«Ага или поваром» -, парировала мама, -«ловить на дворе собак и тут же их готовить еще тепленькими» – голос мамы смеялся, а глаза – нет. Они горели каким-то испуганным огоньком, который вроде готов был вырваться, но потом затихал перед очередной вспышкой.
Мечта Миры была теперь одна – получить в свою коллекцию мачете, а уж конечно, не стать врачом, или тем более каким-то там поваром. Профессия для глупых девчонок. Но об этом Мира молчала. Не хотелось делиться ни с папой, ни уж тем более с мамой, ни с глупышкой Дэйвом.
Папа, наверно, может и понял бы. Он и сам любил оружие. Правда не холодное, а настоящее. Дома у него хранился большая полуавтоматическая винтовка AR-15. Папа иногда ее вынимал и показывал детям. Мама всегда была против. И смотрела на папу так, будто он был киллером. В какой-то момент они даже очень сильно поссорились из-за этого. Они так кричали, что Дэйв начал плакать, и Мире пришлось его увести, закрыть ему уши и сидеть с ним в комнате, продолжая слушать крики родителей. Потом она услышала странный хлопок и сразу после этого плач мамы и грохот закрывающейся двери. К ссорам родителей Мира уже привыкла. Но последнее время это было совсем чересчур. Родители поселились в разных комнатах.
После очередной перестрелки в одной из школ страны мама укорительно посмотрела на папу, сказав что-то типа «И поэтому я тоже не приветствую любовь к оружию в этом доме». Папа что-то невнятно пробурчал про охоту. И они снова оба замолкли. Правда, после этого папа куда-то унес винтовку, и Мира больше ее никогда не видела. Возможно, он ее запер в чулане, куда Мире и Дэйву доступ был запрещен. Возможно, он ее продал. Мира не знала. Она знала только, что папа больше не возьмет еe- Миру- на охоту, а может быть больше никогда не поедет сам. Что-то безвозвратно поменялось в их доме. Мира не понимала, что именно, но так чувствовала.
Родители теперь все больше молчали. Маму как будто подменили, и она стала сильно раздражать Миру. В маме раздражало многое, если не все: ее утренние поцелуи и невнятные лепетания, восторженные всхлипывания по поводу редких успехов Миры в школе, замечания за столом, поглаживание по голове, когда мама проходила мимо нее, натянутая улыбка, когда кто-то что-то говорил за ужином. Все было совсем не к месту, ненатурально, натужно, глупо. Вообще, эти семейные ужины уже давно пора было отменить к чертям. За столом в основном слышалось чавканье Дэйва, мамины редкие вопросы, на которые никто не отвечал, папины покрикивания. Папа хоть и кричал иногда и на Дэйва, и на Миру, и на маму, Миру он особо не раздражал. Он просто существовал рядом, кричащий ли, молчащий, но не мешал ей. Мама же была какой-то странной, как тот огонёк, что горел в ее глазах: то полный энтузиазма и готовый вырваться наружу, чтобы целовать до посинения, громко говорить, бежать без оглядки; то полный безразличия, тихий как шуршание травы, какой-то во всем невнятный, размытый, как картинка за стеклом во время дождя.
Короче, жизнь, была не ахти. В какой-то момент на очередном бестолковом ужине Мира прямо спросила родителей, в лоб: «А когда вы разведетесь?»
Мама закашлялась, глупо улыбнулась, сказав невпопад «Об этом лучше спросить папу». Папа посмотрел на свой кусок пиццы и сказал: «Это пока не в планах». Дэйв продолжал тихо чавкать, ничего не понимая.
«А ну ка закрывай рот» – вдруг крикнул папа. Дэйв расплакался и упал со стула. А мама с воплем «Ну чтооо, такое», ушла из кухни в свою комнату, громко хлопнув при этом дверью. Мире опять пришлось успокаивать Дэйва, пообещав дать ему маршмэллоу, как только он прекратит рыдания.
***
Дэйв лежал в своей постели и смотрел на потолок. Сквозь ставни уже продирался в его комнату скудный осенний солнечный цвет, но на его потолке еще горели звездочки. Их налепила мама, чтобы Дэйву не было так страшно по ночам. Дэйв любил на них смотреть.
Ему не хотелось подниматься, хотя он слышал уже крики папы «Дора, Дора». «Опять они ссорятся. Ну чтоо такое» – подумал мальчик и снова закрыл глаза. Свет теперь пробивался не только через ставни, но и огромным световым пятном через дверь. Папа заглянул к нему минуту назад, крикнув «Ну вставай уже, Дэйв», и оставил дверь открытой. Дэйв же лежал, не двигаясь, закрыв глаза. «Папа не заметит и подумает, что я сплю». Папа редко замечал Дэйва, а когда замечал – то скорее, чтобы сделать ему замечание.
«Дэйв, не чавкай, Дэйв, не бегай, Дэйв, не говори глупостей, Дэйв, молчи, Дэйв, говори, Дэйв, вставай, Дэйв, Дэйв, Дэйв…. »
Вот также, несколько месяцев назад, Дэйв лежал в своей кровати с головной болью и температурой. Ему было холодно и жарко одновременно. Мама то и дело подбегала к нему, проводя своей гибкой красивой рукой по лбу. «Ну как ты, мой малыш?». Дэйв ничего не отвечал. Он хотел, чтобы мамина ладонь всегда лежала на его голове. В этот вечер Дэйву стало совсем плохо, температура не спадала, его начало рвать. То и дело проваливаясь в какое-то небытие, в котором он бежал куда-то вдаль по зеленой траве, он слышал взволнованный голос мамы, говорящий по телефону с медсестрой вперемежку с карканьем вороны. «Откуда у нас в доме появилась ворона?» – думал Дэйв, проваливаясь снова в зеленую пустоту. Через мгновение в комнату Дэйва вошли двое больших людей. Это были пожарные. Их вызвала мама для Дэйва. Дэйв слабо улыбнулся. Он любил пожарных.
После двух дней, проведённых в детской реанимации и продолжительной болезни дома, Дэйв оставался еще очень слабым и в школу не ходил. Время от времени он слышал тихий и грустный мамин голос по телефону и обрывочные слова «воспаление, мозг, вирус, оболочка» долетали до него. Наверное, она говорила со своей подругой Сандрин, или Рамьей, или Мишель, или Татьяной. У мамы была целая куча подруг с разными красивыми именами и Дэйву приходилось их все запоминать, потому что мама всегда настаивала, чтобы Дэйв при встрече говорил всем этим тетям «Добрый день, Татьяна», «Добрый день Сандрин», «Добрый день, Мишель», как будто сказать «Добрый день» или «Всем добрый день» было недостаточно. Два месяца назад он наконец пошел в школу, но стало еще хуже. На уроке он сидел тихо и объяснения учительницы были похожи на обрывистые фраза мамы по телефону «сложение, штата Коннектикут, наш герой пытается спастись, деление, прочитайте стихотворение». В какой-то момент Дэйву казалось, что он делает первый шаг голой стопой прямо на зеленую траву. «Дэйв, ты что заснул? Уже перемена». Это Мисс Лидия подошла к нему и тронула за плечо. Дэйв вздрогнул. Он не любил, когда его трогали. Он вышел на улицу перед школой. Его одноклассники бегали как заводные. Он сел на траву. Она была такой же как во сне. Ах да, вспомнил: во сне он видел маму, она махала ему и звала куда-то вдаль. А вдали виднелся лес. Такой темный и большой. Мама что-то говорила ему одними губами, но он не мог разобрать. «Ай. Аййаййййайй. Ауууч». Дэйв закричал. Какой-то кретин бросил мяч и попал ему прямо в голову. Кто? Снова этот придурок Лео? Получи! Он схватил камень с земли и кинул в Лео. Или это ты, урод? Он схватил другой камень и запулил его прямо в лицо Мартина.
«Дэйв, что ты делаешь? Остановись!» Мисс Лидия бежала к нему по лужайке, спотыкаясь и теряя по дороге свой зеленый шарф.
«Мама, мама» – закричал Дэйв. Он проснулся. Надо же. Хотел притвориться перед папой, а заснул ведь не понарошку.
«Вставай Дэйв. Надо найти маму. Ее нет в комнате. Куда она ушла? Она ничего тебе не говорила?»
Дэйв вскочил и побежал на кухню. Мама часто оставляла ему записочки на холодильнике. Когда он еще только учился читать, мама вешала на холодильник слова и фразы и просила его их прочитать. Он это терпеть не мог. «Представь, Дэйв, ты потерялся. Я тебе звоню и говорю, что мы встречаемся у ресторана «У Шарлотты». А как же ты найдешь этот ресторан, если не будешь уметь читать»?
Записка висела под магнитиком. Конечно, папа ее не обнаружил. Он не писал маме записок. И она ему тоже – нет. Он не мог знать об этом секретном месте.
Дэйв медленно прочитал.
«Мне надо подумать и отдохнуть. Беру выходной. Целую детей. Я вас люблю. Мама Дора».
Мира стояла за спиной Дэйва.
«Пап, что это еще за выходной? Вы снова поссорились? Что вообще происходит? Мама должна была отвезти меня к Маргарет на день рождения». Мира недовольно фыркнула носом и ушла в свою комнату, громко хлопнув дверью.
«Эй потише там» – прикрикнул папа. «Выходной. А мне кто даст выходной?»
Дэйв подошел к папе сзади и тихо сказал: «Пап, а мама вернется?»
***
Она не вернулась ни в субботу, ни в воскресенье. Все выходные он звонил ей. Сначала были гудки, которые заканчивались автоответчиком. Трубку никто не брал. В субботу ближе к вечеру, он получил текст от Доры: «Мне надо подумать. Извини, что так ушла. Я приеду в воскресенье, ближе к ночи. Пока мне больше не звони. Я тебя люблю. Все обсудим на неделе». Текст был странным, но Майкл уже привык к странностям Доры. Он продолжал звонить, но теперь сразу стал попадать на автоответчик, как будто телефон совсем отключили. Майкл оставил Доре двадцать голосовых сообщений и более тридцати смс. Сначала его послания были гневные, потом спокойные, затем беспокойные, в воскресенье утром он позвонил в очередной раз и сказал, что все прощает, потом просто дышал в трубку, пока автоответчик не остановился. В воскресенье он получил еще одно сообщение, говорившее: «Мне уже лучше. Я прихожу в себя. Это было важно для меня. Пожалуйста, позволь мне еще побыть сама с собой до понедельника»
Начиная с субботы от также обзвонил всех ее подруг, точнее тех подруг, номера телефонов которых у нее были. А у него их было три. Сначала Сандрин – возможно самая близкая подруга Доры. Француженка, говорящая по-английски с тяжелым французским акцентом. Сандрин каталась на лыжах на озере Тахо и обещала перезвонить, как приедет. Она ничего не знала об исчезновении Доры. Затем он позвонил Татьяне. Татьяна была мамой девочки, когда-то учившийся с Мирой. Несмотря на странное имя, Татьяна была обычной американкой. Татьяна тоже ничего не знала. Она виделась с Дорой последний раз в прошлый выходной на дне рождения у Рамьи. У Доры были другие подруги с полурусскими-полускандинавскими именами – какая-то Зветлана и Ольга. Майкл не знал этих дам. Знал только, что они существовали и дружили с его женой. Номеров их у него не нашлось.