31. Идея
Когда я жил в Шадринске, в соседний подъезд как-то заселились армяне. Шумные такие ребята. Детей у них было то ли четверо, то ли пятеро. Один, Самвел Мартиросян, учился в параллельном классе. Разговаривал всегда громко, грудь держал высоко, подбородок низко и надменно. Но парень он был неплохой. Отец его держал ларек недалеко от нашего дома, потом расширился до магазина. Мать не работала, воспитывала детей и рожала новых. Через какое-то время в тот же подъезд приехали ещё армяне, а затем и в нашем подъезде поселилась армянская семья. Короче, понаехали, как цыгане. Вот уже Самвел и в школе не один был. Собственно, его и не обижал никто до того, но, когда армян стало больше, а тусовались они всегда вместе, их даже стали побаиваться. Нет, никаких угроз с их стороны не было, они довольно дружелюбные все были, но пугало именно то, что они всегда были вместе. Такой вот страх перед коллективом, перед толпой. А им, конечно, так спокойнее было. Все друг у друга под присмотром, младший всегда защиту у старшего найдёт, чужак не сунется. Я им тогда даже завидовал, что они умеют вот так объединиться и быть маленькой, но силой, даже на чужой земле.
Встретить в камере такого же «политического», как ты, – словно повстречать земляка на чужбине. Я и не предполагал, что кругом было столько мерзавцев, готовых возбудить ненависть, вражду или унизить человеческое достоинство. Судя по тому, что чем дальше, тем больше такими элементами стали наполняться камеры, складывалось впечатление, что страну поразила новая чума и настало время спасать Родину. Появление в камере Никиты меня приободрило. Был он местным активистом и сторонником Навального, а в СИЗО попал за митинг против коррупции. Пока я сидел, у ФБК[25] вышел фильм-расследование «Он вам не Димон». Мы, понятное дело, о нём только слышали, но нигде посмотреть не могли. По телевизору об этом фильме не говорили ни слова, хотя всего за несколько дней на Ютубе он собрал миллионы просмотров. Короче, в конце марта, когда у меня уже вовсю судебный процесс шёл, во всех крупных городах митинги проводили против коррупции. Никиту после митинга попросили «проехать», схватили за рукав, а он вырвал руку, мол, сам пойдёт. Вот и загремел за нападение на полицейского.
«Ты бы видел, что сейчас везде творится!» – эмоционально рассказывал мне Никита.
Был он немногим постарше меня: глаза горят, мысли ясные. И почему мы с ним раньше нигде не пересеклись?
«Это же бомба!» – не верил я своим ушам. Все эти новости про расследования, митинги, аресты дурманили воображение, как, наверное, сто лет назад мысли о приближающейся революции кружили головы студентам и интеллигенции.
Никита уже закончил истфак, но рассуждал как настоящий философ. Я так истосковался по нормальному общению, без фени, без страха быть неправильно истолкованным, что цеплялся за любую тему, на которую можно было пообщаться. К нашим разговорам в камере иногда присоединялись:
«Да что вы всё про эту либерастню! В России без сильной власти нельзя! Ваш Анальный, что ли, страну от пиндосов защищать будет? Да он на них же и работает».
Приходилось говорить немного тише.
«Мы верим в свою исключительность, уникальность, – говорил Никита. – Расположились на полконтинента, нахапали территорий, подчинили себе маленькие и гордые народы, а теперь сами мучаемся, как всё это многообразие объединить и удержать».
«Но в Америке-то вашей тоже территорий немногим меньше», – кто-то с хорошим слухом всё-таки не унимался.
«Всё верно, но в Америке каждый штат очень самостоятелен. Законы могут быть разные. Например, в Калифорнии марихуана разрешена, теперь её там можно купить вполне легально, а вот в Техасе – под запретом».
«Что марихуану разрешили, это хорошо, а вот за гейпарады их, сука, мочить надо», – скрыться от назойливого оппонента было нелегко.
«Возьми, например, тех же американцев с их «американской мечтой». Или немцев с их пунктуальностью и вечной идеей «объединения» Европы. Или японцев… Все считают себя исключительными, и у всех есть идея, которая их объединяет. У нас тоже такая идея была – хотели коммунизм построить. А теперь вот без смысла в жизни болтаемся».
«Ну как же, – возражал я, – на смену пионерским галстукам пришли крестики».
«Да, мы взвалили на себя эти кресты и уже почти три десятка лет пытаемся отыскать, нащупать среди руин собственной истории свою, непохожую ни на чью национальную идею, – ответил Никита. – Кто-то давно, ещё в XIX веке, сказал, что идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что бог думает о ней в вечности».
По ночам нам с Никитой приходилось стоять на прогоне, но зато нам удавалось шепотом поболтать.
«Я как-то был в Турции на курорте и заметил, как мы, русские, друг друга избегаем за границей. Иностранцы, наоборот, встречая друг друга, знакомятся и потом всю дорогу вместе общаются. А мы вычисляем друг друга издалека, обходим, в глаза не смотрим. А ещё изо всех сил стараемся не быть похожими на русских. Мы стыдимся себя!» – говорил мне Никита.
«А чего стыдимся-то? Плохих манер? Так если сравнивать, например, с китайцами, то у нас не всё так уж и плохо. Или своего неумения культурно бухать? Так русские пьют нисколько не больше англичан или немцев тех же, – задавал я в пустоту вопросы. – Может, бедности своей? Но на земле достаточно стран, в недрах которых золота и нефти не меньше нашего, а люди мрут от голода».
«Знаешь, мне кажется, что стыд наш идет изнутри нас самих. Он шлейфом тянется за нами из прошлого. Мы стыдимся своего прошлого. Не того героического прошлого, где одни победы и завоевания, а того, где поражения и унижения. Мы это прошлое ни вспоминать, ни признавать не хотим. Поэтому врем. Придумываем себе новую историю, где нам не за что стыдиться», – он открывал мне совершенно новый взгляд на то, о чем я много раз размышлял.
«Получается, что мы собственного вранья стыдимся», – восклицал я, забывая тащить через дальняк ненавистного коня.
«Всё верно. Сначала начинаем врать по-малому. В детстве – из шалости, потом – чтоб подружку на секс раскрутить, будем старше – будем врать своим детям. И так по кругу», – соглашался Никита, помогая мне отвязать от канатика замотанный в целлофан сверток.
«А потом своё же вранье принимаем за чистую монету: наших военных на территории Украины нет; у нас честные выборы; я говорю правду; я верю в бога и всё такое», – нашептывали мы, вытаскивая записки из обоссанного пакетика.
Однажды после двухдневного пребывания в «боксике» я вернулся, а Никиты в камере уже не было. Никто не знал, куда его увели. Я очень надеялся, что его отпустили. Я подумал: «Неужели государственная машина, растаптывая таких молодых, как мы, затыкая нам рты, запугивая, неужели она не понимает, что рано или поздно она забуксует и скатится под откос? Разве эти деятели не понимают, что они сами себя утопят во лжи, которую льют на лопасти своей чёртовой колесницы? Они убедили себя и убеждают других в том, что их путь развития России самый правильный. Все сомнения на этот счет и критику они воспринимают исключительно как агрессию. Полстраны обсуждает коррупцию на самом верху, а они пытаются сохранить мину при плохой игре. Замалчивание и замаливание – наши русские любимые занятия».
Скажете, что молчание это не ложь? И в этом главное враньё! Молчание – самая страшная ложь! Замалчивание истины, сокрытие правды – вот величайший грех. Ведь что, например, христиане считают грехом? Они называют восемь смертных грехов: обжорство, похоть, корысть, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость. Лжи в этом списке нет. А почему? Да потому что вся религия построена на ней!
Читал однажды воспоминания нашего Святейшего Патриарха: «Когда-то, ещё ребенком, беседуя со своим покойным благочестивым родителем, я спросил его: «Папа, как же можно прожить жизнь и не говорить неправды?» Отец ответил мне нечто, что я до сих пор храню в своём сердце как его заповедь – думаю, и заповедь Божию. Он сказал мне простые слова: «Сынок, никогда не говори неправды, но кто тебя тащит за язык говорить всю правду?» Думаю, что это самая правильная и богоугодная позиция в ситуации, когда слово правды может нанести вред нам самим или окружающим нас людям». В этих словах вся церковь. Замалчивая правду об убийствах, пытках, насилии, церковь становится соучастником этих страшных преступлений. И что нам на это говорит Патриарх? Он говорит запихать свой язык куда подальше и молчать. Можно ли таким молчанием сотворить благо? Благо для кого? Для убийцы и насильника?
Мы, русские, боимся истины. Мы настолько привыкли врать, перевирать, придумывать, додумывать, что такое вранье нам более понятно и естественно, чем истина. И наше уже искаженное сознание просто перестает замечать и воспринимать правду. Истина лежит перед нами, а мы гоняемся за другой «правдой», логичной и более привычной для нашего мозга.
Неужели наша национальная идея заключается во лжи? Президент как-то объявил нашей национальной идеей патриотизм. И вот уже РПЦ на волне всеобщей истерии от сакральных слов вождя называет патриотизм «способом выживания». Но если патриотизм будет основан на лжи? Мы уже проходили это. И не раз. Патриотизм – это не только гордость за страну, как нам внушают; это не только щенячий восторг от вида железных мускулов военной государственной машины; это не только головокружение от гигантских размеров территорий и от несметных богатств её недр. Патриотизм – это прежде всего принятие своей Родины такой, какая она есть. Со всеми её переломами, гнойниками, раковыми опухолями и потерей памяти. Это признание всех ошибок, что она допустила, всех преступлений, что она совершила. Это желание белое оставить белым, а чёрное – чёрным, не стирая ничего, не дорисовывая и не добавляя светлых и ярких красок. Вот в чем истинный патриотизм: не лгать и не замалчивать правду. К этому не надо призывать с высоких трибун, надо просто так жить. И со временем, с годами, десятилетиями, а может, и веками говорить правду само по себе станет нормой для целого народа, если хотите, исключительной русской национальной идеей.
Часть 3
А судьи кто? – За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забыты́х газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма;
Всегда готовые к журьбе,
Поют всё песнь одну и ту же,
Не замечая об себе:
Что старее, то хуже.
«Горе от ума»Александр Грибоедов
32. Мочить в сортире
«…В судебном заседании подсудимый вину в совершении вышеуказанных преступлений не признал и пояснил, что видеоролики создавались им на злободневные темы, которые он выбирал после прочтения того или иного источника информации. К примеру, ролики «Письма ненависти от феминисток», «Письма ненависти от верующих» были созданы как ответ на агрессивные комментарии людей в его адрес. Ролик «Патриарх Кирилл, ты п…» был связан с рядом высказываний Патриарха, которые, как ему показалось, ущемляют права людей, это была критика. Ролик «Ловим покемонов в храме» был создан после того, как увидел репортаж по каналу «Россия-24», где говорилось, что за ловлю покемонов в церкви введена уголовная ответственность, ролик был им сделан в качестве протеста против лжи, матерное междометие в нём было использовано в шутку. Также высказывал критику в ролике «Идеальный православный брак». Свой последний видеоролик «В тюрьме за ловлю покемонов» он создал, поскольку опасался, что его привлекут к уголовной ответственности. Созданные им ролики, фигурирующие в уголовном деле, были созданы с целью заработать денежные средства и прославиться, ролики содержат полемику и критику. Подсудимый пояснил, что не имел намерений и умысла на оскорбление религиозных чувств верующих, не совершал действий, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, на унижение достоинства человека или группы лиц по признакам национальности, отношения к религии. Его действия были направлены на получение денежных средств, т. е. этим он зарабатывал на жизнь, хотел снискать себе славу, чтобы его узнавали, информацию преподносил в стиле «юношеского максимализма», в виде критики и шутки, таким образом, отрицал наличие прямого умысла на совершение вышеуказанных преступлений. Специальное техническое средство, ручку, в которую вмонтировано специальное устройство для видеофиксации, изъятое по месту его проживания, оставил в квартире его знакомый Сергей Лазарев, когда находился в гостях, местонахождение которого ему неизвестно.
Направленность действий подсудимого являлась предметом исследования в судебном заседании, анализ доказательств по делу свидетельствует о том, что, разместив информацию и выразив своё отношение к ней в сети Интернет, мотивами, побудившими его совершать противоправные действия, являлось возбуждение ненависти либо вражды, на унижение человеческого достоинства, на нарушение права на свободу совести и вероисповеданий, данный вывод подтверждается заключением комплексной психолого-лингвистическо-религиоведческо-социологической судебной экспертизы, представленной в материалах дела, согласно которому следует, что во всех представленных девяти видеороликах (материалах) отмечен признак, характеризующий возбуждение национальной или религиозной вражды с точки зрения общественной опасности, в том числе:
Формируется негативный образ группы лиц по религиозному признаку (верующие, священнослужители, мусульмане), по национальному, по социальному (священнослужители, феминистки);
В видеофайле «Суицид мусульман на ЕГЭ» также были отмечены признаки, характеризующие возбуждение национальной или религиозной вражды с точки зрения общественной опасности, такие как: приписывание представителям этнической или религиозной группы (мусульмане) стремления следовать тем древним обычаям, верованиям, традициям, которые негативно оцениваются современной культурой, и поощрение, оправдание депортаций в отношении мусульман;
В представленных для экспертизы видеоматериалах содержатся признаки возбуждения ненависти к лицам, исповедующим христианство («Идеальный православный брак?»), ислам («Письма ненависти от верующих», «Суицид мусульман на ЕГЭ»), к духовенству («Патриарх Кирилл, ты п…», «В тюрьме за ловлю покемонов») и верующим («В космос летал, чеченцев не видел», «Вступил в секту», «В тюрьме за ловлю покемонов», «Письма ненависти от верующих», «Идеальный православный брак?»);
В видеосюжете «Ловим покемонов в храме» содержатся признаки унижения религиозного достоинства, в том числе путем демонстративного использования нецензурной брани во фразе, которая произносится в виде, стилизованном под церковное песнопение, а также путем демонстративного проявления неуважения к Храму, его служителям и Иисусу, который назван «редким покемоном»;
В видеосюжете «В космос летал, чеченцев не видел» присутствуют лингвистические признаки унижения группы лиц, выделенной по религиозному признаку (верующие в Бога). При помощи метафор со сферами-источниками «болезнь» и «низкий интеллект» люди, верящие в Бога, метафорически представлены как больные, идиоты, не дружащие с головой и др., настойчиво формируется негативный образ верующих, что является признаком, способствующим возбуждению вражды;
В видеофайле «Суицид мусульман на ЕГЭ» содержатся лингвистические признаки унижения конкретной религиозной группы лиц (мусульмане), в том числе путем одобрения задержания мусульман во время религиозного праздника и их дальнейшей депортации (без указания на причины задержания именно во время религиозного праздника и выяснения обоснованности последующей депортации);
В видеофайле «Письма ненависти от феминисток» представлена унизительная оценка групп лиц по признаку национальной принадлежности и социально-культурному признаку («феминистки»);
В видеосюжете «Патриарх Кирилл, ты п…» объектом унизительных оценок является Патриарх Кирилл, который осуждается не только как физическое лицо, но и как предстоятель Русской православной церкви, как центральный представитель группы священнослужителей. Всё это представляет собой унижение достоинства по признаку религии, такая информация способствует возбуждению вражды по отношению к РПЦ;
В видеосюжете «Письма ненависти от верующих» содержатся лингвистические признаки унижения группы лиц, выделенной по религиозной принадлежности (мусульмане), и возбуждения вражды к группе лиц, выделяемой по религиозной принадлежности;
В видеосюжете «Вступил в секту» присутствует унизительная оценка групп лиц по признаку религиозной принадлежности. Эта информация (интеллектуальная недостаточность верующих людей) была неоднократно представлена в рассмотренных выше видеофайлах, что свидетельствует о систематичности и устойчивости и способствует формированию негативного стереотипа о группе лиц, выделяемой по религиозному признаку;
В представленных видеоматериалах содержатся признаки унижения по признаку вероисповедания, репрезентируемые через оценочные (прилагательные «тупые», «полуубогие», «агрессивные» и др.), а также с помощью манипулятивных приемов «осмеяния» и «наклеивания ярлыков»;
В видеосюжете «Ловим покемонов в храме» содержатся признаки оскорбления чувств верующих, которых оскорбляет авторская трансформация образа молитвы с использованием нецензурных слов;
В видеосюжете «Идеальный православный брак?» обнаруживается оскорбление чувств верующих христиан путем использования специальных лингвистических средств: оскорбительной лексики по отношению к Богу и негативной оценки христианских представлений о семье с использованием стилистически сниженных метафорических образов, связанных с испражнениями, а также издевательского переосмысления ситуации непорочного зачатия;
В видеосюжете «В космос летал, чеченцев не видел» содержатся лингвистические признаки оскорбления чувств верующих при помощи неуместной метафоры «зомби», которая в данном случае обозначала Иисуса.
В видеофайлах «Суицид мусульман на ЕГЭ», «Письма ненависти от верующих» обнаруживаются следующие лингвистические признаки оскорбления чувств верующих мусульман: использование просторечной, грубой лексики (ворвались, к х…м повязали) вместо официальных обозначений (задержали, доставили);
В видеосюжете «Патриарх Кирилл, ты п…» обнаруживаются признаки оскорбления чувств православных христиан. Взаимоналожение православного песнопения и грубой нецензурной брани представляет собой унижение основ православной традиции, того, что в представлении православных является святым, с чем связано религиозное благоговение;
В видеосюжете «В тюрьме за ловлю покемонов» также обнаруживаются признаки оскорбления чувств верующих в языковой форме с учетом её аудиореализации и дискурсивных компонентов;
В представленных для экспертизы видеороликах присутствует информация, содержащая в себе признаки оскорбления чувств приверженцев христианства и ислама, формируемого через: отрицание существования Бога (для приверженцев ряда конфессий как высшей силы – в подтемах «Идеальный православный брак?», «Письма ненависти от верующих»), отрицание существования основателей христианства и ислама (Иисуса Христа и пророка Мухаммада – в видеофайле «Письма ненависти от верующих»), осмеяние значимых религиозных предписаний и обрядов мусульман («Суицид мусульман на ЕГЭ»), представление и наделение Иисуса Христа качествами покемонов как героев не только компьютерной игры и мультипликационного сериала, но и представителей бестиария японской мифологии («Ловим покемонов в храме»), а также качествами ожившего мертвеца – зомби («В тюрьме за ловлю покемонов», «В космос летал, чеченцев не видел»), наделение главы поместной православной церкви, патриарха Кирилла, качествами унизительного, уничижительного характера («Патриарх Кирилл, ты п…»).
Действия лица во всех представленных на экспертизу видеофрагментах являются целенаправленными. Это проявляется в предметности высказываний, связности и последовательности речевой деятельности лица. Помимо этого, в видеофрагментах целенаправленность характеризуется связностью и последовательностью не только речевой, но и двигательной активности лица, которая образует осознанное действие – «ловлю покемонов в месте, предназначенном для совершения религиозных обрядов…»
Вот, наконец, и начался судебный процесс. Было тринадцатое марта, на улицах кое-где ещё лежал замызганный снег, но уже пахло весной. Только что прошёл странный праздник – Международный женский день, поздравления с которым большинство женщин получают заранее, в канун самого праздника, когда город застывает в желе из сигналящих друг другу автомобилей. Смешно было всегда наблюдать, как в преддверии 8 Марта мужики с бешеными глазами носятся по магазинам, скупают охапками тюльпаны. Те, что побогаче, покупают в подарок новые смартфоны, те, у кого с фантазией не очень, берут парфюмерию, а те, кто совсем с головой не дружит, где-то находят совершенно безвкусное и бесполезное дерьмо типа плюшевых медведей, оборачивают их в километры ярких ленточек и привязывают к воздушным шарам. Неужели и впрямь бабы такие тупые, что ведутся на подобные подарки? Или они настолько обделены вниманием в обычной свой жизни, что день, в который даже незнакомые прохожие раздают поздравления «С Восьмым марта вас!», становится более значимым, чем собственный день рождения? Да и в подарках разве дело? Во внимании? К чему эти ожидания чуда? Если ты встретила своего любимого, то и наслаждайся общением с ним каждый миг, когда вы вместе, в радостные выходные и скучные среды. Ведь ты же любишь его не за цветы или новый смартфон. Кто знает, сколько продлится ваше счастье? А не встретила, так иди и встречай, а не вороти морду и не делай безразличный вид, когда с тобой пытаются заговорить, пусть и о чем-то совсем неважном. Потому что важным, в конце концов, станут не слова, не звуки, а время. Время, что вы будете смотреть другу другу в глаза, держась за руки, боясь отпустить. Может, я их просто идеализирую и женские желания вполне осязаемы и умещаются в картонную коробочку? Да, нынче романтику трудно найти место в этом пошлом, лживом, насквозь прогнившем мире…
Процесс начался с оглашения обвинительного заключения, затем допросили меня и объявили перерыв до следующего дня. Это только в фильмах показывают, как суды за один день проходят. На самом же деле, например, на допрос одного человека уходит достаточно много времени, вот меня часа два допрашивали, не меньше. Все изрядно вымотались. Поэтому и процесс растянулся на два месяца.
«Ваша честь!» – напротив меня из-за стола поднялась старший помощник прокурора Верх-Исетского района города N, ставшая незадолго до этого победителем в номинации «Лучший государственный обвинитель», Екатерина Валерьевна Копылова.
Копыловой на вид не было ещё и сорока. Немного азиатские черты лица, чёрные как смоль, прямые волосы чуть ниже плеча и ухоженная кожа удивительно гармонично сочетались с форменной одеждой младшего советника юстиции. Можно даже сказать, что она была довольно привлекательна для своего возраста и положения. Но всё впечатление портил её взгляд. Смотрела она как-то безвыразительно. Во время заседаний я всегда сидел напротив неё и даже как-то попытался поймать её взгляд. Мне хотелось заглянуть в её глаза, рассмотреть в них хоть что-то человеческое, а не казенное. Помню, как судья оглашала лингвистическое заключение, а я наблюдал за тем, как государственный обвинитель чертила пирамидки между своими записями. И вдруг она подняла взгляд на меня. Я свой не отвел и продолжал всматриваться в её тёмные зрачки. Она посмотрела на меня надменно, даже не выразив удивление по поводу того, что я пялился на неё. Наконец-таки я отвел взгляд и решил судьбу больше не испытывать и эксперименты со зрением не проводить.
«Несмотря на запрет выкладывать видео судебных заседаний в свободный доступ в интернет, – продолжила она, – со времени начала судебного процесса на Ютубе уже появились некоторые записи судебного процесса. Поэтому перед допросом эксперта я прошу принять её ходатайство о запрете видеосъёмки».
Судья взяла переданный прокуроршей лист, заглянула в переданный ей паспорт и начала читать, но с первых же строк стала запинаться, пытаясь разобрать почерк эксперта:
«Оглашается заявление Ворониной: «Прошу запретить фото- и видеосъёмку во время моего допроса. Я являюсь сотрудником образовательного учреждения и работаю с молодежью. Я хочу… я не хочу создавать повод для обсуждения моей… оппозиции, что ли? …для обсуждения моей позиции в данной среде».
И, обращаясь к прокурорше, добавила:
«Вы поддерживаете?»
«Да, Ваша честь!»
Прокурорша вновь поднялась с места и эмоционально, надувая щеки, дополнила:
«Многие допрошенные здесь свидетели говорили мне, как после судебных заседаний с их участием в интернете появляется множество нарезок видеозаписи их допроса, такие видео монтируются кусками, слова вырываются из контекста. Они возмущены».
Судья покачала головой и недовольно глянула в сторону видеокамер, за объективами которых прятались мерзкие и вездесущие журналюги. Зал судебных заседаний был не очень большим, но помимо судьи, секретаря, прокурорши, меня с адвокатом и двух приставов зал кое-как смог вместить ещё человек двадцать тех, у кого был интерес или просто тех, кого волновала моя судьба. Впрочем, относительно последнего у меня были большие сомнения.
«Прокуратура ведет прием граждан. Поступали жалобы», – довольно завершила прокурорша.
«Ваше мнение?» – обратилась судья в нашу сторону.
«Считаем, что заявленное ходатайство не подлежит удовлетворению, – ответил адвокат, вставая из-за стола. – Во-первых, запрет на видео- и фотосъёмку противоречит принципу гласности и открытости судебного заседания. Во-вторых, из заявления эксперта не следует, что видео с её допросом в случае опубликования его в сети Интернет может причинить ей вред, в том числе её репутации».
Судья поправила ржавого цвета прическу и резюмировала:
«Заслушав мнения сторон, суд на месте постановил удовлетворить заявленное ходатайство. Всем присутствующим просьба выключить видеокамеры».
После обязательных формальностей адвокат попросил слово:
«Ваша честь, предлагаю рассмотреть выводы экспертизы об унижении чувств верующих на примере видеоролика под названием «Суицид мусульман на ЕГЭ». Уважаемый эксперт, какие лингвистические признаки унижения конкретной религиозной группы в указанном ролике?»
«Признак оскорбления, – ответила эксперт Воронина, – в конкретном случае это оскорбление мусульман. Оскорбление выражено в использовании просторечной, грубой, экспрессивно-окрашенной лексики. Согласно словарям слова, которые были использованы, имеют стилистические ограничения и могут использоваться только в конкретных речевых ситуациях».
«Хорошо, в начале видео подсудимый говорил слова: «Мусульмане не классные». Какие признаки оскорбления в данных словах вы усмотрели?»
«Конкретно эти слова самые нейтральные, в них ничего оскорбительного нет», – ответила Воронина.
«Но в заключении именно по этим словам вы даете характеристику: «Слова «мусульмане не классные» сами по себе унижают религиозное достоинство определенной группы верующих – мусульман». Сейчас же вы говорите, что ничего оскорбительного в тех словах не разглядели», – задал вопрос адвокат, поворачиваясь в судье, чтобы обратить её внимание на этот абсурд.
«Но именно с этих слов автор, так сказать, набирает обороты, готовит слушателя к более изощренным выражениям, начинает формировать у слушателя негативное отношение к мусульманам. Поэтому не вижу никаких противоречий с моим заключением».
«Понятно… А какие признаки оскорбления, например, у слова «ворвались»? – Алексей не отступал. – Почему в вашем заключении оно наравне с другими указано в качестве оскорбительных?»
«Вы выдергиваете слова из контекста. Там была фраза, которую необходимо характеризовать и рассматривать целиком. Сейчас я её найду, – она быстро стала листать принесённую распечатку своего заключения. – Вот она: «У нас в N эти люди режут баранов прямо на асфальте. Это какие-то грёбаные жертвоприношения, как у ацтеков в древности. По крайней мере, хорошо, что они не приносят в жертву людей. А недавно, во время какого-то религиозного праздника, к ним ворвались омоновцы, к херам всех повязали и депортировали большинство из них за границу. Почаще бы так!»
Судья чуть не поперхнулась и даже привстала:
«Я вас попрошу вслух всё не зачитывать! Некультурные выражения можно опускать и ссылаться на место, где их можно прочитать. Хорошо?»
«Хорошо, – ответила эксперт. – Просто мы анализировали конкретный языковой материал».
«У меня ещё вопрос, – не унимался Алексей. – В ролике «Суицид мусульман на ЕГЭ» слово «депортация» указано в качестве выражения, возбуждающего ненависть и вражду по национальному и религиозному признаку. Поясните, что это значит и как вы сделали такой вывод?»
«Слово «депортация» в экспертизе анализировалось в контексте целого предложения, а также последующего текста. Слова «почаще бы так» свидетельствуют как раз о том, что автор призывает вывозить мусульман, выдворять их из страны. То есть речь не о конкретном случае, когда пришли сотрудники правоохранительных органов и потом каких-то лиц депортировали, а в целом об отношении автора к целой группе лиц по национальному и религиозному признакам».
«Но вы не допускаете, что автор указывает как раз на то, что кого-то депортировали именно в результате проверки в рамках исполнения Федерального закона «О правовом положении иностранных граждан», то есть по решению суда? Ведь он ссылается на конкретную спецоперацию правоохранителей, – даже я был удивлен, как Алексей перефразировал моё высказывание. – Ведь он призывает не просто так выдворять всех подряд, а именно тех, кто нарушил миграционный закон!»
Воронина на пару секунд замешкалась, но ответила:
«Форма оправдания депортации в данном случае есть не что иное, как форма побуждения к таким действиям в будущем и в отношении конкретной группы людей».
Но адвокат продолжал напирать:
«Если следовать вашей логике, то команды руководства полиции проводить рейды с целью выявления незаконных мигрантов, выходцев из Средней Азии, которые в большинстве своём мусульмане, в том числе с целью их дальнейшей безусловной депортации, также могут сформировать у сотрудников полиции стойкую неприязнь к представителям этих республик, возбудить у них по отношению к мусульманам ненависть и вражду? Как быть с ненавистью к преступникам или, например, к внешним врагам?»
Судья стукнула ладошкой по столу:
«Адвокат! Я делаю вам замечание!»
Алексей вскинул на неё невинные глаза: