить стихом бы в ком-то рознь,
Кто к нам приехал в гости на авось.

Где под предлогом деланной заботы,
Его из дома вырвал кто-то для работы.
Когда в умах царит безмерное добро,
В итоге – миром нашим правит зло.

Мечтая жить в мире светлых идей,
С руками из жоп хитроумных людей.
По счастью больше не сбывается,
Где постоянно что-то всё ломается.

Была, конечно, и Батуриных порода,
Любили в небе поиграть с погодой.
Мэр нужен нам, как и собаке пятая нога,
Куда не ткнись – его копыта и рога.

Нам лучше всё кругом снести, а Лужники —
Переиначить вскоре будет в Нужники.
Есть деньги построить – нет воли убраться,
Вот и живём, как в свинарниках, братцы.

Взгляни – ЖЭК, торговля, медицина и извоз,
Нагрянул в город весь разрушенный колхоз,
Из местных обрести работу мало кто желает,
И это, скажем честно, многих раздражает.

Но шкуру драть с гостей, как с коз,
При этом горожанам совесть не мешает.
Им льстивых обещаний не дарите,
И на ночлег с работой тщательней берите.

Чего от нас хотят, пугая чудищем игиловым,
Отмыть Россию от Медведя Мойдодыровым?
Театр, бассейн, метро, вокзал, базар,
Аэропорт, дурно прикрытые подвалы и амбар.

Опять – теракт, или пока одни учения?
Полиция, автобусы какого-то спасения.
Где нам ещё чужих с тротилом не хватало?
Так скоро занесут в голодном раскумаре.

Устроен мир весьма рационально,
Здесь каждый в чей-то рацион идет орально.
От хоти бычась, изменяя Азии с Европой,
Подобно Зевсу, в мыле пролетаешь в попу.

P. S. В раю ангелы собирают мусор, разбросанный чертями, в белые мешки, а в аду черти мусор от ангелов складывают в чёрные.

Сад, упакованный профессионалами уже без особой любви к живому в гранит и мрамор и разграниченный ограждениями по памяти так, что другим живым становится немного неловко веселиться, называется кладбищем. Так и с родным городом, где правит вся имперская «НАС – РАТЬ!»

Это – власть, не способная разработать и осуществить хотя бы один пятилетний план, кроме посидеть тут поверх «Теремка» маленько, за гладью озера понаблюдать и за прочей фауной?

Игрушки мужчины кризисного возраста

Тихо тоска в сердце молчала
О счастье, жизнь что обещала.
Длиною утомительные строки,
Свободою томительные сроки.

Так, головы друзьям мороча,
Гуляю преимущественно ночью.
Так как же лютому поверить зверю,
Когда себе давным-давно не верю?

Жизнь пролетит быстрее кувырком,
Нам не понять – зачем ещё живём?
Сменив проводку на проводку,
Свой получить пятак на водку?

И кризису прекрасно возраст шёл,
В котором гол ты, как сокол.
Где плохо лежало, там худо стоит,
Тугая мошна нам про то говорит.

За сим плачу – не плача, не рыдая,
И голове своей руками помогаю —
Чтоб не кручинилась моя головка.
На тёрке чаще тру себе морковку.

Мечтой одной о жизни сытой
Ввек не накормишь паразитов,
Земля не встанет под ногами,
В душе пожар не тушат пирогами.

P. S. «Ной – не ной, а у нас каждый год потоп. А вам всё одно подавай, чтобы каждой твари – по паре», – ворчал дед Мазай, укладывая в лодку заек штабелями, чуть разгладив им ушки.

Мифические Арии? На первый – второй?

Чувствительность светских дам, почитающих пресвятость дев и прочих непорочных рожениц, могли бы оскорбить слова шальной эстрадной императрицы о чудесах с первым и последовательностью мучений со вторыми.

Но – нет, обычно, весело подпевают, что все стервы при своих правилах счёта…

А что, если так зовут людей сошедших на Арарат с допотопного ковчега? Тогда АРА – это мы все, красавчики?

Стройная, загорелая белокурая бестия нежилась на берегу послепотопного моря, когда увидела очередного бородатого красавчика:

– Ты откуда, красавчик?

Красавчик указал рукой неопределённо вверх и в сторону, где по его разумению находилась гора Арарат:

– Оттуда.

– Арарат? Светлый дух гор?

– Ара… – не успел он договорить, как оказался в жарких объятиях русалки, не дающих произнести и звука между страстными поцелуями.

– Красавчик, ты и впрямь, как ТОТ – великий дух АРА…

– Так я уже не первый?

– Второй… После второго потопа, второго дня… – сбивчиво пыталась объяснить светлоголовая кудрявая нимфа, с невинной голубоглазостью кукольного взгляда, так и не научившаяся считать более двух. – Да и зачем более, если каждой твари иными определено по паре?

Ной – не ной о том, что незваный дух – хуже допотопного ТоТ-АР-ина, а нимфам бывает же и лучше на второе.

Допотопный ТоТ (иначе Теут, Тут, Туут, Тоут, Техути, Джехути, др.-греч.) – древнеегипетский бог мудрости, знаний, Луны, покровитель библиотек, ученых, чиновников, государственного и мирового порядка, является одним из самых ранних египетских богов. – Примеч. автора.