Донхун стал ведьмой. Наверное, если его матушка узнает, то ни за что не поверит, что её сын, которого она считала за ангела, стал кровожадной ведьмой. Донхун не должен ей говорить, иначе убьёт святой образ.
– Тогда, давай повеселимся, – Хэвон посмотрел на Донхуна. На дне его зрачков около костра плясали демоны. Он широко и зловеще улыбнулся.
Донхун рассмеялся, а затем с горящими от нетерпения глазами согласился:
– Давно пора!
Всю ночь напролёт две ведьмы смеялись, играли с пламенем свечей, разбрасывали и теряли магические булавки в траве, жгли сухоцветы, чертили кинжалами на земле руны. Кружили вокруг костра, гонялись за детьми, высовывали языки и ловили огненные искры. Читали разные заклинания и наполнялись силой от земли.
С наступлением рассвета шабаш рассыпался, чтобы собраться в следующий раз. Довольные и сытые ведьмы покидали лес.
– Твоя матушка гордится тобой, – нарушив тишину, сказал Донхун, когда они стояли на пороге его дома.
Хэвон оторопел, раскрыл губы, чтобы возразить. Проморгался. Затем ухмыльнулся, но окончательно растерялся.
Свершилось.
– Кажется, я оставил рассудок там. Наверное, поэтому она радуется.
Донхун прыснул от смеха.
– Она сказала, что хочет извиниться за всё и рада, что ты, наконец, вырос, – передал он слова матери.
– Тогда пускай придёт во сне.
Донхун подошёл к нему ближе и нежно обнял.
– Давай дружить.
Он не спрашивал, а утверждал. Хэвон застыл на месте и не знал, что делать.
– Давай. С тебя сладости, с меня – книги о магии, – он неуверенно положил ладони на чужие плечи.
– По рукам! – Донхун улыбнулся всё так же, знакомо, светло и дружелюбно.
Они распрощались и разошлись. Из Донхуна выйдет превосходная ведьма, Хэвон уверен. Светлость, которую излучал Донхун, невозможно убить ритуальным кинжалом.
И, кажется, у Хэвона появился первый друг после смерти человеческой души. Радовало то, что Донхун такой же как он.
Они разные, но с одинаковой сутью.
***
Хэвон ловко взобрался на крышу приюта по сваленному у стены хламу. Сел на самом краю, свесив босые ноги. Со стороны послышался глухой скрежет когтей. Просвет выбрался из своего убежища и приветливо мяукнул. Хэвон подозвал его к себе, запустил пальцы в бархатную шерсть и впервые искренне улыбнулся диску солнца.
Вдохнул поглубже, прикрыв глаза и позволил утреннему ветру обнять себя. Так свободно, он никогда себя не чувствовал. Сердце в груди упивалось и радовалось. Ненависть и невидимые оковы с плеч словно спали. Мать сказала, что гордится им. По-настоящему. И ему отчего-то хотелось ей поверить. Может, она, наконец, после смерти, поняла, что сделала.
Теперь её ледяная фантомная рука больше не сдавливала горло. Не душила.
Хэвон был кровожадной ведьмой, но по-человечески счастлив. Звон и бренчание амулетов и побрякушек в карманах успокаивало.
Кот на коленях спал, свернувшись калачиком, а Хэвон наблюдал за рождением дня, в который войдёт с широкой ноги и растопчет все сомнения.
Там, где заканчивается один путь, начинается другой. Кинжал, зарытый в лесу сегодня ночью, этому доказательство, звёзды-светлячки – наблюдатели, а две хихикающие ведьмы поклялись служить магии до самого конца.
Душа неунывающего чародея и тело смертельно больного
Ложный конец. Декабрь, 2008г.
– Никогда не думал, что умру вот так…
«… в снежном лесу и луже собственной крови».
Ито Атсуши перед тем, как считать минуты до собственной смерти, помнил, как хрустел снег под ногами убийц. Словно ломались чьи-то кости. Помнил, как его схватили в подворотне и приставили нож к горлу, потребовав денег. Помнил, как боролся за жизнь тупым кинжалом, которым срезал травы в горах. Помнил запах кровавой стали, бензина и дешёвых сигарет.
Его тело вышвырнули в лесу и прикопали в снегу, чтобы точно никто не нашёл. Потому что он выбрал смерть, и потому что у него ничего не было.
На жестокий мир он смотрел одним глазом (второй, кажется, лопнул во время драки), будто глазное яблоко заплыло туманной дымкой. Атсуши несколько раз пытался встать, но переломанные ноги лишь беспорядочно дёргались.
Лежал полуживым в ворохе снега, пока ясное ночное небо не покрылось свинцовыми облаками. На щеках оседали снежинки. Лужа крови въедалась в белоснежный сугроб. Под разорванной одеждой тело больше не чувствовало холода. Иногда Атсуши откашливался кровью и хотел выдрать кадык, – что резался, набухал, взрывался, – да только руки онемели. А может, их и вовсе нет?
Он безмолвно плакал и хотел в последний раз взглянуть на небо. На звёзды. На белоснежные макушки деревьев. Произнести последнее заклинание. Выжить. Навестить дом любимой бабули-травницы. Вернуться к Акико, подарить розу и признаваться в любви. Снова и снова. Сыграть для неё на гитаре, посвятить жизнь. Услышать детский смех. Понаблюдать за светлячками и…
Невыносимо болело и сжималось умирающее сердце. Разрывалось.
Если бы он только мог, то сказал, как сильно любит бабушку Ханако и свою Акико. Как крепко обнял каждую и поблагодарил за то, что появились в его жизни. Попросил прощения за то, что так рано оставляет их. За то, что не послушал Ханако и ушел сегодняшней ночью. Оказалось, ритуал на благополучие и счастье стоил Атсуши жизни.
Они ведь теперь не скоро узнают о том, что он умер.
Парень в разодранной на ленты одежде готовился к смерти. Представлял то, что больше не произойдёт и улыбался сквозь слёзы.
К горлу подкрался вязкий и горячий ком. Атсуши сплюнул кровь и подумал, что умер.
Внезапно стало так темно, словно выкололи оставшееся глазное яблоко. А потом из черноты показалось два глаза, пылающих жаром солнца, и святое свечение. Но понять очертания существа он так и не смог. Всё сливалось в одно огромное грязное пятно.
Он попытался попросить о помощи оледеневшими губами. Из гортани вырывался жалкий скулёж. А в теле не осталось сил, чтобы дотянуться до существа окоченевшими руками. Атсуши беспомощно лежал и смотрел в глаза то ли божества, то ли демона.
– Спи.
***
Начало. Апрель, 1988г.
Атсуши было пять, когда ему приснилась смерть родителей: мама упала с высокого моста в реку, а пьяный отец пытался её спасти. А ещё, в тот день вышла первая серия аниме «Мой сосед Роторо». Он её не досмотрел.
В тот день родители с ночи не возвращались домой. Атсуши ужасно проголодался. Расплакался и выбежал на улицу в одной белой майке до колен. Босиком. Остановился у калитки тётушки Ханако, постучался, сказал, что страшно оставаться одному дома. Она, заглянув в мальчишеские глаза, почему-то кивнула, впустила и накормила пшеничной кашей. Без сахара.
Ближе к полудню Ханако рассказала, что рыбаки нашли его родителей в зарослях камыша. Мёртвых. А затем сказала, что сон оказался вещим. Откуда она узнала? Атсуши не сказал про него ни слова. Но в тот момент это было не важно. Он долго не мог перестать рыдать, пока тётушка не влила ему в рот какую-то безвкусную, вязкую жидкость. И это помогло. Истеричный плач прекратился, и мальчик уснул.
С тех пор Атсуши остался у тётушки Ханако и ласково звал её бабушкой.
Когда ему исполнилось десять они ужинали рисовой похлёбкой и бабушка внезапно сказала, что Атсуши похож на неё. По спинным позвонкам пробежал холодок от того, как Ханако смотрела на него через пламя свечи:
– В твоих словах и мыслях больше сил, чем ты думаешь.
Ханако не пыталась его напугать, но говорила загадками. Её глаза по-доброму сверкнули в полумраке. Она хотела, чтобы Атсуши доверился, и протянула тёплую руку, накрыв его ладонь. И ребёнок-сирота, которого больше ничего не могло испугать после потери родителей, загорелся любовью к прогулкам по горам, сбору трав и лечебной магии.
И тогда, изо дня в день учил названия трав, зазубривал рецепты и заклинания; практиковал безобидное колдовство; гулял по городу и срывал одуванчики, рисовал мелом на асфальте и гонял птиц. Однажды даже пытался приручить ящерицу без хвоста (и заодно помочь бедняжке отрастить новый. Получалось не очень, хвосты тут же отпадали). Ходил к соседям в гости, смотрел аниме, собирал сложные лего-игрушки, пазлы и оригами. А ещё коллекционировал значки с космическими объектами и фигурки разноцветных динозавров.
В пятнадцать Атсуши впервые увидел, как с неба упала звезда. Они с Ханако взбирались на гору Фудзи, и она сказала, что нужно загадывать желания. Он пожелал влюбиться. Непонятно для чего. Просто захотелось. И как только вернулся из недельного путешествия в горы, встретил её – Сато Акико – друзья сказали, что её так зовут. В Намбу все (практически) знали друг друга.
Они пересеклись взглядами на входе в книжный магазин. Одно мгновение и несколько бешеных ударов в секунду внутри грудной клетки. Атсуши не на шутку испугался и запомнил запах её духов, – сладкая вишня – заколку в виде звёздочки и необычного цвета волосы. Яркий и насыщенный розовый. И рваные джинсы.
Сердце ещё долго трепетало от всплывавшего образа в мыслях.
Тогда у Атсуши был допотопный телефон, потёртый плеер, разбитые коленки и локти из-за прогулок в горах. Куча гремящих на портфеле и футболках значков. Старый и тупой кинжал, магические книги, благовония, обереги и ловцы снов. Он носил мешковатую одежду, серебряную серёжку в одном ухе и скрывал лицо за отросшими волосами с прямой чёлкой. В общем, ничего, что могло заинтересовать девушку.
Во второй раз они встретились в том же книжном магазине. Цвет её волос стал тускнее, что никак не смутило Атсуши. На макушке красовалась та же заколка с пятиугольной звездой. Она читала, сидя в кресле, а рядом, на столике, остывал зелёный чай.
Он специально сел в другом углу магазина и закрылся комиксом про супергероев. Оказывается, так сложно одновременно читать и наблюдать за девушкой с розовыми волосами. Весь сюжет вылетал из головы.
Акико закрыла книгу, прижала к груди, встала и изящно отпила из кружки. Направилась к выходу.
Атсуши бросил комикс и крикнул:
– Постой!
Она вздрогнула, остановилась и развернулась к нему лицом. Напрягалась. Атсуши заглянул в её янтарно-карие глаза. И растерялся. Молчал, казалось, целую вечность. Даже вспотел. Уши и щёки безбожно сгорали от стыда и влюблённости.
Цепочка на запястье мягко зашуршала, когда он занёс руку за голову:
– П-прости, громко вышло.
– Тебе что-то нужно? Говори быстрее, я спешу, – недоверчиво нахмурилась она.
– Ах, да… – он смущённо откашлялся в кулак, – Что за книгу ты читаешь? И…
– Классику, – перебила она. – Чего ещё?
– … Классная заколка, кстати. Тебе очень идёт, и цвет волос… так, эм, подходит к твоим глазам.
Придурок, подумал он.
– Спасибо. Это всё? – Акико побледнела и сморгнула удивление. Смущённо улыбнулась. – Я, правда, спешу.
– Д-да, это всё, что я хотел сказать. Пока, – запинаясь, пробормотал он, и шёпотом добавил, когда смотрел, как за ней закрывалась дверь: – надеюсь, мы ещё встретимся.
Хотя честно признать, он в это не верил. С таким как он навряд ли девушки захотят общаться. Акико и вовсе была напугана. В тот момент взорвалось сердце. Сначала от того, что Атсуши отпустил её, а потом от нестерпимого желания увидеться с ней снова.
Он несколько часов простоял перед зеркалом с ножницами в руках, смотрел на торчащие в разные стороны клочки волос и решался их отстричь. Мимо проходила Ханако. Попросила не делать глупостей, но в, то, же время намекнула, что волосы – ценный ингредиент в магическом мире; попросила помочь с отваром шалфея. Атсуши принял решение и состриг волосы, немного прибегнул к заклинаниям и увидел в зеркале человека, вместо небрежного чародея.
По школе пробежался слух, что к ним в класс переведут новенькую. И каково же было удивление Атсуши, когда он увидел, что в кабинет вошла Акико. В её пустом взгляде не колебалась жизнь. Бледно-розовые волосы завязаны в высокий хвост на затылке. Запястья, наверняка, холодные спрятаны за рукавами вязаной кофты без нашивок. Минеральные щёчки потускнели, когда она дружелюбно улыбнулась классу. Не искренне – очень устало. Но даже сейчас, в её красоте несложно было утонуть. Атсуши задыхался. И мысленно молил магию пощадить его душу.
Учитель попросил доброжелательно принять Сато Акико и не обижать. Она поблагодарила и села за свободную парту в конце кабинета. Прямо за спиной Атсуши. Он слышал, как Акико шумно, болезненно дышала и откашливалась.
Целый день он не решался к ней подойти. Одноклассницы то и дело кружились вокруг Акико и показывали школу, помогали освоиться, даже угостили онигири и яблочным соком.
А на следующий Акико не пришла на уроки. Вечером того же дня, бабушке поступил звонок от незнакомой женщины, что в слезах просила приехать и помочь её дочери от приступа бронхиальной астмы. Ханако взяла с собой Атсуши, потому что не обладала магией, хоть и знала много, и целую сумку со связками трав и эликсирами.
Тогда они чудом успели. Атсуши слышал, как дрожали стены скромного и непривычно пустого домишки с кроваво-красными коврами. Вбежав в комнату, увидел Акико, лежащую на матрасе и захлёбывающуюся собственным кашлем. Оторопел на мгновение, но крик бабушки подействовал, словно отрезвляющая пощёчина. Он подошёл к матрасу на ватных ногах, присел рядом, бросил нежный взгляд на Акико и приложил ладонь к её солнечному сплетению. Под подушечками пальцев зашевелился магический свет. Заклинательный шёпот заглушил боль в чужой груди. Кашель Акико прекратился. Ханако зажгла благовония и сварила отвар из чабреца, ромашки и шалфея. С запасом, на всякий случай. Дала выпить Акико, и она уснула.
Позже мать Акико угостила их чаем с малиной и рассказала, что у дочери закончилась распылительная жидкость в ингаляторе, а следующей партии нужно было ждать неделю. В отчаянии и ужасе за жизнь дочери, вспомнила о номере телефона целительницы, который ей дала подруга. И позвонила на домашний телефон Ханако.
И пока бабушка общалась с матерью Акико и пыталась её успокоить, Атсуши сидел на полу возле открытой ширмы, напротив внутреннего сада. Поставив ноги на ступени и укрывая плечи клетчатым пледом. Мечтательно смотрел на звёздное небо и как молочно-лунный свет очерчивал голую растительность. Неторопливо пил остывший чай. Вздрагивал от ноябрьского (приятного) холода.
Услышал, как рядом с ним приземлилось чужое тело. Сладкая вишня выдала себя. Акико пришла.
Странно. Сердце билось спокойно рядом с ней. Необычно.
– Ты же учишься со мной в классе, – начала она слабым, хрипловатым голосом.
Значит, узнала. Смелая и внимательная. А затем продолжила:
– Как ты это сделал?
Сейчас она его не боялась, как тогда, в магазине. Приятно. Атсуши робко улыбнулся:
– Секрет, – он повернулся к ней и добавил: – только не говори никому, ладно?
Она растерянно кивнула и сжала губы. Обратила взгляд к звёздному небу:
– Тогда и ты пообещай, что никому не расскажешь о том, происходило здесь, – она протянула мизинец.
И они скрепили обещание священной клятвой. И подружились, хоть и не сразу.
Приходили к друг другу в гости, разговаривали о книгах и мангах, вещих снах Акико, свечках, бессмертных душах, цветах и ради прикола выучили язык жестов. Мастерили безделушки из всего, что попадалось на глаза; играли с Нори – трёхцветной кошечкой Атсуши. Собирали гербарии. Слушали из пыльной магнитолы кассеты с записанными концертами рок-групп и засыпали под шипящее радио. Рассказывали о себе потихоньку.
Правда, Атсуши ещё два года сгорал от невзаимных чувств. Говорил себе, что хочет просто любить. Пытался обмануть сердце. Но это изначально казалось провальной затеей.
В первый раз он намекнул о своих чувствах, когда они выбрались на прогулку в лесной полосе. Там, на одном из деревьев, висели самодельные качели, которые Атсуши смастерил для Акико (а она взамен связала для него зимний свитер с оленями и сосновыми ветками). Они прохлаждались в тени деревьев и читали. Акико забралась на качели с ногами, Атсуши сидел на старом пледе.
Глупо было предполагать, что она поверит. Как-то странно усмехнулась, спрятавшись за книгой, сказала, что шутка не удалась и молчала всю дорогу до дома. Обиделась, кажется.
Её серьёзность оставила первую трещину на сердце, заросшем ромашками и белоснежными фиалками.
После этого в их дружбе ничего не изменилось. Акико словно забыла о его словах, отводила взгляд и разбрасывалась непонятными шутками. Звала прыгать по лужам возле речки. Они всё также продолжали бегать по красочным улицам Намбу, кормить бездомных кошек и помогать пожилым. Срывать бумажные рекламки, оставлять в почтовых ящиках газеты. Запускать воздушных змеев вместе с детьми.
Атсуши не верил в себя, зато самоотверженно любил.
Любил в ней всё: чарующую улыбку и очаровательную родинку под левым глазом; мягкий и задорный смех, персиковые губы, сияющий взгляд, нежные руки; неизменно розовый цвет волос; доброту, молчаливость, светлость и тягу к приключениям. Акико ничего не боялась: ни упасть с соломенной крыши, ни прыгнуть с высокого берега в реку, и даже самой смерти. Удивительная и странная.
Она рассказывала, как готовилась к смерти из-за того, что, по словам врачей, не было смысла помогать бедной семье. В тот роковой день она думала, что умрёт, но Атсуши и Ханако не дали этому случиться.
Настоящие чудеса действительно случаются.
Акико казалась для него самым сильным человеком из всех, кого он знал, и кому удалось спасти жизнь. Её история разбила юношеское сердце однажды, и тогда же собрала его вновь. По-новому. И мир больше не казался таким светлым, как раньше. Он и не был, но Атсуши умело закрывал на это глаза. Акико боролась с болезнью, которая медленно её убивала (страшно представить, что могло случиться, не будь Атсуши рядом). Отказавшимся от неё, и пропавшим без вести, отцом, на чьи поиски она потратила кучу времени. Матерью с повышенным чувством ответственности и трудоголизмом. Одиночеством. Она привыкла справляться со всем сама. И Атсуши хватался за хрупкое доверие между ними, резался, чудом оставался целым и дорожил каждой минутой проведённой с ней.
Он просто не мог себе позволить предать Акико, став близким, по её словам, человеком. Её доверие это самое дорогое, что у него было. И он всецело отдавал себя чувствам и защищал чужую душу, как родную.
Сердце с каждым днём всё больше разбухало и тяжелело. Долбилось в висках по ночам, душило слезами, терзало цветущую душу. Даже магия и разнотравье не помогали освободиться от мерцающих мыслей и боли внутри грудной клетки.
В глазах Ханако плескалось уныние, когда наблюдала за тем, как угасал Атсуши. Она и рада помочь, только, в сердечных делах не была сильна. Никогда не любила и избегала влюблённости. Но всё же посоветовала действовать смелее.
Второй раз, заявить о чувствах в серьёз, он попытался через месяц. Атсуши позвал Акико вечером на фестиваль бумажных фонариков, проходивший в том году осенью. Они гуляли по светло-огненным аллеям, играли в догонялки, собирали букеты из опавших листьев и дарили прохожим.
Купили два фонарика, написали на них по одному желанию, подожгли и запустили в небо:
– Что ты загадал?
– Возможно, я скажу глупость. Не смейся только. Я серьёзно.
Он наклонился к Акико, быстро поцеловав щёку.
– Ты мне нра…
Акико, закрыв глаза, прильнула к его губам, не дав закончить фразу. Оторвалась через пару секунд. Пискнула:
– Прости.
И убежала, попросив не идти за ней.
Но Атсуши не то, чтобы бежать, он даже двинуться не мог. Тело окаменело и медленно расщеплялось от ощущения чужих горячих губ на своих. Сердце замерло и налилось опасно-огненным цветом. Он прикоснулся к губам. Вкус вишнёвого поцелуя всё ещё горел алой меткой.
Могло ли это что-то значить или было очередной шуткой судьбы?
После той прогулки они не разговаривали целую неделю. Избегали взглядов, касаний, упоминаний. Даже в школе вели себя отстранённо, что сразу же заметили одноклассники. Атсуши и Акико никогда не ссорились и всегда находились вместе.
Атсуши первым сдался в игре в молчанку. Поймал Акико после дополнительных по математике, отвёл в сторону заднего двора и спросил, что между ними происходит. Почему Акико объявила холодную войну.
И в ответ услышал то, во что бы никогда в жизни не поверил:
– Ты тоже мне нравишься, Ито Атсуши.
Как же много хотелось у неё спросить: как давно влюблена; что успела сделать за неделю; досмотрела ли «Ходячий замок» – но потом, когда кончики ушей перестанут пылать от смущения. Он сказал, что хочет проводить её до дома, но молчал всю дорогу.
Остановившись у порога, Атсуши всё же задал один вопрос:
– Ты будешь со мной встречаться?
Акико медлила с ответом. Жевала губы, отводила взгляд в сторону, закручивала на пальце пряди волос. Мялась, чего-то боялась.
– А ты поцелуешь меня?
Атсуши бледнел от ожидания, а затем и вовсе подавился воздухом. Так и не понял было ли это согласием или вызовом. Под ногами зашуршали листья. Он торопливо взял её руку, аккуратно потянул на себя. Обнял. Просто, горячо и крепко. Поцелуй это слишком… большой шаг, на который он не мог решиться месяц.
Акико уткнулась носом в его шею, – ямочку между ключиц, – сжала в кулаках осеннее пальто и с облегчением выдохнула.
Он поднял её подбородок двумя замёрзшими пальцами, приблизился, едва дрожа, и прикоснулся к её губам своими. Мягко. Практически невесомо, чтобы не спугнуть. Сердце вздрогнуло, когда Акико сама подалась вперёд и ответила на поцелуй.
Мгновение равное вязкой вечности растворялось в нежных чувствах и середине ноября. Пахло морозной ночью, туманом и ненавязчивым ароматом сладкой вишни. Трепетало под подушечками пальцев. Горело и любило.
– Буду, – гордо, чётко и поглощающее.
Акико прижалась к его груди, тяжело дышала, почему-то вздрагивала. Пригласила в дом на чай. А когда время перевалило за полночь, предложила остаться на ночёвку, потому что мать работала в ночную смену. Атсуши согласился.
Ночь пролетела за нескончаемыми разговорами обо всём на свете. Казалось, они обсудили всё, что можно: от рецепта приготовления сашими до устройства огромных телескопов в лабораториях, от современных песен до старомодных театральных постановок. От бесконечного космоса до звёздных чувств. И молча, понимали, что не могут друг без друга. Что неделя слишком большая пропасть.
Пролетело ещё три года, за которые мало что изменилось. Они вдвоём окончили школу, переехали в Нагои и поступили в университет Чукё. Акико училась на факультете японского языка и литературы, Атсуши – медицинских наук. Он всё так же продолжал изучать и практиковать лечебную магию, применял знания, которым научила Ханако, и помогал людям. Много изучал.
В свои двадцать они с Акико подрабатывали и снимали маленькую комнатку, усердно учились, проводили каждый вечер вместе в окружении сухоцветов, ритуальных свечей и самодельных талисманов. Практически не ругались и думали взять кошечку из приюта.
Однажды вечером, перед Рождеством, Атсуши не вернулся. А ведь Ханако написала ему, что не нужно выходить из дома в тот день.
Он выбрался в зимнее предрождественское полнолуние из квартиры, взял с собой связку сухих трав, одну тонкую свечку, спички, оберег от злых духов и тупой кинжал. Ночь обещала пройти волшебно и благословила на работу. Атсуши выбрал местечко в парке неподалёку и провёл ритуал по книге. Всё прошло так, как и должно: спокойно с предвкушением будущего праздника и счастливого начала нового года.
По возвращению Атсуши напоролся на шайку мутных типов, которые остановили его, выворачивали карманы и грубо требовали денег. Он попытался отбиваться и бежать – ему переломали ноги и из кровожадного веселья изрезали одежу и плоть. Засадили нож в брюхо и ковырялись в печёнке. Тушили окурки сигарет об окровавленные щёки, смеялись. Напоследок выбили глаз, когда поняли, что с него нечего взять и выкинули полумёртвое изуродованное тело в лесу за городом.
***
Чудо. Январь, 2009г.
Атсуши с огромным трудом открыл глаза. Голова буквально распадалась на атомы, в висках отбивался ритм типичных рок-песен, взгляд отказывался фокусироваться. Запахло шерстью, огнём и сухим сеном. Теплом. Он постарался пошевелить рукой. Та поддалась, он сжал пальцы в кулак и попробовал выбраться из постели. Но столкнулся со страшной болью во всём теле и рухнул на соломенную подушку.
Рядом послышалось шуршание. И над ним нависла тень белоснежного волка с красным символом божества на лбу. Атсуши сразу понял, кто перед ним. Величественный Оками – мифическое существо из магических книг. Это всё казалось, как минимум сном, как максимум предсмертными бреднями.
Атсуши точно помнил, что умирал в лесу и не понимал, что делал здесь. А ещё он не помнил ни одной строчки о том, что Оками является психопомпом – духом-проводником, облегчающим смерть. Знал лишь то, что божественные волки помогали людям спасать их поля и дома от стихийных бедствий, заблудившимся душам найти выход, понимали человеческую речь, защищали свою территорию – горы и леса.
– Ты слышишь меня? – Оками чуть наклонил морду в бок и вильнул пушистым хвостом.
– Слышу. Спасибо, что спас меня. Буду должен.
– Не боишься меня, странное дитя?
– Какой смысл бояться своего спасителя. Почему ты это сделал?
– Ты заслуживал жизни. Как и он, – волк отвернул морду.
– О чём ты?
Сейчас Атсуши мог лучше рассмотреть место, в котором находился. Это огромная нора: с потолка свисали корни деревьев, здесь полно камней, разбросанных по углам; в центре горел священный огонь.
– Слушай внимательно, Ито Атсуши, – его тон не предвещал ничего хорошего, – Твои раны были слишком глубоки. Тело погибло там, где я тебя нашёл. Душа отчаянно молила спасти тебя.
Была заключена сделка между душой и богом. А тело осталось лежать в кровавом сугробе, потому что его невозможно восстановить. Атсуши с ужасом понимал, что больше не принадлежит себе. Вернее, его тело.
– Яно Мацуо тоже молил о спасении каждый день, пока жил. Его душа покинула тело, когда ты умер. Тело же осталось жить. Таким был наш уговор.
Атсуши взглянул на свои руки. Его мозолистые, неаккуратно исполосованные в юношестве ладони стали гладкими, а пальцы – длиннее. Исчезли родинки на предплечьях и голенях. Изменилась форма носа – появилась маленькая горбинка. На глаза не спадала чёлка, волосы почернели и спускались до плеч.
На дне зрачков застыло смятение и пылало божественное пламя.
– Твоя душа переродилась в его теле. Вы связаны договором, нарушив который, умрёте вдвоём.
Кто же он теперь? Душа Атсуши в чужом теле бушевала, искала родные черты, рыскала по закоулкам сознания. И явно не понимала, что натворила. Яно Мацуо был обычным человеком, обречённым, смертельно больным раком кожи, одиноким художником и верующим, но чертовски – по-кошачьи – красивым. Любил мистику и запах акриловых красок. Рисовал пейзажи и изредка утончённых женщин. Выпивал рисовое саке от горя и дружил с Тануки – добродушным духом леса. Странно. Мацуо – совершенно другой, далёкий от магии.
– Решай сам, кто ты. Ито Атсуши мёртв, Яно Мацуо – нет. Тело Ито Атсуши захоронено в земле, Яно Мацуо – нет.
Оками говорил загадками, но Атсуши разгадывал их слишком быстро. Он больше не мог быть собой, ведь физически умер. Душа в отличие от тела призрачна. Её никто не видит. Яно Мацуо же жил прямо сейчас. Добродушно приютив чужую душу и был более, чем осязаем и видим для других.
Как же сложно. До звёздно-галактических взрывов перед глазами, до хруста зубов и костяшек. До щемящего неродного сердца.
О чём думает человек перед смертью?
О том, что больше всего желает жить.
И оба отчаянно этого хотели.
В голове кипели, шуршали и лопались мысли. Разные, необъяснимые. Ужасные. Душа отказывалась принимать чужое тело и имя.
– Ты можешь вернуться к людям, как только почувствуешь себя лучше, – закончил речь Оками. – Служите друг другу помощью и помните об уговоре.
Тело Ито Атсуши умерло двадцать четвёртого декабря две тысячи восьмого года, тогда же, когда Яно Мацуо отдал душу божеству.
Три дня – одна война. Между душой и телом двух разных людей. Они боролись до болезненных язв на теле и головных болей.
В берлоге Оками царил хаос, и не стихали мысли. Друг о друга бились камни и кости. От стен отскакивали крики. На кончике языка застревал отвратительный травяной привкус.
Разум оказался сильнее и практически не чувствовал боли. Не думал и не хотел знать о последствиях. Был поглощён местью и околдован несправедливым отношением. Давил, насмехался, намеренно сводил в могилу. Заставлял страдать. Напоминал о ничтожности и уничтожал. Не давал спать и есть. Издевался и вызывал кровопотери.
Но без физического воплощения разум – сгусток космической пыли – пустышка.
И прежде чем это понять тело Яно Мацуо чуть не умерло от воспалившихся и кровоточащих рубцов. От кровоизлияний в глаза и (немного) в мозг. Казалось, сердце теряло силу и медленнее билось. Яд и гниль сочились из ран, отравляя внутренности. От него разило смрадом. Кожа покрылась трупными пятнами. Сгнивали зубы. Набухало горло. Лёгкие, словно заполняло еловыми иглами. Костенели мышцы и связки. Мясо норовились пожирать черви.
Вытерпеть предсмертную боль дважды – невозможно.
Испугавшись, душа Атсуши направила все силы на то, чтобы зализать раны. Пришлось вспомнить все сильные лечебные заклинания. Где-то, не без помощи Оками, отрыть под снегом ягоды, сварить множество отваров. Давиться магией и задыхаться от кашля. И попросить прощения у изнывающего тела. Оно доброе – простило. Наверное, так сильно хотело жить.
Только тогда удалось создать воссоединение тела и разума. Они постепенно становились одним целым – потому что жизнь дороже смертельной борьбы.
Для людей он станет другим человеком, но останется тем же Ито Атсуши для родных.
Как только Атсуши восстановил тело, поблагодарив Оками, покинул берлогу и через несколько дней добрался до Нагои. Выжить в январском снежном лесу было непросто. По ночам тепла не хватало, а днём падал снег. Но магический костёр, чай из сосновых шишек, хвои и коры; и сила духа помогали идти вперёд.
В городе оказалось меньше снега. Он отыскал улицу и квартиру, в которой жил, только к вечеру. Акико уже должна быть дома.
Интересно, как она отреагирует на его появление, поверит ли человеку, которого не видела ни разу в жизни? Признает ли его слова?
Он застыл на пороге и не решался постучать в дверь. Неугомонное сердце рвалось к любимым рукам, тосковало по ласковым поцелуям в лоб, изнывало и бешено билось. За спиной скрежетала старая лампочка.
А что если Акико не захочет даже его выслушать? Прогонит, вызовет полицию, возненавидит?
Атсуши вздохнул и постучал в дверь. За ней, казалось, упало что-то тяжелое, послышался топот и шуршание бумаг. Провернулся замок и перед ним предстало мраморно – уставшее и заплаканное лицо Акико. Последний раз в таком безжизненном состоянии он видел её, когда Акико перевели в их класс.