Щедрость души
Е.А. Борисевич
Я познакомилась с Марком Марковичем, когда мне было 14–15 лет. Дело в том, что его жена, Эрзютова Вера Ивановна, была чемпионкой России по теннису, а я занималась в ее теннисной секции. Марк Маркович часто приходил на корты, играл в теннис, ездил с нашей командой на соревнования.
Мы очень сблизились с Верой Ивановной и Марком Марковичем, и они часто приглашали сначала меня, а потом и всю нашу семью к себе в гости.
Их дом стал для нас родным, и мы очень любили там бывать.
О Марке Марковиче можно говорить без конца, но прежде всего мне хочется сказать о том, с какой щедростью он делился со всеми своими поистине энциклопедическими знаниями в музыке, живописи, архитектуре, литературе и т.д.
Каждый раз, побывав в этом гостеприимном доме, мы уносили с собой частичку его знаний о прекрасном мире искусства
и восхищение оттого, с каким тактом, вниманием и добротой Марк Маркович умел очень ненавязчиво сеять разумное, доброе, вечное.
Каждая встреча с многочисленной семьей Валентиновых была для нас праздником.
Пригласит он, бывало, нас в гости, а на столе лежат открытки с репродукциями. Возьмешь их в руки, станешь рассматривать, Марк Маркович тут же подойдет: «Ну, как, Женечка, нравится Вам Шагал?». И разговор пойдет о художнике, его картинах, его времени, и окажется, что Марк Маркович «случайно» купил два набора таких открыток и хочет подарить один набор нам. И уходим мы с ворохом впечатлений, открытками и желанием прочесть еще чтото новое…
Позже, когда я работала в институте, я часто обращалась к Марку Марковичу с просьбой прийти, если можно, с беседами для студентов об архитектуре, музыке, литературе, и Марк Маркович никогда не отказывался.
Какие широкие аудитории собирали эти лекции Марка Марковича, как восторженно принимали его студенты, как внимательно его слушали!
А позже, вместе со студентами и знакомыми мы ходили на концерты в филармонию, где перед исполнением каждого музыкального произведения Марк Маркович рассказывал аудитории о композиторе, его эпохе, о том, что он хотел выразить в этом произведении.
Позже он стал выступать с такими беседами и на телевидении.
Дома Марк Маркович был, как он сам говорил, «под каблуком у жены» в делах хозяйственных, но его юмор, такт, умение ладить с людьми, не поддаваться унынию делали его душой дома, вокруг которого часто собирались друзья и единомышленники.
Ксана сядет за пианино, ктото из друзей принесет скрипку, гитару и… А как Марк Маркович пел!
Очень любил Марк Маркович делать подарки: то подарит редкую книгу из своей богатейшей библиотеки, то набор открыток, то оригинальную точилочку для карандашей, то журнал…
У меня до сих пор сохранилась куча таких подарков: книги, овощерезка оригинальной конструкции, кастрюляскороварка, венчик для сбивания яиц, оригинальная открывалка для консервов…
Но главное, конечно, память об этом удивительном человеке, который щедро делился со всеми своими знаниями, добротой, вниманием…
Мой учитель и наставник
Л.Л. Бородина (Борисевич)
Кем был для меня Марк Маркович? Трудно сказать одним словом, но тот факт, что мы дома постоянно вспоминаем его, говорит о том, что он «сделал свое дело» – жил так, что навсегда останется в нашей памяти…
Девчонкой я страстно любила бывать в их старом доме на улице Ошарской, на повороте 18го трамвая. И сейчас, проезжая мимо страшного бетонного монстра, построенного на этом месте, я ищу глазами тенистый сад с кустами сирени и лилиями перед домом и густым малинником сбоку. Кстати, именно Марк Маркович привил мне любовь к цветам: в нашем дворе на улице Сурикова до сих пор живы «внуки» той сирени и лилии, которые он разрешил мне откопать. С тех пор сирень – мои любимые цветы.
Этот старый дом был полон вещей, казавшихся мне удивительными: камин с кочергой, креслокачалка, самодельные покрывала на диване, всякие подушки и подушечки, полки, заставленные книгами и всякими забавными безделушками… Все это создавало атмосферу уюта и покоя. Но главное не в этом: в доме всегда царили радушие и доброта. Это было место, куда я всегда могла прийти, в радости или в горе, и где меня всегда понимали.
Рядом с Марком Марковичем я забывала свой возраст: он всегда разговаривал со мной так, что мне казалось, будто он – мой ровесник, понимающий мои проблемы. Именно поэтому я делилась с ним (а не с моими родителями) всеми тайнами, просила дать совет, и он никогда мне не отказывал. Только став взрослой, я стала понимать, как нелегко это – быть «наперсником» подростка со вспыльчивым характером, считающим себя самым умным и непогрешимым. Но ему удалось то, что может получиться только у настоящего педагога: он сумел умерить мой пыл, научил быть терпимой к другим, и своими 25 годами спокойной супружеской жизни я во многом обязана ему. Он был одним их первых, к кому я привела своего будущего мужа «на одобрение», и под руководством Марка Марковича стала постигать азы кулинарии, что, по его мнению, являлось одним из столпов благополучия в семье.
Марк Маркович был гурманом в полном смысле этого слова. У него была целая полка кулинарных книг на всех языках (только люди моего поколения помнят, что такое было в наше время купить КНИГУ, вернее «достать» ее, так как в то время все хорошее именно «доставали»). Главной преградой на пути моего обучения было отсутствие ингредиентов, упоминаемых в зарубежных книгах, а я твердо помнила наставления Марка Марковича – не заменять одно другим. Он говорил: «Попросил Веру Ивановну приготовить чтото по рецепту, а стал есть – такая гадость! Я сначала удивлялся, а потом понял: если заменить имбирь на ваниль, фенхель на укроп, а шафран на петрушку – добра не жди!». Ему привозили всякие травы и приправы из Москвы, и у него дома я впервые попробовала «Вегету». До сих пор в нашей семье ее не заменяют ни «Магги», ни «Кнорр» – только «приправа от Марка Марковича». Это он научил меня «экзотике» – например, есть котлеты с черносмородиновым вареньем. Это он помог мне с помощью словаря перевести с польского книгу о коктейлях. И сегодня, принимая гостей, я не ударяю в грязь лицом, ибо знаю, в каких бокалах подают «Silver Flip», а в каких – «Manhattan Dry».
Вообще, в моей памяти Марк Маркович и книги неотделимы. Сколько всего интересного я перечитала с его помощью! И его полки не просто заменяли мне полки библиотеки: взял – прочитал – вернул. Он беседовал со мной о прочитанном, подбирал дополнительную литературу – словом, учил и здесь. И никогда ни единым словом не дал понять, что возня со мной ему в тягость, хотя он и был очень занятым человеком.
Именно Марк Маркович подтолкнул меня начать собирать собственную библиотеку. Благодаря его обширным связям в книжных кругах, он всегда знал, когда и где будет проходить подписка на собрания сочинений различных писателей. И мой папа, и я частенько проводили ночь в переулке рядом с магазином подписных изданий, стоя в очереди желающих попасть к заветному прилавку, доступ к которому начинался с 10.00.
В некоторых вещах Марк Маркович казался мне чудаком. Помню два пакетика: «Веревочки, годные к употреблению» и «Веревочки, к употреблению негодные» (т.е. короткие). Но на вопрос, зачем это, Марк Маркович приводил примеры, когда Вере Ивановне были нужны именно обрывочки, и она просила у него именно этот пакетик, чем он был очень горд. Еще он отдельно складывал всякие пробки (чему, кстати, он научил моего мужа!), которые, как ни удивительно, всегда пригождались.
Еще в нашей семье прижилось следующее выражение Марка Марковича: «Не надо ждать гадости от советской власти, когда она об этом предупреждает!». Это было сказано в связи с тем, что Марк Маркович вел статистику неожиданного отключения горячей воды и отключения по объявлению. И, как ни странно, если объявление висело – отключения могло и не быть вовсе, а вот неожиданное прекращение подачи воды случалось пугающе часто…
Можно вспоминать еще и еще, но, как мне кажется, главное уже сказано: я счастлива, что жизнь столкнула меня с этим удивительным человеком, который был моим учителем, наставником, советчиком и другом.
Из когорты романтиков
И.К. Полуяхтова
Я виделась с Марком Марковичем Валентиновым всего один раз – весной 1968 года в доме у нашей общей знакомой Лиды Петровой. Потом он однажды позвонил мне, а в остальном мы переписывались, и наша переписка продолжалась не менее двенадцати лет – такой была наша с ним основная форма светского общения.
В день нашего знакомства мы с Марком Марковичем говорили об оперном театре, ибо я всегда была не только беспросветным романтиком, но и любителем оперы. И, конечно же, мы говорили о Верди, моем любимом оперном драматурге. Марк Маркович тоже любил этого композитора. Он поставил «Аиду» в нашем оперном театре, и постановка пользовалась успехом много лет. Но меня больше всего интересовал вопрос о соотношении музыки и слова в оперной драматургии, и я стала говорить о «Риголетто». В этой опере есть такой персонаж – Спарафучиле – в переводе с итальянского его имя обозначает «стреляй, ружье». Это комический персонаж, уверяющий Риголетто, что он – «честный делец», специалист по заказным убийствам, ведь это тоже профессия.
– В этих эпизодах оперы, – сказала я Марку Марковичу, – мелодия элегическая, а слова – смешные. Бандит уверяет, что он честный служащий, полезный человек в обществе. Если пропеть эту сцену без слов, – комического эффекта не будет. Так слово и музыка контрастируют и дополняют друг друга.
Марк Маркович покачал головой:
– Но сцена эта не комическая, она зловещая. Заключенная в словах ирония лишь сгущает зловещий тон.
Много позднее, когда в нашей жизни появились такие «честные бизнесмены», заказные убийцы, я не раз вспоминала слова Марка Марковича о сцене со Спарафучиле и понимала, как он был прав.
Тогда же мы говорили и о реальной жизни, он рассказывал о своей красавицежене Верочке, о своих дочерях. «Мои дочери? Вы знаете, что купили мои дочери? Вы думаете – модные туфли или шляпку? Ничуть, мои дочери недавно купили себе подводное ружье, чтобы охотиться на крабов».
Потом Марк Маркович прислал мне на рецензию свою сказку, написанную русским былинным слогом. В этой сказке повествовалось о добродушном и доверчивом витязе, который в конце сказки сумел победить своих коварных недругов. Все в этой сказке было поэтично и увлекательно, а многочисленные сюжетные линии переплетались подобно тому, как переплетаются линии под куполом готического храма. Востоковед по образованию, Марк Маркович отлично знал не только русские, но и арабские сказки, умело варьировал их в своей литературной сказке, которая мне очень понравилась.
Марк Валентинов – это было имя в театральном и литературном мире нашего города, по радио передавалась его пьеса «Крик попугая», действие которой развертывалось в Латинской Америке, позднее заполнившей наши телевизионные экраны. Но «Лутонюшке» не повезло, эта сказка не была опубликована в те годы, потому что самый жанр литературной сказки казался неактуальным. В те годы пели – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», но забыли, что реальная жизнь не может быть создана, если нет сказки. Из всех литературных жанров сказка – самый мудрый, самый оптимистичный, потому что в ней всегда побеждает добро.
Существует особый род сказки – сказка авторская, в которой непременно появляются в новой вариации мотивы народных сказок. Так написаны сказки Вильгельма Гауфа, Ганса Христиана Андерсена, Оскара Уайльда – это авторская, или литературная сказка.
В русской литературе авторская сказка чаще всего пишется стихами, таковы волшебные сказки А.С. Пушкина, сказки В.А. Жуковского, такова сказка Ершова «Конек Горбунок». В этой же традиции авторской стихотворной сказки написана и сказка Марка Валентинова «Лутонюшка», привлекающая своей многокрасочностью сюжетов, оптимистическим финалом, идеалом добра и красоты. Она могла бы послужить основой либретто для фильма или балета, могла бы послужить основой увлекательной радио или телевизионной передачи. И эта возможность от нее еще не ушла.
Марк Маркович Валентинов был настоящим интеллигентом, имел редкую специальность – востоковедарабист, знал и европейские языки, был многоязычным человеком. Он был режиссером в нашем оперном театре, который может гордиться тем, что оперу Верди «Аида» ставил у нас знаток культуры Египта. Марк Маркович был при этом писателем, музыковедом и талантливым стихотворцем. Его библиотека была уникальной, в ней стояли тома на русском, арабском, древнееврейском, немецком, французском и итальянском языках. Помню, он подарил мне сказки Гауфа, роскошное иллюстрированное издание на немецком языке, который я знала из рук вон плохо. Но я так часто перечитывала Гауфа в русском переводе, что вполне могла пользоваться подарком Марка Марковича.
Однажды он прислал мне маленькую книжку, которая была для меня драгоценной, – избранные стихи Петрарки на двух языках – итальянском и немецком. У меня не было Петрарки в оригинале; книга была для меня чудом – как я была за нее благодарна! Но об этом стоит сказать особо.
В этом году исполнилось ровно 700 лет со дня рождения великого итальянского поэта Франческо Петрарки, есть какаято потаенная эстетика в этом совпадении юбилеев великого итальянского гуманиста и нашего славного земляка Марка Валентинова. Петрарка, по мнению многих литературоведов (особенно немецких), был первым романтиком, предвосхитившим эпоху романтизма XIX века. Кстати, Петрарка очень любил писать письма, он писал их не только своим современникам, но даже ученым и писателям античного Рима (Цицерону, Сенеке, Вергилию), не смущаясь тем, что письма не дойдут до адресатов. Он писал их по потребности души, он любил письма как форму общения.
Марк Маркович писал мне письма из тех же побуждений, он писал мне о своих любимых древних египтянах или о любимых голландских живописцах эпохи Возрождения – и чем отдаленнее была тема его письма, тем больше я ощущала его душевную близость. Мы были с ним солидарны в нашем пристрастии к эпистолярному жанру, и Марк Маркович понимал, что обращается к женщине, подобной ему, любящей писать письма. Много лет я регулярно писала в Благовещенск, Красноярск, Екатеринбург, Саратов, Минск, Киев, Петербург и Москву, но Марк Маркович был единственным моим эпистолярным другом, жившим со мной в одном городе. Мне было это понятно – он, подобно Петрарке, просто любил этот вид общения. Он никогда не писал мне о том, есть ли у него другие партнеры по эпистолярному общению – но разве это было важно?
Иногда он присылал мне лирические стихи о природе или воспоминаниях юности. Однажды он прислал написанное в традициях старинной восточной лирики четверостишие, которое я могла отнести и к самой себе и нашим с ним отношениям:
Нас разделяет времени река –
Черна, как ночь, как море, глубока.
Соседи мы, живем почти что рядом,
А все ты от меня, как звезды, далека.
Эти строки навсегда врезались в мою память. А вообщето нас разделяло не такое уж долгое время, всего 26 лет, просто мы познакомились поздно. Если бы мы познакомились раньше, мы могли бы вступить в отношения литературного сотрудничества, но Бог судил иное.
Нам не удалось повидаться на прощание. В 1984 году филармония отмечала восьмидесятилетие своего славного сотрудника; я получила красиво оформленный пригласительный билет. Но прийти не смогла – в те дни я должна была быть в Москве, где обсуждалась моя диссертация, без меня это не могло обойтись. Мне хотелось повидать его, присоединиться к толпе его почитателей. Но я не смогла только послать ему поздравительную телеграмму и до сих пор огорчаюсь, что не побывала на его юбилее, не повидала его. После этого он больше не писал мне. Я думала, что он обиделся на меня, но был слишком воспитанным человеком, чтобы высказывать упреки. Так наступило между нами молчание.
Но память об этом удивительном человеке пребудет со мной всегда.
Душевный друг мой
З.Л. Рудницкая
На исходе жизни, когда, несмотря на вроде бы ясную голову и относительную физическую самодостаточность, уже понятно, что «кончается дорога, с каждым часом тоньше жизни нить», ясно высвечивается значимость всего, что пережито. И на этом фоне среди самых главных подарков судьбы – счастье дружбы, которой одарил меня Марк Маркович Валентинов.
Жизнь моя в ее начале не была безоблачной. Мне пришлось пережить гибель отца в сталинских застенках, сиротское детство в детдомах и у отнюдь не всегда чадолюбивых близких и дальних родственников, пока мать 8 лет отбывала срок в ГУЛАГе. Затем – юность и ранняя молодость «дочери врагов народа», изгоя, всегда обязанной «быть под рукой на случай нехватки классовых врагов».
С вернувшейся из лагерей мамой, ни я, ни старший брат так и не сумели при всей взаимной любви стать близкими друзьями. Очень разные мы с ней были по интересам, слишком важное для становления человека время было прожито отдельно. Зато я души не чаяла в старшем брате, и в Москве у меня было достаточно близких людей, которых я вынуждена была покинуть и отправиться с мамой по распределению в Горький, на завод шампанских вин. Чуждая пролетарская среда меня отторгала, работа на производстве была отвратительна. Дешевая конура в пригородной деревеньке Высоково одна оказалась нам по средствам. Добираться до города было сложно, что также способствовало духовной изоляции. В общем, я страдала от одиночества и жила почти на грани отчаяния.
В то время филармония организовывала замечательные концерты на Откосе под открытым небом. Концерты эти собирали огромное количество людей. Вел их Марк Маркович. После одного из концертов мы с Марком Марковичем познакомились гдето в транспорте. Скоро обнаружилось совпадение множества интересов, вкусов, потом – осторожно – и политических взглядов. Наш общий друг Лев Николаевич Борисевич, помню, говорил: «первое испытание – отношение к репрессиям 37го года, второе – на антисемитизм». И только если эти главные испытания были успешно пройдены, речь могла идти о продолжении отношений. Искать друзей было небезопасно, а шансы найти были весьма невелики. Тем больше была радость в случае успеха. Вот так Марк Маркович и «принял меня в свои друзья». Я тем более была счастлива этим знакомством.
Через некоторое время я получила приглашение в гости. (Прошло почти 50 лет, а старый номер телефона 32326 отзывается в душе все той же радостной музыкой). Это был необыкновенный, добрый, уютный (Марк Маркович очень любил обустраивать быт, и у него это прекрасно получалось), заполненный книгами и красивыми вещами дом. И вы чувствовали себя, как в раю. Сходство с раем, правда, мусульманским, усугублялось присутствием трех гурий. Старшая – Вера Ивановна – олицетворяла надежность, верность и чистоту этого Валентиновского рая; средняя – Агния с темными отцовскими глазами (а надо сказать, что глаза у Марка Марковича были совершенно необыкновенные – добрые, мудрые и печальные одновременно) – его духовность и интеллект; а совсем юная, светлая, синеглазая Ксана казалась солнечным лучиком, дополнительно освещающим этот добрый, особенный мир.
В эти страшные времена
Человеку нужна жена,
Нерушимый уютный дом,
Чтоб от грязи укрыться в нем.
Теперь моя повседневная нижегородская каторга освещалась грядущим праздником посещения Валентиновых, и все было уже совсем не так мрачно. Каждая встреча, каждый разговор с Марком Марковичем открывали чтото новое, умное, интересное. Он без конца дарил мне новые имена художников и поэтов. Его эрудиция была огромной, а доброта широкой, но не бесконечной. Так, он совсем не прощал лжи. И когда я, по молодой глупости, както рассказала ему выдуманную историю, то была безжалостно разоблачена и так отчитана, что даже сейчас вспомнить страшно…
В 1961 году мы переехали в Москву. Дружба наша ничуть не ослабла, мы обменивались письмами и встречались при наездах. Он был всегда готов помочь. Меня весьма беспокоила медлительность моего благоверного в вопросе нашего воссоединения в Москве, так Марк Маркович не поленился навестить моего мужа в его коммунальной трущобе на Краснофлотской, чтобы помочь мне.
Всегда и всех он готов был поддержать и просветить. Вот кто сеял «разумное, доброе, вечное» без устали. Многие из его высказываний уже стали в нашем окружении пословицами. Так, одному знакомому, которого усиленно уговаривали жениться на неподходящей ему подруге, он сказал: «N., не делайте этого! Будет один день хорошо, и всю жизнь – плохо». Когда я ему сказала, что меня подозрительно провоцируют на политические дискуссии, он посоветовал: «А Вы отвечайте – «Ура!!! Да здравствует!!!».
Когда я, затравленная гегемоном и всячески «заботливо» направляемая советчиками в сторону вступления в КПСС, была готова капитулировать, он сказал: «У нас член партии отличается от не члена тем, что у него больше на один страх – страх быть исключенным из партии. Думаю, Вам не стоит приобретать еще один страх». Я послушалась и тысячу раз его за этот совет благодарила. Когда в нищее, доперестроечное время выдавали к какомуто празднику муку, он мне написал:
Желаю жить сто лет без скуки,
Не ведать горя и тоски,
И предпочтительно без муки
Иметь достаточно муки.
Ревниво наблюдавшая за нашей дружбой моя десятилетняя дочь Ася, наконец не выдержала: «Мама, а кто МНЕ Марк Маркович?» – «Тебе? Он – мой друг». – «Ой, а я бы так хотела, чтоб он был моим дедушкой!» (один из ее дедов был расстрелян в 1937 году, другой – погиб во время Финской кампании.) Услышав об этом разговоре, Марк Маркович написал: «Конечно, Асенька, я – твой дедушка». И стал заботиться о ней, писать письма, посылать книги и репродукции. Да, предела его доброте не было…
У меня сохранилось довольно много подарков Марка Марковича. Это книги, стихи, художественные альбомы. Но, кажется, Цветаева писала, что лучший подарок, который может сделать человек, но делать не любит – это друзья. В один воистину прекрасный день Марк Маркович познакомил меня с черноволосым молодым человеком, сказав, что это Лева, а Марк Маркович прозвал его «Роджер». Это был Лев Николаевич Борисевич, который тоже стал моим дорогим другом на всю общую жизнь. Я прошу у читателя прощения за отступление, ему посвященное, но оправданием мне служит то, что Марк Маркович меня наверняка бы поддержал, и что оба они – Марк Маркович и Лева – нежно любили друг друга.
Итак, о Льве Николаевиче Борисевиче. Он родился в 1925 году. Отец его был очень известный писатель Артем Веселый. В 1937 году отца расстреляли, мать отправили в лагерь, а 12летний Лева и его младшая сестренка начали свой крестный путь «детей врагов народа». Из детдома Лева попал в Речное училище и был приведен Верой Ивановной – своим преподавателем – в дом Валентиновых. Как он рассказывал, первым его впечатлением было: «Ой, как много книг!» Валентиновы обласкали, накормили, согрели и как бы усыновили Леву. Должна сказать, что Л.Н. Борисевич был совершенно замечательный человек – мужественный, умный, эрудированный, сердечный. Так вот, сам о себе он говорил: «Всем хорошим в себе я обязан Марку Марковичу». Он даже, когда жениться собрался, привел жену просить благословения у Марка Марковича. Как я уже говорила, нас с Левой подружил Марк Маркович, и наша дружба тоже закончилась только с Левушкиной смертью.
Все непреходящее – любовь к людям, сочувствие, эрудицию – все доброе, вечное – Марк Маркович Валентинов щедро раздавал людям.
Скажи, какой оставишь след?
След, чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед?
Или незримый прочный след
В чужой душе на много лет?
Марк Маркович оставил прочный след не только в душах всех нас, кто любил его, но и в душах множества людей, и сделал заметный вклад в дело пробуждения добрых чувств в людях.