Страшнее смерти

– Что за спектакль, Женя? Я… я не понимаю, – заморгал глазами Ботан.

– Сейчас вы получите текст. Каждый свой. – Он вытянул из верхнего кармашка сорочки два аккуратно сложенных вчетверо листка бумаги. Один протянул Ботану, другой подал Хмырю. – Ознакомьтесь с текстом. Даю пять минут на то, чтобы вы его подучили. Не обязательно учить наизусть. Главное, чтобы в своём диалоге вы придерживались духа, но не буквы. Ну. Читаем.

Будущие богачи развернули листки.

– Вслух читаем, – в голосе Мориарти послышались нотки приказа. – Клиф, ты начинаешь.

Ботан прочёл первую фразу. С недоумением посмотрел на Мориарти.

– Я сказал вслух. Давай же, не тормози. Ну! – казалось великий и ужасный начинал терять терпение.

– Слышь, Вольт. Да эта твоя Молния – шалава из шалав, понял? – Выдавил Ботан из себя.

– Молодец, Клиф! Хороший мальчик! – Мориарти плотоядно оскалился. – Теперь ты, Вольт.

– И чего ж это она шалава? – прочитал Хмырь со своего листка.

– Теперь ты, Клиф, – приказал Савицкий, – читай следующую реплику.

– Да шалава, и всё тут. – На лбу Ботана выступил пот. Он снял очки и поднял глаза на Мориарти. – Женя! Что это? Зачем это?

– Потом объясню. А сейчас надевай телескопы, и вперёд. Вольт! Твоя реплика.

– За такие слова, вообще-то отвечать надо, – прочёл Хмырь.

– А и отвечу, – прочёл Ботан.

– Ну! Чего замолчали? Мне всё время вас подгонять? – носок шипастого туфля Мориарти постукивал по полу.

– Есть у Мары чувачок один. Ты, наверное, видел – он на красном Бугатти ездит, с чёрной мордой, – продолжил Ботан.

– Кто с чёрной мордой? Чувачок? – считал со своего листка Хмырь.

– Да не чувачок, тачка его – Бугатти, красная, с чёрным капотом. Короче, это давнишний ухажёр её. Он уже пару лет с ней амуры крутит. Да видел ты. Когда к ней намыливается, мимо твоих окон же проезжает. – Ботан чувствовал, как его футболка пропитывается липким, как мокрота, потом.

– И? – тон Хмыря начал выдавать интерес.

– Был я в «Зебре».

– И что ты там делал?

– Неважно. Иду мимо ресторана – не помню, как называется. Что-то типа «Австралийские Стейки». Там стёкла прозрачные. Глянул, и вижу –Молния сидит, с каким-то мужиком усатым, лет под сорок. А тип этот лапой талию её обхватил, да что-то шепчет на ушко.

– Эге! Так, может, ты обознался?

– Да я и сам так подумал. Специально вернулся. Рассмотрел. Она!

– И ты, п…страдалец, её сразу в шалавы записал? Ну, встречается тёлка с двумя мужиками, и что?

– А вот что. Пару недель назад мимо скверика нашего проходил. Глядь, а там Мара-шмара, на скамейке с каким-то хачом обжимается. А хачь крут! Костюм с иголочки. Такой, наверное, не одну штуку баксов стоит…

– Да хоть бы и так. Ну крутит баба, даже с тремя мужиками. Тебе-то какое дело?

– Ты ещё не знаешь всего, умник.

– И чего же я не знаю?

– Расскажу. Да ты, не поверишь.

– Так давай!

– Через пару дней встречаю я этого хача в скверике нашем. Он мне: эй, брат! Разговор есть. Ты, говорит, знаком с Мариной. Ты как-то мимо проходил, и она мне рассказала, что в одном классе вы учились. Живёшь ты где-то здесь, рядом. Так что, наверное, в курсах, что и как. Короче, говорит, брат, дело к тебе у меня. Подозреваю, что у Маринки ещё кто-то есть. Ты не видал, не ездит ли козёл какой-нибудь к ней? Я ему в ответ: нет, мол не видал, ничего не знаю. А он мне: брат, а ты понаблюдай, не обижу. Вот задаток. И сотню зелёных мне суёт.

Хмырь вздёрнул глаза на Мориарти. – Жень, здесь как-то неправдоподобно. С какой стати Молния начнёт своему хачу, про Клифа рассказывать? Кто он такой для неё?

– О критике тебя никто не просил, – осадил его гений. – Продолжай!

– Взял? – покорился Хмырь.

– Не хотел. Но он всё равно впихнул.

– Так-так. Уже интересно. А дальше что?

– Дальше, – Ботан дрожащими руками перевернул свой лист, – встретился я с Молнией. В том же скверике её подловил. И рассказал ей – и про Хача, и про усача.

– А она что?

– Задёргалась Марочка. Говорит, молодец, что хачу не сдал.

– И всё?

– Не всё. Сказала, я тебе больше заплачу, только не выдай меня Муртазу.

– А дальше?

– А дальше, ты не поверишь.

– И всё же.

– Я ей сказал, что мзду не беру.

– Вот это на тебя не похоже.

– Это на тебя не похоже. И знаешь, что Мара на это ответила?

– Послала тебя ко всем херам!

– В её положении не слишком-то и пошлёшь. А сказала она мне вот что: от той мзды, которую я предложу, ты не откажешься. Хочешь, натурой расплачусь? И глазки так кокетливо вбок.

– Врёшь!

– Я же говорил, что ты не поверишь. А я, за что купил, за то и продаю.

– И что? Воспользовался?

– Представь себе, да! Поимел Молнию во все дырки. Выла так, как в порнухе не воют. Классная тёлка! Отпад!

На этом текст обрывался.

Ботан мокрый, как курица, обданная из шланга, выставился на Савицкого. Тот стоял широко расставив ноги и сложив руки на груди. На лице довольная ухмылка. Она выражает не только радость – в ней куда больше презрения. Слишком хорошо выучил Ботан за восемь лет знакомства с жестоким маэстро, что предвещает эта ухмылка.

– Считай это тестом на профпригодность, Кирюша.

– Жень. А без него никак? – Ботана мелко трясло.

– Никак, мой дорогой.

– Но…

– Долго рассусоливаем. Время – деньги. И гости ждут.

– Женя, но…

– Так! – Мориарти топнул носком. – Вы сейчас воспроизводите диалог, но уже без бумажек. Причём, делаете это естественно, натурально. Хочу верить, что вы неплохие актёры. Я записываю видео на телефон. Тест пройден. Вы в штате. Мы спускаемся вниз, продолжаем веселье. Всё ясно? Готовы? – он вынул телефон из кармана, и включил на нём режим камеры. – Надеюсь получится с первого дубля. Итак, погнали!

– Женя, я… я не стану… – Ботан стал бел, как мрамор на полу.

– Чего? – Мориарти опешил.

– Я не стану, – повторил Ботан.

– Хорошо подумал?

– Я не стану.

– Ты отказываешься от работы, которая сделает из тебя человека?

– Я не стану.

– Хорошо. – Мориарти принялся расхаживать перед ними, то влево, то вправо, будто бы размышляя. Внезапно остановился перед Хмырём. – А ты что скажешь, Вольдемар? Тоже не станешь?

– Это… Я, в принципе, не против… – он виновато покосился в сторону Ботана.

– Тогда убеди своего друга. Немедленно. Это твой тест на профпригодность, Вольт.

– Э… Клиф… – неуверенно начал Хмырь, – ты знаешь, это ведь – шоковое интервью. Слыхал? Так делают при приёме на работу. Я правильно, говорю, Жень? – он с мольбой поглядел на Мориарти.

– Конечно, правильно! – изображая картинную радость, согласился тот голосом, ставшим высоким до писка.

– Вот видишь, – кивнул Хмырь Ботану, – это всего лишь тест на исполнительность, на верность компании, – он опять поглядел на Савицкого, ища подтверждения.

– Естественно! – согласился маэстро.

– Ну, давай, Клиф. Чего тебе стоит? – теперь молящий взор был устремлён на Ботана.

Тот сидел на самом краешке кресла сжавшись в таящий снежок, такой же холодный и мокрый. – Я не стану.

Мориарти развёл руки в стороны. – Ну, господа, вы не только ничтожества, вы ещё и тупицы! Ладненько. Не хотите по-хорошему – будем, как всегда.

Манерным, танцующим шагом он подошёл к двери. Взялся за ручку.

– Эйн! Цвей! Дрей!

Дверь распахнулась.

За дверью стояла гибель.

Как легко спутать интуицию и паранойю! Никогда не знаешь точно кто же нашёптывает тебе «не делай этого», «не ходи туда», «не доверяй ему», «не полагайся на неё» … Кто говорит с тобой? Мудрый предупреждающий голос или его Величество бред?

В комнату вваливается толпа. Вся стая в сборе. Комод потирает лапы. Качок подмигивает. Кастет разминает запястья.

– Серж, ты был прав, – Мориарти говорит это, глядя на Сахара, – Ботан заартачился. Очко в твою пользу. – Так что будем делать, Кирюша? – он повернулся к Ботану. – Тебе десять секунд на размышление, кретин.

В это мгновение Кирилл испытал дежавю. Словно всё это уже было, словно всё это так же, как в той идиотской галлюцинации. Словно он снова стоит перед умершим дедом и слышит его сиплое бульканье: «Ты не человек. Ты жалкая курица. Лучше бы ты вообще не рождался!».

– Я не стану…

– Ну, тонкогубый, пеняй на себя. Серёга! Толик! Преподайте Кирюше урок. Только без членовредительства. На этом гнилом тельце не должно остаться следов. – Мориарти щёлкнул пальцами.

Комод и Качок, с предвкушающе-злорадными улыбками на физиях, будто два циклопа, нависли над съёжившейся на краешке кресла жертве. Они подхватили её с двух сторон под мышки. Легко, как пушинку, как куклёнка, подняли над креслом, над полом, и отнесли на центр комнаты, туда, где секунду назад стоял Мориарти.

– Ну ты попал, Ботан. – сказал ему прямо в ухо Комод.

– Хона тебе, – подтвердил в другое ухо Качок.

Они подбросили его вверх и отпустили. Ему удалось приземлиться на ноги, и даже удержаться на них. Но тут же Ботан получил удар в живот, который согнул его в три погибели – к делу подключился Кастет. Качок пнул сзади. Ботан оказался на четвереньках.

– Тебе хватило, чтобы одуматься, засранец? – Мориарти стоял подле, в своей излюбленной позе, с руками, сложенными на груди. – К спектаклю готов? Включаем мотор?

– Я не стану, – прохрипел Клиф.

– Продолжаем, – сказал Мориарти тихим, спокойным голосом.

Качок, находящийся позади, стоящего на карачках Ботана, взял его левую руку в залом, – Не дёргайся, сучка!

Расположившийся спереди Комод, наступил каблуком своего великанского башмачищи, на Ботанову кисть, которой тот опирался об пол. Наступил, и начал давить.

Комод давил, Качок ломал. Ботан заорал так, что Мориарти заткнул уши пальцами. – Достаточно! – взмахнул он рукой. – А теперь, что мы скажем, Кирюша?

– Я не стану…

Мориарти вздохнул. – Слушайте, снимите с него очки. Разобьются ещё. Ни к чему имущество Кирюшино портить. Пробуем по новой. Начали!

Пытка повторилась. Повторилась с тем же результатом.

– Эх, Ботан, Ботан! – изувер в лабутенах досадливо покачал головой. – Мог бы отделаться малой кровью, а так… Эй, как вас там? Люба! Вика! Я ничего не перепутал? – Только сейчас Клиф заметил, что в комнате, не только члены стаи – в комнате ещё двое. Двое девчонок. Незнакомых девчонок на высоченных шпильках и платьицах «под лобок». Стоят прижавшись к стенке. Испуганно таращат глаза.

– Милые дамы, – продолжил мучитель, – не забыли ли вы, что вам уплачена двойная цена, за то, что вы будете приглашены присутствовать при одной пикантной сцене, и окажете мне некую необременительную помощь, о чём будете потом держать свои прекрасные ротики на замочке, во избежание не самых приятных для вас последствий? Вы согласились. И, заметьте, никто вас к этому не принуждал. Так? – Мориарти цокнул языком, поправил перстень на пальце, – Поэтому, Вика! Да-да, на мой взгляд вы больше подходите для данной роли, подойдите ко мне, пожалуйста.

Девчонка несмелыми шагами приблизилась к жутковато чудящему клиенту.

– Ну-ну, Вика! Не бойтесь. Я не кусаюсь. Просто хочу объяснить, что от вас требуется. Всё элементарно. Вы поднимаете платьице. Опускаете… Нет. Снимаете трусики. Кстати, Вика, на вас надеты трусики?

– Да… – ответила пребывающая в полнейшем замешательстве девица.

– Жаль. Мне бы больше понравилось, если бы на вас их не было. Так вот. Снимаете трусики, и мочитесь на голову вон тому джентльмену, – он ткнул рукой в направлении, стоящего на коленях, с заломанной за спиною рукой Ботана, – с которым мы весело играем. Вы мочитесь – я снимаю. – Он опять вынул свой телефон. – Не беспокойтесь. Я буду снимать так, что лицо ваше в кадр не попадёт. Для меня главное, чтобы туда попало другое лицо – лицо джентльмена, на которого вы будете мочиться, Вика.

– Мы так не договаривались. Я этим не занимаюсь, – похоже, девица начала оправляться от шока.

Мориарти лишь улыбнулся в ответ. Достал из кармана бумажник. Вынул сотенную долларовую купюру, зажал её между двух пальцев, и поднёс её прямо к лицу девицы. – А так, Вика, мы договоримся?

– Не договоримся. – Девчонка мотнула головой.

Мориарти извлёк вторую купюру такого же достоинства. – А так?

Девчонка молчала.

Савицкий достал третью купюру. – А так?

– Я сделаю, – раздался женский голос с другой стороны комнаты.

– Великолепно, Люба!

Работница коммерческого секса, расставив длинные ноги расположилась над головой Клифа. Савицкий командовал: «Комод, отойди. В кадр не лезь. Серёга, сдай назад – руку видно».

– Жека, постой! – вдруг подал голос Сахар. – А вдруг он, того, извращенец. И это ему даже понравится.

– Извращенец, говоришь? – Мориарти опустил телефон. – Это мы сейчас проверим. Эй, Ботан! Так ты будешь роль исполнять, или золотого дождя желаешь?

Клиф молчал.

– Хе-хе! Похоже, что извращенец, – усмехнулся Савицкий. – Люба, отбой!

Девица опустила платье и отступила к стене.

– Может он и извращенец, но не голубой. – Произнёс Мориарти задумчиво. – А ну, Толян, давай-ка, встань сзади засранца.

Комод повиновался.

– А теперь расстёгивай штаны!

– Чьи? – не понял Комод.

– Сначала, засранца.

– А потом?

– Потом свои.

– Я чего-то не врубился, Жека. Ты что, хочешь, чтобы я… – Комод начал допирать до того, что задумал предводитель.

– Ты очень догадлив, Толик.

– Эй, Мориарти! Я не педик! – возмутился жирдяй.

– Толян, расслабься. Педик – не тот, кто, а тот, кого. – Это Могила пришёл на помощь своему вожаку.

– Да? – Простоватый толстяк недоверчиво покосился на Могильного.

– Правильно он тебе сказал, – подтвердил Качок, продолжающий фиксировать в заломе руку Ботана, – Не веришь, у моего пахана спроси. Он по малолетке зону топтал – знает.

Жирняк облегчённо вздохнул. – Ладно. Но, это… как же я? У меня ж не встанет!

Все дружно захохотали, даже девчонки у стены. Не смешно было лишь Хмырю, если не говорить о Ботане.

– Ну, Толян, не боись. Эту проблему мы решим, – весело заявил вожак. – Вика сейчас снимет платьице, снимет трусики, и начнёт крутить задницей прямо перед твоим носом. Это тебя возбудит?

Комод смерил взглядом девицу. – Пойдёт.

– Так, Вика, готовься. – Мориарти, недобро прищурившись, поглядел на девчонку. – Или этим ты тоже не занимаешься? И оплату отрабатывать не собираешься? – он просто протыкал её взглядом. – Давай сюда! На точку! – рявкнул он, и указал на место перед стоящим на четвереньках Ботаном.

Та, что называлась Викой, нехотя подчинилась.

– Что скажешь, Толян? – спросил Мориарти.

– Нормально. Встаёт, – ответил толстяк, облизнув губы.

– Эй, Ботан! Сейчас ты станешь девочкой, а я запечатлею это событие на видео, – Савицкий в третий раз включил камеру на айфоне. – Давай, Комод, стягивай с него штаны, заголяй задницу!

Туша склонилась над Клифом, медвежьи лапы грубо расстегнули ремень, едва не порвали ширинку, потянули штаны вниз, к полу. Нагая девица извивалась змеёй, демонстрируя все свои прелести. Мориарти наводил камеру.

– Стой, Комод! Стой! – вдруг закричал Ботан. – Мориарти! Я согласен!

– Ну, слава тебе, господи! – выдохнул Савицкий, опуская телефон.

Мориарти распорядился, чтобы перед началом съёмки «актёрам» дали виски. Снимали в несколько «дублей» – режиссёр Савицкий добивался «натуральности и естественности», что трудно было ожидать от морально раздавленных и насмерть перепуганных лицедеев. Наконец, он вынес вердикт: «Сойдёт!», и стая разродилась аплодисментами.

Мориарти, дурачась раскланялся. И тут взгляд его упал на девок, скучающих у той же стены. Он поглядел на них, потом на Хмыря, сидящего в кресле, опустив голову и сжавши её руками.

– Слышь, Хмырь! Ты извращенец?

– Кто? Я? – он поднял голову. – Нет.

– Очень жаль.

– Почему, жаль? – испуганно спросил Хмырь.

– Видишь ли, мой дорогой, Любе уже заплачено за услугу «золотой дождь». Ей надо отработать. Был бы извращенцем – получил удовольствие.

– Женя… Женя! – задрожал Хмырь. – Как же так? Я же не отказывался. За что?

– А мне плевать, что ты не отказывался, – на устах Мориарти кривилась улыбка пренебрежения, – девочке надо отработать.

– Женя! Не надо… Пожалуйста, не надо! – жалобно взмолился, понадеявшийся было, что кошмар окочен, Хмырь.

– Не блей! На точку! – Савицкий показал на то место, где двадцатью минутами назад подвергался глумлению Ботан. – Сам пойдёшь, или тебе помочь?

Хмырь тяжело поднялся и понуро побрёл на свой эшафот.

– На колени! – приказал палач. – На карачки становись, урод!

Хмырь опустился на пол, и зарыдал.

– Женя, пожалуйста… Ну, не надо, Женя… Ну, пожалуйста…

Мориарти встал перед ним. – Не хочешь золотого дождя? Не уважаешь золотой дождь? – спросил он с фальшивым сочувствием.

Всхлипывающий, вздрагивающий от рыданий Хмырь, судорожно покачал головой.

– Бедня-я-яжечка, – печально-сладеньким голоском пропел Мориарти. – Хорошо. Я избавлю тебя от этого удовольствия. – По измученному лицу Вольдемара пробежала тень надежды. – Но только, в том случае, если… – он замолчал и испытующе посмотрел на несчастного. – Знаешь, Хмырь, что-то туфельки мои запылились. Почисти. Языком.

Вольт застонал, плечи его вновь затряслись от плача, – Ну, Женя… Ну, что я тебе сделал?

– Не хочешь? Тогда будет тебе и золотой дождь, и то, чего удалось избежать твоему дружку. Комод! Скидай штаны!

С этими словами он выставил ногу вперёд, так что его туфель оказался почти у колен Хмыря. Тот склонился до самого пола, и всхлипывая, принялся вылизывать покрытый шипами носок.

– Сахар, снимай! – отдал распоряжение маэстро кошмаров. – Давай, давай, Хмырёк, хорошо старайся, работай на совесть! Молодец! Теперь подошву. Не чванься! Качественней вылизывай! Хорошо. Теперь другой туфель…

По окончании экзекуции, Мориарти поднял за подбородок его перемазанное лицо. – Испачкался, мальчик! Помыть тебя надо. Люба! За работу! Сахар! Снимай!

После того, как всё это, в самом деле, закончилось, режиссёр беспредела отдал последние распоряжения. – Все вниз, к девчонкам. Качок! Веди мерзавцев в ванную. Пусть помоются хорошо. Особенно, Хмырь, чтоб не воняло. Бошки пусть феном высушат. Заставь их вискаря ещё выпить, чтобы в себя пришли. Пятнадцать минут на все процедуры, и тащи их вниз. Вперёд!

Как только Качок привёл двух, на скорую руку приведённых в порядок горемык в зал, Мориарти распорядился остановить музыку.

– Дамы и господа! Братья и сёстры! Уважаемые однокашники! Следующим номером нашей программы – классное собрание! – громко возвестил устроитель банкета. – Обслуживающий персонал, я прошу временно покинуть помещение.

Мориарти дождался пока три официантки, важный бармен и ди-джей с кургузой бородкой уйдут на веранду и кухню.

– Девушки из агентства! Вас это тоже касается.

Когда в зале остались лишь представители бывшего «А» класса, господин Савицкий-младший объявил собрание открытым.

– На повестке дня, друзья и подруги, всего лишь один вопрос. Разбор поведения двух наших товарищей – Кирилла Пыльникова и Вольдемара Черных.

Мориарти встал у стены, на которой висел невероятных размеров домашний кинотеатр. Подсоединил к нему свой мобильный, немного повозился с настройками, и вновь развернулся лицом к заинтригованной аудитории.

– Кирилл! Вольдемар! Прошу вас сюда, к доске. – Мориарти постучал пальцами по экрану телевизора.

Качок придал им ускорение, незаметно подтолкнув в спины. Они встали у стены, по правую руку от председателя.

– Господа, – продолжил Мориарти, – сначала я хотел бы продемонстрировать вам случайно попавший мне в руки небольшой, но весьма интересный видеоролик. После чего, мы начнём обсуждение.

На большом экране появились Хмырь и Ботан, сидящие в глубоких, презентабельных креслах.

«Слышь, Вольт! Да эта твоя Молния – шалава из шалав, понял?..»

У кого-то из бывших школьниц вырвался вздох возмущения, кто-то недоумённо хлопал ресницами, кто-то из них захихикал, кто-то глядел с непонятно кому адресованным отвращением… Полные красивые губы Молнии превратились в ниточку, они стали похожими на губы Ботана, руки мёртвым узлом сплелись на груди. Она поднялась с софы и решительным шагом вышла вперёд.

«Мне плевать, что обо мне подумают», – сказала она ледяным тоном, не сводя горящего гневом взгляда с Мориарти.

– Мариночка, – Савицкий раскрыл ладони, – в этой комнате нет ни одного человека, который бы даже на миг мог подумать, что в том, что мы слышали сейчас от Пыльникова, есть хоть слово правды. Этот ролик говорит, не о тебе Мара, а лишь о моральных качествах некоторых из наших товарищей.

– Не делай из меня дуру, Савицкий! – она продолжала убивать его взглядом, – это ты их заставил.

– Да ну! – брови Мориарти взлетели вверх. – Кирилл! Вольдемар! Принуждал ли я вас к чему-нибудь?

Оба отрицательно покачали головами.

– Вот видишь!

– Не делай из меня идиотку, Савицкий. Ты их запугал. Ты их заставил, мразь!

– Но-но-но, Мариночка, – Мориарти погрозил пальцем, – давай-ка обойдёмся без оскорблений. Мы же культурные люди! Вот ты говоришь, запугал, – он сложил руки на груди, как будто копируя позу Молнии. – А хоть бы и так! Но ты попробуй, запугай меня! Как думаешь, выйдет ли что из этого?

– К чему ты клонишь, Савицкий?

– Я тебе напомню кое о чём, Марина. – он начал расхаживать перед экраном взад и вперёд, периодически останавливаясь и бросая на Мару пристальные взгляды своих колючих глаз. – Не далее, как две недели назад мы имели с тобой случайную встречу, в том самом скверике у бывшего парка. И так как неслучайных встреч между нами не бывает, я решил исправить это недоразумение. Я имел честь тогда, пригласить тебя не на свидание, нет! Просто на дружескую встречу наедине. И что же ты мне ответила?

– Попросила тебя расслабиться.

– Вот именно! И я спросил тебя: почему? Помнишь, что ты ответила мне?

– Не помню.

– А я помню. Ты сказала мне, что у меня нет души.

– Я тебе это и сейчас скажу. С ещё большим основанием.

– А что было потом, помнишь?

– Савицкий! Не разводи демагогию. Говори напрямую.

– Как раз в то время, когда мы с тобой беседовали, как раз в тот момент, когда ты сказала мне о душе, там, в стороне, мимо нас проходили эти два господина, – он показал на Хмыря и Ботана. – И я спросил тебя: значит, у меня души нет, а у них есть? И ты ответила: у них – есть. И спросила меня, за что я так презираю их, за то, что они из бедных? Ты помнишь, что я тебе ответил на это?

– Не помню, и помнить не хочу.

– Я ответил тебе, что презирал и презираю их не за то, что они батраки. Я презираю их за то, что у них нет духа. Да! Если у меня нет души, то у них нет духа! А отсутствие духа – это диагноз. И диагноз этот звучит так – лузер.

– Отсутствие души тоже диагноз. И звучит он так – негодяй.

– А потом ты мне сказала, что лучше бы пошла на дружескую встречу с кем-нибудь из них, чем со мной. Я понимаю, что это была шутка, но, не скрою, что она несколько задела меня.

– Савицкий! Зачем я тебе нужна? Столько лет прошло. Ты до сих пор не можешь забыть? Не можешь смириться, да? Думаешь, всегда должен получать, что хочешь? И ты решил отомстить, и мне, и этим двум, которые уж точно ни в чём не виноваты, так? Браво!

– Не отомстить, а доказать. Доказать тебе, что отсутствие духа – диагноз более тяжкий, чем отсутствие души.

– Ты самовлюблённый псих, Савицкий.

– Сейчас докажу. Не тронувшись с этого места. – Мориарти встал, как вкопанный. – Как по-твоему мне удалось заставить их сыграть свои роли? Ты думаешь я их бил, ломал, шантажировал?

– Не сомневаюсь.

– Я всего лишь предложил им работу. Хорошую работу, с хорошим для них окладом. А потом я и попросил их об этой услуге. Объяснил им, что ты нанесла мне обиду, и я хочу отомстить тебе, опустить тебя. И знаешь, они долго не размышляли.

Руки Молнии, стянутые на груди, разжались, упали. Она подошла к Хмырю и Ботану почти вплотную.

– Кирилл, это правда?

Два десятка пар глаз сверлили вмятого в стену Ботана. Стоящий позади всех, и потому невидимый никому, кроме «подсудимых» Качок, показал в этот момент свой огромный кулак, и провёл большим пальцем по горлу.

– Прости, Мара… – Ботан кивнул головой.

– Прости… Так хотелось вылезти из нищеты. Такой шанс… – добавил понурившийся Хмырь.

Маринкины губы задрожали, верхняя поползла вверх, выдавая презрение.

– Вот и доказательство! – торжествующе провозгласил Мориарти. – Отсутствие духа – это не только диагноз – «лузер», но ещё и диагноз –«подонок».

Публика зашумела. Триумфатор жестом призвал её к тишине.

– Дорогие одноклассники! Через пять минут подадут сладкое. А после десерта, каждую из наших милых дам, ожидают подарки, которые мы, мальчишки, приготовили для вас с любовью и уважением. Господ же Пыльникова и Черных, мы больше здесь не задерживаем. Мерзавцы подлежат исключению из нашего класса.

В ночи, быстрым шагом, почти бегом, заложив руки в карманы, по дорожке, через тёмный страшный сад, сгорбившись, спотыкаясь, они уносили свои тела прочь от этого места. Хмырь громко всхлипывал. Ботан плакал молча.

У самых ворот Хмырь резко остановился. Как безумный схватил Ботана за плечи. Его пальцы давили так, что Клиф чуть не закричал.

– Ты знаешь почему они сильнее? – спросил он сквозь слёзы, срывающимся голосом. – Потому что зло всегда сильнее. Зло – это сила!

Вдали, сквозь мерцающие щели в чёрной завесе сада, ещё виднелись огоньки окон снятого Мориарти особняка. Порывы ветра ещё доносили обрывки звуков музыки. Вечеринка продолжалась.

Хмырь отпустил плечи Ботана. Как заворожённый уставился на прорывающиеся сквозь черноту всполохи. Его челюсти сжались так, что казалось, будто слышится треск зубов. Спустя мгновение, из горла его вырвался непередаваемо страшный, невоспроизводимый звук, который напоминал и шипение гремучей змеи, и вой матёрого волка, и надрывный рык раненного льва…

– Проклинаю!!!

– Так что я тогда сказал? – Вольт не мигая глядел на Клифа. Под кожей катались нервные желваки.

– Истерил ты. Проклинал.

– Ещё, идиот! Что ещё я сказал?

– Да не помню я! Заколебал! Что-то там про зло.

– Вот! – Вольт потряс указательным пальцем. – Вот! – он откинулся на спинку стула. – Наконец-то! Зло! – Вольт снова подался вперёд, снова навис над Клифом. – Зло – это сила. Зло – это добро.

– Эй, чувак. Да ты в натуре, взбрендил по полной. – На этот раз Клиф не отстранился. На этот раз он привстал и придвинул свою физиономию к физиономии Вольта, так что его нос едва не касался Вольтового веснушчатого крючка. – Ты для того меня вытащил, чтобы бред нести? У меня, что, других дел нет?

Вольт опустился на стул. – Да какие у тебя могут быть дела? – он махнул на Клифа рукой. – Вместе с папочкой редиску на огороде дёргать? Таким же ничтожеством, как ты.

– Э! Ты отца-то моего не трожь, козлина! – теперь Клиф сам нависал над Вольтом.

– Что? Правда глаза колет? – Вольт, на всякий случай, отодвинулся подальше. – А правда в том, что твой отец – ничтожество. И мой – ничтожество. И ты ничтожество! И я. А всё почему? Потому что, добро… добро, твою мать!

– Что ты несёшь, придурок?

– Я несу вещи известные каждому, даже такому дебилу, как ты. Кто отец Мориарти? Акула. Хищник. Монстр. И Мориарти такой же. Поэтому у них есть всё. А у наших родителей, с их слюнявой добротой, с их, блин, совестью, интеллигентностью – ни хера. И мы с тобой такие же, чувак. Борьбу за выживание никто не отменял. Закон природы. Сильный жрёт слабого, и точка.

– Ну?

– Баранки гну! Добро приносит зло. Добро претит природе. Понял, болван?

– Да на фига мне твоя философия, Ницше комнатный?

– Ты хочешь быть, как Мориарти? – Вольт направил указательный палец на Клифа. – Хочешь быть круче, чем Мориарти? Хочешь в жопу затолкать Мориарти, его папашу и всех им подобных?

– Не хочу я быть, как Мориарти.

– Врёшь, гад! Хочешь, не меньше моего.

– Ну, допустим. И что?

– Тогда, сядь. Не висни надо мной, как сопля.

Клиф сел.

– «Тополиный пух, жара, июль», – вдруг пропел Вольт. – Знаешь, как моё старичьё любит эту песню! Задолбали.

– Это ты меня задолбал. Хватит мне мозги пудрить. Я ухожу.

– Я не пудрю. Прошлый июль помнишь? Такая же жара. Ни ветерочка…

– Допустим, помню. И что?

– Что с тобой приключилось, помнишь?

– А-а! Ты об этом.

– Об этом.

– Просто глюк.

– Просто?

– На почве внушаемости, там… Впечатлительности.

– А растяжение на пальце?

– Просто упал.

– А синяки на горле?

– Знаешь, я где-то читал, что одному человеку завязали глаза. Провели чем-то острым по руке. Не порезали, только провели. Потом стали капать на это место тёплую воду. Ему сказали, что вены его вскрыты. Что он истекает кровью. И этот тип через пол часа помер. Сила внушения. А тут, всего лишь два синячка…

Вольт тихо рассмеялся.

– Эй, Клиф. Он снова появился. Он написал мне.

– Чёрный блогер?

Вольт кивнул головой.

– После того, что с тобой приключилось, я ему верю. И мне плевать, что ты думаешь, что я псих.

– Конечно, псих. И ты псих. И он псих. – Клиф теребил пальцами мочку уха. – А что он тебе написал?

– Он написал, что нам с тобой делать, чтобы иметь всё и сразу. – Вольт призадумался на секунду. – Ну, почти всё, и почти сразу…