Глава 5. Закон парности
Беда не приходит одна. Терпеть не могу эту пословицу, но в моем случае она всегда срабатывает на сто процентов.
В среду позвонила плачущая Марго. Я сразу испугалась, потому что пожилая дама сквозь рыдания что-то невнятно бормотала про взрыв. Я в панике спрашивала, не ранена ли она, но слышала только всхлипы. Добиться информации было невозможно. Прокричав в трубку, чтобы она ждала, я пулей вылетела из квартиры.
При подъезде к дому Марго, перед глазами предстало ужасное зрелище. Разрушенные стены, черный дым из эпицентра, окна зияли оскольчатыми дырами. Кругом валялись обломки мебели, стекла и кирпича. На весь район пахло гарью. Дом оцепила полиция, и близко никого не подпускали. Все сопровождалось воем сирен, криком и плачем жильцов и хриплым звуком громкоговорителей. Это было похоже на кошмар про войну.
Я бегала вдоль оцепления, кричала, звала, пыталась растолкать мужчин в форме. Наконец один из них указал на желтый автобус. Там сновали люди в белой и голубой одежде, оказывали первую помощь пострадавшим. Прибежав туда, я сразу увидела маленькую понурую фигурку Маргариты Филипповны. Она сидела, накрытая казенным покрывалом, на раскладном стульчике и смотрела в пустоту. Я подскочила к ней, начала тормошить, ощупывать, искать возможные травмы. Марго очнулась и снова заплакала. Удостоверившись, что она не пострадала, я обняла ее и повела в свою машину. Страшно представить, что могло произойти.
Усадив старушку на переднее сидение, я пристегнула ее как ребенка и, попросив подождать, пошла узнать, что же случилось. Мне не верилось, что в будний день, в центре города мог случиться взрыв. Напуганные жильцы поведали, что один из соседей принес в квартиру баллон с газом. А утром этот баллон взорвался. Оправившиеся от первого шока люди делились своей бедой, охотно рассказывали, как все было.
Я вернулась в машину. Марго по-прежнему сидела как кукла. Я заговорила с ней, но поняла, что она меня не слушает. Вздохнув, я завела двигатель и поехала подальше от страшного места.
Естественно, я привезла старушку к себе. Олега уже восемь дней не было в городе. Накануне вечером мы созванивались, и ждали его через три дня. Войдя в квартиру, я включила свет и прямо в обуви провела Маргошу в спальню. Сняв пахнущие дымом вещи, я уложила ее и укрыла одеялом.
– Ну же, Маргарита Филипповна, все будет хорошо, – приговаривала я, поглаживая сухую старческую руку. Мне было ее ужасно жаль. Сейчас наша Маргоша, всегда такая бодрая и деятельная, казалась маленькой и больной.
Она не откликалась и мне стало страшно. Выйдя на кухню, я позвонила в "скорую помощь" и, объяснив ситуацию, пригласила врача. Через двадцать минут приехала фельдшер средних лет, профессиональным взглядом осмотрела пострадавшую, сказала, что внешних травм нет, следов ударов тоже.
– У нее шок, – констатировала она, – надо бы психолога пригласить.
Выполнив свои обязанности, медик заполнила бумаги и уехала, а мы опять остались вдвоем. Я вскипятила чайник, напоила Марго и опять уложила. Что же делать дальше?
Услышав звонок мобильного телефона, я вздрогнула. С опаской глянув на экран, увидела, что это моя начальница, и с облегчением выдохнула. Я боялась, что позвонит Олег. Ольга очень эмоционально отреагировала на мой рассказ, охала и ахала, отматерила горе-террориста, и, наконец, позволила оставшиеся четыре дня не приходить на работу. Отключив телефон, я вернулась в комнату. Маргарита Филипповна лежала, глаза ее были открыты. Надо было срочно найти психолога.
Листая страницы толстого справочника, я услышала, как снова пиликает телефон. Звонила Анна Григорьевна. Наверно уже увидела в новостях про взрыв, звонит за дополнительной информацией. Я нажала зеленую кнопочку.
– Здравствуй, Наташенька! – голос у Анны Григорьевны был подозрительно тих. Впрочем, мне сейчас все казалось подозрительным.
– Здравствуйте, Анна Григорьевна!
– Наташенька, – Анна Григорьевна продолжала пугать меня странностью речи, – не могла бы ты, когда будешь свободна, помочь мне?
– Да, конечно, Анна Григорьевна, постараюсь поскорее приехать. А что случилось?
– Понимаешь, дорогая, я… – тут она замолчала – я попала в больницу.
Сердце пропустило один удар и, кажется, подскочило давление.
– Вы – что? – я уже кричала в трубку
– Понимаешь, я хотела накормить собачку, а она укусила меня.
Я присела на краешек стула и прижала ладонь ко лбу. Час от часу не легче! Анна Григорьевна была в своем репертуаре! Она вечно подкармливала бродячих собак и кошек, а на подоконнике открыла столовую для птиц, отчего по утрам у нее постоянно стоял шум от ударов клювов голодных посетителей.
– Анна Григорьевна, с вами все в порядке? Вам противостолбнячную сыворотку ввели?
– Да, Наташенька, конечно! – свекровь была полна энтузиазма, – только вот…
– Только вот – что?!
– Я испугалась, поскользнулась и сломала ногу, – голос свекрови был полон раскаяния и сожаления.
Кажется, я на минуту потеряла сознание. Определенно сегодняшний день был одним из худших в моей жизни. Однако, нужно было собраться с мыслями.
– Анна Григорьевна, я скоро приеду за вами.
На ходу натягивая свитер и джинсы, я рассказала Марго про Анну Григорьевну и попросила ее подождать, пока меня не будет. Чтобы ей не было скучно, я включила телевизор и вложила в руку пульт.
Прыгнув в машину, через пять минут я была в приемном покое травматологического отделения, где ждала свекровь. Зрелище было удручающим – гипс ниже колена и толстая повязка на руке. Рядом стоял молодой доктор в нежно-фиолетовом больничном костюме и что-то объяснял ей. Я подошла, поздоровалась.
– Пострадавшей нужен покой, – объяснил травматолог. – В ее возрасте перелом лодыжки это серьезно. И еще, неплохо было бы найти собаку, которая напала на вашу маму и взять анализ на бешенство.
Увидев мои округлившиеся глаза, доктор попытался успокоить меня, что прививку поставили и все обойдется. Но слова про бешенство запали мне в голову, и я решила, что кусачую бродяжку надо обязательно отыскать.
Сев в машину, Анна Григорьевна принюхалась.
– Наташенька, а что это у тебя дымом пахнет?
Пришлось рассказать про Марго. Телевизор с утра свекровь не смотрела, поэтому историю со взрывом слышала впервые. Она ахала и охала, пугаясь моих рассказов. Когда я пожаловалась ей, что Марго в ступоре, она ненадолго замолчала.
– Ничего, – уверенно сказала Анна Григорьевна, – Маргарита сильная, она выкарабкается.
Даже и речи не могло быть, чтобы Анна Григорьевна осталась одна. Мы заехали к ней, набрали кучу нужных и ненужных вещей, которые должны были ей пригодиться. Около подъезда я осмотрелась.
– Ну и где ваша подопечная? – мне хотелось найти собачонку и покончить с этим.
Анна Григорьевна осмотрелась.
– Наташенька, а вон она, – протянув руку, она указала на маленькую собачку непонятного цвета. Животное на первый взгляд не выглядело больным. Собака деловито бегала вдоль дорожки, принюхивалась и, в общем-то, не казалась ненормальной. Я посвистела, она подняла голову. Я протянула, хоть и не без опаски, руку, почмокала губами.
– Эй, Бобик… Жучка… Тузик…, иди сюда! – собака подняла одно ухо, прислушалась, но подходить не спешила. Ладно, все равно сажать ее некуда, не в багажник же.
– Я тебя запомнила, вредительница, – сказала я собаке, погрозив пальцем.
Домой мы приехали быстро. Хорошо, что в больничном прокате были костыли. Там же, в приемном покое, нам подогнали их по размеру. Теперь Анна Григорьевна была относительно подвижна. Очень медленно она добрела до подъезда и присела на скамейку.
– Трудно, – пожаловалась она.
Поддерживать страдалицу, я почти втащила ее в квартиру.
– Маргарита Филипповна, я дома! – крикнула я с порога. – И не одна!
Усадив уставшую свекровь на стульчик в прихожей, я сняла с нее единственный сапог и вместе мы доковыляли до дивана. Анна Григорьевна с наслаждением отложила костыли и вытянула ноги.
– Наташенька, ты не думай, я разлеживаться не буду. Вот сейчас отдохну немножко и помогу тебе! – свекровь, как всегда, боялась показаться обузой.
– Анна Григорьевна, – я подсела рядом, взяла ее за руку, – ваша задача выздоравливать, поэтому вы будете лежать и восстанавливаться. Помните, что врач сказал?
Тут я вспомнила, что другой врач сказал найти специалиста для Марго. Я еще раз погладила Анну Григорьевну по руке и вышла в прихожую, где на полу валялся справочник. Обзвонив больше дух десятков номеров, я, наконец, договорилась на завтра. Но сегодня надо было что-то делать. Марго продолжала лежать, маленькая, бледная, безжизненная.
Немножко разбавил атмосферу уныния Дима, вернувшийся из школы, и обнаруживший дом, полный бабушек. Даже Марго слабо улыбнулась ему, когда он зашел поздороваться. Весь оставшийся день и вечер ребенок развлекал старушек, рассказывая свои мальчишечьи новости, показывая игрушки и рисунки. Это было здорово, потому что у меня от всех потрясений разболелась голова и я просто тихо сидела в кресле.
Наконец все устали. Бабушек мы разместили в спальнях, Дима охотно отдал свою бабушке Ане, а мы с сыном расположились в гостиной. Ребенок быстро уснул в раскладном кресле, а я лежала и думала, что пресловутый закон парности всегда срабатывает в отношении меня. Еще подумалось, что ни Олег, ни Андрей не знают, что их матери в таком состоянии, и я не знала, стоит ли им сообщать. С этими мыслями незаметно пришел сон. И вдруг я резко проснулась от тихого плача.
Это плакала Марго. От неожиданности я подскочила, уже собираясь нестись в спальню, но вдруг услышала шелестящий шепот Анны Григорьевны. Подкравшись на цыпочках к косяку, я прислушалась.
– Ну же, Филипповна, успокойся, все хорошо будет! Да отстроим мы тебе новые хоромы, лучше прежнего! – голос свекрови просто источал уверенность в светлом будущем. Марго что-то произнесла и снова залилась слезами.
– И вещи твои никуда не денутся! У тебя же крыша не рухнула, нет? – Марго утвердительно хлюпнула носом, – ну вот, значит дождь не намочит. И воры не залезут, там охрана круглые сутки!
Я подошла поближе и из-за угла увидела, как Анна Григорьевна сидела на краешке кровати и здоровой рукой разглаживала складки одеяла на груди Маргариты Филипповны. Марго перестала плакать, но выглядела очень расстроенной. Из потока ее слов я разобрала что-то про альбом, и вспомнила, что самым дорогим в квартире Маргариты Филипповны был не фарфоровый сервиз, не мебель от известного мастера, а этот фотоальбом, в котором была запечатлена вся ее жизнь с самого детства. На первых страницах со стареньких фотографий смотрели на нас родители Марго, красивые, молодые, и сама Маргоша – толстый младенец в кружевной шапочке. Девочка росла и вот уже она в коротком пальтишке с большими пуговицами, а потом и школьница, в белом фартуке с огромным портфелем и длинными русыми косами. Были там и свадебные фотографии, на которых Марго и Алексей Иванович была молоды и счастливы.
И вот сейчас она больше всего переживала, что памятный альбом может пропасть. Я решила во что бы то ни стало достать его ей. Вернувшись на свой диван, я рухнула и уснула без снов до самого звонка будильника.
Утром, проводив сына в школу, я натянула водолазку и джинсы, надела куртку и тихо вышла из квартиры. Подъехав к разрушенному дому Марго, я еще раз поразилась, насколько сильно взрыв повредил здание. Поставив машину подальше от дома, я пошла к знакомому подъезду. Почти у входной двери путь мне преградил молоденький полицейский.
– Вы куда это? – он хмурил светлые брови, пытаясь, наверно, выглядеть грозно, но на самом деле казался совсем безобидным.
– Здравствуйте! – мило улыбаясь обратилась я к стражу порядка, – понимаете, мне в квартиру нужно…
– Не положено! – оборвал меня страж, – риск обрушения перекрытий!
– Молодой человек, – вкрадчиво старалась убедить его я, – я быстренько, туда и обратно!
– Женщина! – уже раздраженно ответил полицейский, – вы что, не понимаете меня? Не положено!!!
– Но мне…
– Уходите, или я вызову наряд! – по-моему, он так и собирался сделать, поэтому я перестала спорить и ушла. Сев в машину я осмотрелась. Мимо меня проходили группами рабочие, видимо те, кто восстанавливал дом. Вот один снял рабочую куртку и бросил ее на невысокий кованый заборчик, а сам закурил и направился к группке своих товарищей, сидевших на собранных в кучку кирпичах. Я тихонько выбралась из машины, незаметно подошла к заборчику и взяла куртку. Сама еще толком не решив, что буду делать дальше, натянула ее на себя и двинулась к подъезду, благо, что он был недалеко. Мелкими перебежками добралась до двери и потянула ее на себя. Дверь оглушительно заскрипела и мне показалось, что все, кто был рядом с домом, повернулись в мою сторону. Не дожидаясь окрика, я юркнула в подъезд.
Лифт, само собой, не работал. Задыхаясь, я забралась на восьмой этаж, и, уже подходя к двери, осознала, что у меня нет ключей. Мысленно застонав, я все же подошла к квартире. На двери была наклеена бумажка с печатью. Я ногтем отскребла один край и тихонько повернула ручку. К моему восторгу дверь открылась. Я зашла в квартиру и осмотрелась. Почти ничего не пострадало, только ветер, дующий сквозь выбитые стекла, разбросал бумаги и салфетки, зацепил шторы за полку. Я аккуратно расправила портьеры и закрыла их, не хватало еще, чтобы меня заметили. Теперь в комнате был полумрак. Я автоматически щелкнула выключателем, но электричества не было. Пришлось чуть отодвинуть штору.
Где же лежит этот альбом? Открывая шкаф за шкафом, полку за полкой, я удивлялась, как Марго беспечна. Вот, в вазочке, лежит жемчужное ожерелье и колечко с крупной, чуть пожелтевшей жемчужиной – подарок покойного мужа. А на следующей полке между двумя блокнотами выглядывают несколько тысячных купюр. А если бы не я сюда залезла, а какой-нибудь домушник? Взяв на кухне пакет, я сгребла ценности туда. Наконец удача мне улыбнулась. Вот он, альбомчик! Я пролистала несколько страниц и сунула его туда же. Почти уходя, вспомнила и вернулась – надо найти паспорт. Долго искать не пришлось, паспорт в кожаной обложке лежал вместе с другими документами в прозрачной папке с рыбками. Папка тоже отправилась в пакет и я, довольная, пошла к выходу. У двери на крючочке висели ключи с брелком-медвежонком. На пороге я подумала, и все-таки решила закрыть. Повернув ключом в замочной скважине четыре раза, послюнявила палец, намазала оторванный край бумажки и прилепила ее на место.
Опасаясь, что меня примут за воровку, я с опаской выглянула из-за двери. Рабочие до сих пор стояли спиной, курили и разговаривали. Я почти на цыпочках выскочила и побежала к машине. На ходу сняла рабочую куртку и бросила ее на ограждение. Плюхнувшись на сидение автомобиля, я хлопнула дверью, завела двигатель и, в изнеможении, откинулась на спинку кресла. В это время к группе рабочих подошел еще один, что-то сказал, и они начали расходиться, разбирая инструменты. Хозяин куртки снял ее с забора, хотел надеть, но вдруг удивленно посмотрел, будто не узнал, поднес к лицу и принюхался. Потом удивленно помотал головой и надел. Я пристегнулась и выехала со двора.
Дома меня застала интересная картина – Анна Григорьевна сидела на стуле и отдавала распоряжения, а Марго, обсыпанная мукой, сосредоточенно что-то вымешивала в кастрюльке. Она была еще бледна, но выглядела горазд лучше. Я протянула ей альбом. Марго выронила ложку и обхватила меня двумя руками. Когда она подняла глаза, они блестели, но на губах была улыбка.
– Спасибо, Наточка, – голос ее срывался. Я улыбнулась старушке.
– Эх, Маргарита Филипповна, – сказала я с укоризной, – была б я воришкой, хорошо бы поживилась у вас, – и потрясла пакетом.
Марго только махнула рукой.
– Наточка, ценность не в деньгах. Да и что, у меня, старухи, взять? Несколько бусин? Мои родители во время войны обменяли много драгоценностей на хлеб, потому и выжили.
Она запустила руку в пакет, вытащила колье и протянула мне.
– Возьми, дорогая.
Я, ошалев, помотала головой.
– Маргарита Филипповна, я не могу!
– Можешь, можешь, считай, это тебе память обо мне. Алеша, когда подарил мне эти бусы, сказал их надо все время греть человеческим теплом, а я уже давно не ношу. Возьми, прошу тебя!
Я взяла связку круглых жемчужин и мне показалось, что они стали теплее в моей руке.
– Спасибо! – я судорожно сглотнула.
– Носи на здоровье, – Марго улыбалась. – Колечко только оставлю, память об Алешеньке.
И так бы мы долго стояли, растроганные моментом, если бы Анна Григорьевна не напомнила, что пирог не будет ждать. Марго ойкнула и схватила свою кастрюльку.
Оставалось еще одно важное дело. Позвонив в приют для животных, я договорилась со специалистом, и вместе мы поймали бродяжку. Ветеринары взяли анализы и успокоили меня, что бешенства нет. За небольшой взнос она осталась жить в приюте. Кусачку отмыли, подлечили, и из грязной побирушки она превратилась в симпатичную лохматую дворняжку.
Через неделю Анне Григорьевне сняли повязку с руки. А еще через три недели и гипс. К этому же времени закончили восстанавливать Маргошин дом, подключили электричество, вставили окна. И даже двор убрали так, что почти ничего не напоминало об аварии.
Однажды раздался звонок домашнего телефона. Дима снял трубку.
– Маам! Тут звонят из приюта!
– Какого приюта? – я удивилась, а потом вспомнила, – Ааа! Из приюта! И что хотят?
– Сказали, что у нас родились щенки!