Степь 1. Рассвет

Глава десятая. Все мы пикаперы, когда зубы сводит от желания и все мы мастера пикапа, когда и тебе, и ей хочется.

Грубый голос того мужика что правил конями вырвал Зорьку из сладостных грёз по «закону подлости» на самом интересном месте. По его словам, пленница поняла, что они куда-то ни то прибыли, ни то, приехали.

Рыжая принялась вертеть головой, но в её сидячем положении ничего особо разглядеть было невозможно. Всё та же степь что и ранее, лишь повозки, следовавшие за ними, стали круто забирать левее, утаскивая свои волокуши в сторону. Они были далеко, и ярица так и не смогла понять, что же они там тащили такого ценного. Можно было видеть лишь большие кучи наваленного непонятно чего.

Их повозка остановилась, и второй мужик, называемый атаманом громким окриком кого-то там из своих оставив чем-то командовать, чем Зорька не поняла, велел ехать в логово. Ну вот и всё, обречённо констатировала девка, сейчас кажется начнётся что-то плохое.

Через недолгое время въехали в лесные заросли, и рыжая увидела вооружённых большими луками пацанов. Они приветствовали восторженными криками их тележку и своего главаря. Разглядев их через задний борт, когда миновали засаду, ярица отметила для себя, что пацаны были обычные, только явно постарше, чем их ватажные в их баймаке и все примерно одного возраста.

Грязный мужик в меховых сапогах небрежно поднимал руку в знак приветствия и не останавливаясь продолжал движение всё глубже заезжая в тенистые заросли по узкой накатанной дороге, постоянно виляющей между деревьями. Поэтому ехали неспешно, а у ярицы от этих вихляний, уставившейся за отсутствующий борт, даже голова закружилась от мельтешения.

В глубине чащобы их встретила ещё одна группа, так же проявившая восторг при их приближении, и наконец после третьей засады над головой вновь засветило солнышко. Кроны деревьев кончились, и повозка выкатила на открытое место. Но это была уже не степь. За бортом появились землянки, кибитки, различные по форме и размеру шалаши, и рыжая поняла, что они прибыли в какое-то поселение, и похоже это и было их логовом.

Проехав несколько землянок и шатров, повозка встала. Похититель, спрыгнув на землю и сложив перемазанные руки на груди уставился на Зорьку. Ей стало жутко неудобно от этого мерзкого взгляда, будто он приценивается на менах на неё как на товар. Да с такой кислой рожей словно отыскивает изъяны, чтобы цену сбить как на залежалый товар не первой свежести.

Она вся сжалась, обиженно надула губы, обхватив колени руками и почувствовала, как щёки загорелись предательским румянцем. В его грязных лапах сверкнул нож из блестящего металла, которым он срезал узел, что был завязан на повозке и намотав верёвку на руку грозно рявкнул, явно запугивая:

– Пошли.

Хотя ещё больше запугивать ярицу уже не требовалось, она и так была в полуобморочном состоянии.

От этого звериного рыка по всему телу щупленькой девки пробежало стадо испуганных мурашек, и она оцепенела от ужаса. Почему-то именно теперь вспомнились рассказы о «чёрной нежити», что питается исключительно бабами да такими как она худосочными кутырками, и Зорька была уверена, что её прямо тут начнут грызть, даже предварительно не отварив и ни пожарив.

Пока мысли в голове скакали взбесившимися зайцами, что-то очень сильно дёрнуло её за ногу, и ярица в одно мгновение оказалась на земле, со свистом проскользнув по шкуре и больно стукнувшись о пыльную дорогу боком. Сердце из груди выскочило, заметалось где-то в голове бухая в висках.

Она неосознанно вскочила на четвереньки, но тут же резанула боль в содранных коленях. Ярица с трудом поднялась на корточки, и приняв сидячую позу в ожидании чего-то неминуемого, уткнула голову в колени, стараясь уменьшиться в размерах или вообще стать для «зверя» невидимой. И тут зорька описалась. Толи от страха сковавшее тело, толи от натуги скрюченной позы.

– Запомни, – прямо над её головой прорычал злобный голос грязного мужика, и ярица почувствовала, как от этого зашевелились волосы на затылке, – я никогда и ни для кого не повторяю дважды.

«Зверь» замолчал, но его тяжёлое дыхание Зорька ощущала буквально темечком даже сквозь копну растрёпанных волос и толстый слой грязи на них. Какое-то время изверг молчал, зачем-то дыша ей на голову. А она никак не могла понять, что эта сволочь ждёт и чего ему проклятому от неё надо.

Страх крупным ознобом колотил тело, но больше всего доставалось голове, трясущейся, будто её передержали в холодной воде и теперь она никак не может согреться. В ней бедной и так сердце долбилось как ненормальное, и к этому ещё добавилась трясучка от страха, отчего Зорька подумала, что получила сотрясение. По крайней мере было такое предположение, потому что голова вдруг резко разболелась аж «до не могу».

Ужас, сковавший её по рукам и ногам, держал кутырку на грани между обезумевшей паникой, толкающей немедленно бежать куда глаза глядят, и обморочным состоянием, предпочитающим упасть и не двигаться.

Зорька зачем-то медленно подняла голову и приоткрыла щёлкой один глаз, искоса посмотрев на мужика, нависшего над ней. Сквозь грязные пакли волос, закрывающих лицо, она увидела прямо перед собой блестящее лезвие ножа.

Зенки резко распахнулись, да так в распахнутом состоянии и замерли, застыв как у дохлой рыбы, выброшенной на берег. Перед ошарашенным взором всё поплыло, закружилось. Ярица чувствовала, что в очередной раз теряет сознание, но его обозлённый голос удержал рыжую от падения во мрак из реальности и в одно мгновение привёл в чувство.

– Если я говорю тебе что-то делать, то ты это делаешь сразу и не раздумывая. Поняла?

Она попыталась кивнуть в знак согласия, так как горло было перехвачено спазмом и ответить голосом не получилось. Но вместо кивка, охвативший её колотун-озноб мелко-мелко затряс рыжей головой, вроде как в знак понимания. И тут её прорвало на слёзы, хлынувшие из глаз в три ручья. Зорьке даже показалось, что они брызнули аж под напором.

– Вставай, – потребовал он властным голосом.

Девка собрала последние, как ей казалось силы и кинулась исполнять повеление, считая где-то на задворках сознания, что он непременно её накажет если не подчинится, но получилось это как-то неуклюже и замедленно. Тело предательски не слушалось. Оно будто было не её вовсе, а принадлежало какой-то другой кутырке. Но всё же поднявшись кое-как на ноги, ей сразу полегчало и в первую очередь задышалось свободней. Озноб утих, только ноги подрагивали.

– Вытяни руки вперёд, – потребовал вымазанный в чём-то чёрном мучитель.

Кутырка безропотно протянула связанные и уже одеревеневшие кисти, сдаваясь на милость сильного. Ей уже было наплевать на всё что с ней делают, на всё что происходит вокруг. Голова по ощущениям набитая сеном-соломой, думать отказывалась. Зорька даже в глубине души обрадовалась, что ещё хоть кто-то командует её туловищем. Сама она это уже не могла делать, потому что оно её не слушалось.

Лёгкий рывок и руки стали свободными. Он срезал путы. И тут в онемевшие кисти хлынула горячая кровь, а в кожу впились тучи острых иголок принимаясь нещадно грызть её бедные пальчики. Зорька замерла всем телом продолжая держать их на весу, чтобы не усугублять болезненные колючки. Замерла при этом в несуразной и неестественной позе. Вся сгорбилась, скукожилась вытянув руки перед собой. Уставила на них зарёванные глаза, будто отродясь никогда не видела своих растопырок.

Мужик кого-то громко позвал по имени и велел готовить баню. Он ещё что-то там говорил, но ярица пропустила его слова мимо ушей, потому что её жалкие признаки рассудка буквально зацепились за слово баня и застопорились.

Она аж вся на слюну изошла, только думая о ней. Баня, с упоением ласкала она себя этой мыслью, вот бы в баньку теперь, а опосля и сдохнуть не жалко.

При этом на её губах появилась пародия на улыбку, и со стороны могло показаться что девка по виду совсем с ума съехала.

Не распрямляя скукоженного положения, она тупо продолжала пялиться на сами себя кусающие пальчики, лыбясь как дура и при этом панически боясь пошевелиться. Даже глазами не моргала, а то вдруг чего. Из этого дурацкого оцепенения её вновь вывел сволочной голос ненавистного зверя:

– Видела?

Что видела? Где видела? Чего опять пропустила? Теперь этот сраный людоед снова сделает больно. Все эти вопросы, рождённые сами собой, пронеслись в голове ярицы словно вихрь, и она в очередной раз сжалась в комок, втягивая голову в плечи и ожидая от него удара или что-нибудь подобного. Но вопрос оказался риторическим. Он сам на него ответил, притом с явной бравадой:

– Я сказал, и они метнулись выполнять. Это касается всех, потому что я здесь самый главный. Поняла?

Она вновь закивала головой, опуская наконец руки и облегчённо вздыхая оттого, что на этот раз обошлось.

– Ладно, пойдём, – пробурчал, как бы успокаиваясь мужик и зашагал к большой кибитке, стоящей на множестве колёс и с пёстрой расцветкой словно цветочная поляна, но это тогда не бросилось в глаза кутырке, потому что не до этого было.

Зорька хотела пойти за ним не раздумывая, уже покорившись, но неожиданно забыла, как это делается. Она принялась мелко-мелко топтаться на одном месте и в очередной раз запаниковала, испугавшись, что не догонит, и эта сволочь опять примется на неё орать. Но тут как-то само собой получилось, и пленница засеменила следом, не дав натянуться верёвке, привязанной к ноге.

Мужик нырнул в кибитку. Зорьку с собой не позвал, но и ни потащил, и верёвку не натягивал. Рыжая остановилась в нерешительности и впервые огляделась по сторонам, находясь в полной прострации.

Она ничего толком не успела рассмотреть, кроме того, что это огромная поляна была со всех сторон окружена лесом со сплошным буреломом, так как зверь вынырнул обратно с питейным ковшом и издеваясь над высохшей за день без воды ярицей, начал упиваться, громко сглатывая и удовлетворённо покряхтывая.

Напившись и глумясь над её уже нестерпимой жаждой, грязный и противный во всех отношениях мужик демонстративно вылил недопитое на траву, мерзко лыбясь. Только тут Зорька по выплеснутым остаткам с ужасом поняла, что этот недочеловек пил кровь! Жажда у кутырке пропала, как и не было, а по спине пробежал холодок. «Троица.", – взмолилась рыжая, – «да, когда же он меня прибьёт. Ну сколько можно мучить, сволочь ты черномазая».

Людоед снова запрыгнул в кибитку и вновь вынес черпак с кровью, но на этот раз сам пить не стал, а протянул пленнице. Девка в ужасе отшатнулась. Сердце забилось как у отдающего концы зайца.

– На, пей, – грозно потребовал он.

Зорька, борясь с омерзением, тем не менее подчинилась. А куда ей было деваться в её-то положении. Протянула трясущиеся руки к ковшу, а сама мысленно заметалась в собственных противоречиях. Как же она будет пить эту несусветную хрень? Хотя жажда опять охватила ярицу до состояния невтерпёж, будто пить не давали с прошлого лета.

Думая о том, как ей будет противно глотать чью-то кровь. Как её стошнит, как выворотятся все внутренности, она исполнила требование «тут самого главного», и морщась при губила. Страх перед ним оказался сильнее девичьих предрассудков.

Но лишь сделав глоток, заранее скривив мордашку, рыжая тут же волей-неволей принюхалась. «Кровь» оказалась очень вкусной. Почмокала языком и с запозданием поняла, что это вовсе не кровь, а ягодный напиток, причём такой вкуснятины она, кажется, не пробовала ни в жизнь. Зорька, аккуратно, приструнивая в себе торопыгу, чтобы не пролить живительную влагу на одном дыхании осушила увесистый ковш, но ей показалось этого мало.

Довольный чем-то людоед будто прочитав её мысли коротко обрезал:

– Хватит, а то лопнешь.

Он рывком отобрал вожделенный ковш, на что напуганное личико рыжей пленницы моментально стало сквашенным от обиды. Увидев её сморщенную реакцию, кровавый душегуб ещё больше повеселел. Зорька тогда подумала, что его видно радует не только страх жертвы, но и другие отрицательные эмоции, что он в ней вызывал.

Мужик повёл её дальше, к конопляному огороду, высаженному недалеко от кибитки. Что это не дикая конопля девка догадалась сразу, лишь взглянув в ту сторону. Указав на аккуратно посаженные ряды с проходами между ними, он небрежно и где-то даже с наигранным безразличием проинструктировал:

– Гадить туда.

Ощутив между ног сырость Зорьке вдруг стало стыдно, и она впервые за весь день вполголоса выдавила из себя:

– Не хочу.

– Как знаешь.

За то этот кровопийца стыдиться не стал. Абсолютно бесстыже распустил завязки штанов, спустил их прямо перед молоденькой девкой, считай мужиками ещё не пуганной, и выудив свою брызгалку грязными руками, показательно полил траву. Если он хотел произвести на неё впечатление, то он о карал. Для рыжей оторвы его показательное ссаньё было что уд по реке, что два по берегу.

Да. Когда он её пугал – она пугалась. Когда показывал будто кровь ковшами хлещет, вызвал у рыжей омерзение, но естественными делами Зорьку в краску ввести было очень сложно. Нашёл чем удивить кутырку навыдане. Она такое видела, что ему и не снилось зассанцу. Притом не только у ватажных пацанов, но и у мужиков видала. Правда артельные всегда отворачивались, но, чтобы вот так напоказ?

Хотя, чего кочевряжиться. Напоказ тоже видела. Как-то раз, Неупадюха размахивая своей змеёй, бегал за ними по пьянке и целился жёлтой струёй в скачущих девок, а они как дуры радостно визжали и увёртывались. И бегали, как помнит Зорька не очень шибко, больше для вида и чтоб не замочил. Уж больно любопытно было видеть, как это делают пацаны, но и вонять после него не хотелось. Поэтому визжали, отскакивали, но далеко ни убегали, любопытствуя на расстоянии.

Неупадюха гадёныш, прекрасно знал, что размером своего уда ему не придётся стыдиться в мужиках. Он, когда подрос на него и взрослые бабы поглядывали, а Сладкая так вообще его лично обихаживала. И если Девятка – ватажный атаман по должности следил за домом Данухи, то вот за дровами и водой в бане у Сладкой был поставлен Неупадюха. И никто из пацанов кроме него к ней в кут не ходил.

Про эту страшную бабу с корявым пацаном даже сплетни ползали по баймаку, мол она его у себя в куте вместо еби-бабы обучает мужицким премудростям. Зорька, как и все её девки не верила в это, понимая, что бабы со зла на Сладкую и не такого могли наговорить.

Неупадюха, когда с возрастом осознал свою особенность, стал всякий раз выставлять его на показ и никогда не упускал возможности продемонстрировать размеры своего отростка. Этот же людоед выставлялся даже не напоказ, там и показывать-то было нечего насколько ярица успела разглядеть. Он делал это как бы абсолютно естественно, будто само собой разумеющиеся и ничего другого в принципе не подразумевающего.

Закончив и смешно, как показалось Зорьке потряся грязными руками своё «недоразумение», мужик не стал завязывать штаны, а прямо так в приспущенных, лишь поддерживая руками, чтобы вовсе не упали, зашагал обратно. Его нелепый вид даже повеселил пленницу.

Вообще после выпитого напитка кутырка явно ожила. Окружающий мир как-то перестал быть ужасом и превратился для ярицы в любопытство, уж больно всё вокруг для неё было в новинку. А его неуклюжая походка даже заставила девку ехидно улыбнуться, забыв о привязи.

Ариец-людоед пошёл не туда откуда пришли, как изначально предположила Зорька, а на другую сторону кибитки, где она увидела большой пёстрый шатёр, и только сейчас разглядела и ляпистость под цветочную поляну этого странного жилища на колёсах, и тот разноцветный купол, из верхушки которого струился столбиком белёсый дымок. Даже удивилась, как это она раньше не обратила внимание на такие бросающиеся в глаза особенности.

– Раздевайся, – велел мужик, подходя к какой-то глиняной насыпи не понятного для Зорьки предназначения, что была довольно большой, круглой, с её роста высотой.

Он, не оборачиваясь скинул с себя верхние шкуры, стянул меховые сапоги по колено, сбросил приспущенные штаны на землю и на Зорьку уставились две идеальные по её понятиям мужские ягодицы молочного цвета, и широкая мускулистая спина, в отличие от задницы, загорелая.

Вот от этого вопиющего зрелища, девку вновь затрясло, но не от страха, а от какого-то непонятного стыдливого волнения. Кутырка даже почувствовала, что вообще не укладывалось у неё в голове, как запылали щёки с ушами. В душе зародилось предчувствие чего-то постылого, но вместе с тем желанного. Странное ощущение.

Тут наконец до её ошарашенного рассудка дошло осознание его команды, и она в панике вцепилась в свои грязные рубахи, и принялась их лихорадочно комкать и теребить трясущимися руками.

Нет. Рыжая никогда не относила себя к застенчивым и тем более излишней скромностью не страдала, как можно было подумать со стороны. Зорька вообще не умела этого делать. Ещё с посикух сверкала голышом чем не попадя, за что частенько получала от мамы тоже чем попало по выпячиваемой голой заднице, а в ярицах и подавно перестала испытывать стыд по поводу своего оголения.

Ей наоборот нравилось собственное тело. И кутырка всегда и при любой возможности демонстрировала его красоту всем, на кого это могло подействовать, притом даже без особого разбора. Рыжую прельщали, чего скрывать, восхищённые и замасленные взгляды пацанов, их застенчивое отворачивание с рассматриванием её искоса.

Зорька превосходно осознавала силу собственного молодого и красивого во всех местах тела. Стройного и соразмерного, со всеми его достоинствами и без единого недостатка в чём ярица была абсолютно уверена, и пусть только кто попробует сказать обратное.

Как бы это не выглядело нелепым и неуместным, но именно в красоте и было её замешательство. Стоило только ярице вспомнить ободранные колени и боль в грудях со жжением живота, как кутырка с ужасом поняла, что вся её девичья красота сейчас ободрана как кора с мёртвого дерева. Какое уж тут к дохлым червям природное совершенство и соблазнительность.

Рыжая каким-то невероятным чутьём замешанном на безграничной фантазии, реально представила каждую уродливую ссадину, каждую мерзкую царапину, и как скажите на милость показаться перед мужиком в таком непотребном виде. Даже учитывая, что он сволочь-кровопийца и людоед, для Зорьки, знающей себе цену это было невиданным позором и унижением.

Вдобавок ко всему, она была грязная и вонючая. Да у ярицы руки не поднимались при подобных обстоятельствах обнажиться и показаться перед мужиком. Пусть даже ненавистным.

Лучше б он сожрал её вместе с рубахами, думала рыжая, не так было бы обидно. Ну или хотя бы убил для начала, прежде чем раздеть. Дохлой ей было бы всё равно.

Но тут за паническими размышлениями и дёрганьем своих рубах она неожиданно разглядела в руке людоеда блеснувший нож, и все мысли о собственном убийстве испарились. Забыв о моральных закидонах словно до этого ни о чём подобном не думала, скинула обе рубахи через голову успев при этом одним движением утереться между ног. Ну, хоть какое-то облегчение, одним позором будет поменьше.

Мужик с грязной мордой присел на корточки, воткнул нож в землю и тихим леденящим кровь голосом позвал:

– Иди ко мне.

Зорька протестующе дёрнулась, но пошла. Под ногами оказалась жёсткая стерня от недавно срезанной травы, что впивалась в голые ступни как рыбьи зубы. Хотя девка и привыкла бегать босиком, и тонкостью её подошвы с раннего детства не страдали, но идти всё равно было болезненно. Это не по травке вышагивать и не по песочку носиться, задрав подолы.

Внимательно смотря, куда ступает и балансируя руками, при этом сгорая от стыда за свой отвратительный, грязный и в буквальном смысле порванный вид, она приближалась к измазанному чем-то чёрным мужику, сидевшему на раскорячку и выставившему свои причиндалы на показ.

И чем ближе подходила, тем более дурные предчувствия овладевали кутыркой. Не дойдя немного до голого изверга, остановилась и взмолилась Троице, только бы этот чумазый кобель не учуял как от неё смердит нечистотами.

– Ближе, – прорычал зверюга, вынимая нож из земли и поигрывая орудием убийства.

Тут она забыла, и о вони, и о своём виде, резко переключаясь на прощание с собственной жизнью. Такой короткой. Такой любимой и родной, а вместе с тем несчастной, хоть плачь. И так прощаясь сама с собой, наполнив глазёнки слезами, рыжая безропотно шагнула вперёд. Отвернулась, чтобы не видеть конца своей неминуемой участи и принялась всеми силами себя жалеть.

Горло пережал ком. Слёзы побежали ручьями. Она приготовилась умирать, но зареветь в голос не успела, хотя уже до этого как раз доходило. Мужик срезал верёвку с ноги, и в том месте, где она была привязана зверски зачесалось. Зуд был такой, что аж невтерпёж. Ярица машинально хотела задрать ногу чтобы как следует почесаться, но зверь не дал этого сделать. Он грубо сграбастал её своими ручищами в охапку, оторвал от земли как пушинку, и со всего размаха швырнул за глиняную стенку вариться в кипящий котёл, как она успела осознать происшедшее своими последними мыслями.

Эта вылепленная из глины хрень была устроена подобно варочному котлу, и как поняла по ощущениям кутырка, наполненного кипятком! Посудина была настолько глубока и вместительна, что Зорька, потеряв, где небо, где земля нырнула туда с головой, не успев от неожиданности даже вякнуть. Притом при падении в варево не осознала глубину котла, потому что умудрилась не удариться о дно. Тело охватила такая жгучая боль, что в глазах увидела искры с того света, а в голову как вколотый шип врубилась мысль, что она моментально сварилась и притом заживо.

Конвульсивно барахтаясь, и нащупав наконец скользкое, видимо смазанное жиром дно, девка, машинально оттолкнувшись от него уже не помня-чем, вынырнула наружу. Попыталась заорать что было мочи, но не смогла. За горло схватил спазм да так крепко, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Тут ещё что-то большое и грузное плюхнулось рядом, поднимая тягучую волну наваристого бульона, от которой ошпаренная кутырка в добавок чуть не захлебнулась.

Уже ничего не соображая, и что было дурий размахивая руками ярица вытаращила глаза так сильно, что от чрезмерного усердия они уже ничего не видели. Ни то просто бесцельно барахтаясь создавая вокруг себя объёмную пену, ни то всё же куда-то плывя по тягучему вареву, она неожиданно ударилась рукой о спасительную стенку котла.

Ноги нащупали дно, но оно было скользким и вогнутым, и ей никак не удавалось вцепиться в спасительный край, до которого было рукой подать. Рыжая бултыхалась из последних сил, захлёбывалась, только все попытки были тщетны. Никак в её скрюченные пальцы не давался этот проклятый край. Девка даже выругалась матерно на видать шибко умного, построившего этот изуверский котёл. Всё было сделано так, чтобы живое мясо из супа никак самостоятельно вылезти не смогло бы.

Наконец Зорька, сделав отчаянный рывок с вырвавшимся из груди стоном, дотянулась всё же до вожделенного края и судорожно вцепилась в жидкую глину, из последних сил впивая в неё ногти, после чего замерев безголосо заревела от безысходности.

Вылезти наружу и сбежать из котла у неё уже не было никаких сил. Это был конец. Рыжая даже в жутком сне с кошмарами не могла представить себе подобной смерти. Как это оказывается страшно вариться заживо, когда ты всё это чувствуешь, ощущаешь процесс варения каждым кусочком собственного тела. И безысходность с невыносимой болью слепились в плотный кусок обиды и жалости к себе любимой. Такой молодой и красивой. И тут у кутырки наконец-то прорезался голос, и она от всей души взвыла осипшим рёвом простуженной лосихи.

– Что? Щиплет? – словно через глухую стену долетел до неё вопрос мужика-людоеда.

– Да, – прокричала она, не задумываясь, но голос жертвы вместо крика отчаяния издал лишь нечто странное, больше похожее на мышиный писк

– Хорошо. Значит заживает. Терпи.

Какой к * заячьим терпи. Сволочь *. Людоед обоссанный. Чтоб ты усрался этим супом до смерти. Ругалась безостановочно про себя Зорька, шипя, стиснув зубы и вцепившись пальцами в край, но при этом терпела, как могла из последних сил, собирая все маты что знала, и вспоминая все гнусности, что вспомнила. Она пришла в неописуемую ярость, и хоть сил уже не было, но попадись эта сволочь сейчас ей под ноготки, порвала бы.

Постепенно боль от ошпаривания начала стихать. В первую очередь, потому что кутырка перебирая в памяти ругательные слова перестала лихорадочно дёргаться, замерев на какое-то время. И тут рыжая сквозь стройные ряды матюков неожиданно подумала: «Так это что же получается? Чем дольше варишься, тем меньше становится боль? Это из-за того, что варёное мясо уже ничего не чувствует? А почему я ещё не умерла? Или умерла?». Но тут резкий голос за спиной с надменностью проговорил, возвращая девку с того света:

– Да расслабься ты. Пощиплет и перестанет. Отмокай.

У Зорьки было ощущение будто её по затылку огрели дубиной, но она от этого не потеряла сознание, а наоборот очухалась, в мгновение выбросив из головы весь кошмар с того света. Правда, понимания того что происходит от этого тоже не добавилось. Отцепила одну руку от края и медленно обернулась, в очередной раз распахивая свои моргалки и открывая рот. Её мучитель сидел, нет, лежал в том же вареве напротив и судя по его довольной и мерзкой морде, получал наслаждение!

И только тут она ощутила, что жижа, где, барахтаясь медленно варилась – холодная! В первую очередь прохладу ощутила спина и задница. Нет, конечно же не холод родника или речной воды. Жижа была чуть прохладней пылающего тела, что для измученного долгим путешествием туловища казалось даже приятной. А жгло и горело только там, где была ободрана кожа.

Наконец-то она всё поняла, и от этого осознания рыжую покинули последние силы. Наступила предательская слабость. Ослаб хват руки. Обезумевшие от напряжения пальцы нестерпимо заломило. Ярица опрокинулась спиной на скользкую стенку котла, но не сползла вниз в пучину этой жижи только потому, что зацепилась задницей за какое-то углубление, сделанное видимо специально для сидения. И похоже именно в такой ямке сидел мужик напротив, с морды которого смылась основная чернота, но всё равно оставалось грязным, с разводами под глазами и чёрными подтёками с волос.

В отупевшей голове кончились мысли, а в ушах стоял оглушающий звон. Там, где-то и сердце между этими ушами прыгало да так, что взгляд от этого дёргался. Зорька осмотрела посудину. Жижа, где она сидела утопленная по самые плечи была густой и пахла пивом, сваренным на терпких травах. Девка повела носом, принюхалась. Очень приятный запах, потому что пахло едой. Отчего рот мгновенно наполнился слюной, а живот весело заурчал, будто кто его кормить собрался за просто так.

Вся поверхность была усеяна мелкими листочками. Плавали травинки, корешки, наломанные веточки. То там, то сям накрошенная кора дерева, вроде как дуба. Увидела знакомые семена степных трав. Замерев и просидев так какое-то время неподвижно, поняла, что если не двигаться, то боль совсем не чувствуется, наоборот, прохлада снимает жар и оно погружается в приятную истому. Голова закружилась будто в опьянении, и веки от усталости закрылись…

Зорька, уплывая от перенесённого перенапряжения и психологического стресса в спасительный сон, сознательно заставила себя пошевелиться, чтобы возобновить боль. Уснуть и утонуть в этой жиже ей решительно не хотелось. Хотя вражина напротив, похоже уже крепко дрых с приоткрытым ртом. Ладно хоть ни храпел и ни хрюкал как кабан в луже.

Поняв, что всё не так страшно, как казалось изначально, кутырка, для того чтобы не уснуть, принялась разглядывать мелочёвку, плавающую вокруг. Вот листок смородины, вот молоденький вишняк, а вот мелкий крестик травы-силы.

Девка так увлеклась этой занимательной ботаникой, постепенно приходя в себя, что голос мерзкого мужика прозвучал настолько неожиданно, что рыжая от испуга чуть не сиганула из котла, но вовремя вспомнила, что это не так просто сделать и осталась на месте. Зорька в равной степени испугалась и устыдилась, будто её застали за непристойным делом, наказуемым порицанием.

– Это пивас, – проговорил мужик, расслабленный и явно довольный процедурой отмокания, – Что-то среднее между пивом и квасом. Тут трава всякая, тёртая кора, коренья, ягоды и ещё что-то. Я в этом не разбираюсь. У меня вон, – и он мотнул головой в сторону шатра, – знатоки есть.

Мужик резко встал на ноги, создав тугую волну и кого-то окликнул, смотря за борт:

– Диль!

– Да атаман, – ответил мальчишеский голос.

– Ну что там с баней?

– Так готова уже.

И опять нагоняя волну ариец, увитый мышцами как тур-вожак, пошёл к пленнице. Бесцеремонно вынул её из котла, но не махом как закидывал, а осторожно придерживая за руки спустил за край, на покатый глиняный отвал.

Зорька, лишь встав на землю сразу принялась себя оглядывать. Ярица была с ног до головы покрыта какой-то мутной плёнкой с прилипшим к ней мусором. Ощущение было такое словно измазали жидким говном, а потом где-то валяли в грязи. Вот бы Дануха меня такой увидела, – подумала рыжая и зная суровый нрав большухи добавила, – убила бы. Кутырка, начала с омерзением обтираться и брезгливо отлеплять от себя двумя пальчиками всю эту дрянь, что выловила из котла.

Следом за ней выпрыгнул голый мужик точно в таком же неприглядном виде, как и она, и загнал её в цветастый шатёр, где оказалось темно и жарко до изнеможения, как в бане. Но ярице тут же в нос ударил с детства знакомый банный дух, и она с удивлением поняла, что этот шатёр и был баней, только очень странной. Сидя в котле с прохладной жижей, Зорька честно говоря уже начинала подмерзать, и банный жар был как нельзя кстати.

Войдя после яркого солнца в сумрак помещения и поняв куда привели, кутырка замерла, опустив голову, как учила мама и бабы в бабняке. Раз мужик завёл в баню, то, тут и понимать нечего, значит и вести себя требуется подобающе. Пленитель о чём-то шептался с мелкими пацанами на входе, но Зорька их не слышала, да и, честно говоря, не прислушивалась.

Первое время она просто стояла и блаженствовала, втягивая в себя аромат берёзового дымка. Рыжая и не заметила, как он подошёл, поэтому вздрогнула в очередной раз, когда ариец вырос как из-под земли и схватив её за подбородок приподнял лицо таким образом, чтобы девка смотрела прямо на него.

Привыкшие к темноте глаза позволили Зорьке впервые отчётливо разглядеть этого «самого главного» практически в упор. Морда его была до сих пор грязной, с чёрными кругами под глазами и такими же чёрными подтёками, что сбегали по лбу и щекам волнистыми ручьями с вымокших волос, но при всём при этом, лишь по блеску в его глазах ярица вдруг отчётливо осознала, что-мужик-то совсем молоденький! Всего-то может быть на два или три лета старше её!