Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 3

«Утвержденная грамота» об избрании царем Михаила была оформлена в двух экземплярах, текс которых близок. Сбор подписей под грамотой происходил с мая 1613 г. по 1615 г., под одной было поставлено 235 подписей, под другой – 238, и в обоих упомянуто 283 имени. В то же время известно, что не все подписавшие грамоту участвовали в работе Земского собора. Например, отсутствовали на соборе митрополит Ефрем и митрополит Крутицкий Иона, чьи подписи стоят под грамотой, и наоборот нет подписи Кузьмы Минина, который на соборе присутствовал.

Никаких ограничений властных полномочий, наводившие даже на призрачную конституционность, в тексте грамоты нет. И наоборот, по духу содержания подразумевается строгое единоначалие. Например это исходит из решительного отрицания возможности искать других государей. «А опричь его, великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на все Росийские государства иного государя, Полского и Литовского, и Неметцкого, и из ыных государств царей и царевичей, и королей и королевичеи, и из Московского государства никого, и Маринки и сына ее не хотети, и не обирати и не искати. И на том на всем ему, государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии, и его царице и великой княгине, и их царским детям, которых им, великим государем, впред Бог даст, „бояре, и околничие, и чашники, и столники, и стряпчие, и дворяне болшие, и дияки, и дворяне из городов, и дияки ис приказов, и жилцы, и приказные люди, и дети боярские, и головы, и сотники, и атаманы, и казаки, и стрелцы, и пушкари, и гости, и торговые и посадцкие, и всего Московскаго государства всяких чинов служилые и жилетцкие люди крест целовали по записи“»¹⁵⁸.

В приведенном тексте шаткая граница, которая в разных народностях склоняется в ту или иную сторону, обусловленную их внутренними потребностями. Само по себе положение не искать других государей является как-бы естественной картиной пребывания общества. Но с другой стороны, выражение «целовать крест» для русского человека было синонимом понятия «никаких возражений», т.е., что означает, никакого своеволия – оно не отрицается, как присущее свойство существования вообще живым что-либо делать, но всегда должно быть готово к собственному распятию во имя общественных интересов, носителем которых является высшая власть. Поэтому народное своеволие, творчество, что является согласованием разномыслия, входит в противоречие с собственным внутренним настроем «не имею возражения», антитворчество, существование без действия выбора различности, вследствие чего не может осуществиться, что в мире политике означает, перетянуть часть властных полномочий на себя, и поэтому любые появлявшиеся подобные настроения входят в разряд проклятия самой системой русского мировоззрения. Только передовой пример внешнего мира может начать процесс ломки русской традиционной безрукости, замешанной на православной мистерии, но которому по-прежнему будет угрожать тупик народного сознания антитворческой направленности.

Более откровенно демонстрирует характер наделения всевластием нового царствования строчки из «Утвержденной грамоты»: «Также нам великого государя царя и великого князя Михайла Федоровича всеа Русии всему сигклиту, бояром, и околничим, и князем, и воеводам, и дворяном и приказным людем, не по отечеству и не по своему достоинству, свыше своего отечества и службы, мимо царского повеленья, чести себе никакои не хотети и не искати, и вотчины и поместья держати по своей мере, чем кого государь пожалует; „и быти в государских делех, по его государеву крестному целованью, без прекословия во всяких государевых делех и во всяких чиновных людех быти несупротивну, как кому государь царь и великии княз Михайло Федорович всеа Русии, на своеи государеве службе и у всякого дела где кому быти велит, так тому и быти. Также нам, боярам, и приказным людем и дияком меж собою того смотрити накрепко, чтоб к государю царю и великому князю Михайлу Федоровичю, всеа Русии самодержцу, в розрядных и в земских делех кручины не приносити никоторыми делы, никоторою хитростью, по прежнеи целовалной записи, на чем есми государю своему царю и великому князю Михайлу Федоровичю всеа Русии души свои дали и животворящии крест целовали, крепко держати и неподвижно“»¹⁵⁹. Другим словами, грамота утверждает образ существования по принципу – каждый сверчок знай свой шесток, всеобщая справедливость, все решает царь, который как самодержец никому не подотчётен, мы все его холопы.

Таким образом, с подобным настроением не то, что не приходится говорить о конституционном начале в «Утвержденной грамоте», но фактически, Земский собор, правилом «царского повеленья» на всё, запретил царю на будущее принятие каких-либо ограничений, т.е. конституционных основ. Очевидно, живя принципом справедливости, как мерилом истинности, они, в поисках причин произошедшего, не могли понять корней бедствий Смуты, и потому решили вернуться к традиционной для них системе самодержавия, т.е. природе справедливости и ее составляющей достоинством (причем, в первую очередь в самой церкви), – русские справедливостью живут, справедливостью наказываются, и по справедливости продолжают делать выводы, чтобы очередной раз упереться в тупик, «0», сбалансирования справедливости. Попросту говоря, страна жила справедливо-достоинством, мистическим, волшебным принципом, отторжения Бога, и раздражалась тенденцией разнузданности волшебства этого состояния, потому решили впредь обуздывать неизбежно в будущем появлявшееся раздражение безграничной властью, в мистической природе принимавший вид опять же справедливо-достоинства, т.е., всеобщее справедливо-достоинство решили сдерживать высшим справедливо-достоинством. (P.S.: Единение противоположностей в России действует в полную силу…) Другими словами, для того чтобы умопомешательство на Руси в дальнейшем не имело таких бедственных последствий постановили это умопомешательство содержать в жестких ограничительных рамках, без права голоса, – под благословением православия стали возводить новый монастырь, «пьяную» братию которой должен был «излечивать» строгий игумен, светлая голова, «Помазанник Божий». Вот только насколько сам игумен отличается от своей братии… Поэтому уже через некоторое время маятник стремлений братии качнется ровно в противоположную сторону, «светлую голову» захочет вначале ограничить в своих действиях, чтобы не создавала трудностей жизни, а затем и вовсе избавиться от этого лишенного здравомыслия элемента общественного организма. Православные правители будут вожделенно следовать курсу – все без права голоса, без права критических оценок власти, – под благословением высших сил подготавливая тем почву ко второму наиболее полному, высшему умопомешательству в суперсправедливо-достоинство народа.

После своего решения, собору оставалось совершить только одно дело: спросить согласие принять царский венец самого новоизбранного государя. «Власти же и бояре и все людие начаша избирати изо всяких чинов послати бити челом к ево матери, к великой государыне старице иноке Марфе Ивановне, чтоб всех православных хрестьян пожаловала и благословила бы сына, царя государя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии, на Московское государство и на все Российския царства, и у нево государя милости прошать, чтобы не презрил горьких слез православных крестьян. И послаша на Кострому изо властей Резансково архиепископа Феодорита и с ним многих властей черных, а из бояр Федора Ивановича Шереметева и изо всех чинов всяких людей многих»¹⁶⁰. Получив подробный наказ, как «бить челом, и умолять его всякими обычаи, чтоб он милость показал, был государем царем и уехал в Москвы вскоре: такое великое Божие дело сделалось не от людей и не его государским хотением, – но избранью Бог учинил его государем»¹⁶¹, посольство выступило из Москвы 2 марта, после торжественного молебна, взяв с собой икону Божией Матери и образа Петра и Алексея (два митрополита, способствовавших усилению влияния Москвы в борьбе с Тверью) и Ионы (первый патриарх). 10 марта Земский собор отправил посольство и в Польшу с предложением размена пленных, имея главным образом, ввиду освобождение из неволи Филарета Никитича.

Посольство от собора, снаряженное с целью просить Михаила Фёдоровича на царство, согласно полученному наказу, отправилось первоначально в Ярославль, т.к. никто в точности не был осведомлён, где находится избранный государь. И уже из Ярославля оно держало путь прямо в Кострому, куда и прибыло 13 марта, остановившись в пригородном селении Новосёлки. 14 марта, «Архиепископ же Феодорит и боярин Федор Иванович Шереметев и все люди придоша в Соборную церковь Пречистыя Богородицы и пеша молебны и взяша чесныя кресты и месной чюдотворной образ Пречистыя Богородицы Федоровския и многия иконы и поидоша в Ыпацкой монастырь и пеша молебны у Живоначальные Троицы и придоша к нему, государю, и к матери ево, великой государыне старице иноке Марфе Ивановне, и падоша вси на землю: не токмо что плакаху, но и воплю велию бывшу. И молиша его государя, чтобы шел на свой царский престол, на Московское государство»¹⁶² – рассказывает Новый летописец.

Послы прибыли в Кострому 13 марта и дали знать об этом Михаилу. Он назначил им прием на следующий день. 14 марта горожане и посольство пошли крестным ходом с поднятыми иконами в Ипатьевский монастырь. Образа были встречены Михаилом Фёдоровичем и инокой Марфой за монастырем.

Конечно, и сын и мать знали, для чего прибыло к ним посольство, и были до глубины души взволнованы. Приложившись к иконам и выслушав «челобитье» архиепископа Феодорита и боярина Шереметева о призвании на царство Михаил прослезился, но затем с гневом отказал принять царский венец. Также решительно отказала послам и инокиня Марфа, сказав длинную речь, что «у Михаила нет и мысли быть Государем, тем более, что он не в совершенных летах; притом же, в нынешних волнениях, люди московскаго государства „измалодушествовались“, не прямо служили Государям… Все государство разорено до конца, царския сокровища расхищены и вывезены, дворцовыя волости перешли в собственность частную или запушены, служилые люди обеднели: а потому Царю нечем за службу жаловать… Притом, услышав об избрании Михаила Федоровича, враги могут учинить какое либо зло над пленным отцем Филаретом Никитичем; и наконец, Михаилу нельзя принять царство без благословения отца»¹⁶³.

В соборе Ипатьевского монастыря, при молебном пении, послы, в присутствии множества народа, опять «били челом» Михаилу и его матери. «Тогда, подняв кресты и иконы, посланные подошли с ними к „государеву месту“ в церкви. Теперь не было уже отдельнаго говорившаго лица, а потому памятники перечисляют нам только главнейшия стороны из всеобщаго говора толпы. Представляли, чтобы Михаил не снимал с себя явной воли Божией, и не медля отправился бы в Москву; тогда люди московскаго госудасрства от печали обратятся к великой радости, а иначе потерпят конечное разорение от врагов… И Бог все то, и погибель душ православных, взыщет после на Михаиле Федоровиче и Марфе Ивановне. Так, с крестными иконами, умоляли с третьяго часа до девятого»¹⁶⁴.

Наконец, после шестичасовых переговоров Михаил Фёдорович с о своей матерью «произнесли решение, что они полагаются во всем на праведныя и непостижимыя судьбы Божии. Марфа Ивановна благословила своего сына на царство; и Михаил, по выражению памятников, „учинился в царском наречении“. Он взял поданный ему царский посох и принял благословение от архиепископов, ровно как от остальнаго прибывшаго духовенства. Возгласили многолетие Царю; потом Михаил допустил к свей руке светския власти и народ; и наконец, объявил о своем походе, что будет в Москву скоро»¹⁶⁵.

Переговоры с посольством ясно показывают, что в Ипатьевском монастыре хорошо обдумали создавшееся положение и уступили только настойчивым обещаниям послов, что люди всех чинов государства будут «служить и прямить» во всем, что они «наказалися все и пришли в соединение во всех городах»¹⁶⁶ и готовы на крайние усилия и жертвы за государство и христианскую веру. Послы возложили на Марфу и её сына ответственность перед Богом, если их отказ снова приведёт государство в разорение и возродит только что побеждённую Смуту. Общий ход переговоров определил и дальнейшие отношения между молодым царём и Земским собором. Основное условие Романовской стороны было таковым, чтобы собор передал Михаилу землю успокоенной и с восстановленными государственными средствами. Таким образом, 14 марта 1613 г. Михаил Фёдорович, представитель знатного боярского рода Кобылиных-Кошкиных-Захарьиных-Юрьевых-Романовых, внучатый племянник царицы Анастасии Романовны и сын митрополита Филарета Никитича, стал «Государем всея России». О каком-либо ограничении его власти Боярской думой или Земским собором не было речи, это призвание, можно сказать, носило характер усиленной просьбы некогда покинувшего свой безумный мир царя вернуться на царство.

В XVII и, особенно, в XVIII вв. было распространено мнение об ограничении власти царя Михаила, которое являлось лишь моральной попыткой продолжить практику ограничения царя в пользу подданных, имевшее место в эпоху избрания и свержения государей, ограничительной записью В. И. Шуйского и договором 4 февраля 1610 г. с Сигизмундом. Никаких достоверных источников на этот счёт история не оставила, лишь косвенные, сомнительные в достоверности свидетельства третьих лиц, явно предназначавшиеся для сдерживания разросшегося самомнения русской императорской власти, не говоря уже о том, что это противоречит самой «Утвержденной грамоте».

С историей избрания Михаила Романова связана легенда о подвиге Ивана Сусанина. Она повествует, что вскоре после решения собора, польские отряды, вторгшиеся на Костромщину, подошли к селу Домнино – родовой вотчине Романовых. Гибель Романова была выгодна полякам, т.к. усиливала шансы королевича Владислава. Проводником «ляхов» вызвался стать местный староста Иван Сусанин, но он завел отряд в противоположную сторону, в глухие места, за что и был зарублен поляками.

Жалованная грамоте от 30 ноября 1619 г. зятю Сусанина, Богдану Сабинину, вроде бы подтверждает вышеописанный эпизод. Вот ее текст: «Божиею милостию, мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Феодорович, всея Русии Самодержец, по нашему Царскому милосердию, и по совету и прошению матери нашей Государыни великия старицы иноки Марфы Ивановны, пожаловали есмя Костромскаго уезда нашего села Домнина крестьянина Богдашка Собинина, за службу к нам и за кровь и за терпение тестя его Ивана Сусанина: как мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Феодорович всея Русии в прошлом в 121 [1613] году были на Костроме, и втепоры приходили в Костромской уезд Польские и Литовские люди, а тестя его Богдашкова Ивана Сусанина втепоры Литовские люди изымали и его пытали великими немерными пытками, а пытали у него, где втепоры мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Феодорович всея Русии были; и он Иван, ведая про нас Великаго Государя, где мы втепоры были, терпя от тех Польских и Литовских людей немерныя пытки, про нас Великаго Государя тем Польским и Литовским людям, где мы втепоры были, не сказал, и Польские и Литовские люди замучили его до смерти. И мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Феодорович всея Русии пожаловали его Богдашка, за тестя его Ивана Сусанина к нам службу и за кровь, в Костромском уезде нашего дворцоваго села Домнина половину деревни Деревнищ, на чем он Богдашка ныне живет, полторы чети выти земли велели обелить [освободить от податей], с тое полудеревни с полторы чети выти на нем на Богдашке, и на детях его и на внучатах и на правнучатах, наших никаких податей, и кормов, и подвод, и наметных всяких столовых и хлебных запасов, и в городовыя поделки, и в мостовщину и в иныя ни в какие подати имать с них не велели, велели им тое полдеревни во всем обелить и детям их и внучатам и во весь род их неподвижно. А будет то наше село Домнино в которой монастырь и в отдаче будет, и тое полдеревни Деревнищ полторы чети выти земли и ни в которой монастырь с тем селом отдавать не велели, велели, по нашему Царскому жалованью, владеть ему Богдашке Собинину и детям его и внучатам и правнучатам и в род их вовеки неподвижно. Дана сия наша Царская жалованная грамота на Москве, лета 7128 [1619], Ноября в 30 день»¹⁶⁷.

Читая эту грамоту, бросается в глаза то отношение царя с холодцом, по сравнению с трогательной легендой, к истории его заступничества и спасения, что грамота была дана по просьбе (очевидно, неоднократной) его матери. Это притом при всем, что по легенде «Царь Михаил Феодорович сам складывал в гроб изрубленныя его части»¹⁶⁸. Ещё более красноречиво о несостоятельности легенды говорят факты и место пребывания в это время самого царя: легенда гласит, что Михаил находился в селе Домнино, тогда, как сама грамота говорит конкретно о Костроме. Выражение «на» смущает историков в пользу возможной трактовки абстрактной Костромской местности, включая село Домнино, но, в те времена оно являлось вполне обычным употреблением в разговоре и несло как вполне точное указание местности, так и приблизительное. В то же время, можно допустить, что, не конкретизируя местоположение царя, специально исключались эти противоречия. На эту неточность указывает и исследователь костромских событий В. И. Доргобужинов: «смысл предлога „в“ при определении местности несравненно теснее и точнее предлога „на“: идет-ли речь о Костроме, слова „в Костроме“ ясно выражают пребывание только в городе Костроме; меж тем как выражение „на Костроме“ гораздо неопределительнее и шире. Костромою называют не город только, но и река, и вся область, орошенная ея притоками, на одном из которых лежит Домнино»¹⁶⁹.

Также в грамоте подозрительно ни слова не сказано о легендарной находчивости Сусанина, о самом близком нахождении тогда к нему царя, т.е., всё в очень пространных формах. Смущает легенда и тем, что, как могла нормальная мать отпустить от себя слабого здоровьем сына, притом после стольких злоключений с ним (польский плен). Не стыковка и со временем происшедшего. В целом ряде народных преданий, записанных в XIX в., повествуется, что Сусанин прятал Михаила в ямнике недавно сгоревшего овина. Но эта версия указывает на осеннее время года, поскольку овины топились в основном осенью и сгорали тогда же. Эта версия подтверждается словами протоиерея А. Д. Домнинского, представителя старинного рода домнинских священников, чей прямой предок – отец Евсений – был священником при Сусанине: «Историки говорят, что смерть Сусанина… случилась в Феврале или в Марте 1612 года; а мне думается, что это событие случилось осенью 1612 года, потому что в нашей местности зимою, в Феврале или Марте месяце, никак не возможно ни пройти ни проехать кроме проложенной дороги. В нашей местности к огородам и лесам наносит высокие бугры снега в сии месяцы… а историки, между тем, говорят, что Сусанин вел Поляков все лесами и не путем и не дорогою»¹⁷⁰.

Нестыковка с легендой происходит и в отношении непосредственно крестьян. Доргобужинов пишет: «Прежде всего о местных людях. Г. Костомаров (стр. 504) говорит: «Знают Сусанина только его праправнуки, которые, благодаря одному из своих предков, Богдану Собинину, пользуются правом не нести общих государственных повинностей. Правда, они готовы показать в лесу даже место, где жил Сусанин, когда отводил Поляков в Домнино». Нет, они не покажут, потому что нынешние обитатели Домнина – не праправнуки Сусанина; те засели в Коробове… после перехода монастырских имений в казенное ведомство; прежде же сего перехода, как говорить отец Алексий, в селе Домнине «крестьян не было». На днях, в ответном на запросы мои письме, он объясняет это вот как: «Когда под владением монастыря Новоспасскаго была Домнинская вотчина, тогда в селе Домнине не было крестьян, и пахотные поля обрабатывались по селу крестьянами на монастырь. Кудаже девались крестьяне, современники Сусанина? Этот вопрос затруднителен. Пахотные поля по селу Домнину не обширны; они сжаты с севера и востока речкою Корбою, с юга рекою Шачею, а с запада деревнями Мауриным, Артемовым и Голодаевым; по сему думаю, что при Сусанине в селе Домнине не было крестьян, и поля пахотные все без остатка обрабатывались на помещиков; а что в общеизвестной жалованной грамоте 1631 г. показано в селе восемь дворов бобыльских, то пролагаю, что они переселены после»¹⁷¹. В сносках Доргобужинов поясняет: «Вот и ответ на слова г. Костомарова (стр. 487): «Если Поляки пришли в село Домнино, где находился в то время Царь, то уж конечно нашли в этом селе не одного Сусанина, который был при том житель не самого села, но выселка. В таком случае они пытали бы и мучили не одно лицо, а многих». Отчегоже не допустить, принимая толкование отца Алексея, что, в момент подвига, Домнино было не село с десятками или сотнями жильцов, а просто помещичья усадьба, приказанная одному прикащику Сусанину?»¹⁷² «Итак, – далее резюмирует Доргобужинов, – крестьян в Домнино не было. Зато священники в нем были «тутошние все урожденцы», и притом с незапамятных времен от одного рода, а потому не удивительно, что сии предания перешли от них к крестьянам. Вот эти-то «тутошние» священники и должны быть те книжники XIX века, которые выдумали Сусанина!»¹⁷³.

Однако, поверить в версию абсолютной выдумки истории Сусанина все же невозможно. Легенда должна иметь свое основание. Невозможно представить, чтобы в наглую, что называется, в глаза, наврали царю, тем более в сознании народа в те времена имевшего лик святости. Невозможно представить, чтобы священники потеряли каплю совести, и для своих меркантильных выгод занимались грязным стряпаньем сплетни о лжегероической истории. Поэтому, исходя из фактора, что данная легенда не может не основывается на реальных событиях, пусть в последствии и приукрашенных, следует признать ее действительность. И чтобы разобраться в произошедшем, надо подытожить точно известные факты. Во-первых, Михаила Фёдоровича не было в исследуемом событии. Грамота Богдашке Собинину дана только через восемь лет после смерти Сусанина. «Если возможность предположить, чтоб новризбранный царь мог столь долго забывать такую важную услугу, ему оказанную? Конечно, он об ней не знал»¹⁷⁴ – пишет Костомаров. Время произошедшего была не зима в полной силы, поскольку за середину зимы из-за снежных сугробов в тех краях невозможно ходить кроме дорог. И не лето, и тем более, осень, из-за находившегося в лесах, где по легенде водил поляков Сусанин, болота. Поэтому можно предположить, что время случившегося события было начала зимы, декабрь месяц, когда земля хорошо застывшая, а снега еще не так много. По следам же на снегу затем нашли и самого мертвого Сусанина.

По поводу же группировки, искавшей Михаила, историк С. Соловьев считает, что Сусанина замучили не поляки, а свои разбойники. Он после изучения архивов пришел к выводу, что никаких регулярных войск интервентов в тот период поблизости от Костромы не было. Исследователь и почетный гражданин г. Костромы А. А. Григоров тоже полагал, что «осенние» поляки были какой-нибудь обычной группой, промышлявшей грабежом и разбоем, узнавшие каким-то образом про Михаила и решившей захватить его, например, для того, что бы потребовать у родителей выкуп. Н. Костомаров так излагает свою точку зрения: «Страдание Сусанина есть происшествие само-по-себе очень обыкновенное. Тогда козаки таскались по деревням и жгли и мучили крестьян… Вероятно, разбойники, напавшие на Сусанина, были такого же рода воришки, и событие, столь громко прославленное впоследствии, было одним из многих в тот год»¹⁷⁵. Впрочем, Костомаров оговаривается: «Могло быть, однако, что в числе воров, напавших на Сусанина, были литовские люди, но уж никак тут не был какой-нибудь отряд, посланный с политическою целью схватить, или убить Михаила. Это могла быть мелкая стая воришек, в которую затесались отсталые от своих отрядов литовские люди. А такая стая в то время и не могла быть опасна для Михаила Федоровича, сидевшаго в укрепленном монастыре и окруженнаго детьми боярскими»¹⁷⁶.

«В истории Сусанина, – пишет Костомаров, – достоверно только то, что этот крестьянин был одною из безчисленных жертв, погибших от разбойников, бродивших по России в смутное время; действительно ли он погиб за то, что не хотел сказать, где находился новоизбранный царь Михаил Федорович – остается под сомнением…»¹⁷⁷.

Несколько прояснить запутанную историю помогает могила Сусаниным, которая оказалась под церковью в Домнино. Протоиерей А. Домнинский сообщает: «Сусанин погребен под церковию, и туда каждаго дня ходили в старину петь панихиды…¹ Все сии предания известны мне большею частию от крестьян села Домнина, наипаче таких, кои близки были расположением своим к моему родителю²»¹⁷⁸. Это, в свою очередь, показывает, что отношение к Сусанину было в высшей степени почтительное, – под церковью хоронили не всякого помещика или государственного деятеля.

Таким образом, можно подытожить, что легендарная история имеет реальное событие. Но за Михаилом Фёдоровичем охотилась не польская группировка, а банда обычных мародеров, вознамерившихся захватить отпрыска знатного рода с целью получения выкупа. Что же касается укрепленного монастыря, так в него можно было попасть просто проявив хитрость. Из всего получается, что Сусанин, в самом деле, спасал, но спасал не царя, а юного барина. В принципе, разница с общепринятой версией невелика, но оттенок несколько другой, история утрачивало остросюжетный, захватывающий характер. Но факт смерти за Михаила присутствует. Поэтому Собинину и священникам не надо было сильно преувеличивать, а всего лишь сдвинуть произошедшее событие на пару месяцев вперед – в конце концов, умереть за будущего царя это то же самое, что умереть за царя.

Впоследствии эта история распространилась, обрастая народными вымыслами. Здесь появились и коровьи ясли, и овин, в которых укрывался Михаил Фёдорович, соответственно, и сам он, превратившийся в новоизбранного царя, матушка «Оксинья Ивановна» (мать Михаила, в миру Ксения), поляки с собаками, село Домнино и деревня Деревищи. Стараниями местного народного колорита история спасения превратилась в легенду. Еще позже, уже легендой, эта история была воспета К. Ф. Рылеевым в стихотворении «Иван Сусанин» и сочиненной оперой М. И. Глинки «Жизнь за царя».