Вавилон и Башня

Глава 6. Закуар

<Без географического наименования, 2100-е годы>

– Дж-и-и-и-н! – закричал я, пытаясь еще невидящими глазами разглядеть сверток, на котором вчера примостилась Джин. – Джи-и-и-и-н, твою-то мать! – я даже начал волноваться. – Ну сколько можно, Джин!

Утро – это боль. Все тело рассыпается, точно кто-то мнет в руках высушенный лист. Лист потрескивает, рвется, но пока почему-то ни разу в труху не превращался. Боль есть боль, и больше ничего. Это я уяснил. Это только где-то там, в ненастоящем, боль заставляет делать что-то. На самом деле боль может лишь сковывать.

Когда глаза немного привыкли к темному коллектору, я начал различать потрескавшуюся краску на стенах, очертания короба какого-то из воздуховодов, уходящего вверх. Ну и очертания Джин. Свернувшись калачиком, она спала ровно в том месте, где я вчера ее оставил.

– Джин, ты спишь?

– Хрр-хррр-хрююю… – мирно просопела Джин и, кажется, перевернулась на другой бок. Она всегда начинала сопеть перед тем, как проснуться. Так-то спала тихо, как и полагается немому протезу.

– Слушай, ты помнишь, для чего раньше были сделаны эти коллекторы?

– Уффф-ииии-ть… – ответ Джин прозвучал невнятно.

– Помнишь, помнишь, – догадался я.

Подумать только, еще не так давно целая цивилизация сливала свои «грезы» через этот прямоугольный широкий туннель, ведущий глубоко вниз, в землю, непонятно куда.

Теперь он пуст. Как и сама цивилизация. Высох коллектор, высохли и «грезы».

Я попробовал сесть, сразу не получилось. В ушах звенело. В глазах как будто песок. Это нормально, главное, до первой капли дистиллята делать все медленно.

В кармане я сжимал его – Роберта. Держать руку в кармане, пока спишь, вот к чему приучил меня Роберт, и был прав. Роберт – моя единственная оставшаяся колба с дистиллятом. Все остальные парни уже пали, истощив свой запас, теперь вот только безжизненно побрякивали в карманах. Я даже начал забывать их имена. Руперт, Руби, Рэй, маленький Рудольф. Все сгинули пустыми в карманах… черт с ним, какая теперь разница…

Остался один Роб, да и он обычно молчал, пока был закрыт. Это и правильно, только так и хранят драгоценный дистиллят – молча. Но сегодня время не пришло даже для одной капли.

Наконец я кое-как сел, медленно поднимая голову, чтобы уменьшить звон в ушах, потом натянул Джин на ногу.

– Фью-ть-ть-ть… – сопротивлялась она, впрочем, как обычно. – Не так, не так застегиваешь, идиот!

– Ладно тебе, ладно, – пытался успокоить я. – Сегодня «третий» день. Значит, мы можем провести его весь в этом чудесном коллекторе. Никаких походов по заброшенным зданиям, никаких порывов Милицы и грязи Адама. Понимаешь? Сегодня никакой Милицы и Адама. Хорошо, а? – при этом я даже попробовал изобразить какую-то гримасу на лице, чтобы немного расшевелить Джин. В конце концов, от нее тоже зависит, сдвинусь я с места или нет.

– Ладно, раз говоришь, что сегодня не будет Адама и Милицы… а торговый центр мы поищем? – опять принялась она за свое.

– Эх, Джин… – что еще я мог ответить.

Джин была не настолько добра.

– Идиот, – грубо бросила она, однако дала-таки застегнуть последний ремешок.

В «третьи» дни вся наша компания, я, Джин и Роберт, могли оставаться под землей. Только в «третьи» дни. Те, кто все время проводил под землей, прячась от Милицы и Адама, окончательно двинулись. Мы пока выходили. Пока. Сегодня был заслуженный «третий» день для этого коллектора. Прекрасный, отличный коллектор, между прочим! Надо дать ему имя, разговаривать-то все равно придется.

– Будешь Калвином? – спросил я у коллектора.

Кажется, стены ответили протестом: «Вина-ви-на-вина».

– Не будет он Калвином, – проворчала Джин.

– Тогда… может, Августом?

Стены вторили: «А-гу-а-гу-гу». Это, наверное, можно расценить как вполне уверенное «да».

– Он будет Августом, – и я одобрительно похлопал Джин по пластиковой «спинке», хотя и знал, что она этого не любит.

– Августом? С чего это? – не унималась она.

– Август, Август. Вот увидишь.

– С чего-чего? – не отставала Джин.

– Слушай, ну… – я чуть было не сказал, как мне протезу объяснить-то, но вместо этого просто добавил: – Август – значит густо. Густо – это хорошо. А хороший коллектор должен быть густым! Густо – хорошо. Очень густо – еще лучше. Понятно?

– Ладно… – то ли успокоилась, то ли затаила обиду Джин.

Август и правда был хорошим коллектором. Стены и потолок цвета грязного бетона. Собственно, как и пол. Коллекторы вообще не отличались разнообразием, просто бетонная труба, да и все. Вот и Август был таким.

Адам еще не затянул здесь все своей паутиной, Милица сюда не проникла, поэтому видно было очень хорошо, когда глаза привыкли к полумраку.

Чертова Милица! Как же она доставала на поверхности! Жутко раздражало, когда в каждый кусок твоего тела все время втыкаются тысячи осколков. Милица, сука! Вот кто точно переживет нас всех: меня, Джин, Роберта, даже Адама. Хотя Адам с ней заодно! Это точно. Пока Милица дует потоками своих острых осколков, он все покрывает черной копотью и грязью. Скоро все вокруг станет Адамом.

Но в коллекторе, что успокаивало, этих двух мерзавцев почти не было, лишь далекие завывания и редкие черные следы Адама на стенах. Вряд ли я что-то здесь найду, но, возможно, этот путь выведет меня к Моисею. Никакого торгового центра тут, конечно, нет и не будет. Никогда не будет. Да и кто строит торговый центр в канализации? Однако я пока не признавался в этом Джин. Но Моисей… он должен быть где-то. Моисей был настоящим потайным коллектором. Хотя я его никогда и не видел, но что-то слышал о нем.

– Джин?

– Хри-хри-хри-хри… – забеспокоилась Джин. Она не любила, когда я отвлекал ее от работы. А работы у нее сейчас немало. Все-таки тащит мое безжизненное колено через весь чертов коллектор. Точнее, через шершавые, местами обвалившиеся стены Августа, дорогого Августа, который скрывает нас от Милицы и Адама. – Ладно, Джин, – я ласково погладил ее верхнюю скобу, – вот найдем Моисея, и ты наконец отдохнешь. По-настоящему выспишься.

Я повернул. Можно было идти прямо, однако когда я находился под землей, то всегда следовал одному простому правилу: шел по пути основного коллектора. Это умно, ведь отводные и второстепенные ветви могли привести в тупик, пришлось бы возвращаться.

– В жопу твое выспишься! – ругалась не по-детски Джин. – Я в торговый центр хочу! Что тут непонятного?!

За очередным поворотом я увидел мистера Закуара. Хотя, когда я его увидел, он еще не был мистером Закуаром. Обычный высохший труп. Понятное дело, труп. Их много везде. Я их обыскивал. Важно ведь, что у человека в карманах, хоть бы и у трупа. Иногда я накрывал трупы. За эту глупость хвалил себя и ругал. Но не переставал ее делать. Какие-то горе-образы, которые еще остались во мне: мертвых надо чем-то накрывать.

Мистер Закуар сидел, прислонившись к стене, с выпученными глазами или тем, что от них осталось, и открытым ртом. Он был высушен, как кусок дерева, долго пролежавший в пустыне. У высушенных трупов внешность почти неразличима.

Я проверил карманы и нашел много ерунды. Батарейки, сдохшие раньше, чем бедолага лишился всего дистиллята, перочинный нож… как будто он собирался им вырезать на дереве свое имя или, может, сделать лук. И много чего еще, что вот такие вот балбесы, думали, поможет, когда они застанут «это». Вот что странно… надо у Джин спросить.

– Слушай, а почему эти ножи называются перочинными?

– Потому что они что-то знают или знали. В отличие от тебя.

– Знают?

– Да, знают. Поэтому они и перочинные. Знают – значит «чинные». Понятно? – Джин все-таки затаила обиду.

– Ладно, ладно. Ты, как всегда, права. Давай лучше посмотрим, что тут еще есть.

В засохшей руке мистера Закуара висела бутылка. Понятно… похоже, из романтиков. Встретил свой «закат», сидя здесь, разминая в руках бесполезные батарейки, глотая безвкусное пойло, надеясь на свой идиотский перочинный нож. Идиот!

– Ну ведь идиот, да, Джин? Да… да… знаю, знаю…

Я отвинтил пробку и попробовал, пока Джин не начала приставать со своими советами, типа «давай пей уж, чего ждешь» и так далее. Но Джин сейчас только глубоко вздыхала. Намаялась, пока мы прошли все это расстояние без дистиллята. Да и я устал.

– Лучше бы ты запасся дистиллятом, друг! – и я похлопал мистера Закуара по деревянному плечу.

Вкус пойла выветрился. Без дистиллята не только батарейки переставали быть батарейками, но и выпивка. Правда, эта бутылка, видимо, встретила «тот час» под землей. Какая-то едва заметная часть вкуса и спирта в ней осталась.

– Интересно, откуда ты. А, Джин? Может, он был у Моисея? Почему тогда забрался снова сюда? Глупость, такой идиот, как Закуар, не мог быть в Моисее. Может, он просто работал под землей?!

Я еще раз проверил карманы, но ничего нового не нашел, кроме бесполезного набора «имени апокалипсис». Перевернул труп. На спине куртки виднелась круглая нашивка с буквами – «За Ку Эр Ай». После этого мистер и получил свое имя, став мистером Закуаром, а не просто очередным высохшим трупом.

Впервые слышу это «За Ку Эр Ай». Да и какой в этом толк?.. Сколько их было… этих «ай», и все назывались как-то: «за-ку-эр», «ай-эм-ху» и подобная чушь.

Я поддел нашивку закуаровским ножиком, который, по уразумению Джин, «почти все знал», и она легко отвалилась. Может, этот «чинный» нож и правда все знает?! Да нет… нитки совсем трухлявые. Повертел нашивку в руках и зачем-то спрятал в карман.

Возможно, мистер Закуар был под землей, когда «это» произошло. Но где именно?

– Ладно… подвинься, друг… – Я присел рядом с мистером Закуаром. – Разве я не заслужил какое-то время провести хоть в какой-то компании? А, Джин? Не только ты, старая стерва, можешь выносить мне мозг.

Джин молчала. Знала, видимо, что, когда я так ругаюсь на нее, это не взаправду. А потом мы все равно вместе. Мистер Закуар, который подарил мне бутылку, молчун Роберт, Джин и я. Очень неплохая компания для «третьего» дня. Во всяком случае, лучше, чем обычно… я покрутил в руках бутылку, отпил немного еще… интересно, старые вещи будят старые мысли. Я вспомнил, как ненавидел этот мир… правда, потом оказалось, что мир ненавидит меня гораздо сильнее. Как и всех остальных. Мир нас всех ненавидел. Всех! Кто его любил, кто его ненавидел, кто был безразличен.

Как только люди ни представляли себе конец, но только не так.

Я ведь тоже совсем не так все это представлял! Вообще, странные люди, все-то им нужно было приукрашивать: взрывы, кровь, страдания. Видимо, думали, все, что они так долго выстраивали, не может просто так уйти. Взять и уйти. Оказалось, может. Их просто раз – и отключили. Как смерть. Человек есть. И его нет. Выдернули из розетки. И все. А взрывы, пришельцы и прочие дебильные придумки – ненастоящие и здесь совершенно ни при чем.

Теперь я почти уверен, что эти уродские образы, которыми мы намеренно себя окружали, типа войны, болезни, всякие тупые соревнования, были только для одного… чтобы оправдать этот самый уход. Чтобы ни у кого даже не промелькнула простая мысль, что все вокруг – всего лишь «есть и нет». Как так? Не может быть! Это нечто большее! Мы все были в этом уверены. Так быть просто не может! Всегда есть «нечто»! А в нем есть особая важность, трагичность, смысл. А как иначе?!

Какая чушь… получилось, мы были как школьники. И самое большое, что мы делали, так это просто недоучивали уроки. А потом попали в реальную передрягу и поняли, что все эти уроки…

– Да уж! Все-таки бутылка – хороший собутыльник. А, Джин?

– Даже самый лучший, – согласилась она.

Да… начинаешь думать о многом. Только зачем? Когда приходится вспоминать одно и то же снова и снова, снова и снова… нового-то уже ничего не будет.

Я разом допил, что осталось, сделав большой глоток, и так швырнул бутылку прочь, как будто она была во всем виновата. Стекло проскрежетало по неровному бетону и гулко упало куда-то в темную часть стока. Оттуда его уже никто и никогда не достанет.

Туда же бросил бесполезные батарейки и «чинный-перочинный» нож. Похлопав на прощание своего собутыльника Закуара по деревянному колену, медленно встал и двинул дальше, по пути главного коллектора Августа.

Видимость ухудшилась. Обычно я не шел туда, где было совсем темно, боялся заблудиться. Приходилось полагаться только на собственное зрение и редкие подсказки Джин. Но, скорее всего, Закуар пришел именно оттуда, поэтому стоило рискнуть.

– Джин?

– Чего? – чувствовалось, ей еще сложно дышать.

– Ты помнишь торговые центры? – решил подбодрить ее я, хотя сам никаких торговых центров не помнил, во всяком случае настоящих. – Заливные полы, кучи консервов на полках, люди ходят, повсюду дистиллят, дистиллят, дистиллят!

– Помню, бестолочь. Ты меня каждый день спрашиваешь.

– Ладно, ладно, ладно… это бутылка, понимаешь? Я просто хочу, чтобы ты поддержала разговор. И ты знаешь, – я погрозил кому-то пальцем в темноте, – что с Робом хрен поговоришь. Он, конечно, не затыкается, когда открываешь крышку, но, пока крышка закрыта, с ним болтать бесполезно. Понимаешь?

– Понимаю-сь-сь-сь…

– Ну, помнишь?

– Что помню?

– Торговые центры, бестолочь! Уххх… швырну когда-нибудь тебя, будешь знать!

– Да? Попробуй… – Джин хотела еще что-то возразить, но не стала. – Помню я торговые центры, – печально сказала она. – В таком торговом центре я тоже была. Или, думаешь, ты только? Там были всякие кресла, бинты и прочая полезная ерунда. И все время играла музыка. Музыка… когда народа было много, музыка звучала громче. А потом меня перетащили в какой-то захудалый магазин, – удрученно вздохнула Джин. – Там музыки совсем не было.

Я ничего не стал говорить. Понял, реально больная тема для Джин. Далась ей эта музыка… Вот странная. А у нас тут что, не музыка разве? Башмаки привычно шаркают. Шаги гудят в стенах Августа. Да и сама Джин скрипит в такт шагам, и это хрр-хрр-вщщщ… хрр-хрр-вшщщ… успокаивает лучше любой музыки. Все как всегда, идем не знаем куда… хрр-хрр-вщщщ… хрр-хрр-вщщщ… хрр-хрр-вщщщ… с Джин в обнимку, с Робертом в кармане. Эх…

Под ногами начали попадаться всякие обрывки, обломки, какой-то мусор. Похоже, до того как случилось «это», здесь жила одна из тех дурацких общин. Их как раз до «этого» много развелось. Может, кто-то почувствовал приближение чего-то? А может, просто совпадение. В общем, некоторые все бросили, ушли под землю, отказались от того, что было наверху. Некоторые даже спаслись. Но ненадолго, скажу я вам, ненадолго.

Эти кретины спускались со своих высоких этажей и думали, что смогут вести здесь, под землей, такую же жизнь, как и на поверхности, что их не будет никто доставать. Не тут-то было… все то же самое. Они быстро подсели на дистиллят, и все, что происходило здесь, было как на поверхности, только не на поверхности. Такая вот муть.

Тяжело было на это смотреть. Особенно когда показывали всем, кто на поверхности. Показывали в назидание. Они всегда так делали. Не хотели, чтобы биомасса расползлась, часть «там», а часть «тут». Биомасса должна быть едина.

– Ты едина, я едина, – подразнила Джин.

Не знаю, зачем я берег свои инстинкты? Они все еще заставляли меня искать пищу, каждый день просить у Роберта последние капли дистиллята, по капле или чуть больше. Требовали от Джин держать мое сломанное колено и все такое. Кажется, инстинкты нужны, чтобы оставлять потомство. Но какое потомство я мог оставить?! Какое и… кому?!

Вот бы найти Моисея, это совсем другое. В Моисее могло быть много полезного. И даже дистиллят. Может, за каким-то поворотом коллектора я увижу большие красные ворота, зайду внутрь. А там… все-все есть, как когда-то в торговом центре. И тогда я пойму: вот Моисей!

Этот путь, похоже, не очень правильный. Во всяком случае, не путь к Моисею. Вместо того чтобы удаляться ниже, коллектор теперь вел куда-то наверх. Стены были одинаковые, а свет почти отсутствовал. Идти тяжело. Джин, похоже, сильно устала. Да еще и каждое движение давалось с трудом, напоминая, что я давно не разговаривал с Робертом.

– Роб?! – позвал я, достал колбу и поднес к губам. Сначала понюхал. Ничем не пахло, зато я знал, что было внутри. Дистиллят! Настоящий, чистый дистиллят!

Резьба на крышке проворачивалась виток за витком, Роберт просыпался, слышались его первые повизгивания, откуда-то издалека. В такие моменты не надо убирать колбу ото рта, тогда можно смахнуть языком одну маленькую каплю, которая стекает по крышке.

Так я и сделал. Потом осторожно перевернул крышку, и еще одна большая капля упала на язык.

– Только здесь и только сейчас! – заголосил Роб. – Вы видите последние. Я подчеркиваю! Последние капли настоящего, наисвежайшего, чистейшего дистиллята! Вы только подумайте, как он прекрасен! Вы хотите выпить все сразу? И правильно! Это ваше решение! Следуйте за своим решением. Вы – хозяин своей судьбы… – все больше оживлялся он.

– Да, да, да, да! – заголосил я.

– Мистер? – обратился ко мне Роберт, как будто впервые меня видел, даже обидно стало.

– Чего тебе?

– Вы не представляете, как это важно! Важно прямо сейчас! Вы должны сделать выбор, иначе, так сказать, выбор сделает вас! Решайтесь, только здесь и только сейчас!

Я перевернул колбу, сильно прижимая ее к языку, чтобы часть дистиллята полностью прикоснулась к его поверхности, смочила. В голове еще звенела мишура, которую выкрикивал Роберт. Это был не первый раз, когда с этим приходилось бороться. Все время подмывало убрать кончик языка от горлышка колбы, испытать это. Это! Как прохладный, живой, чистый, свежий ручеек дистиллята катится по языку внутрь.

– Нет, нет, нет, только здесь и сейчас, только здесь и сейчас, не отказывайте себе… – я плотно закрутил крышку, и Роберт опять превратился в угрюмого молчуна.

Интересно, почему он может говорить только с открытой крышкой?

– Ну что, дальше? – спросил я у Джин, а сам почувствовал, как стало легко, приятно и очень-очень тепло где-то внутри.

– А то… – согласилась она.

Джин тоже становилась сговорчивее, после того как я выпивал дистиллят. Хотя ее он не интересовал. Видно, просто радовалась, что Робу приходилось быстро заткнуться, едва я плотно закрывал колбу.

И вообще, все не так уж плохо. Признаю, в этом Джин права, хотя она редко бывала права. Но сейчас… Август здесь, с нами, Роб надежно укрыт в кармане, Джин торжественно скрипит. Значит, можно отправляться в путь, на поиски Моисея. Чтобы испытать приказ, увидев его. Большие красные ворота с надписью «Моисей».

– Испытать экстаз, а не приказ, дубина, – все еще веселилась Джин. – Приказ не испытывают, а отдают или, в крайнем случае, исполняют.

– Исполнить приказ, чтобы испытать экстаз. Так, что ли?

– Эхх… – Джин вздохнула.

Она не очень любила, когда я дурачился после дистиллята. Предпочитала, чтобы я шел быстрее, не тратя сил на всякое «не то». Все-таки Джин была протезом, ее можно понять.

Глава 7. До

<Без географического наименования, 2100-е годы. Новая цивилизация>

Мы носим Пао. Пао носит нас. Мы строим Башню. Башню из Пао.

Пао везде и бывает разным. Светлолетающим, темнолетающим, высоколетающим, крупнолетающим. Есть Яркое Пао, которое мы увидим, когда Башня станет высокой.

Во время темнолетающего Пао на Башне АТ, ОД, УР, УС, ЕР. Непросто им! Вокруг много мелколетающего Пао, его порывы сильны! А мы – ДО, КА, МУ, ИЛ, ЛЮ, ЛА и неповоротливый ФА – висим на Перекладинах.

ЛЮ висит рядом со мной. Я вижу его цвет, светло-коричневый. И еще зеленый. ЛЮ сейчас грустно, зеленый не его цвет.

У каждого свой цвет. Наши цвета разные, но мы похожи.

То, что различно, может быть похожим.

Пао такое. Различное и похожее.

* * *

ЛЮ пошел к Башне, и я с ним. Все уроки приводят к Башне.

Мы увидели серо-голубого ЕТ рядом с Подъемным Блоком. Мы пришли.

Подъемный Блок хорошо слушается старого мудрого ЕТ. Поднимать Пао тяжело.

ЕТ дал нам свой привычный урок: если Пао упадет у меня, то Пао все равно упадет.

Во время темнолетающего Пао пласты Пао сильно раскачиваются, удержать их тяжело даже старому мудрому ЕТ.

Пао раскачивает Пао. Но, если Пао раскачивает Пао, что тогда раскачивает Пао?

ЛЮ дал мне свой урок, в котором он знал и не знал, сможем ли мы достроить Башню. Крупнолетающее Пао так высоко!

Я вспомнил урок МА: кто дошел высоко, идет высоко. Еще я вспомнил урок, который когда-то дал мне РЕ: Пао больше – Башня выше.

Не знаю, какие уроки принял ЛЮ, но его светло-коричневый стал прежним.

Мы пошли обратно к Перекладинам, прошли мимо Большой Свечки.

Большая Свечка была здесь всегда, но у нее никогда не было цвета. Она яркая, однако прозрачная. Большая, но не выше высоколетающего Пао. В ней много разных цветов. Но я ни разу не видел ее собственного цвета.

Большая Свечка бывает таких разных цветов, что самих цветов не разобрать.

Что же тогда было с теми, кто здесь ее оставил? Что они делали с такими разными цветами? И какие могут быть в таких цветах уроки?

ЛЮ дал мне мудрый урок: не важно то, что было, если этого не будет.