Дамдых (сборник)

11

Ирек и Венера стояли на пороге дома перед детьми. Амина в фартуке, скрестив руки на груди, глядела исподлобья.

– Венера теперь будет жить с нами, – пояснил Ирек и помог ей снять пальто.

От неловкости Венера кашлянула в кулачок, поправила челку и нежно поглядела на девочку. Не найдя у ней ответного взгляда, улыбнулась Муниру, и мальчик тут же бросился к ней. Женщина присела рядом с ним, погладила по голове и взяла на руки. Амина глядела на брата как на предателя.

– Как вкусно пахнет! – осторожно сказала Венера. – Амина, ты пироги печешь?

Девочка убежала в свою комнату.

– Она привыкнет, – спокойно, даже как-то безразлично сказал Ирек и пошел топить баню.

– Какой ты, оказывается, тяжелый! – Венера опустила ребенка на пол. – Покажешь мне свои игрушки?

Мунир тут же побежал в комнату, толкнул дверь, но дверь не поддалась. Амина сидела с другой стороны, прислонясь к двери, упираясь босыми ногами в пол.

– Апаем, открой! – попросил Мунир.

Венера тоже подошла к закрытой двери, робко постучалась.

– Амина. Впусти нас, пожалуйста. Я привезла вам подарки.

Мунир стал прыгать вокруг нее:

– Подарки! Подарки! Ура! – и пуще прежнего принялся ломиться в детскую.

Женщина внесла свой чемодан в комнату Ирека и Резеды. Венера бывала в этой комнате, когда приезжала на семейные праздники: на день рождения Резеды, на их с Иреком годовщину. Кроме Айгуль, что без конца выходила замуж, Резеда была единственной подругой, которая не боялась приглашать Венеру к себе домой. Остальные отказались от дружбы с одинокой женщиной и давным-давно отвадили от своих семей. Только здоровались на улице и перебрасывались ничего не значащими фразами. Венера сначала тянулась к бывшим подругам, потом разгадала эту глупую женскую ревность и не лезла больше. Выплакалась один раз дома и на людях всегда была весела. Решила – раз ревнуют, раз мужей своих берегут – значит, что-то привлекательное в ней есть…

Венера взглянула в окно: большой желтой губкой Ирек мыл свою «газель». Давным-давно он купил ее, думая, что грузовик его всегда прокормит. Сначала устроился в мебельный магазин и привозил людям диваны и кресла. Потом бытовую технику, теперь вот работал на фруктово-овощной базе.

Венера раскрыла шкаф. На плечиках, вперемежку с одеждой Ирека, висели платья Резеды. Над туалетным столиком – большая свадебная фотография. Венера вытянула ящик тумбочки – он был полон заколок, шпилек, расчесок. Все эти безделушки выглядели так, будто ими до сих пор пользуются. Кое-как Венера разместила свои вещи в комнате. Присела к зеркалу и увидела, что Мунир стоит возле двери.

– Ты почему грустишь? – спросила Венера.

– Ты обещала подарок, и где он?

Венера дала ему диск с мультфильмами. Они вышли в большую комнату, и Венера вновь попыталась вытащить Амину.

– Мы не можем диск поставить. Амина, помоги нам!

– Я сам умею! – Мунир поставил диск и прыгнул на диван.

Венера присела возле двери, прижалась к ней щекой.

– Амина, девочка моя… – начала она тихо. – Я очень любила твою маму. У меня не было еще детей, Амина. А я уже лет пятнадцать их хочу. Меня никто не любил. И папа твой пока еще не любит…

Вдруг дверь резко открылась, и женщина, охнув, свалилась в детскую. Амина проворно перепрыгнула через Венеру и бросилась в кухню. Послышался лязг открывающейся духовки.

Вечером все собрались за столом. Ирек с удовольствием поедал капустный пирог. Амина слишком уж суетилась, а Венера медленно помешивала сахар в чае. Что-то неприятное в горле, важные несказанные слова не смывались чаем, не заедались пирогом.

– Кто первый в баню? – спросил Ирек. – Амина, Венера, вы? Или мы с Муниром?

Из закрытой банной двери слышался звук воды и алюминиевого таза. Венера нехотя раздевалась. Долго стояла в предбаннике. По ногам неприятно пробегал ветерок. Женщина не решалась войти в горячую баню, из которой, тяжело дыша, выползла Амина. Она с презрением взглянула на Венеру, которая успела прикрыть себя полотенцем. И, мгновенно поняв нелепость этого жеста, медленно опустила полотенце и нырнула в баню.

– Амина. Там холодно. Зайди, заболеешь, – крикнула Венера как можно строже.

Девочка вошла. Смочила мочалку в тазу, намылила ее и стала натирать себя, то и дело макая мочалку в воду. Вылила полбутылки шампуня. Пена разлетелась по стенам, по полу и по Венере. Она хотела потереть девочке спину, но Амина не далась, изо всех сил делая вид, будто она в бане одна. Тогда Венера решила оставить ее в покое. Взяла другой тазик, налила в него воды и собралась было мыть голову, как Амина схватила таз, разом опрокинула на себя и вышла. Венера ничего ей не сказала. Пусть перебесится, характер свой угомонит. Ведь это непросто – принять в своем доме чужую женщину. Пусть и мамину подругу.

Венера зачерпывала ковшом воду из бочки и лила на стены – смывала за Аминой пену. Потом уселась на скамью, прислонилась спиной к стене, вытянула ноги и легонько похлопала себя березовым веником. Зачем она здесь? Суфия разжалобила? История, которую она рассказала, не выходила из головы. Правда, что не человек выбирает, как ему жить. Бог уже за всех решил: кто, когда и с кем будет счастлив. И на какой срок. Резеде и Иреку выпало чуть больше десяти лет. Суфия и Шамиль только-только сблизились. И сколько им еще жить на земле? А Венере с Иреком сколько лет отпущено? И с Иреком ли?

Пышная женщина, которую зарисовал Шамиль простым карандашом, и была Венера – несостоявшаяся картина, чья-то непонятная беглая задумка. Набросали ее в сером цвете на желтоватом листе и на много лет забросили. Но вдруг наткнулись и решили в дело пустить.

Мужчину, потерявшего жену, называют вдовцом. Ребенка без родителей – сиротой. А женщину, у которой никогда не было детей, – как назвать? Венерой? А мать, которая похоронила детей, – Суфией? Такие тайны становятся явью всегда некстати: обрушивается на человека горькая правда самым нелепым образом. Человек начинает копаться в своем прошлом, причиняя боль себе и родным. А тайна Суфии обошла ее сына и рухнула на Венеру. Неужели для того, чтобы запереть ее здесь? С чужим мужиком и его детьми?..

– Эй, ты там нормально? – Кулак два раза стукнул в запотевшее окно. Венера вздрогнула. – Эй?

Через несколько мгновений Ирек вошел в баню. Венера быстро прикрылась веником. Ирек глядел на нее и почему-то обратил внимание на гладкий округлый лоб, который она всегда прикрывала челкой. Вдруг понял, что перед ним обнаженная женщина, и замер.

– А… где же ваш Сухарь? – от волнения произнесла Венера.

Ирек сглотнул:

– Пропал. На кладбище. В день похорон.

Ирек закрыл дверь и вплотную подошел к Венере, которая все еще прикрывалась веником.

– Выйди… пожалуйста… – прошептала Венера.

Ирек одним рывком сбросил куртку на пол, взмахнул руками и оказался без футболки. Прижал к себе Венеру. Рукоятка веника колола обоим грудь.

Казалось, Ирек задыхается, тонет и хватает влажную женщину, как бревно, случайно проплывающее мимо. Венере показалось, будто печь отделилась от стены, а пол под ногами поплыл. Вдруг Ирек резко отпустил ее и отступил. Венера во все глаза глядела на него.

– Не могу здесь, – сказал он и вышел.

Венера долго глядела на дверь, желая, чтоб та распахнулась, чтоб Ирек вернулся и еще раз попытался любить ее. Капли воды и пота стекали по женскому телу. Появилась давно забытая слабость в ногах, и бешеная карусель крутилась в животе неподвижной Венеры. Она почувствовала в своей руке связанные березовые прутья, растерянно взглянула на веник и отбросила его. Затем сделала шаг к двери и наступила на куртку и футболку Ирека.

Подняла. Вынесла в предбанник и вскрикнула: Ирек сидел на лавке, широко расставив ноги. В руке сжимал бутылку водки. Мужчина поднял на Венеру красные безразличные глаза и отхлебнул. Потряс бутылку и снова отхлебнул. От Венеры исходил легкий пар.

– Бр-р-р! – будто выбежавший из воды пес, Ирек встряхнулся всем телом.

Он встал, спрятал бутылку под сиденье, где аккуратно были сложены дрова, и снял джинсы. Отодвинув Венеру, словно мебель, Ирек вошел в баню. Женщина так и осталась стоять, держа в одной руке куртку, в другой – футболку. Зашвырнула их в угол и села туда, где только что сидел Ирек. Запустила руку под сиденье и вытянула бутылку. Открыла, понюхала, поморщилась, потрясла, глотнула, вскочила, заставила себя проглотить и, широко открыв рот, задышала часто.

За дверью послышались льющаяся вода и бормотание. Венера, словно испугавшись чего-то, вздрогнула, вновь отпила из бутылки и проглотила уже легче. Из бани послышался какой-то странный стон. Венера хотела открыть дверь, но в нее сильно ударили с той стороны. Венера отскочила. Дверь стукнули опять. Через мгновение женщина осторожно толкнула дверь и увидела, что Ирек, потирая свой кулак, сидит на корточках возле печи. На его круглой спине Венера заметила две крупные родинки.

Спина вдруг затряслась, и Ирек, зажмурившись, загудел себе в ладонь. Венера плотно закрыла дверь, подошла к нему и тихо присела рядом. Мягко обняла его, прижалась своей прохладной грудью к его горячей мокрой спине.

12

Венера осталась жить у них. Один только Мунир полюбил ее и называл мамой, на что сестра обижалась, запиралась с братом в комнате, будто для игры, и внушала: настоящая мама смотрит с неба и плачет. Мунир боялся, на улице глядел в небо, но не видел там никого и снова отвечал искренней любовью на Венерину заботу. Он один, одна только его любовь не отпускала Венеру. Амина обижала мачеху, когда дома не было отца. Порой Мунир яростно бросался на сестру с кулаками. Хватал за волосы и тянул на себя. Венера скрывалась от визжащих брата и сестры куда-нибудь во двор и мучилась на свежем воздухе. Ей хотелось нареветься в подушку или в воздух, но женщина разучилась плакать. Она затыкала уши и пыталась молиться, глядя на верхушки деревьев.

Это была самая долгая зима в жизни женщины. Она пришла к Иреку совсем недавно, но будто жила с ним много несчастных лет. Терпела выходки умной, взрослой девочки, которая вбила себе в голову, что, если полюбит мачеху, предаст мать. И во имя ее памяти изо дня в день отравляла жизнь Венеры. Амина припомнила приметы, которыми напиталась в детстве: причешет Венера волосы возле трельяжа, расческу в выдвижной ящик спрячет, а Амина, пока никто не видит, соберет волосы с расчески, скатает в комок и пустит на ветер. Птица какая-нибудь на лету перехватит и в гнездо к себе унесет. Птенцам тепло, а у Венеры непременно заболит голова. А чтобы уж наверняка да посильнее – Амина берет Венерину беретку и подбрасывает ее, словно мяч. На пол швыряет, тихо топчет ногами, зажмуриваясь при этом. Крутит на указательном пальце. Потом положит беретку на полку, где и взяла. Или сварит Венера суп, и стоит он на плите, дожидаясь главы семейства. А Амина прокрадется в кухню, бухнет в кастрюлю аж пять столовых ложек крупной соли. И вся семья остается голодной.

– Тетя Венера совсем не умеет готовить, – с ложным сожалением говорит Амина. – А мама умела.

И девочка принималась стряпать что-то на скорую руку. Ирек уходил в зал и, подложив под голову медведя со впадиной на животе, листал телеканалы. Венера отправлялась грустить на улицу. Сядет у ворот и глядит в небо, на голые ветки берез. И кажется ей, что все в мире счастливы. Все, кроме нее. В такие минуты ей хотелось побыть с Суфией, посидеть рядом, слушая, как умиротворенно стучит ее машинка. Но швея жила в соседнем поселке, через две станции. Иногда после суток дежурства Венера забегала к ней. Старушка не спрашивала, как ей живется. Суфия не влезала в новую, еще не окрепшую семью. И когда семья расцветет четырьмя сердцами, и когда, Алла бирса, забьется внутри Венеры пятое, Суфия будет шить им одежду, и даже шелковая блузка согреет зимой, потому что все, что сшито с пожеланием добра, носится легко и радостно.

Каждое новое утро было тяжелее вчерашнего вечера. Венера могла бы затеять скандал: давно пора поставить падчерицу на место и стать в доме полноправной хозяйкой. Но женщине хотелось молчать, потому что ей открывалась только ее, Венерина, истина, причиняя и боль, и радость: когда Мунир прижимался к ней всем своим маленьким телом, Венера понимала, что прошлая жизнь, кокетство ее неумелое, желание выйти замуж за прочного мужика, с которым была бы уверенность в завтрашнем дне, остались далеко позади. Женщина поняла, что целую вечность не плакала, но отсмеялась, отхулиганила на много лет вперед. Ей хотелось быть доброй мамой для этих детей. Но она не понимала, что значит – быть матерью? Кормить и тепло одевать? Читать на ночь сказку? Это лишь поверхность материнства. Чему она может научить их? Что умеет сама? Со своей настоящей мамой они не скучали! Резеда была как колокольчик. Взрослый человек рано или поздно устанет от ее беззаботного звона, но малышам нравятся такие взрослые, которые только телом выросли, а в душе остались детьми.

Засучив рукава, Ирек занялся сыном и стройкой. Вручал Муниру букет гвоздей и заставлял стоять рядом и подавать гвозди. Мальчику становилось скучно, куда с большим удовольствием он прижался бы к мягкой Венериной груди и послушал сказку. Но Ирек решил так: они с Муниром – мужская шайка и будут строить дом. А Венера с Аминой пусть занимаются своими женскими делами. Кроме того, отец отчаянно желал, чтобы дочь его вновь сделалась ребенком – иначе зачем было звать к себе Венеру? И мужчина подталкивал Амину в жестокое детское общество, не ведая, какими коварными бывают сердца созревающих девочек. Амина и сама попыталась как-то примкнуть то к одной, то к другой девичьей стайке. Лучше остаться сироткой-дикарем, чем быть на побегушках у злых детей. Почему-то во все времена взрослеющие дети выбирали грушу для битья и изо дня в день унижали. Амина к тому же вновь хорошо училась, ведь она пообещала отцу, что станет отличницей. Лишь бы не приводил он в дом женщин.

Но женщина появилась. И такая, возле которой можно быть ребенком, но Амина повзрослела во времена болезни своей матери, о которой плакала лишь однажды. И вбила себе в голову, что обязана блюсти отца, обречь его на пожизненное одиночество, а себя и брата – на горькое детство. Втроем должны они тосковать по матери, по коню ее, который так и не вернулся с кладбища и, видимо, где-нибудь умер. И ни одна женщина не смеет согревать их опустевший, печальный дом – единственное, что у Амины осталось. И она дорожила этим домашним миром, где все было просто и ясно: надо постирать, вымыть полы, истопить баню, налепить пельменей. Потому что ей, отцу и брату нужно одеваться, питаться, мыться. И неясно было Амине, почему обзывают ее на переменах? Хихикают и строят рожи, когда она отвечает у доски? Берут ее тетрадь, чтобы списать домашнее задание, и выводят помадой: дура! Раньше от всего этого можно было укрыться дома. Теперь же и здесь поселился враг. Но это временно. Потому что Амина придумает много способов, чтобы прогнать подругу своей матери.

Каждое новое утро было тяжелее вчерашнего вечера. Венера и Ирек редко разговаривали. Мужчина уже раскаялся, что прислушался к словам тестя. Женщина жалела, что прониклась тайной Суфии и пришла сюда жить. Но и Ирек, и Венера волшебным образом чувствовали, что разойтись уж никак нельзя.

И продолжали мучиться.

После ужина Ирек, лежа на диване, подложив под голову медведя, смотрел телевизор. Венера укладывала Мунира, мягко заговаривала с Аминой – то советовалась с ней, то хвалила, на что получала презрительный взгляд, а порой – страшное, обидное слово. И убеждалась: девочка наглухо закрыта, она кричит от боли, думая, что во всем, во всем на свете виновата Венера.

Когда Мунир засыпал, Венера, плотно прикрыв дверь детской, подходила к дивану, где спал Ирек. Выключала телевизор, немного стояла рядом со спящим мужчиной, думая, что он позовет ее. Потом уходила в спальню, оставив дверь чуть приоткрытой. Чувствуя, что женщина ушла, мужчина открывал глаза и долго таращился во тьму.

Каждое новое утро было тяжелее вчерашнего вечера.

Венера думала, что если б Амина была чуть добрее, то и равнодушие Ирека сносилось бы легче. И если бы Ирек хоть обнял ее, взял за руку – при детях проявил к ней нежность, – то жестокость Амины не била бы в самое сердце. И главное: видя, что отец ценит Венеру, девочка перестала бы ее обижать. Ирек лишь прикрикивал на дочь, когда она перегибала палку в своей грубости, а однажды выпорол ремнем у Венеры и Мунира на глазах, и ни слезинки не проронила девочка. Молча жмурилась, сжималась вся и ждала, когда ее отпустят. Потом много дней не разговаривала ни с кем и пуще прежнего возненавидела мачеху, да и отца, кажется, разлюбила. Никогда он ее не трогал, а тут! Из-за этой!.. Не стать ей матерью! Никогда!

Отчаянно пытаясь согреть землю, солнце едва справлялось со снегом. Люди еще не пробудились, не задышали, не распахнулись навстречу весне.

Иногда от вновь накатившей тоски и понимания, что все идет не так, что обустраивать в срубе детскую безрадостно, а сыну с отцом неинтересно, Ирек срывался и в очередной «последний раз» заливался тем, что плохо пахнет утром. Впадина на животе медведя за ночь делалась глубже, потому что у Ирека голова чугунела. Слух мужчины улавливал утреннюю кухонную суету, сон покидал мозг, глава семейства вставал и, кое-как справившись с головокружением, выходил к Венере и детям.

Каждое новое утро было тяжелее вчерашнего вечера.

– Чего так рано? – осведомился отец.

– Я дежурная, – ответила Амина, надевая обувь.

Ирек жадно попил воды из-под крана и тяжело присел за стол. Венера положила ему каши.

– Сегодня у Мунира в садике утренник, – сказала Амина на прощанье. – Не забудь пойти.

И вышла.

Ирек большой ложкой зачерпнул кашу и положил в рот. Замер на мгновение и пулей вылетел во двор. Едва успел добежать до сарая – выплеснул из себя тошноту.

– Амина! – медведем зарычал Ирек, утирая рот.

Девочка остановилась в воротах. Несколько мгновений отец глядел на ее рюкзак. Дождался, когда дочь повернулась к нему лицом, и отчеканил:

– Давай-ка зайди. И поешь каши.

Амина давилась пересоленной кашей и понимала, что девочки, которые взяли моду унижать ее помаленьку, еще не так коварны, как родной отец, который жестоко стоял у нее над душой, требуя, чтобы она доела. Венере неприятно было глядеть на это, она быстро допила чай и поднялась из-за стола.

– Я отвезу тебя, – сказал Ирек. – Сейчас Амина доест, и поедем.

Он посмотрел в тарелку дочери – там ничего не убавилось. Вдруг отец схватил дочь за затылок и ткнул носом в пересоленную противно-холодную кашу.

Кажется, Ирек испугался своего поступка, но виду не подал:

– Я отвезу тебя, Венера, – повторил он твердым голосом.

Венера намотала белый шарф, надела беретку, взбила расческой челку и через зеркало взглянула на Амину, которая стала вдруг крошечной и низко склонилась над тарелкой. С носа покапывала каша.

– Не надо. Доеду две станции на электричке, – упавшим голосом проговорила Венера в зеркало.

И вдруг повернулась к Иреку:

– Ты – идиот!

У мужика даже рот от такой наглости приоткрылся. Венера схватила кухонное полотенце и принялась вытирать девочке лицо, а Амина отчаянно отбивалась и испачкала Венере пальто.

– Пусть съест, пусть! – не унимался Ирек. – Будет в следующий раз знать, как продукты переводить!

На крик выбежал испуганный Мунир. Венера хотела убрать тарелку, но Амина, уже задыхаясь от душащих слез, схватила тарелку и потянула на себя. Уткнулась в кашу лицом и стала засасывать ее в себя. На мгновение Ирек и Венера растерялись. В следующую секунду девочку вырвало. Ирек схватил какую-то тряпку, чтоб вытереть, но Амину вырвало еще. Венера пыталась подержать ей лоб и оттащить к помойному ведру, но девочка ударила женщину по лицу. Все застыли. В полной тишине Амина ударила Венеру еще раз. Мунир заплакал. Ирек замахнулся было на дочь, но рука его зависла в воздухе и медленно опустилась.

Венера поднялась. Расстегнула пуговицы испачканного пальто, и оно упало возле ног. Женщина перешагнула через него. И вышла из кухни.

Вскоре вернулась в пальто своей подруги Резеды, в нем и ушла.

13

…Никому не ведомо, каким таким волшебством соткана женская душа, никто не может объяснить, почему одни женщины ищут счастья путем жестокости, а другие путем служения. Но даже у таких кончается терпение. Сутки через двое ездила Венера на дежурство в районную больницу, откуда Ирек и забирал ее по утрам. Венера отчаянно ждала от него хоть половину ласкового слова! Малейшего касания руки! А мужчина не понимал, почему женщина героически сносит его равнодушие? Подобная совершенно бескорыстная забота с ее стороны никак не укладывалась в его картину мира. Но когда Амина впервые ударила Венеру по лицу, женщина решила: это последняя пересоленная каша в ее жизни. В то утро Венера Ирека не дождалась.

Она вышла на крыльцо больницы. Прозрачный морозец тут же приятно ущипнул щеки. В пальто подруги было зябко и все же странно тепло. Оно Венере было мало, но Венера рада была его тесноте. Женщине было больно оттого, что не отзывается Ирек на ее доброе отношение. Почему Амина так люто ненавидит? А тесное, стискивающее пальто подруги помогло Венере понять, что вернуться в свой одинокий дом – это правильное решение.

Медленно побрела женщина по поселку. Промочила ноги, но обрадовалась этому: значит, снег начал потихоньку таять.

Луч солнца, преломившись о золотистый полумесяц мечети, на мгновение ослепил Венеру, она подняла было руку, чтобы прикрыть глаза, но пальто подруги не пустило ладонь к лицу. Женщина приблизилась к мечети. Вспомнила, как давным-давно детвора забиралась на этот самый холм и катилась с горы. Венера с Резедой садились в одни санки, чтобы не так страшно было. А брат Резеды Марат караулил девчонок на середине горы, сбоку, и набрасывался на летящие санки. Все трое кубарем катились вниз, мальчишки хохотали и хвалили Марата, Резеда и Венера забрасывали его снегом. «Как странно, – думала Венера, – разве знали мы тогда, в детстве, разве ж думали о том, что кто-то из нас умрет раньше, кто-то позже, что мы вообще способны умереть? Марат в бане, Резеда от болезни, а я влезу в ее осиротевшую семью, и меня изведет и выгонит ее дочь…»

Венера обошла мечеть и увидела на крыльце муллу Мидхата, он колол лед на ступенях. Из-под лома резво отпрыгивали осколки. Венера хотела было пройти мимо, но мулла вдруг поднял голову и увидел ее. Расправил плечи и улыбнулся женщине. Она тоже улыбнулась ему и слегка кивнула. Мгновение они друг на друга глядели, Венера сделала робкий шаг в его сторону. Мужчина прислонил лом к стене и спустился с крыльца.

Мидхат и Венера поздоровались обеими руками.

– Ассалямагаляйкум, ханым, – поприветствовал ее мулла. Даже руки его, несмотря на то, что держал он холодный лом, были теплые. От его рукопожатия и пальто будто бы ослабило хватку.

– Добрый день, – поздоровалась Венера, и на сердце потеплело от добрых мужских глаз.

Мидхат был одним из немногих людей, которые вертят земной шар. Хочется быть рядом с такими, потому что до мурашек уютно на душе.

– А я вот с дежурства домой иду, – сказала Венера и, прежде чем опустить глаза, заметила в аккуратно подстриженной бороде проседь.

– А я ступени чищу. Чтобы, если зайдет кто, – не поскользнулся. Хотя… мало кто сюда ходит.

Они одновременно и порывисто взглянули друг другу в глаза. Так глубоко, что Венера невольно отшатнулась:

– Скажите… А раньше… Могла я вас где-то видеть? Вы у нас в больнице не лежали, нет?

Венере не в первый раз чудилось, что она знала этого мужчину раньше. Она хорошо помнила то время, когда он только появился в поселке; как люди сперва не приняли этого человека, который не сближался ни с кем, а только читал и читал Коран и следил, чтобы мечеть строили хорошо. И как однажды кто-то позвал его к себе в дом почитать на поминках, после чего Мидхат сделался своим, будто жил здесь всегда.

– Хотите войти? – спросил он.

Венера растерянно поднялась на пару ступеней, но вдруг передумала:

– Я… в другой раз зайду.

Прощаясь, они вновь пожали друг другу руки, и Венере показалось, что пальто сжало ее сильнее. Женщине захотелось скинуть его, и она поспешила уйти. Но, отойдя от мечети на несколько шагов, Венера обернулась. Мидхат будто знал, что так будет, пошел ей навстречу.

– Я… я не знаю, почему не хочу внутрь. – Она подняла глаза на минарет и вновь взглянула на Мидхата: – Мне неспокойно… Вернее, я думала, что все уже решила, и еще вчера мне было легко, да и сегодня тоже. Но когда подошла сюда, когда мы поздоровались, когда вы позвали внутрь, в одно мгновение что-то со мной произошло. – Венера жадно вгляделась Мидхату в лицо. – Ах, вы же не знаете! Что я ушла к нему, к ним, а потом не выдержала.

Венера оборвала себя, и глаза ее заблестели. Мидхат взял ее за плечи.

– Сегодня четверг, – с казал он. – День, когда за умерших читают. И за живых.

Венера достала кошелек и дала мулле десять рублей садәкә.

– Почитайте за Резеду и Марата, брата и сестру. Их отца зовут Шамиль.

– Знаю. Почитаю. Ступайте, вы замерзли.

Венера и правда озябла, она легко побежала по тропинке и почувствовала, что ноги промокли еще больше. «Выброшу эти сапоги. И новое пальто куплю», – подумала она. Ей вдруг захотелось погреться у костра, не у печки, а именно у костра. Весной они с Резедой любили временно подружиться с мальчишками, чтобы те взяли их в свою компанию, к костру. И было удивительно тепло рядом с весенним костром. А когда постарше стали, мальчишки сами звали к себе девочек, а они еще не сразу соглашались, но поддавались уговорам, якобы, чтобы шашлык поесть, хотя каждая девушка непременно была в одного из парней влюблена…

Не смогла Венера пройти мимо дома Суфии. Постучала пальцем по оконному стеклу. Суфия вышла. Сели на лавку. Покормили пшеном птиц. Потом вошли в дом. Венера с удовольствием скинула с себя тесное пальто. Суфия заметила, что это пальто Резеды, но вслух не сказала. Венера стянула сапоги, мокрые носки, надела теплые вязаные гетры и прикрыла от удовольствия глаза.

– Я вам подарок приготовила. – Суфия подала Венере аккуратно сложенный комплект постельного белья. Венера растерянно взяла его.

– Мы спим раздельно, – сухо сообщила она.

Суфия сглотнула какое-то бранное слово. Венера развернула наволочку, сунула в нее руки:

– Я могу выдержать равнодушие мужика. Но ненависть ребенка – это уже слишком. – Она скомкала наволочку и швырнула на лавку.

Суфия набрала в чайник воды. И они с Венерой стояли у плиты и ждали, когда вода вскипит.

– Я поговорю с ней, – пообещала Суфия.

Венера прошлась по тесной кухоньке. Сполоснула руки в рукомойнике. Поглядела на себя в небольшое зеркальце, что висело почему-то над газовой плитой.

– Ничего хорошего мне там не светит, Суфия-апа. Амина никогда не примет меня. С ней говорить бесполезно.

Суфия заварила крепкого чаю в заварочном чайнике, закутала его и достала из буфета чашки.

– Уходи лишь в том случае, когда у тебя совсем, совсем не останется надежды! А пока можешь жить – живи.

– А если уже не могу?!

Суфия выставила на стол варенье и кувшин молока.

– А я больше шить не могу, – сообщила она. – Руки ломит, глаза не видят. Даже в очках.

– Вы сравнили! – Венера добавила в чай молока, опустила в чашку чернослив. – Не шейте. Вам давно на отдых пора!

– А зачем тогда жить? – мягко спросила швея.

Гостья смолчала. Она не понимала, как можно сравнивать ее добровольное несчастье и старушкино шитье.

– Порой мне страшно, оттого, что выдержала я смерть своих детей. Кажется, что нет у меня сердца. Потому что любая мать померла бы душой вслед за ними. – Голос Суфии задрожал. Она глотнула чай из блюдца и заговорила страшным шепотом: – Мучительно мне, Венера! Устала! Выстрадаться хочу! Выплакаться по детям своим! Понять не могу, откуда во мне столько сил душевных? И для чего? Ирек вон в себя прийти не может, ему бы дала от себя хоть немного! Шамилю! Амине! Тебе!

На окно присел воробушек и с интересом взглянул на термометр. Суфия приоткрыла форточку.

– Весна в этом году запаздывает, – мрачно выдохнула Венера.

– Ага… холодно еще, а пахнет уж молодо! Воздух-то, а? – Суфия в одно мгновение сделалась жизнерадостной. При слове «весна» глаза ее засветились, как у юной. Будто не говорила она минуту назад тяжелых слов. – Идем, покажу тебе, какие костюмы мне заказали! Танцевальный ансамбль «Тамчы». Настоящие, татарские!

В большой комнате возле пошивочного стола на безголовом манекене красовалось настоящее татарское платье с белым передником.

– Всегда я любила растягивать шитье. Для меня шитье как песня. Это теперь я тороплюсь – заказов много, да и сама уж не та. Но с шитьем-то поторопиться можно. А с житьем – не стоит.

Венера отошла к зеркалу, чтобы начесать свою пригорюнившуюся челку и скрыться таким образом от непрошеного совета: женщина сделалась крайне невосприимчива и закрыта для мудрых разговоров. Суфия угадала ее настроение, но все ж продолжила:

– Проживи ты каждую минуту. Проболей болью этой. Тогда всем вам станет легко.

Суфия вдруг всецело осознала себя: в самом начале пути своего, в ранней молодости она не стала сопротивляться жизни. Почувствовала себя счастливой в жутких, казалось бы, для женщины условиях: что может быть страшнее равнодушия близкого мужчины? Всю жизнь соглашалась Суфия с тем, что дает ей Бог. Не бежала от боли, как Шамиль или Ирек, а всем сердцем открылась навстречу самому страшному горю: каково понять, признать, что дети закопаны? И над ними не раз еще выпадет и растает снег, прорастет и отжелтеет трава… Искусство жизни в том, чтобы быть счастливым человеком в любых условиях. Что бы ни делала с тобою судьба, нужно быть благодарным за свое рождение. За жизнь.

Суфия именно так и жила. Шила и жила. Даже в несчастии своем – шила и жила. А Венера заставляла себя жить, начесывать челку набок и смеяться, даже когда не смешно. Она всегда все торопила, подгоняла. Минуты, недели, годы. Суетно жила. И одиноко. Может, потому и суетно, чтобы одиночество не сознавать.

– Суфия-апа, – тихо сказала Венера, – а давайте сходим на кладбище? К Резеде и Марату.

Венера присела на лавку, взяла в руки скомканную наволочку и принялась расправлять ее. Швея принялась задумчиво убирать со стола.

– Сходи, милая, сама. Ко мне скоро на примерку придут. – Мучительные мысли, почему же снесла она смерть своих детей, покинули ее навсегда. Она осознала, что Бог не наказал, а вознаградил ее умением служить людям и заботиться о том, кто рядом. Потому что это единственный путь к счастью.