Весной шестьдесят пятого впервые в СССР вспомнили о ветеранах войны, была отчеканена первая юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», практически весь завод наш собрали в актовом зале и вручали медали ветеранам в торжественной обстановке. К моему удивлению, ветеранов было немного, человек двадцать на весь завод, мама моя оказалась единственной женщиной-ветераном, видимо, по этой причине ей вручали награду последней. Аплодировали всем награждаемым, захлопали и ей, когда она шла по проходу, стройная, маленькая сорокаоднолетняя женщина, с копной волос, выбеленных ранней сединой, наполненная светом праздника Победы, её победы, в войне, в жизни, Она всё смогла, у неё всё получилось. Сияя улыбкой, летела по проходу, лёгкая, как тень птичьего пёрышка, тонюсенькая, красивая, и зал хлопал всё громче. Когда она была уже где-то в середине зала, мужики стали подниматься и аплодировали стоя, я стоял, хлопал в ладони вместе со всеми, наполненный гордостью и внезапно нахлынувшим чувством бесконечной любви и благодарности, схватившими меня за горло.
Наступило лето, я закончил девятый класс, и у меня появилось свободное время по вечерам. Мы по-прежнему были дружны с Лёсиком, но зимой я был занят, летом он поначалу укатил отдыхать, встретиться потусить всё не удавалось. Но, как говорится, свято место пусто не бывает, я стал корешиться с Витькой Медведевым.
Мы с ним были во многом схожи, оба весёлые, озорные, безбашенные, готовые на любую заварушку, оба пытались освоить игру на гитаре. Отец Витьки работал милиционером в нашем районном отделении милиции, мать – продавщицей в гастрономе, был брат, моложе его года на три-четыре. Витька-то меня на годок постарше, невысокого роста, поджарый, плечистый. По вечерам мы небольшой компанией собирались на задворках сквера, идущего вдоль Калибровской улицы, на месте с кодовым названием «Скамья разврата». И действительно, в том месте была парковая скамья, мы её вшестером утащили из сквера и поставили в укромном уголке недалеко от Витькиного дома. Там и собиралась, когда позволяла погода, наша компания, семь-восемь парней и девчонок из окрестных домов. Играли, как умели, на гитаре, пели песни, понемногу выпивали, покуривали, целовались, тискались, устойчивых пар не создалось, так, просто время проводили.
На работе мне предоставили отпуск, один календарный месяц, как несовершеннолетнему. Проездом на юг гостивший у нас с сыном мой дядя, муж сестры мамы, предложил мне поехать с ними. Они должны были улетать на следующий день, и дядя предложил, чтобы я приехал к ним, в Евпаторию. Там отдыхал его друг, в комнате, которую они снимали с дочерью моего возраста, стояла ещё пара пустующих коек, где они и планировали разместиться. Относительно меня дядя сказал: «Придумаем что-нибудь, на улице не останется». В финансовом отношении отдых на юге явно был дороже, чем проболтаться в Москве или на даче, но мама не задумываясь согласилась, выдала дяде сто десять рублей и спросила: «Хватит?» Дядя ответил: «Не хватит, добавлю». Летом достать билеты на южное направление было делом нерешаемым, тем более если у тебя не было знакомого кассира, а его не было, но была у мамы знакомая врачиха в девяносто восьмой поликлинике, у которой такая кассирша была. Мама позвонила врачихе, та кассирше, я метнулся на Курский вокзал и через пару дней уже трясся на верхней полке плацкартного вагона пассажирского поезда «Москва – Евпатория». В дорогу мама пыталась мне сунуть каких-то харчей, но я отказался их брать категорически, как-то не представлял, как я буду сидеть в одиночку у окошка и хомячить потихоньку, было какое-то ощущение неловкости. Сказал небрежно: «Не буду заморачиваться, перекушу в вагоне-ресторане». Крутняк. Соседями по купе плацкартного вагона оказалась семья, муж с женой и пацанёнок лет пяти, северяне, ехавшие на юг проездом через Москву, люди добродушные и деликатные. Они долго не решались попросить меня поменять мою нижнюю полку на их верхнюю, но, когда предложили я поменялся с удовольствием, детишки всегда любят забираться куда-нибудь повыше. После обмена они почувствовали себя чем-то мне обязанными и всю дорогу пытались меня подкормить, ехали мы полтора суток, и есть они садились каждые три часа, но я отказывался. Во время очередного их перекуса я слез с полки и, отбиваясь от предложений закусить чем бог послал, заявил: «Пойду в вагон-ресторан, чего-то горяченького хочется». Северянин сразу заявил, что уж у него-то горяченького, в том числе и горячительного, найдётся и мы с ним можем о-го-го как, но был обломан, задвинут к окну и зафиксирован супругой, которая зашипела ему в ухо: «Ты что, дебил? Не видишь, парень совсем молодой?» В ресторане я съел борщ, бифштекс с яйцом, запив каким-то соком, заплатил два рубля и проследовал в свою плацкарту, упиваясь своей взрослостью и самостоятельностью. Всё остальное время я продремал или просто пролежал на своей полке. На вокзале меня встречали дядька с брательником, продребезжав полчаса в трамвайчике, мы прибыли к месту дислокации. По дороге дядя сообщил, что, осмотрев по приезду на место комнату, он понял, что ещё койку впихнуть не удастся, и хозяйка предложила несколько вариантов, из которых самым удобоваримым ему показался вариант с установкой койки прямо во дворе. Если мне не понравится, то он сам с дорогой душой там поспит до отъезда приятеля с дочкой. Повозившись минут сорок, хозяйка соорудила под яблоней из четырёх деревянных тарных ящиков, рамы с панцирной сеткой, ватного матраса и рулона марли роскошное ложе с балдахином. Балдахин хозяйка привязала к веткам яблони, с трёх сторон закрепила по низу к раме, со стороны входа, марля висела свободно, с большим запа́хом. Я решил попробовать и не прогадал. В первую ночь долго не мог уснуть, я всегда плохо сплю на новом месте, к тому же не давал спать вой мириада взбесившихся комаров, чувствовавших пятьдесят килограммов молодой плоти, но во все следующие дни спал как убитый. Свежий морской воздух, пение цикад, что может быть лучше? Один раз я попал под ливень, но как-то быстро сориентировался, схватил простыню, матрас с подушкой и одеяло и сквозанул в комнату, где уже дрыхли мёртвым сном четверо. Расстелил матрас на полу и заснул ничтоже сумняшеся. Утром моё наличие в комнате добавило веселья проживающим, а вечером я опять переместился под яблоню, и всё продолжилось, как заведено.
Обычный распорядок дня у нас был примерно таков: часов в семь утра дядя Саша будил меня, умывшись, мы брали два тканевых покрывала и шли на пляж занимать места. Днём пляж был настолько плотно забит отдыхающими, что расположиться к морю ближе чем за тридцать метров было невозможно, и чтобы искупаться, надо было протискиваться между бесчисленным количеством лежащих зачастую вплотную подстилок или самодельных мини-палаточек, которые сооружались из палок и простыней. Процедура «бронирования» места была проста как башмак, в метрах пяти-десяти от моря мы расстилали подстилки, клали на углы камушки, желательно помассивнее, чтобы не унесло ветром. Неплохо было положить на одну половину газетку, а на другую какой-нибудь предмет одежды, например, старую панамку, и всё это прижать камушками. Важно было размещаться недалеко от каких-то приметных точек: двухъярусного солярия, вышки спасателей, иначе потом найти застолблённое место было маловероятно. В это время на пляже, как правило, уже занято процентов двадцать площадей. Заняв место, мы шли купить чего-нибудь для завтрака, как правило, это было молоко, колбаса и хлеб. Изредка, если не было молока, брали что-то кисломолочное, и всё нас чудесно устраивало, все мы были весьма непритязательны. Когда к часам десяти-одиннадцати мы приходили загорать и купаться, подстилки наши всегда находились там, где мы их оставили, только один раз одну из наших подстилок сдвинули с места, лежала как скомканная тряпка, пришлось втроём ютиться на одной. Уже в конце нашего отдыха дядя Саша решил, что для экономии времени нам надо разделиться, я пошёл занимать место на пляже, а он в магазин за харчами, всё получилось быстрее в два раза, но занятое мной место искали все вместе пару часов, не найдя, дядя с брательником махнули рукой и пошли купаться, а я всё искал и наткнулся случайно на наши подстилки, причём в совсем другом месте от того, где я предполагал. Лоханулся, не зафиксировал в памяти какую-либо приметную точку рядом, чтобы потом быстро найти.
На море я был впервые, пляжи в Евпатории песчаные, вход долгий, тьма народа, и большого впечатления поначалу оно на меня не произвело. Стоя на берегу у кромки воды, видишь толпу народа и в промежутках между телами, головами, руками, ногами мутную зеленовато-белёсую воду. Я вошёл в воду и шёл, по ощущениям, минут десять, пока не дошёл до достаточной глубины, потом поплыл, вода морская плотней пресной, прогребать её чуть тяжелее, но понимание этого приходит не сразу, зато повышенная плавучесть ощущается тут же, как ты растягиваешься в воде. Я доплыл до буйка, вода была уже абсолютно прозрачна до самого дна, в душе было ощущение полного счастья, и я решил отплыть чуть подальше, плыл себе потихонечку, плыл, не знаю, может быть, минут через пятнадцать или больше услышал в воде звук мотора, справа от меня появился борт лодки спасателей характерной синей расцветки. Я принял вертикальное положение в воде, взглянув в направлении берега, он был едва различим, понял, что приплыли они по мою душу – отплыл я довольно далеко и развернулся лицом к лодке, она по инерции двигалась чуть вперёд и немного боком на меня, в ней находилось трое спасателей. Один из них, сидящий на центральной банке, лет тридцати, загорелый до черноты, в тельняшке с длинными рукавами, молча глядел на меня, поигрывая толстым канатом, на конце которого был завязан здоровенный узел. Когда лодка была в полуметре от меня, я взялся рукой за толстую верёвку, которая полукольцами была закреплена по её периметру. Спасатель, посмотрев на мою бледную физиономию, спросил: «Давно у нас отдыхаете, молодой человек?» Я бодро отрапортовал: «Первый день». – «А буй видели, когда проплывали?» – «Видел, но я же чуть-чуть заплыл, задумался». – «Задумались, а на пляже объявления на щитах читали, что за буйки заплывать нельзя?» – «Не успел, хотелось сразу в море окунуться, я первый раз на море». – «Ну залезай в лодку, поедешь с нами, составим протокол, будут мать с отцом штраф платить». Перспектива оплаты штрафа меня встревожила, я понял, что дядя мой будет не рад такому подарку от племянничка, и голос мой предательски дрогнул, когда я отвечал спасателю: «Нет у меня ни матери, ни отца, я с дядей живу». Тут я не врал, отца-то, по сути, не было, где-то в Кемерово с шестой женой зависал, мать в Москве, а я в Евпатории, с дядей. Спасатель внимательно поглядел мне в глаза и сказал: «Что ж с тобой делать-то? Оставлять тебя здесь нельзя, инструкция. А потом вдруг в самом деле потонешь?» Я предложил: «А вы меня до буйка дотащите, а там я сам». Он посмотрел на меня, повернулся к своим коллегам, они перемолвились друг с другом, потом сказал мне: «Держись покрепче». Лодка развернулась и плавно направилась к берегу, тут он наклонился поближе ко мне и спросил: «А ты знаешь, что мы первым делом делаем, когда спасаем утопающего?» – «Нет». – Да и откуда мне было это знать. – «Бьём по башке вот этим концом, – и он показал мне тот здоровенный узел на канате, которым он поигрывал, подплывая. – Тонущие ведь паникуют, если приходится за ними в воду прыгать, хватают руками, мешают работать. А так дашь ему по башке и работай в своё удовольствие. Ты имей в виду, ещё раз заплывёшь, я тебя спасать буду по-серьёзному. А откуда я знаю, может, ты тонешь? Дадим по башке, вытащим, тебе понравится». Возле буйка я от них отцепился и поплыл к берегу. За буйки я больше не заплывал, начнут спасать, в самом деле, мороки не оберёшься.
На нашем месте я застал только испуганного Вовку. Я спросил: «А где дядя Саша?» – «Он бегает, тебя ищет». Я удивился: «Зачем?» – «Он думает, что ты утонул». Я понял: трындец, не миновать люлей. Так и произошло. Появившийся дядя Саша был подавлен, растерян и испуган, увидев меня, не обрадовался, а скорее удивился, но потом… Сначала он кричал на меня, ругал, грозил отправить домой, позвонить матери и прочее. Потом успокоился и стал объяснять, что так поступать нельзя, что я пропал на полтора часа; Вовка сказал ему, что я пошёл купаться, он думал, что я где-то у бережка плещусь, а я пропал неизвестно куда, а перед матерью моей он в ответе, и как ему жить, если со мной что-нибудь случится. Он был прав, что тут скажешь? Потихоньку всё рассосалось, мужик он был нормальный, отходчивый. После этого он пару раз ходил плавать со мной и, убедившись, что я плаваю не хуже, а может, и получше него, успокоился и иногда поручал мне приглядеть за Вовкой, когда тот отправлялся поплавать. Хотя Вовка, пожалуй, плавал получше нас обоих, он занимался плаванием в секции.
Так проходил наш черноморский отдых, с утра плавали и загорали до одури, я иногда ходил поиграть в волейбол, раньше это было популярным занятием на пляже. Становились в круг два-три человека, подходили ещё и ещё, кто-то уходил, и такой круг мог просуществовать с утра до вечера. Часа в три шли обедать в какую-нибудь из близлежащих столовых, потом домой, дремали до вечера. Во время обеда дядя Саша брал себе всегда стакан белого сухого вина, я, признаться, по жаре тоже бы не отказался, но увы. Обиды у меня никакой не было, я понимал, что мне не предлагали не от жадности, просто он считал меня ещё молодым для этого. Но однажды он поинтересовался у меня: «А может, винца?» С тех пор обеды мои стали проходить повеселее. Удивил меня этот факт в Евпатории – автоматы для продажи газировки, в которых вместо газировки было белое сухое вино. Кидаешь монету достоинством двадцать копеечек, и пожалуйста, двести граммов ледяного «Ркацители», и никакого ажиотажа, очередей, пьяных, валяющихся у автомата. Юг, культура. Вечером гуляли по набережным, по городу, иногда ходили в кино. Помнится, я там посмотрел американский вестерн «Великолепная семёрка», на который не смог попасть в Москве.
Во время одной из вечерних прогулок с нами произошла такая история. Шли по бульвару, о чём-то беседуя, и вдруг Володька остановился и, глядя вверх, произнёс: «Негр». Сказал он это с неподдельным удивлением, что, впрочем, понятно. Дядя Саша, окончив МИФИ, работал и жил сначала в Сарове, потом в Челябинске-70, в городах, закрытых для посещения, туда невозможно было попасть простому гражданину СССР, а что уж говорить о неграх, вот он и увидел негра впервые. Для него это, наверно, было так же, как если бы он слона увидел, гуляющего по парку в одиночку. Мы с дядей Сашей тоже глянули: ну да, негр. Среднего роста, тощий и, как мне показалось, какого-то болезненного вида, так себе, какой-то задрипанный негр. Но этот самый невзрачный негр, наклонившись к моему брательнику – десятилетнему пацану, начал с ненавистью шипеть: «Никогда больше не называй меня негром». Вовка с перепугу от такого некуртуазного поведения замызганного негра весь скукожился, мне в башку ударила кровь, схватил левой рукой негра за рубашку, думаю, откроет ещё рот, гад, срублю, дядя Саша в растерянности повернулся к собирающейся толпе зевак и спросил: «А как же его называть? Он же негр». Негр, ошарашенный моим небратским поведением, замолчал и как-то прижмурился, а из собирающейся толпы посыпались противоречивые советы: «Сунь ему, парень, в грызло, чего ждёшь?», «Как вам, юноша, не стыдно? Это же представитель братской нам угнетаемой страны», «Да дай ты ему уже в харю, приехал девок наших по кустам лапать». В рыло негру мне очень хотелось заехать, но боялся, что дядя Саша не одобрит мой благородный порыв. В итоге дядя Саша потащил меня вперёд, я отпустил рубашку негра, отпихнув его с дороги, и наш вечерний променад продолжился.
Первые две недели нашего пребывания, пока дяди Сашин друг с дочерью находились в Евпатории, дядя Саша с другом иногда по вечерам смыливались потусить, отдохнуть вдвоём. Мы оставались втроём, сидели, болтали, ужинали, пили чай с бутербродами.
То ли от большого количества солнца, то ли от морской воды, а может, просто от того, что срок пришёл, морда моя стала быстро обрастать щетиной, которая достигла такой длины, что стала напоминать какую-то козлиную бородку. Дядя, увидев это, предложил мне побриться, что я и осуществил его электрической бритвой, побрился первый раз.
Через две недели друг дядь Сашин с дочкой улетели домой, я переехал в дом, чему был не шибко рад, кровать была получше, но воздух, утренняя свежесть были потеряны, но дядя Саша настоял. А ещё через пару недель мы улетели в Москву, летели мы на Ту-104, я летел впервые, больших восторгов не испытал, но опыт показался мне интересным.
Вернулись мы в пятницу, утром субботы дядя Саша с Вовкой улетали в Свердловск, мать уехала их провожать, сеструха куда-то свалила с подругами, я лежал дома, отсыпался. Проснулся я от настойчивого звонка в дверь, чертыхаясь, пошёл отворять дверь в полной уверенности, что мать уже вернулась из аэропорта, однако в дверном проёме нарисовался Витька Медведев, в трениках, кедах, майке и с рюкзаком за спиной, под клапаном которого была пристёгнута телогрейка. Он сделал изумлённое лицо и выпалил: «Охренел, что ли, ещё не собрался, девки же ждут, договорились же, в двенадцать на Рижском вокзале собираемся». Я оторопел от такого напора: когда договорились, на каком вокзале, какие девки? Витёк мне снова: «Алек, проснись, девки же ждут». – Поржав надо мной, объяснил, что в моё отсутствие познакомился с компанией, девок там больше, чем парней, и они попросили привести с собой одного или двух ребят. У меня возник вопрос: куда привести? Витёк снова расхохотался: «А что? Я не сказал? Так в поход сегодня идём, сбор в двенадцать на Рижском, давай собирайся».
В шестидесятых – семидесятых годах в стране, в которой мы жили, под названием СССР стихийно стал развиваться туризм. Движение это поддерживалось: для тех, кто хотел заниматься профессионально, были различные туристические клубы, секции и объединения, настоящие маршруты, инструкторы, в любом пункте проката можно было по паспорту взять напрокат палатки-треноги, котелки, туристические топорики, рюкзаки со станком или без, спальные мешки, что мы и делали. А для остальных популярность туризма, особенно у городской молодёжи, имела простое объяснение: большинству негде было провести время в выходные в городе, уединиться с девушкой, собраться посидеть компанией, а туризм всё это предлагал.
Мы собирались компаниями от четырёх до двенадцати человек, брали в прокате весь инвентарь, кроме рюкзаков, рюкзаки удобнее было иметь свои. Всё же сборы начинались дома, брали в магазине харчи, как правило, мясную тушёнку, картошку или макароны, концентрат готового борща или супа в стеклянных банках, майонез, консервированный зелёный горошек, изредка сосиски или сардельки, хлеб, всегда водку. Пропорции были определены и менялись, только если был какой-то праздник или день рождения, закупками всегда занималось двое или трое, скидывались заранее. Места разведывались загодя, главными критериями были наличие воды – большое озеро, водохранилище, река или канал, время в дороге – не больше двух часов, но и не очень близко, и отсутствие пересадок, в том смысле, чтобы до места можно было добраться на электричке и далее пешком. Хотя в хорошие места, например, на Истринское водохранилище, не гнушались добираться на электричке, потом на автобусе и пешком. Походная практика научила ставить палатки в правильном месте, чтобы в дождь дно её было сухим, искать сухостой, в сырую погоду костра иначе не разведёшь, готовить на костре. Играли на гитарах, пели, веселились, чего греха таить выпивали, конечно. Когда кто-то уединялся в палатке, не завидовали, любовь или повезло, какое кому дело. Было хорошо, мы были молоды.
А в тот день я был рад тому, что возвратился и попал, как Чацкий, с корабля на бал, причём у меня всё, что нужно для бала, было в наличие: рюкзачок, треники, кеды, рубашечка походная. Времени до встречи оставалось немного, так и были сборы недолги, думал я, но увы, маманя, очевидно, постирав мою ветошь походную, куда-то её притырила, да так, что я, как ни старался её найти, найти не смог. Мне кажется, что у женщин это какой-то особый дар, положить вещи так, что найти их невозможно, сейчас меня этим даром жена удивляет. Но это же не причина отказываться от такого весёлого мероприятия в начале лета; поскольку из своей старой одежонки я вырос, маменька купила мне светлый летний костюм, я надел его, взял гитару, какое-то старое байковое одеяло, плавки, ещё какое-то барахлишко, засунул всё это Витюхе в рюкзак, и мы отправились в турпоход. На Рижском вокзале нас ждали шесть девчонок и три парня, все одеты по-походному, с рюкзаками, котелками, палатками, появление ещё парочки походников, один из которых в светлом летнем костюме с гитарой, что и составляло весь его туристический багаж, вызвало весёлый ажиотаж. Были претензии к Витьку, где ещё один обещанный пацан, он игриво ответил: «Мы вдвоём справимся, его Алеком зовут». Под весёлый гомон и допытывания девчонок, с кем из них мы собираемся справляться и каким образом, мы загрузились в электричку.
На место дислокации прибыли засветло, поставили палатки, развели костерок, стали разбираться, кто в какой палатке будет укладываться спать, вопрос был существенным, каждый хотел понять, а с кем он спит? Ещё во время сборов дома я допытывался у Витьки, с кем он идёт, кого он запланировал в спутницы мне, но ничего толком он мне так и не сказал. Объяснял, что компания сложилась случайная, толком никто никого не знает, разбираться придётся на месте. Одна из девиц собралась идти за водой и спросила: «Я за водой, кто мне поможет?» Девушка была приглядная и боевая, но пока я разглядывал её, сравнивая с другими, один из парней сказал: «Пошли, я помогу». Увели деваху из-под носа, пока я спал в одном ботинке, какой афронт! Вернувшись с водопоя, девица заявила, что спать они будут вдвоём, в отдельной палатке. Огорчённый собственной нерасторопностью, я полез со своим барахлишком в одну из незанятых палаток, чтобы застолбить себе местечко. Оборудовав себе спальное место, я прилёг, лежал бездумно на спине, просто отдыхал, но мой покой был внезапно нарушен. В палатку шустро, как ящерка, юркнула худенькая девушка и, не мудрствуя лукаво, прилегла прямо на меня, что было вполне разумно, поелику больше в палатке прилечь было не на что. Поелозив немного, она расположилась на мне, как на диване, поудобнее, опёрлась острыми локотками мне в грудь и стала меня разглядывать, а рассмотрев, неожиданно влепила мне длинный, волнующий поцелуй, затем, опять опершись локтями о мою грудь, повернув голову в сторону предполагаемых собеседников за пределами палатки, провозгласила: «Я его проверила. Он не мальчик», – после чего так же шустро покинула пределы моей обители. Я ещё полежал, размышляя, из каких соображений она сделала такой лестный, как мне тогда казалось, вывод в отношении меня, и, убедившись в собственной неотразимости, пополз на волю, надо было помогать с приготовлением ужина, к тому же мужики явно ладились пропустить по полкружечки, побренчать на гитарке, да мало ли какие дела вечером в лесу у костра и рядом.
Вечером я снова был весьма удивлён, когда обнаружил, что на ночь рядом со мной деловито и весьма бесцеремонно располагается совсем другая девица, но это меня не огорчило. Как справедливо заметил Огюстэныч, в смысле Пьер Огюстен пацану в возрасте Керубино, неважно, за кем приударить – и за графиней, и за её камеристкой, да за любой юбкой, а уж если она сама пришла к тебе, не о чем говорить.
С утра кто смог продрать глаз, попили чаю и пошли купаться, я выпендривался своим южным загаром, после полудня выдвинулись домой. Настроение мне омрачало большое коричневое пятно на моих светлых брюках, которое я соорудил себе, хлопоча утром у костра, случайно вылив треть банки какао со сгущённым молоком, впрочем, советская химчистка утолила мои печали и через неделю костюм был лучше нового.
В понедельник я вышел на работу, первого сентября пошёл в школу: наступила осень, потекли тягучие рабочие будни. В наш класс пришёл новый пацан – Сашка Захарченко, весёлый, заводной, с огромными лапами, кулак у него был с голову пионера-отличника. Сашка незадолго до этого чуть не загремел под фанфары в места не столь отдалённые. Дела простые, обычная групповая драка, в которой кто-то пострадал с противоположной стороны. Пострадал весьма серьёзно, кто бил, кто помнит, кто видел, как найти? Ментуха советская сработала быстро – просто назначила виновного, посмотрели: о, гляди, кулачищи какие, этот точно мог приварить, стали крутить, колоть на чистосердечное, признание же – царица доказательства ещё со времён Андрея Януарьевича, но Сашок как-то отбился, отполз, он рассказывал, как, но я уже не помню. Сашка носил кепку-восьмиклинку, которую называли кемель, и получил в компании нашей кличку – Кемель. Клички возникали и прилипали по большей части стихийно, иногда их раздавал какой-нибудь острослов, если глаз его остёр и сам он неглуп, то кличка приживалась, а нет, так и клички нет. Часто они были связаны с фамилией или именем, Пушков – Пушок, Козлов – Козёл, у Витьки Медведева было два погоняла: Мокушка и Фред; Мокушкой звали одного комического персонажа из кинокомедии тех времён, откуда взялась кликуха Фред, не помню, Витёк откликался на обе. Сашка работал на «Калибре» токарем, по вечерам мы встречались в классе, по выходным тусили втроём: Мокушка, Кемель и я.
В начале шестидесятых полуподпольно стали во многих спортзалах заниматься культуризмом, мне об этом рассказал один приятель на заводе; так как заканчивал трудится на заводе довольно рано и дома был ещё до четырёх часов вечера, я решил подкачаться в промежутке между работой и школой. Книгу по культуризму или бодибилдингу купить было невозможно, но в спортивном магазине мне толковый продавец сказал: «А чем тебе не подойдёт брошюра упражнений по атлетической гимнастике? Это ж, по сути, одно и то же», и показал мне пару брошюр, в одной из которых были представлены упражнения с гантелями, а в другой с гирями и штангой, я взял обе. Для начала купил в магазине пару гантелей по пять килограммов, позанимавшись полгода, купил гантели по восемь, ещё через полгода полуторапудовую гирю, двухпудовки в магазине не было. Занимался два-три раза в неделю, пока не поступил в вечерний институт, в институте времени не стало хватать, так иногда по выходным баловался.
Осенью познакомились мы с девчонками из восемьдесят пятого дома. Лучший способ познакомиться поближе – это сходить в поход, что мы и решили предпринять. Сашка с Витьком не смогли, и пошли со мной в поход Лёсик с приятелем, которого до этого момента я не знал, и три девчонки. Отправились мы на Истринское водохранилище, стояла теплынь, поставили палатки на небольшой полянке, окаймлённой кустами, сгоношили, как обычно, какой-то несложный ужин, поужинали, потом сидели у костра, выпивали, пели, играли на гитарах. При сборах мы слегка скорректировали количество алкоголя, взяли побольше, чтобы и самим быть поразвязнее, ну и в надежде, что дамы наши выпьют поболе и будут посговорчивее. Дамы пить вообще отказались, а вот наш новый походник, друг Лёсика, подналёг и, перебрав, сначала быковал, а потом и вовсе слетел с катушек. Схватил топор, стал орать, что всех зарубит, все разбежались, я, поскольку хмель у меня прошёл моментально, стал искать возможность, чтобы обезвредить дебила. Для реализации своего плана я потихонечку крался за ним сбоку и чуть сзади по кустам, окружавшим полянку, выжидая удобный момент для нападения, как вдруг позади услышал треск ломаемых кустов и аж обмер, думаю, как он там с топором оказался, оглянулся, а там три наших девки продираются. Я им: «Брысь», а они мне: «Мы тебе поможем», я им: «Отвалите, не мешайте». Они куда-то смылились, а я, подгадав момент, выскочил из кустов и прыгнул на него сзади, обхватил руками, что бы он не смог ударить топором, подсёк, повалил пьяного идиота на землю мордой вниз, пытаюсь выдрать из руки топор, и тут на нас прыгнули три этих десантницы, лежат как на диване привыкают. Я им: «Девки, да сползай уже с меня, я пошевелиться не могу, а урод, которого я завалил еле стонет уже, похоже загибается». А они мне: «А вдруг он опять начнёт?» Еле выбрался из этой кучи. Взяли растяжки от одной из палаток, спеленали его, положили подальше от костра, чтоб он по пьяни в костёр не скатился, так и пролежал до утра.
С утра мы с Лёсиком решили сплавать на противоположный берег, плыть было не меньше полутора километров, на случай если вдруг сведёт ногу, решили пихать перед собой бревно, плыли часа два, задолбались с этим бревном, вылезли на берег, сели отдохнуть. Недалеко стояла палатка, рядом женщина готовила кофе на костре, подошла к воде, увидев бревно, сказала: «Ветра нет, а бревно приплыло». Рассказали, что бревно с собой приволокли с того берега, удивилась, как мы сюда, да ещё с бревном. Угостила нас кофейком, стало полегче, поплыли назад, на бревно уже сил не было, доплыли налегке, без страховки, перекусили, рванули в Москву. Поход как-то не задался, но в воде наплескались до тошноты.
Связь с девчонками я не потерял, они, правда, разочаровались в Лёсике и его друге, что немудрено, и, приглашая меня на вечер танцев в их организации, попросили взять с собой кого-то поадекватнее. Собрались втроём, мы с Кемелем и Витька, приоделись, но аккурат перед поездкой одна из них позвонила мне и сообщила, что их смену загнали на дежурство, но мы, если хотим, можем прийти потанцевать без них. Помозговав, мы решили идти, упускать такой шанс было нельзя, наши знакомые работали на телефонной станции, и по слухам, там, кроме них, трудилось ещё порядка трёхсот человек, и девяносто процентов из составлял прекрасный пол.
В девятнадцать часов были у дверей клуба, но так просто с улицы туда не пускали. У входа толпилась небольшая кучка таких же искателей приключений, в приоткрытую дверь, и было видно, что у выхода из клуба так же стайка девиц, высматривает кого-то в толпе порывающихся попасть в этот малинник. Неожиданно одна из них протянула мне руку и сказала: «А этого мальчика я знаю», и провела меня в зал. Пока я раздевался, в зал прорвались Сашка с Витькой. Народ танцевал вовсю, но парней явно не хватало. На первый танец я пригласил ту самую девушку, которая провела меня в зал, её звали Тамара, она работала там же, на телефонной станции. Приглашая на танец Тамару, я отметил для себя её подружку, она мне понравилась больше, и я пригласил её на второй танец. Мы протанцевали с ней весь вечер, познакомились, она училась в девятом классе, звали её Марина. Через час в нашем вечере танцев возник перерыв, который нам организовали пацаны, работающие механиками на станции. Подошли, вызвали на разговор во двор, мы вышли втроём, их было семеро. Разговор получился для них беспонтовый, они, видно, полагали, что мы выйдем на трясущихся ногах, а мы вышли с желанием заехать кому-то в грызло, нас отвлекли от приятного занятия, времени на разговоры тратить смысла не было. Они включили заднюю, мол, тут во дворе, при всех, сейчас схлестнуться нельзя, давайте завтра-послезавтра. Мы согласились, завтра, в семь часов вечера у «Огонька», и добавили: если сегодня ещё кого-то увидим рядом, рожу намнём прямо на танцполе, чего далеко ходить. К «Огоньку» они не пришли, подружки наши мне потом рассказывали, что парни эти стали аккуратненько выведывать, где мы живём, но они ответили, что точно обо всех они не знают, но вот Алек в «Огоньке» живёт. После этого оппоненты наши поскучнели, перестали нами интересоваться. Определённо всё-таки перепадали мне какие-то бонусы от моего местообитания.