1945: Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга вторая

Глава тридцать четвёртая

– Все – в сборе?

На правах основного докладчика Черчилль строгим взглядом «прошёлся по головам» присутствующих. Вопрос был излишним: присутствовали все – даже те, кого и не приглашали. Главное, «нашли время» работники штаба Эйзенхауэра и все командующие армейских групп и их начальники штабов. Дополнительно премьер настоял на присутствии начальников разведки, как штаба Главкома, так и штабов групп. Вопрос предстояло решить судьбоносный: что делать с русскими? И Черчилль не стал тянуть с его постановкой. Вопрос шёл первым, главным, единственным и «без редакции».

– Итак, что будем делать с русскими, господа?

Господа моментально пришли в рабочее состояние. К такому вопросу каждый из них был подготовлен не только ходом последних событий, но и личной биографией. Каждый был уверен в том, что подъём вопроса необходим исключительно для того, чтобы оперативно положить его – вместе с русскими – на лопатки.

Убедившись в готовности аудитории, Черчилль начал «разворачивать тезис».

– К сожалению, вопрос Берлина уже не стоит перед нами, господа… Потому, что он не стоит уже и перед русскими. Не стоит вместе с Берлином, который уже падает, и окончательно падёт со дня на день. И произойдёт это без нашей помощи. Мы пытались оказать её…

– Русским? – удивился генерал Деверс, самый «не посвящённый» из всех.

– Себе! – невесело усмехнулся Черчилль под понимающие усмешки присутствующих. – Но, увы: русские оперативно разобрались в наших намерениях – и помощь вернули вместе с помощниками. Все вы, конечно, уже в курсе того фатального, я бы сказал, недопонимания, которое постигло генерала Симпсона. Мы были оскорблены в лучших чувствах. Не по отношению к русским – по отношению к демократии. В итоге вояж Симпсона увенчался лишь очередной партией соискателей на постановку на котловое довольствие. Берлин остаётся…

Черчилль усмехнулся – явно по адресу Геббельса, автора лозунга, начало которого он только что невольно озвучил.

– Nein, meine Herren: Berlin bleibt keine deutche – russische!

Жизнерадостного смеха не последовало: не было основания.

– Но жизнь продолжается, джентльмены! На повестку встаёт вопрос более важный, чем Берлин: судьба Европы.

Присутствующие оживились: не всё так плохо.

– Конечно, – покривил лицом Черчилль, – многое уже потеряно. Хотелось бы надеяться на то, что небезвозвратно, и мы будем над этим работать. Но факт остаётся фактом: значительная часть Европы находится уже под пятой Сталина! Польша, Болгария, Румыния, большая часть Венгрии, половина Австрии, часть Чехословакии, половина Германии! Русские просочились даже в Норвегию, Данию и Югославию! Это, господа, не катастрофа, но приятного мало!

Как заправский оратор «советского образца», Черчилль поработал с графином и стаканом.

– Это, так сказать – исходные данные, материал к размышлению. Нам с вами надлежит, если не решить задачу немедленно, то хотя бы нащупать варианты решения. Итак, мы с генералом Эйзенхауэром…

Не испрашивая согласия Главкома, Черчилль решительно «впряг» того в одну с собой упряжку.

– … ждём ваших предложений.

Первой, как уже нередко бывало, поднялась рука Брэдли. За ней – всё остальное.

– Я думаю, господа, ни для кого из вас не является секретом мнение генерала Маршалла. Он доложил президенту о том, что война с русскими в настоящее время не представляется целесообразной ввиду невозможности достичь победы.

Словно танк – орудийную башню, Брэдли развернул голову в сторону Черчилля.

– Насколько мне известно, фельдмаршал Брук придерживается аналогичной точки зрения. И не в одиночку, а в составе комиссии, которой Вы, сэр, поручили основательно проработать этот вопрос. То есть, возможность открытия боевых действий против России. Или я ошибаюсь?

Черчилль поморщился: ох, уж, этот Брэдли! Вечно он наготове – со своей «ложкой дёгтя»! Хоть бы раз «обнёс» начальство!

– Не ошибаетесь, генерал! Но сейчас мы обсуждаем не этот вопрос, который, я надеюсь, ещё не закрыт окончательно. Сейчас мы обсуждаем вопрос противодействия русским относительно мирными средствами. В основном – маневрами, как военными, так и дипломатическими. Прежде всего – военными: только они смогут обеспечить успех маневров дипломатических. Надеюсь, никого из вас не коробит моя откровенность? Никто не собирается протестовать доводами типа «Русские – наши союзники»? Никто из вас не «порозовел» за последнее время?

Черчилль волновался зря, как по всем трём вопросам сразу, там и по каждому в отдельности. Аудиторию составляли люди, верные своему классу, который с классом пролетариев даже рядом не стоял.

Брэдли невозмутимо пожал «древнеримскими» плечами.

– Я всего лишь констатировал факт, а заодно призывал к трезвому взгляду на вещи.

Черчилль не выдержал.

– В таком случае, разрешите Вам помочь, генерал – по части отрезвления взглядов! Небольшая, такая, историко-географическая справка, поясняющая, отчего мы вынуждена действовать так, а не иначе. Итак, вот – краткий перечень наших несовпадений во взглядах с русскими: Болгария, Венгрия, Румыния, Финляндия, Польша, Югославия, Чехословакия, Германия! Я подчёркиваю, господа: краткий – ведь есть и другие «места нестыковок»! Но эти – самые острые, самые бросающиеся в глаза. И наши взгляды на карту не совпадают исключительно из-за того, что не совпадают взгляды на демократию. Русские либо уже поставили, либо намерены поставить во главе этих стран своих людей. Людей, которые будут проводниками идей Коминтерна!

– Коминтерна не существует уже два года, – «нанёс удар вразрез» Эйзенхауэр. Как и все военные, он не терпел, когда политика грубо вмешивалась в дела армии, да ещё с намерением подчинить её себе.

– Это не принципиально! – махнул рукой Черчилль. По лицу его было видно, что такая демонстрация безразличия далась ему нелегко: премьер не любил, когда его «ставили на место», тем более, когда определяли это место в углу. – Важно, что всё это – люди Кремля, которые будут проводить его политику вопреки интересам демократии и цивилизации!

Эйзенхауэр ещё раз поморщился – специально для Черчилля. Это был явный призыв формата «Аркадий, не говори красиво!» И правильно: военному человеку «политинформация» нужна лишь как преамбула к точному и недвусмысленному приказу. Поэтому она и сама должна быть точной и недвусмысленной.

Видя такое катастрофическое недопонимание, Черчилль заскрежетал зубами – и уже не в душе.

– Захватив пол-Европы, Сталин обеспечит себе плацдарм для броска в любом стратегическом направлении! Я всерьёз опасаюсь, не двинется ли Красная Армия к Северному морю или водам Атлантики? Франция, Италия, Турция – кандидатов на русское вторжение, хоть отбавляй! И, если мы будем всё время предаваться умозрительному философствованию, то отрезвление наступит в русских лагерях, где-нибудь в Сибири! Нам уже сейчас и со всей решительностью нужно дать понять русским, что так дело не пойдёт: или вы договариваетесь с нами, или «по-хорошему» будет ещё хуже!

В зале рассмеялись: Черчилль умел разрядить обстановку. А сейчас он ещё и вовремя это сделал: народ как-то «не проникался осознанием». Теперь нужно было решительно «ковать» хорошо разогретое «железо» соратников.

– Президент Трумэн на днях заявил мне: мы не установим с этими странами дипломатических отношений до тех пор, пока их правительства не будут реорганизованы так, как нужно нам!!!

Заметив, как поморщился Эйзенхауэр, Черчилль немедленно кинулся в контратаку:

– Грубо? Да! Прямолинейно? Да! Но только так нас могут услышать – и внять нашим доводам! Увы, русские не понимают никаких иных доводов, кроме стального кулака. Кстати, текст – не мой: автор – всё тот же президент Трумэн! Но как его не поддержать, если его устами говорит сама истина! Мы не можем не настаивать на реорганизации просоветских режимов Польши и Югославии! И именно сегодня! Потому, что, как сказал один джентльмен: «Вчера – рано, завтра – поздно, значит – сегодня!».

Военные совсем не по-военному поаплодировали докладчику: лёд недоверия был сломан. Хоть и англичанин, а мысли вполне здравые!

– Разрешите? – поднял руку генерал Паттон. – Я – человек военный, и предваряться вводными словами не привык. Поэтому я скажу прямо: я полностью разделяю точку зрения мистера Черчилля. Русские были нашим союзником вчера. Но ситуация меняется, а вместе с ней меняются и сами русские. Прежде всего, по части аппетитов. Нет, чтобы остановиться на своей границе, раз, уж, нас подвели немцы, так они полезли в Европу! И не только полезли, а расползаются по ней, как тараканы! И, если меняется всё – и ситуация, и русские – почему мы не должны менять своё отношение к ним?! Если мы сегодня не предпримем решительных мер, завтра будет поздно: вся Европа окажется под пятой Сталина!

– Что Вы предлагаете? – нахмурился Эйзенхауэр. Он не любил, когда подчинённые высказывали мнение прежде начальства.

– Думаю, что самое время отказаться от соблюдения договорённостей по разграничению зон оккупации! Я не призываю к немедленному повороту против русских, но надо спасти хотя бы то, что ещё можно спасти!

– Браво, генерал! – вместе с сигарой прожевал слова признательности Черчилль. – Дипломат не определил бы нашу задачу лучше!

При этом британский премьер выразительно покосился на Эйзенхауэра. Небеспричинно: буквально накануне он имел беседу тет-а-тет с Главнокомандующим. В ходе её он напрямую высказал ту же мысль, которую даже с меньшей прямотой дублировал сейчас генерал Паттон. Дословно это звучало так: «Надо решительно отказать русским в отводе войск от Эльбы в районы, выделенные для оккупации США. Если мы будем держать войска на Эльбе, русские быстрее согласятся с нашими условиями (в частности, с разделом Австрии)». Ту же мысль – только ещё более прямо и с большим драматическим надрывом – Черчилль «отгрузил» министру иностранных дел Идену накануне отлёта в штаб Эйзенхауэра: – Отвод американцев за демаркационную линию стал бы одним из самых прискорбных событий в истории. Только – за уступки СССР в долине Дуная и на Балканах!!!

Иден оперативно разделил точку зрения сэра Уинстона. И не только потому, что это была точка зрения начальства, но и потому, что сам мог предложить её «к дележу». А вот Эйзенхауэр не спешил, и это раздражало британского гостя. Каждый день, понимаешь, дорог, а Главком мучается вопросами чести!

Эйзенхауэр действительно не спешил ни «склоняться», ни «разделять». Генерал был человеком ответственным, пусть и «в редакции Вашингтона». Предложение Черчилля попахивало авантюрой, как и большинство его предложений в адрес Советов с самого момента их «воцарения». Сэр Уинстон всё норовил сделать «кавалерийским наскоком», зачастую не считаясь с реалиями, отнюдь не благоприятствующими «кавалерии». Конечно, его предложения диктовались заботой о защите «ценностей рыночной экономики и демократии», и Эйзенхауэр не мог не разделять этой озабоченности. Но это не означало, что он должен был тут же «проявиться с шашкой наголо». Сказывалось и влияние покойного Рузвельта: сэр Франклин ничего не делал с горячей головой и под такую же руку. А реализация экстремистских, по сути, предложений Черчилля грозила вызвать серьёзные осложнения на все «доступные осложнениям места». Прежде всего – на собственную задницу.

Именно поэтому Эйзенхауэр сказал Черчиллю, что не готов поддержать его предложение немедленно, но готов предоставить ему трибуну для выступления. И не просто для выступления, а для выступления перед аудиторией из числа потенциальных исполнителей замысла. Черчиллю осталось лишь утешиться поговоркой «С паршивой овцы – хоть шерсти клок!». Увы, Эйзенхауэр ни по части взаимопонимания, ни по части решительности не шёл ни в какое сравнение с верным Монти. Накануне встречи с Главкомом Черчилль в очередной раз гостил у командующего Двадцать первой армейской группой. И опять стороны без труда достигли взаимопонимания по всем вопросам. Даже тогда, когда Черчилль «шепнул на ушко»: «Монти, возможен поворот против русских!»

И фельдмаршал понял, что это – никакое не иносказание, что премьер сказал именно то, что хотел сказать. И ведь Монтгомери не испугался «крамольной идеи»: сам вынашивал её уже длительное время! Не то, что этот Айк: всё время оглядывается на тень Рузвельта! Прямо, не Главнокомандующий экспедиционными войсками, а «дубликат Гамлета»!..

– Разрешите?

Черчилль напрягся: Беделл Смит! Начальник штаба Главнокомандующего и его доверенное лицо. Вряд ли приходилось ожидать от этого генерала собственного мнения, тем паче, отличного от мнения босса.

– Я полностью разделяю мнение премьера Черчилля и генерала Паттона.

Челюсти Эйзенхауэра и Черчилля отвисли почти одновременно, но каждая со своим изумлением. Если англичанин был приятно изумлён, то американец – совсем наоборот.

– Я – не сторонник немедленных военных действий против русских, – невозмутимо продолжал Смит. – Это было бы авантюрой с непредсказуемым исходом. Но немедленный отпор русским по другим направлениям уже необходим.

– Присоединяюсь! – так и сделал командующий Шестой армейской группой генерал Деверс. Настоящий солдат: коротко и ясно!

– Кто ещё – с нами?

Одобрительно блеснув глазами в Деверса, Черчилль немедленно «принялся закреплять успех». Поднялись руки… всех присутствующих. Исключение составил только сам Главнокомандующий. Но премьер не спешил торжествовать «по поводу»: здесь вопросы решались отнюдь не голосованием. Хотя сам факт был символичен. Должен же был Эйзенхауэр, в конце концов, понять, что «идёт против течения»? Уж, если его не поддержал начальник его штаба, о чём ещё можно говорить?! Какой, ещё более красноречивый факт, нужно представлять в качестве обоснования несостоятельности упорства Главкома?!

Черчилль усмехнулся: у него имелся такой факт. И как раз, более красноречивый. Он его вытащил «из рукава», пусть и не с ловкостью фокусника, но не менее эффектно по результату.

– Кстати, генерал, у меня есть телеграмма из Вашингтона, от Вашего Главнокомандующего.

И премьер, ничем не напоминая фактурой Мефистофеля, де-факто отработал за него. Эйзенхауэр взял в руки телеграмму, прочитал её и побледнел.

– Как видите, сэр, – включил участие премьер-министр, – в отличие от Вас, Ваш босс не терзается гамлетовскими сомнениями. Потому, что русские – это тот Рубикон, который должен быть перейдён, несмотря на ни на что! Несмотря ни на какие «пограничные столбы» и прочие «договоры о дружбе и сотрудничестве»!

Эйзенхауэр медленно опустил руку с бумажкой на стол.

– И какими Вам видятся пути реализации этой затем, сэр?

Сама постановка вопроса свидетельствовала о том, что генерал уже сдался. Черчилль небрежно запихал телеграмму в карман: пригодится, если Главком вдруг испытает «рецидив задумчивости».

– А это уже нам решать вместе с вами, господа!

Черчилль посчитал, что для пользы дела немного патетики в голосе не помешает. И потом: доверие окрыляет. Некоторые из присутствующих – так и сделали: «окрылились».

– Я думаю, что нам, прежде всего, нужно определиться с главными направлениями работы, господа.

Черчилль подошёл к стене с картой военных действий.

– Не нужно быть слишком большим стратегом для того, чтобы понять: основными узлами противоречий – и уже не за столом переговоров – являются Чехословакия, Германия, Австрия. То есть, те страны, в освобождении которых мы ещё способны «поучаствовать». И уже – не в освобождении от уходящих фашистов, а в освобождении от грядущих коммунистов. Если мы не опоздаем к разделу пирога, а ещё лучше, если успеем первыми не только к столу, но и к ножу – полдела, считай, будет сделано. Мы поставим русских перед фактом: эти «куски» – за другие! И, думаю, что они недолго будут «стоять перед ними»: Сталин – реалист! Он понимает, что за всё в этом мире надо платить, в том числе, и за сам мир, как антитезу войне!

Черчилль повернулся к Эйзенхауэру, подавленному натиском доводов премьера и неожиданно дружным афронтом своих же генералов. Хотя этого следовало ожидать: и Брэдли, и Паттон, и Ходжес – «штатные» оппоненты с самого начала кампании.

– Господин Главнокомандующий, какими силами располагают экспедиционные войска на текущий момент?

– Только американцев – шестьдесят одна дивизия! – отработал за Эйзенхауэра Смит: Главком в этот момент качественно прокисал взглядом. – Это свыше трёх миллионов человек!

– С такими молодцами – и отступать?!

Гитлер не остался в одиночестве по части плагиата.

– Да этой силы – более чем достаточно для… демонстрации силы!

Генералы рассмеялись: неплохо сказано. Как минимум, оригинально. Не смеялся только Эйзенхауэр: «Хорошо смеётся тот, кто… не смеётся вовсе!»

– Давайте сразу договоримся о направлениях работы – ну, чтобы «два раза не ходить», – поднажал Черчилль. – Прежде всего, мы не останавливаемся в Германии! Идёт?

«Идёт?» Черчилля прошло «на ура».

– Отлично!

Премьер обрадовался дополнительной порцией дыма в соратников.

– Идём дальше: Чехословакия! Берём сами – или отдаём на съедение русским?

– Согласно договорённостям, – болезненно поморщился Эйзенхауэр: уж, слишком активно давил Черчилль! – Чехословакию берут русские. В том числе, и Прагу.

– Ну, мы же договорились!

Премьер с видимым огорчением развёл руками: так славно поладили, а этот тип всё не унимается!

– Мы же договорились насчёт договорённостей: никакого соблюдения! Не было никаких договорённостей! А то Вы сейчас договоритесь до того, что мы ни до чего не договаривались!

Эйзенхауэр устало махнул рукой – одними глазами.

– Итак, – отработал бульдожьей челюстью премьер, – я повторяю свой вопрос: отдаём Чехословакию на съедение русским – или сами съедим?

– Сами! – дружно встали за демократию генералы: «наша Чехословакия – нам её и есть!».

Черчилль энергично потёр ладонью о ладонь: всё шло по плану.

– Теперь – Австрия. Выставляем её на торги?

– ???

«Народ» явно не понял, и Черчилль поспешил с разъяснениями.

– «Австрия без ивана» – за возврат к демаркационной линии?

– За полный?! – во всю мощь наличных ресурсов немедленно встревожился Паттон.

– Нет-нет!

Черчилль улыбнулся: этот генерал ему нравился всё больше и больше. Да и то, давно он не встречал такого замечательного антисоветчика промеж солдафонов! Настоящий соратник, с которым премьер даже пошёл бы в разведку! Правда, только не в русский тыл. Там не оценят, не поймут, да ещё и оргвыводы сделают…. в одном из трёх направлений: в чисто поле, к ближайшей стенке или к ближайшей же осине!

– Только – за частичный! А то – «за что боролись?».

– Ну, это – другое дело! – облегчённо перевёл дух «верный союзническому долгу» генерал. – Предлагаю задействовать в работе наших «джерри»!

– Разумное предложение! – «расцвёл» Черчилль. – А как Вы себе это представляете, дорогой генерал?

Премьер расчувствовался не зря. Ввиду достижения полного взаимопонимания «по вопросу решения вопроса», Паттон обязан был стать «дорогим». Его просто необходимо было «возвести в достоинство»! Сэру Уинстону был сейчас особенно дорог каждый «полноценный антисоветчик с возможностями». Такой, который был готов «защищать демократию от новых гуннов» «не токмо словесно, но и ручно».

Паттон тоже расчувствовался: лесть всегда проливается либо елеем, либо бальзамом. А лесть такого заслуженного борца с коммунизмом, как премьер Черчилль – и не лесть вовсе, а награда.

– Я полагаю, сэр, что нам нужно активнее договариваться с немцами о совместных дей… виноват: о взаимодействии по самому широкому спектру вопросов.

– ???

Это уже Эйзенхауэр запросил подробностей. Изумление Главкома не остановило творческого вдохновения генерала: за ним было коллективное мнение товарищей. А это – стена, о которую и Главкому можно лоб расшибить.

– Мы – им, они – нам!

«Широта спектра» была явно чрезмерной, но Главком не стал уточнять: будет день – будет и пища…

Глава тридцать пятая

– Генерал Колер!

Начальник штаба экспедиционных сил генерал Смит внушительным взглядом «охватил» вытянувшегося перед ним бывшего начальника штаба ВВС рейха. Колер уже несколько дней, как был доставлен во Франкфурт-на-Майне, где в здании управления концерна «ИГ Фарбениндустри» располагался штаб объединённого командования союзных войск. И не только доставлен, но «поставлен на довольствие» и даже на квартиру. В штабе Эйзенхауэра сочли, что в «свете новых реалий» «сгодится нам этот фрайерок». Именно поэтому его сразу же определили не в лагерный барак, пусть и для высшего комсостава, а в отдельную квартиру. И «на котловое довольствие» его поставили не у котла, а за столиком в офицерской столовой. Разумеется, каждая истраченная на генерала калория подлежала возврату сторицей. И этот час настал – возвращать авансы и заняться, наконец, «самоокупаемостью». Ведь американцы даже благосклонность выказывают в кредит.

– Прошу к карте!

Колер не стал делать круглых глаз, и немедленно, строевым шагом, исполнил «просьбу». Указке в руке Смита заскользила по просторам клеёнки.

– Группа армий «Центр» и Группа армий «Остмарк»…

Рука начальника штаба сделала обвод на карте.

– … устами своих командующих соответственно фельдмаршала Шёрнера и генерал-полковника Рендулича отказались капитулировать перед Красной Армией.

Колер «поменял колер»: с «упитанно-розового» – на мертвенно-бледный.

– И Вы хотите, чтобы я…

– Нет-нет! – успокаивающе махнул рукой Смит, и почти дружески улыбнулся. – Вы меня неправильно поняли, хотя я и не давал для этого повода. Мы не предлагаем Вам роль штрейкбрехера. Скажу больше: молодцы Шёрнер с Рендуличем, что отказались сложить оружие.

Колер «ожил» – и восстановил «колер».

– Но положение, генерал – очень тяжёлое. Русские завершают окружение, и будьте уверены, завершат его: у них опыт – ещё со Сталинграда.

Напоминание больно ранило сердце истинного солдата фюрера, но Колер не стал предаваться этому нетворческому занятию. Слова генерала Смита занимали его гораздо больше. Начало было многообещающим. Поэтому авиатор исполнился внимания: может, пошлют куда-нибудь!

– Конечно, какая-то часть войск этих мужественных военачальников, – продолжал «истекать слезой» генерал Смит, – сумеет вырваться из лап «кровожадных гуннов», и окажется «в лоне цивилизации», в американском или британском плену. Мы даже готовы оказать им в этом посильное содействие.

– ???

Колер не изумлялся: он восторгался. Восторгался новоявленными союзниками. И восторгался он ими всё больше и больше: господи, как же неправ был Гитлер! Надо было ещё в сорок первом уговорить американцев «поменять союзников»! Любой ценой! Любым куском Европы, особенно тем, на который наиболее тяжело упал бы глаз «дяди Сэма»!

Восторг Колера вдохновил Смита на большую откровенность.

– Мы уже совершали несколько упреждающих маневров, в результате которых образовались участки соприкосновения с окружёнными войсками. Например, мы не можем не высказать слов благодарности фельдмаршалу Кессельрингу за «тонкое понимание момента».

– Вы хотите сказать…

Генерал Смит смежил веки в знак подтверждения.

– Да: фельдмаршал пропустил наши войска на юг и восток Чехословакии. Правда, это была ответная любезность, но это не умаляет заслуг мистера Кессельринга перед торжеством демократии. Ещё бы такое понимание и такой же ответственный подход со стороны русских! Но, увы: недопонимание – катастрофическое. Поэтому зоны контакта – очень небольшие. Ведь мы «шли навстречу» только передовыми отрядами, в то время как русские «душили» и вас, и нас всей массой своих орд! Отсюда – вывод горький и неприятный… для нас и наших…. хм… хм… немецких подопечных: из окружения выйдут немногие.

Генерал тяжело вздохнул – и дополнительно сокрушился головой.

– Но это – не самое страшное. Самое страшное – то, что у нас очень мало времени.

– Почему? – искренне удивился Колер. – Вы же не подвергаетесь атакам русских?

Новый вздох генерал-лейтенанта едва не придавил генерала авиации своей тяжестью.

– Вот тут Вы ошибаетесь, генерал: подвергаемся, и ещё, как! Во-первых, русские «душат» нас по линии дипломатии. Увы, есть соглашение о разграничении «зон ответственности». Во-вторых, так сказать, «для ума», русская авиация уже неоднократно «разгружалась» над нашими войсками.

– И?

– И они даже не стали извиняться: всего лишь объяснились. Формально им и извиняться не за то: на картах оперативной обстановки участки, которые они обработали с воздуха, «числятся за немцами». Нас там быть не должно ни при каком раскладе! После их зачистки от войск Шёрнера и Рендулича они должны перейти к русским! Да и потом: случаев, когда свои же лупят по своим – тьма-тьмущая! Мы, вон, в Нормандии, столько народу положили своей же авиацией! А всё потому, что – неразбериха! Внезапно изменилась обстановка, на карту не успели нанести свежие данные – вот тебе и результат! На эту неразбериху русские и сослались…

– Но они, конечно, «не ошиблись адресом»? – не слишком потратился на догадку Колер.

– Увы, – вздохнул Смит. – Поэтому нам и приходится торопиться. А ещё больше – вам…

Лицо немецкого генерала озарилось догадкой.

– Кажется, я Вас понял, генерал… Техника?

– Да: самолёты. Несколько сотен исправных, заправленных под завязку, машин. Большинство – новые модели этого года выпуска. В том числе, эскадрилья реактивных «мессершмиттов». Будет очень прискорбно, если они достанутся русским.

И так глубока, так искренна была скорбь американского генерала по поводу вероятных трофеев всё ещё союзника, что его немецкий коллега немедленно «проникся и осознал».

– Вы хотите, чтобы я принял меры?

– Да, генерал!

Смит отошёл от карты и вышел на траверз начштаба ВВС.

– Для авиационных командиров обеих группировок Вы – всё ещё начальник штаба ВВС, второе лицо после Геринга.

– Да, но Геринг сидит под домашним арестом…

– Откуда Вы знаете?! – оживился Смит.

Колер уклончиво повёл плечом.

– Сорока на хвосте принесла…

– Авиационная? – не остался в долгу Смит.

Немец рассмеялся, но тут же выключил улыбку.

– Да и моим адресом интересовалась СС… Я, конечно – всей душой, но послушают ли?

Смит беспечно махнул рукой.

– По нашим данным, и Шёрнер, и Рендулич ждут приказа, а связи со Ставкой фюрера они не имеют. Они и сами не против, но – чужая епархия. Да и понятия о чести, опять же: как-никак – командующие Группами армий!

– Я готов! – оставил сомнения Колер. – Какого рода должен быть приказ?

– Перебазировать все самолёты на американские аэродромы, чтобы они не достались русским.

– Будет исполнено, генерал!..

…И на этот раз поговорка «гладко было на бумаге…» доказала своё соответствие истине. Русские не стали обращаться в восхищённых зрителей воздушного шоу. Едва только немецкие самолёты в массовом порядке взяли курс «не совсем на Берлин» и совсем не на русские позиции, русские включились в действо. Включились не только авиацией, но и тяжелой артиллерией. И «работой» были охвачены не только аэродромы на пока ещё подконтрольной Шёрнеру и Рендуличу территории, но и «дорога в новый дом», и даже аэродромы нежданного спасителя. Разумеется, последние – из числа тех, которые оказались на «самочинно захваченных площадях». Наплевав на секретность, американцы в последний момент выдали русским координаты, но те их коварно не услышали.

В итоге, не меньше половины самолётного парка немецких ВВС при самом деятельном участии русских превратились в лом цветных металлов. Оно, конечно – тоже ценность: сырье. Да, вот, только, большая его часть оказался недоступна для повторного использования. Как минимум – немецкими и американскими производителями: лом доставался «иванам». Ну, вот не было ни времени, ни возможности эвакуировать его. Да ещё условия – совершенно нетворческие: под непрерывным арт-огнем и бомбёжками.

Но, хоть и наполовину «комом», «первый блин» сотрудничества между формально враждующими представителями западной цивилизации получился. И ни одна из сторон и не собиралась отказываться от «расширения сотрудничества». Тем паче, что никто уже не хотел повторять неудачный опыт фельдмаршала Моделя двухнедельной давности: «мира не подписываем – армию распускаем». Модель пошёл неверной дорожкой Троцкого – и пришёл к результатам, ещё более печальным: Группа армий «Б» прекратила существование, а самому командующему пришлось «оптимизировать» себя.

Коллеги – по обе стороны линии фронта – сочли опыт Моделя не только неудачным, но и не достойным подражания. Третьего мая Монтгомери и Эйзенхауэр на пару разыграли спектакль для Москвы под названием «Верность долгу». Монтгомери отказался принять капитуляцию от Фридебурга, и отправил его к Кейтелю. За полномочиями на «полноформатную капитуляцию». О «проявленном мужестве и героизме» были немедленно поставлены в известность начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Антонов и лично Сталин. Факт не потряс советское командование: и Сталин, и Антонов не без оснований предположили, что «продолжение следует».

И они не ошиблись. Ещё солнце не зашло, а Эйзенхауэр уже приказал Монтгомери «поставить немцев на довольствие» под тем предлогом, что это – чисто тактический и военный вопрос о капитуляции на конкретном участке фронта. То есть, никакого вероломства в отношении союзника. Доводы Москвы «юридического плана» натыкались на «железобетонный редут»: «это – капитуляция на конкретном участке фронта! Что-то вроде сдачи в плен батальона, только «расширенного состава»! То, что «состав расширялся» до масштабов всего Западного фронта, как-то или упускалось из виду, или не принималось во внимание. «Конкретный участок» – и хоть умри!

А довод русских о том, что они бы так не поступили с союзником, представлялся и вовсе беспомощным, вызывая лишь иронические ухмылки у всё ещё союзников. Вот, если бы русские предъявили более весомый довод – вроде кулака у носа – тогда иное дело! А так!..

К новым формам взаимодействия перешёл и фельдмаршал Кессельринг. Пятого мая перед Шестой американской армией капитулировала подведомственная ему группировка войск в Южной Германии. Западный фронт де-факто перестал существовать. Побеждённые решительно настаивали и на «переставании де-юре», но Советы по-прежнему «вставляли палки в колёса», требуя согласованной капитуляции всех Вооружённых Сил Германии перед всеми союзниками. События назревали, но далёкие от однозначных…

…Сразу после брачной церемонии фюрер ушёл в работу: диктовал завещание. Бедняга Гертруда Юнге, стенографистка фюрера, должна была ещё благодарить рейхслейтера Бормана за то, что он «зашёл на минутку», да так и не вышел. Не «ошибись он дверью», фрейлейн Юнге вынесли бы ногами вперёд: фюрера «развезло на лирику». А так как он не столько диктовал, сколько нечленораздельно «убивался», оставалось лишь посочувствовать бедной фрейлейн: лучшие криптографы мира не захотели бы оказаться сейчас на её месте. И только незапланированное сотрудничество Бормана помогло фрейлейн Юнге покинуть бункер фюрера своим ходом, пусть и шатаясь, по стеночке, с атрофированной рукой на перевязи. А на очереди к пишущей машинке и рукам бедняги Трудль уже стоял со своим завещанием Геббельс!