Осака в снегу

IV

– Хоня-чан, какая же ты хорошенькая в юката! – умиленно восклицал Кэй, прыгая от восторга вокруг меня.

– Не стоит мне так льстить, Кэй-сан! – Мне было слишком непривычно слышать от кого-то, что я миленькая.

– Странная вещь, – протянула Мио-чан, завязывая пояс Канаме, – Он из нас самый старший, а ведет себя как совершенный ребенок!

– Мио-химе, можно мне тоже надеть юката, – подскочил Кэй к ней, – Чтобы ты тоже мне его так завязала?

– Не выйдет, этим узлом завязываются юката незамужних девушек. – посмеялась Кана-чан.

– Ну тогда наверное не стоит…

Я оглядела себя в зеркале: наверное, небесно-голубая ткань мне и правда идет…

– Ну-ка в темпе, уже стемнело! – Ичиго глянул на часы. – Так ты, Хоня-чан, говоришь, что знаешь нашего басиста?

Речь, судя по всему, о Лайте.

– А, я его видела в книжном магазине.

– Что за удивление? – Лайт валялся в кресле, что-то наигрывая на электрухе Кэя. – Я, кажется, говорил, где работаю.

– Включи ее в усилитель, Эйнштейн! – посоветовал Кэй, который, по-видимому, бережно относился хотя бы к своей гитаре.

– Да ну, в лом тащить его из другой комнаты…

– Готово! – провозгласила наконец Мио-чан, довольно оглядывая красиво завязанный пояс Канаме. – Можем идти смотреть фейерверки.

Я отчетливо, в мельчайших деталях, помню наш последний фестиваль. Мне тогда было лет девять, может, даже меньше. Я помню набережную, ослепительно сверкающую в огнях бумажных фонарей, такую счастливую, улыбающуюся маму, отца, зажигающего Кане-чан ханаби¹³. Помню и себя, боящуюся взять горящую палочку в руки, Канаме, ничуть не опасающуюся этого, весело пытающуюся ткнуть мне ханаби в глаз. Помню вопрос отца:

– Но-чан, почему ты не хочешь попробовать? Это же весело!

– Мне страшно. Я же обожгусь! – был мой ответ…

– Хоня-чан, ханаби? – Лайт уже зажег его Мио, и теперь та, звонко смеясь, размахивала огоньком вокруг себя, метая повсюду шипящие искры и восклицая «Я – Девочка Молния!»

Одна искорка упала мне на руку, и я испуганно вздрогнула, хоть ничего и не ощутила.

– Нет, пожалуй… – неуверенно промямлила я.

– Все еще боишься? – Издевательски рассмеялась Канаме. Очень мило с ее стороны это припомнить!

Глядя на мир вокруг, преобразившийся и словно очистившийся в сиянии и безумстве, я мысленно возвращалась в детство, почти забытое, с его неуловимыми, выпавшими из памяти, но такими важными моментами, с его яркими вспышками чувств, с его милым наивным мироощущением, со всем тем, что давно исчезло навсегда, и поэтому является еще более желанным.

А все, что окружало меня теперь, так неуловимо походило на все то, что было в детстве, что меня окутало чувство дежавю.

Дом Каны и Ичиго стоял чуть поодаль от других домов района. Возможно, раньше вокруг были еще строения, но, скорее всего, они были уничтожены во время войны. От набережной он был отделен узкой асфальтной дорогой (по которой на моей памяти не проехала еще ни одна машина), и небольшим зеленым холмом, поросшим отцветающими одуванчиками, от которых уже остались лишь пара пушистых шариков в тени старых тополей. На этом холме мы и расположились, ведь, как нам пообещала Канаме, с него открывается лучший вид на фейерверки.

Под нами утопала в огнях набережная, вдоль которой растянулись лотки с едой, сувенирами и прочей дребеденью, заполненная людьми в разноцветных юката, жгущих ханаби, весело о чем-то болтающих и смеющихся. До меня доносились запахи жареной рыбы, рамена и еще чего-то приторно-сладкого и до боли знакомого. А за набережной, залитой светом, простирался заброшенный пляж, тот самый, на котором я приветствовала море…. Он словно был отделен от сияющей набережной темной полосой и утопал в густой тени, изредка вспыхивающей отблесками огоньков, отражавшихся на набегающих волнах…

Рядом со мной опустился Каору.

– Я никогда раньше не задумывался о том, как здесь может быть красиво… – произнес он, проследив за моим взглядом.

Я не знала что ответить, ведь и так совершенно ясно, что я согласно с ним.

Первая небесная вспышка ярким алым светом озарила наши улыбающиеся лица. Каждый улыбался чему-то своему, и я тоже улыбалась, но при этом совсем не думала: я просто был счастлива.

Вторая вспышка, третья, четвертая… Синяя, желтая, фиолетовая, снова красная… Лайт по другую сторону от меня откинулся назад, закинув руки за голову, лег на влажную траву, покрытую белым одуванчиковым пухом. Странно, я думала, что одуванчики уже давно отцвели. Может, эта поляна задержала их специально для нас?…

В небе взорвался и рассыпался на миллион крошечных искр гигантский сине-розовый цветок, и сразу же сменился звездопадом белых комет. Странно, но в такие моменты на меня всегда находят мысли о том, что я… одинока. Да, людей вокруг меня много, но со временем они все исчезнут, и я могу остаться совершенно одна. Скорее всего, я многим из них и не нужна вовсе.

Кана-чан… Даже она не останется со мной навечно.

Нет! Нельзя думать о таких вещах в такие прекрасные мгновения! Надо сохранить их в своей памяти чистыми ото всех дурных мыслей…

Вокруг стояла тишина, прерываемая лишь хлопками взлетающих в ночное небо огней. Казалось, все приостановило свое движение, даже машин не было слышно.

Лайт, лежавший на траве рядом со мной, тихонько вздохнул, но я это услышала. Украдкой взглянув на его озаренное белым светом лицо, я подумала, что он и правда очень красивый. Наверное, это судьба. Ну, то, что мы снова встретились…

Изумрудная вспышка, голубая, сиреневая…

Интересно, могла бы я в него влюбиться?

В небо взлетела последняя алая искра, и фейерверк прекратился. Еще минуту после этого все вокруг находилось без движения: люди на набережной все стояли, замерев в неподвижности, глядя в опустевшее, словно осиротевшее небо.

– В такие минуты кажется, что наша жизнь – как эти фейерверки: прекрасна, но коротка… – прошептал Каору, посмотрев на меня.

– Возможно… Но я не хотела бы ее продлевать. Если живешь очень долго, то все теряет свою привлекательность. Самое запоминающееся удовольствие – это то, что было оборвано на пике.

Лайт, прислушавшись к нашему разговору, тихо усмехнулся:

– Да, коротка… А посмотрите, как мы ее проживаем…

– Smoking days like cigarettes… – Протянул Кэй, голова которого лежала на коленях у Манами, и который жмурился, как сытый кот, когда та поглаживала его по волосам.

– Хотела бы я увидеть этот океан зимой… – вздохнула я, опуская подбородок на подогнутые коленки. – Это возможно?

– В Осаке почти не бывает снега. – ответил Каору.

– Жаль. – мне действительно хотелось посмотреть на заснеженный пляж, понаблюдать за волнами, уже не изумрудно-синими, а серо-стальными, медленно, словно обленившись за зиму, лижущими край берега…

Это желание было навеяно фильмом, который я посмотрела буквально перед отъездом. Называется «Eternal sunshine of the spotless mind», что дословно переводиться как «Вечное сияние чистого разума». Не знаю, как вам, но, по-моему, на английском звучит гораздо лучше. Вообще, мировой фильм! О том, как двое влюбленных однажды поссорились и решили стереть друг друга из памяти. Обратились к какому-то сомнительному доктору, и он каким-то странным научно-фантастическим способом стер им воспоминания. Однако в процессе стирания эти влюбленные поняли, что не хотят потерять эти воспоминания, но было уже поздно. Правда, закончилось все хорошо: они вновь встретились на том же заснеженном зимнем пляже, где и познакомились, и все началось заново. Просто чума, а не фильм! Конечно, не все поймут его, потому, чтобы оценить смысл, нужно досмотреть до самого конца. Сначала даже мне он показался жутким бредом…

Когда мы шли назад к дому, я брела позади всех, ориентируясь на юката Мио-чан, которое красным пятном расплывалось перед моими глазами. Наверное, вино все же ударило мне в голову…

Рядом с Мио шел Лайт, и они о чем-то тихонько разговаривали. Еще дальше – Каору в гордом одиночестве, а возглавляли процессию Кана-чан и Ичиго. Ах, да, совсем забыла о Мане и Кэй-сане, которые в обнимку плелись где-то совсем позади меня.

Как именно мы дошли до дома, я помню плохо. Дома мы выпили еще, после чего Ичиго приволок из своей комнаты усилитель, к которому и подключили гитару Кэй-куна.

– Ну, что играть будем? – деловито спросил Каору, перекидывая ремень через плечо.

– Можете что-нибудь из Нирваны? – попросила я. – Ну, к примеру, Rape me, или Heart-Shaped Box?

– Ну-у.. Для этого нужен бас. – Каору кивнул на Лайта, который растянулся на диване, покуривая вишневые вкусняшки. – А так, чтоб без баса, могу All apologies…

Я задумалась.

– У меня есть акустическая, может сойдет за бас? – предложила я.

– Тащи! – согласился Лайт с дивана. – Что-нибудь симпровизируем…

– Да уж, он это может! – пробурчал Каору, настраивая гитару. – Кэй, подкинь-ка мне свой медиатор…

Уже из комнаты я услышала, как Каору наигрывает All apologies, а Манами спорит с Кэем:

– Я спою!

– Ты?! За Курта? Не смеши меня…

Когда за гитару взялся Лайт, я смотрела на него, не отрываясь. Каору играл на электрухе Smells like teen spirit, а Лайт очень старался басить, что было практически невозможно на моей вконец расстроенной и к тому же акустической гитаре. Ичиго не выдержал и припер из комнаты свои тарелки и палочки, вытворяя теперь что-то вроде импровизации с участием и тарелок, и стаканов (один из них он все-таки разколбасил), и даже столика. Кэй и Мана пришли к компромиссу и пели теперь хором, правда не очень стройно… Канаме и Мио-чан тоже пытались подпеть, хотя совсем не знали слов.

В общем, жесть что творилось. Неудивительно, что вскоре нагрянули соседи и ткнули открывшего им Ичи носом в часы (на них, между прочим, было за час ночи). Это еще хорошо, что мы так легко отделались. В Италии уже давно бы вызвали полицию. Серьезно, вызвали бы! Вот что значит толерантность…

V

Ехать в Киото на выходных было решено поездом, правда Канаме при этом предлагала по пути (ну очень условно по пути) заскочит в Кобе или Нару, но все дружно отклонили это предложение – дорога и без того неблизкая.

– Ну, как же, смотрите! – Канаме упорно тыкала в карту красным ноготком, – Это же совсем рядом!

– Ну да, только совсем в другую сторону! – закатил глаза Ичиго. – Как-нибудь потом и туда метнемся, никто ведь не спешит побыстрее валить из Японии подальше от нашего сумасшедшего семейства! – последняя фраза предназначалась, видимо, мне.

– Как тебе Танабата в нашем стиле? – ехидно поинтересовалась Мио-чан.

– Весело же вы живете, если у вас каждый праздник так! – завистливо протянула я. Я говорила чистую правду – давно я так не веселилась!

После того импровизированного концерта и визита соседей, которые нас слегка утихомирили, мы решили предаться традиционному занятию на Танабата: развешиванию Танзаки на бамбуковом деревце (не удивляйтесь, было у Каны-чан дома такое!). Танзаки – это узкие полоски бумаги, на которых пишется желание и которые после вешаются на деревце.

Не знаю, что там остальные нажелали, но я захотела найти этим летом свою любовь. Такое банальное желание страдающей семнадцатилетней души.

– А голова не болит? – заботливо поинтересовался Каору, который заскочил поглазеть на разрешение нашей дилемы относительно поездки.

– Не-а, а должна? – признаться, я совсем забыла, что после бурной пьянки обычно болит голова.

Мы сидели в гостиной, распахнув все окна и наслаждаясь гулявшим по комнате ветерком, трепавшим карты и туристические проспекты, разложенные на столе, вокруг которого мы все и столпились. На улице было за тридцать, только ветер и спасал…

Мне надоело уже слушать их постоянные препирательства, тем более, что мне было глубоко оранжево, каким путем добираться до Киото, главное вообще туда попасть с такими попутчиками…

Я отошла от стола и легла на диван, закинув ноги на спинку. От жару меня совсем сморило, сегодня я спала, наверное, до половины первого…

В комнату Ичиго и Канаме была открыта дверь, и на меня приятно тянуло свежим ветерком. Хорошо вот так лежать, ничего не делая… Да, и слушая при этом сквозь полудрему:

– А может, вообще на машине поедем?

– А, ну конечно! Так я и согласилась! Опять завезешь нас в какие-нибудь ***ня! Я еще слишком хорошо помню, как мы на твоей машине поехали в Нагою! Больше ночевать в лесу у меня желания нет!

– Так это все потому, что ты посеяла карту!

– ЧТООО?! Так теперь я виновата? А кто, по-твоему, потом нас оттуда вывез? Я! Я нашла домик лесника!

– Это только потому, что ты убегала от барсука и впечаталась в лесника…

Блин, а еще громче можно? Я почти заснула…

– Может, перестанете, и делом займетесь? – Молодец, Мио-чан! Глаголь им, что… Как же там? Не восхрапи, ибо восхрапев, разбудишь рядом спящего? Нет, наверное, это все-таки из другой оперы…

– Позовем с собой еще кого? – спросила все та же Мио-чан.

– Я не против. – подала свой голос с дивана я. Все равно ведь вздремнуть не дадут!

– Можно позвать Манами с Кэем… Лайта тоже… – начал перечислять Ичи.

В прихожей кто-то тихонько поскребся в дверь. Никто бы и не услышал, если бы не я, слух у меня отменный. Серьезно, гораздо лучше зрения…

– Там опять стучат…

– Ну вот, вспомни солнышко, вот и лучик! – провозгласила Канаме.

– Я думала, что эта пословица звучит немного иначе…

– Так она и звучит! Не умничай, а дверь открой! – приказным тоном шикнула Кана.

– Сама открывай! – Ага, так я побежала! Сплю я вообще-то…

С закрытыми глазами я услышала, как Канаме, недовольно бурча, открывает дверь.

– Мы могли бы выбрать маршрут через Нару! Я там никогда не была…

Звякнул дверной замок.

– Ты, оригинал! Когда в дверь звонить научишься?! – Ага, быстро же она нашла козла отпущения…

– Ненавижу этот ваш звонок! – огрызнулся тот. – А что, Оне-сан сегодня не в духе?

На Лайта обрушился целый поток непечатной лексики. Ну вот, зря он ее разозлил…

Кана-чан вообще-то очень милая и добрая, правда, если ее рассердить – хавайся у бульбу, партизан! Хорошо, что она отходчивая. Минут через десять и не вспомнит, чего так разошлась…

Вдруг мне захотелось что-нибудь написать. Серьезно, у меня такое часто бывает. Для того я, собственно, и купила ноутбук.

Сходила в свою комнату, притащила свой агрегат, снова развалилась на диване. За столом места уже не было, поэтому Лайт примостился на подлокотнике дивана, прямо рядом со мной. Почему на меня это как-то странно подействовало?…

Открыв Word, я слегка задумалась. Как же там?

Украдкой посмотрела на Лайта. Почему он на меня не обращает внимания? Смотрит почем-то на Мио…

Мои пальцы проворно забегали по клавиатуре.

– Хоня-чан, что ты там строчишь? – спросил Каору.

– Историю. – Гордо отозвалась я. – А начинается, знаете как? «Белые хлопья снега слетались к оконной раме, как обычно летом мошки летят на огонек..»

– Где-то я это уже слышал… – задумчиво протянул Лайт.

* * *

Следующим утром мы уже садились на поезд.

Солнце палило нещадно, а кондиционера в вагоне не было, поэтому все окна были открыты. Внутри залитого солнцем вагона гулял прохладный ветерок, который постоянно трепал мои волосы. Просто я сидела на самом ходу поезда…

Мы все же решили сделать пересадку в Наре, специально для Каны-чан. На самом деле, насколько я поняла, дорога до Киото без пересадок заняла бы примерно часа два. С пересадкой – примерно четыре, может, чуть меньше. Но это совершенно все равно: я-то, думала, что до Киото ехать чуть ли не пол дня…

Было девять часов утра, и в вагоне почти никого не было. Конечно, кто еще такой слабоумный, кроме нас, который в субботу утром встанет так рано, чтобы прошвырнуться до ближайшего культурного центра? Ох, как же я хочу увидеть Киото! Самураи, гейши, деревянные храмы, повсюду Намахаге и Шиса…

В моих наушниках зазвучала песня Lonely Day. Она совершенно не сочеталась с моим теперешним настроением, и я начала щелкать переключатель в поисках чего-нибудь более оптимистичного. Серьезно, в такой день не до Системы…

Кстати, надо бы позвонить Клэр. Должно быть она беспокоится… Ведь я прилетела во вторник, а уже суббота.

Мимо окна проносились деревья. Мне всегда было очень интересно, почему у деревьев на юге ветви не такие, как у северных деревьев: вытянутые вверх. Наверное, это потому, что им не нужно постоянно выдерживать вес снега…

Манами, которая сидела у самого прохода, закинув ноги на противоположное сидение и тем самым преграждая нам путь к выходу, достала пачку сигарет. Странно это, наверное, но она выглядела совсем не по-панковски, в отличие от остальных членов группы. Сегодня, например, на ней было бежевое платье с крупным цветочным орнаментом в рэтро-стиле, белые босоножки на толстеньком каблуке, ремешок которых очень элегантно обхватывал ее ножку. На коленях у нее лежала вязаная розовая сумочка с двумя ручками в виде металлических колец, а длинные рыжеватые кудри свободно разметались по плечам, у виска с правой стороны были собраны заколкой в виде гигантской искусственной розы.

– Кэй, зажигалку дай! – потребовала она.

– Это вагон для некурящих. – Кэй состроил вредное лицо. – Так приспичило, выйди из вагона!

– Ичи?

– Слушай, ты реально достала! Для девушки ты слишком много куришь! – заворчал тот, но зажигалку все-таки вытащил и кинул Шакире. Та, поймав ее на лету, поднялась с места, окинув Кэя презрительным взглядом, вышла из вагона.

– Женщины такие странные! – пробурчал Кэй, сползая по спинке кресла вниз.

– Ну еще бы, ты не дал ей зажигалку – она обиделась! – объяснила Мио-чан. Она сидела рядом с Канаме прямо напротив меня, заполняя все пространство вокруг себя позитивом, исходившим от ее любимой маечки со смайликами. Неудивительно, что Лайт хорошо устроился рядом с ней!

В Наре мы собирались сделать пересадку, но так как не договаривалась об этом заранее, купленных билетов у нас не было. Пока Ичи побежал за ними, мы все устроились на лавочках у станционного здания, старенького, выкрашенного в небесно-голубую краску и со всех сторон заросшего вьюнком. Вы бы только видели эти старые японские станции, вы бы с ума сошли! Если вдруг вы смотрели «Унесенные призраками», то отлично представляете, о чем я.

Рядом с входом я увидела висящий на лазурной стене старый телефон-автомат. Увидев его, я инстинктивно потянулась к сумке в поисках карточки. Действительно, надо позвонить Клэр.

Я встала и подошла к телефону, ковыряясь в сумке. Перед отъездом мама дала мне какую-то волшебную карточку, по которой можно звонить в Европу из Японии с какой-то сумасшедшей скидкой. Правда, я не верю в такую халяву, и твердо убеждена, что закон подлости – единственное, что правит миром. Действительно, где же эта дряная карточка? Ну просто не сумка, а бермудский треугольник!

Почему-то это напомнило мне мою подругу из Италии. Отличная она была девчонка, плакала, когда я уезжала… Хотя я обещала вернуться, она мне не поверила. Видит меня, как облупленную… Изабелла была моей самой лучшей подругой с тех самых пор, как мы только увиделись. Когда однажды в столовой весь класс смеялся над моим акцентом, она взяла свой поднос и вывернула его на самую противную девчонку в классе, которая и начала смеяться. Вот такая она была, моя Иззи! На уроках мы с ней только и делали, что смеялись и сочиняли истории про Гарри Поттера. Ну, знаете, такая игра, когда кто-нибудь пишет фразу, а другой человек продолжает. Серьезно, жутко смешно у нас с ней выходило! Я до сих пор храню у себя тот черненький блокнот на кольцах. И сейчас он лежит в ящике трюмо, которое я приспособила под письменный стол…

Но сначала я все же позвонила маме. Клэр не сказала мне ничего нового, кроме того, что скучает. Рассказала мне о том, как она со своим новым парнем, с каким-то футболистом, едет отдыхать на Кипр. После этого она попросила меня все-таки вернуться однажды. И нужна я ей? Как-то не вписываюсь я между ней и футболистом, счастливо загорающими на Кипре…

А потом я все таки стала набирать номер Изабеллы. Тыкая пальцем в запавшие кнопки, я шепотом проговаривала каждую цифру по-итальянски. Ну, привычка у меня такая. Только не думайте, что я так всегда делаю, нет. Если я буду звонить в какую-нибудь доставку пиццы, ничего подобного делать не буду. Только если звоню Изе.

– Sette, uno, quarto, sei…

На том конце лини раздался щелчок.

– Si, pronto?

– Иззи… – я прижалась лбом к стене, нервно теребя провод от телефона.

– Ах, это ты, сучка, черт бы тебя побрал… – ее голос дрогнул, словно она собиралась заплакать. – Почему сразу не позвонила?… – теперь она, кажется, и правда плакала.

– Прости… – мне стало очень стыдно, и я даже не сразу заметила, что по моим щекам уже тоже бегут соленые дорожки. – Я тебя люблю…

Когда я вернулась к компании, застала всех в немного раздраженном состоянии.

– На этот поезд билетов нет! – вещал Ичиго, нервно закуривая. – Но есть на следующий, который через два с фигом часа.

– Не будем же мы сидеть тут два часа! – недовольно воскликнула Канаме.

– Конечно! – Мио-чан вскочила с места, совершила совершенно нереальный пируэт на одной ноге. – Давайте прогуляемся до Нары, посмотрим храм Кофукудзи!

– Я тоже за. – поднялся следом за ней Лайт, доставая из кармана пачку Black Stones.

Почему он все время ходит за Мио, это же не справедливо!..

Ой, что это я несу? Что плохого в том, что… Нет, ничего плохого! Или все-таки мне нравится Лайт?! Ох, что же будет, если я и правда влюблюсь в него?!

Будет то же, что и всегда: никто в здравом уме и трезвой памяти никогда не обратит внимание на меня, если рядом есть такая милашка, как Мио! Хотя она мне сама как-то говорила, что влюблена в какого-то парня из ресторана, в котором работает. Может, мне повезет, и Лайт ей совсем не интересен?… Вот черт, я уже рассуждаю, словно… Словно уже влюбилась в него. Может ли быть такое.

В Наре было просто потрясающе, я даже забыла на некоторое время про всякие грустные мысли. Там было столько разных храмов, огромных и совсем маленьких, и у всех такие забавные с моей точки зрения названия: Кофукудзи, Дайбуцудэн, Касуга-Тайся, Якусидзи… Но, вот что я вам скажу: сами съездите и посмотрите на все это великолепие, потому что я не могу это описать!…

Затем на станции Нара мы все-таки купили эти злополучные билеты и в три часа дня уже были в Киото.

Дальше те пару часов, что мы прогуливались по Киото, странным образом выпали у меня из головы: слишком уж большой поток информации для одного дня. К концу первого часа я уже потеряла счет всем храмам и музеям, как и перестала пытаться запомнить их названия. Я просто глазела по сторонам, жевала мороженое, которое мы с Каной-чан купили напополам. Ну, знаете, такое мороженое, с двумя палочками, его нужно разламывать на две части.

Только не думайте, что мороженое – это единственное, что я запомнила в самом старинном городе Японии. Само собой, моего внимания удостоились такие вещи, как храмы Киемидзу, Ясака, Хэйан, Золотой и Серебряный павильоны, сад камней при храме Реандзи, сёгунский замок Нидзе, старый императорский дворец Госе, загородный дворец Кацура Рикю. Шикарные это вещи, хочу вам сказать!