INSOMVITA. Психологический триллер с элементами детектива

Глава 3

Женева, Швейцария
15.12.2011. 15:45

Тревор сидел на открытой террасе заполненного посетителями ресторана и с улыбкой наблюдал за дальним столиком возле входа, где тихо беседовала пожилая семейная пара. Было очень весело наблюдать, как мужчина тайком от супруги подкармливал миниатюрную собачку, которая под столиком с нетерпением ждала очередной кусок лакомства с его тарелки.

Тревор открыл свежую газету, пытаясь обнаружить последние публикации о процессе над Вудом, но, полистав её и ничего не обнаружив, позвал официанта для расчёта. Вот тут-то и произошла эта неожиданная встреча, кардинально изменившая его жизнь, невольно оголив ту её часть, о которой он даже не догадывался.

Вдруг Тревор услышал сербскую речь. Разговаривали мужчина и женщина, очевидно, туристы. С ними были двое ребятишек лет семи. Голос мужчины показался ему знакомым. Тревор готов был поклясться, что близко знаком с этим человеком. Он вмиг отложил газету и стал всматриваться в силуэты уходящих фигур. Женщина шла впереди, держа детей за руки. Мужчина рассматривал брусчатку с написанными на ней названиями городов и невольно повернулся в сторону Тревора. Это был невысокий, лысеющий, на вид пятидесятилетний тучный мужчина, в очках с толстыми линзами, одетый в потрёпанный, но чистый костюм, поверх которого – мятый, длинный не по размеру тёмно-синий плащ.

Вдруг Тревора осенило, и он, поднявшись со стула, громко позвал на сербском:

– Йован? Дружище, Йован, ты ли это?!!!

Мужчина удивлённо оглянулся. Супруга тоже обратила внимание на незнакомца, громко окликнувшего её мужа. Двое детей сразу подошли к матери и прижались к ней.

– Йован, привет! Это я, Тревор. Старик, ты не узнаешь меня?

– Тео?! – отозвался с удивлением мужчина, широко раскинув руки. – Тревор! Вот чего не ожидал, так не ожидал! Сколько лет, сколько зим? Вот так встреча!

Друзья крепко обнялись.

– Я думал, что больше тебя никогда не увижу, – сказал Тревор, – сколько лет прошло – десять? Двенадцать?

– Тео, пятнадцать лет, не меньше! Ты ещё тогда в Легионе служил, – протирая носовым платком вспотевшие стёкла очков, медленно, со слезами искренней радости ответил Йован. – Я даже уже и забыл, как ты выглядишь. Дай-ка я тебя рассмотрю!

Йован надел очки и внимательно посмотрел на Тревора. Держа его за плечи, он радостно воскликнул:

– Да ты, чертяка, держишься молодцом, совсем не изменился! Правда, Анна? Это Тревор… Тео, мой друг, я тебе рассказывал.

Супруга Йована протянула Тревору руку и оценивающим взглядом посмотрела на него.

Анна была высокой, худощавой и весьма привлекательной женщиной, хотя и без капли макияжа на лице, но в то же время одета была в дешёвое серое пальто и чёрную длинную юбку, резко контрастировавшими с её аристократической осанкой. Тревор сразу обратил внимание на превосходный маникюр и ухоженные руки Анны. Вся её одежда как-то нелепо выглядела на фоне её яркой внешности.

– Когда-то и ты был высоким красавцем с зелёными глазами и густой шевелюрой, – пошутила она, легко погладив Йована по лысине. – Насколько я знаю со слов мужа, то вы, кажется, ровесники, неразлучные друзья с детства.

Анна говорила на очень хорошем сербском языке с еле уловимым русским акцентом. Она была моложе Йована лет на десять, а то и более, и вела себя неестественно сдержанно, и даже шутка, прозвучавшая из её уст, показалась Тревору несколько наигранной.

– Йован, ты обо мне рассказывал? – улыбнулся Тревор и предложил: – Друзья, давайте присядем на террасе. Мой столик пустует, словно специально ждал вас.

– Да, я много и часто о нас рассказывал, друг мой, – ответил Йован, усаживаясь, а потом, обратившись к супруге, улыбаясь, продолжил: – Дорогая, мы ведь с Тревором лет с двенадцати дружили. Столько всего было! Даже планировали вместе служить в Легионе. Правда, Тео? Меня тогда по состоянию здоровья не пропустили, а ведь мечтали всегда быть вместе. Кстати, ты здесь надолго?

– Нет, всего на пару дней. На Рождество хочу поехать куда-нибудь в горы, поближе к снегу, а то здесь его, наверное, в этом году можно и не ждать.

– Да, погодка не зимняя, жарковато как для декабря. Ну, Тревор, рассказывай, где ты, что ты, с кем ты, как ты? – скороговоркой весело произнёс Йован.

Неожиданно Анна прервала разговор и обратилась к Йовану:

– Дорогой, вы тут общайтесь, а мы с мальчиками пройдёмся немного по набережной, погуляем. Вам без нас будет гораздо веселее, – и она поднялась со своего стула.

Тревор помог Анне надеть пальто и обратил внимание на маленький клочок бумажки у самого воротника с внутренней стороны подкладки, прикреплённый к ней железной скобой. Это был ярлык с номером из химчистки. Такой же ярлык был подколот и к пальто Йована. Тревор на мгновение задумался, но его отвлёк голос Йована:

– Шикарная женщина, не правда ли?

– Да, – как-то рассеянно ответил Тревор и посмотрел вслед удаляющейся Анне. Двое деток семенили за ней, и через мгновение все трое смешались с толпой на площади.

– Ты даже не представляешь, как мне с ней повезло! Мы уже десять лет вместе.

– Русская?

– Нет, что ты! Она сербка, но всю жизнь прожила в Каталонии. Но что мы всё обо мне да обо мне. Ты-то как, женат? Где работаешь?

Друзья, действительно, не виделись очень давно, и им было что рассказать друг другу.

Тревор познакомился с Йованом в начале восьмидесятых ещё в школе в Париже, куда сербская семья Йована перебралась из Югославии, бежав из Косова после трагических событий 1981 года. В детстве Йован много рассказывал Тревору о тех событиях, когда потоки беженцев направились из Косова в Сербию, покинув свои дома и сёла из-за албанских националистов. Село, где жила семья Йована, было дотла сожжено албанцами и сотни людей превратились в беженцев.

С Йованом Тревор подружился сразу же, как только тот переступил порог школы. Вначале Тревору было жаль этого скромного, тихого и всегда голодного мальчика, к тому же плохо разговаривающего на французском. Но через некоторое время они стали друзьями-неразлейвода, а Йован – частым гостем в доме тёти Ханны Фрашон.

После окончания школы друзья решили вместе поступить в Легион, но с виду крепыш Йован по результатам медицинской комиссии неожиданно получил статус «к строевой службе непригоден» из-за врождённого плоскостопия. И с этого момента их дороги разошлись.

В ресторане они просидели допоздна, затем отправились в маленький отель на противоположной стороне Лемана¹⁰, где Йован остановился с семьёй.

На мосту Мон-Блан, соединявшем две части города, друзья остановились, любуясь неспокойной гладью Женевского озера.

Ночной город искрился красочным светом, который радужными бликами отражался на зеркале взволнованных вод, словно на картинах Винсента ван Гога. Фонтан, извергающий в небо стосорокаметровую густую струю воды, гордо возвышался над небольшим рукотворным мысом.

– Тео, ты знаешь, мы здесь не совсем ради отдыха, – после небольшой паузы произнёс Йован. Во время этого разговора он старался не смотреть Тревору в глаза, потупив взгляд в тёмные воды озера. – Я здесь прохожу психологическую адаптацию после лечения от алкогольной зависимости.

Шум фонтана несколько приглушал слова Йована, но тот продолжал, повысив голос:

– Я уже третий раз лечусь, Тео. Третий раз! Но сегодня уже девяносто четвёртый день, как я в полной завязке. Здесь, в Женеве, есть очень хороший психолог, который помогает мне. Я сюда приезжаю раз в три месяца на неделю. И каждое утро у меня сеанс.

Тревор молча смотрел на друга.

– Жизнь, Тео, такая штука! Мечтаешь об одном, а получается совершенно другое, – с горечью продолжал Йован. – Оно как-то само по себе втянуло и затянулось. Но сейчас я надеюсь, что уже наверняка завязал. Есть здесь одна молодая дама, замечательный психолог, которая обладает способностью гипнотизировать. Мне её посоветовали, когда я мог уже всё потерять. Я уже полгода тогда жил сам и был практически на помойке. А сейчас у меня опять всё налаживается.

Тревор решил поменять тему разговора, он чувствовал, насколько тяжело Йовану говорить об этом, и ему самому стало не по себе.

– Йован, а помнишь, как мы с тобой на гипноз ходили, когда к нам в город приезжал какой-то гастролёр-гипнотизёр? Помнишь, он нас тогда вроде только одних не смог загипнотизировать, и нас выставили из клуба? – Тревор улыбнулся и продолжил: – С того самого времени я уверен, что у меня стойкий иммунитет к гипнозу и прочим внушениям.

– Тревор, ты не понимаешь, она обладает грандиозными способностями. Да и внешне… – Йован подмигнул Тревору и продолжил: – Если хочешь, познакомлю. Девушка просто выдающаяся во всех отношениях. У меня завтра утром последний сеанс. Кстати, она очень эффектная и одинокая.

Последнее слово Йован вымолвил заговорщическим тоном и снова подмигнул Тревору.

«Настоящий гипнотизёр, – подумал Тревор, – эффектная девушка, хороший психолог. Не слишком ли много эпитетов для одного человека?»

– А как твоя работа? Насколько я помню, ты когда-то мечтал связать свою жизнь с политикой, – снова меняя тему разговора, спросил Тревор, а потом, словно вспомнив, продолжил: – Ты ведь, кажется, в Москве МГИМО закончил?

– Да, – утвердительно кивнул Йован, – кстати, с отличием! У тебя превосходная память, дружище. После окончания университета работал, потом женился, потом – двое деток и небольшая юридическая контора в центре Праги. Спокойная и размеренная жизнь несколько расслабила меня, и я чуть было не потерял всё. Но, надеюсь, всё это уже в прошлом.

– Да, Йован, жизнь корректирует по-своему наши планы. Иногда создаётся впечатление, что мы простые наблюдатели за тем, как всё течёт и убегает мимо нас. Так ты говоришь, что завтра уезжаешь? В котором часу?

– Отъезжаем поездом в обед сразу после сеанса. Отдохнули, подлечились и хватит, труба зовёт. Завтра в это время я уже буду в Праге, но ты не волнуйся, мы завтра с тобой ещё пообщаемся. Главное – мы нашли друг друга! – ответил Йован, похлопав по-дружески Тревора по плечу.

– Да, я тоже очень рад этому. Это, действительно, очень удивительно, что мы вот так вот неожиданно…

– У тебя в Женеве ещё дела? – спросил Йован. – Ты здесь сам или с дамой сердца?

– Нет, Йован, с делами в этом году уже покончено. Я здесь просто отдыхаю. Кстати, у нас есть повод выпить хорошего бренди, – Тревор кивнул в сторону центра. – пойдём, я знаю тут одно замечательное местечко. Не выпьешь, так хоть посмотришь и порадуешься за друга.

– Нет-нет, Тео, – запротестовал Йован, – я бы с удовольствием, но у меня режим. Через полчаса я уже должен быть в постели. И желательно натощак.

– Раз должен, то иди, – улыбнулся Тревор. – А я ещё потусуюсь немного. Вот нравится мне цивилизация! А то что-то последнее время всё равно нормально уснуть не могу, мучает бессонница.

– Вот тебе ещё одна причина поговорить с хорошим психологом, – обрадовался Йован. – Тебе просто необходима перезагрузка мозга. Даже после одного её сеанса будешь спать как младенец. Что ты теряешь? Один час релаксации, и сразу почувствуешь облегчение.

– О’кей, Йован, – немного поразмыслив, ответил Тревор, – Пускай. Всё равно время есть. Так и быть, завтра сходим к ней. Когда там у тебя сеанс?

– Смотри, у меня начнётся в девять, займёт минут сорок, не более. Я с ней договорюсь на десять и там буду тебя ждать. Подходит?

– Подходит, – согласился Тревор и, прощаясь, обнял друга, – посмотрим на твою «эффектную девушку». Кстати, Йован, как зовут-то её?

– Аманда. Её зовут Аманда.

Расставаясь, друзья договорились встретиться на следующий день утром на Rou du Cendrier 19.

Глава 4

Прага, Чехия. (Роберт)
16.12.2011. 17:15

«Инсомвита¹¹», говорите? «Жизнь в сновидении»? Да-да… Интересно… Очень интересно… Кхе-кхе… «Инсомвита»… Сами намудрили или кто-то надоумил? – мужчина лет шестидесяти в белом халате и с тоненькой седой бородкой осматривал Роберта. Он замолчал и пристально с полуулыбкой, не скрывая недоверие, посмотрел Роберту в глаза. – Господин Роберт, если всё, о чём вы здесь говорите, правда и в этом нет ни грамма вымысла, то вы уникальная личность, настоящая находка для психиатра!

На врача-психиатра доктор Александр Фридман похож не был вовсе. В представлении Роберта психиатр – это серьёзного вида тучный человек в дорогом костюме с музыкальными, ухоженными руками пианиста, с высоким лбом и обязательной аккуратной широкой бородой от бакенбард.

Но перед Робертом сидел невысокий, худой немолодой мужчина с небольшой, тщательно подстриженной седой бородкой и короткими усами. Лицо, изрешечённое паутинкой тоненьких морщин, было очень аккуратным, ухоженным, каким-то миниатюрным и женственным. Его седые волосы тщательно подстрижены и гладко зачёсаны назад.

Движения врача были быстры, практически молниеносны. Когда он говорил, а говорил он очень быстро, то сильно жестикулировал. В то же время дикция его была правильная, каждое слово проговаривалось им чётко.

Психиатр последовательно совершал свой ритуал: от глаз он перешёл к языку и гортани, прощупал кисти рук и легонько постучал по коленкам резиновым молоточком.

– Никаких отклонений! Антидепрессанты принимаете? На мигрень не страдаете?

– Нет. В антидепрессантах никогда не нуждался, – ответил Роберт, – да и я таблетки-то принимаю редко. Что касается головной боли, то даже не знаю, что и сказать, трудно вспомнить, когда последний раз была.

– А сон? Бессонница не беспокоит? – доктор явно был в замешательстве и даже не пытался это скрывать. – Вы выглядите уставшим.

– Доктор, я засыпаю как младенец. Могу уснуть везде, всегда и в любом положении, – улыбнулся Роберт. – Я только что из командировки. Не спал уже сутки – чужой город, перелёт.

– Переутомление? Недосыпание? Много работаете?

– Да нет же, доктор. Со мной всё нормально. Вопрос совершенно в другом. Я хотел узнать, случалось ли вам наблюдать что-нибудь подобное?

– Наркотики раньше употребляли? Травкой баловались? – не обращая внимания на поставленный Робертом вопрос, продолжал свой допрос доктор.

– Док, ничего подобного. Я даже алкоголь плохо переношу, поэтому практически не употребляю и никогда не курил.

Роберт попытался говорить ровным, спокойным голосом, чтобы убедить психиатра в своих словах, поскольку его глаза просверливали Роберта в момент этого допроса насквозь.

– Да-да-да… Я всё понимаю… Всё понимаю… Всё понятно! А раньше к врачам обращались с этой проблемой?

– Ну, доктор, я же вам всё объяснил. Здесь ни к кому никогда не обращался. Мне посоветовала к вам обратиться Аманда. Именно она предложила это.

– Да-да-да… Аманда, – протяжно и отстранённо сказал доктор и, не обращая внимания на последние слова Роберта, привстал и в который раз стал ощупывать его череп. – Говорите, что травм головы у вас не было. А в детстве? Может, стрессы, психологические травмы или какие-то фобии, детские тревоги?

– Доктор, ничего подобного. Я вообще ничем серьёзным никогда не болел.

Доктор внимательно посмотрел Роберту в глаза и снова стал ощупывать основание черепа. Его пальцы, как массажный прибор, приятно скользили по волосам, не оставляя неисследованным и дюйм черепной коробки пациента.

– Да, доктор, я не знаю, фобия ли это, но я избегаю железнодорожный транспорт. Чувствую в вагоне поезда невыносимый дискомфорт.

Доктор, как будто не обращая внимания на слова Роберта, продолжал ощупывать его голову и задумчиво произнёс:

– Отчего же? Насколько мне известно, поезд – самый безопасный вид транспорта.

Но вдруг остановился и, не опуская рук с головы Роберта, наклонился к его лицу впритык и быстро спросил:

– А чем вас так пугают поезда?

– Это всё из-за катастрофы под Лэнброук Гроув в Лондоне.

– Так-так-так… – заинтересованно отозвался доктор, – продолжайте.

– Это было давно, кажется, в октябре 1999 года. В Рединге утром перед самой посадкой в вагон мне резко стало плохо прямо на перроне. Случилось сильное головокружение, и мне показалось, что буквально на несколько мгновений я потерял сознание. И в этот момент у меня возникло видение. Я увидел, как лежу среди погибших людей в искорёженном вагоне, который полон окровавленных трупов. Я даже почувствовал жар от пламени загоревшегося вагона. И внезапно в голове чей-то голос дал мне чёткую установку не садиться в этот поезд. А поздно вечером из новостей я узнал, что в этот день в четырёх километрах от лондонской станции Пэддингтон случилась страшная железнодорожная катастрофа, в которой столкнулись лоб в лоб два поезда, вследствие чего больше тридцати человек погибли, и более пятисот получили ранения. И именно первый вагон, куда я должен был войти, пострадал больше всего.

– Пэддингтонское крушение, – вспомнил доктор Фридман, – я читал об этом происшествии в газетах.

– Да. И вот с того самого дня я стараюсь не ездить поездами. Я считаю, что это было для меня предостережение свыше, знак. У меня и сейчас перед глазами стоит тот вагон – гора искорёженного металла и обгоревшие тела. Это было ужасно.

Доктор Фридман слушал рассказ Роберта, не переставая ощупывать его голову.

– Видение, говорите, – сказал доктор после того, как Роберт умолк. – Там, кажется, всё произошло из-за светофора? Н-да… А больше никаких видений у вас не было?

– Нет, доктор, – неуверенно ответил Роберт. – Вот только сны…

Тем временем после тщательного обследования черепа психиатр снова перешёл к осмотру глаз и языка пациента.

– Откройте ещё раз рот. Шире, пожалуйста, и покажите мне язык.

Казалось, что он ищет диагноз, написанный где-то в ротовой полости Роберта.

– Н-да… Так вы говорите, что ничем серьёзным не болели? – спросил доктор, рассматривая горло Роберта. Явно, что ответа он и не ожидал, так как рот Роберта был широко открыт.

Роберт обратил внимание, что у доктора, немолодого уже мужчины, глаза не просто блестели, они искрились юностью и жизнью. Так выглядят глаза у детей, когда их отрываешь от игры.

– А что Аманда? – неожиданно и быстро спросил врач, движением руки показав, что рот можно закрыть. – Давно вы знакомы с ней?

– Аманда? Нет. Я, то есть Тревор… То есть я познакомился с ней только прошлой ночью.

– Тревор… – задумчиво произнёс доктор. – Простите, а как выглядит эта ваша Аманда? Сколько ей лет?

– Я её не видел, но очень отчётливо чувствовал и слышал… И почему-то я именно сейчас понял, что знаю, как она выглядит. На вид ей, наверное, около тридцати. Возможно, меньше. Чернокожая, высокая, очень привлекательная. И вот ещё… глаза… – Роберт призадумался и, посмотрев на доктора, произнёс: – У неё какие-то невероятные сказочные глаза бирюзового цвета. Они…

– Вы понимаете, что это, возможно, ваше второе «я»? – с нетерпением оборвав Роберта, вдруг спросил доктор. – И это она сама вам посоветовала прийти ко мне?

– Ну не совсем к вам. Она настояла, чтобы я здесь, в этом моём мире, обратился к хорошему психиатру или, наконец, к психологу и рассказал ему всё. Она сказала, что ей понадобилась помощь с этой стороны для того, чтобы разобраться, что со мной происходит там. В смысле с Тревором…

– Странно всё это, вы не находите?

– Согласен, потому-то я здесь. Ведь я давно интересуюсь вопросом диссоциативных расстройств, и мне больше, чем кому-либо, хочется разобраться во всём.

– Ого, вы читаете медицинские журналы? – удивился доктор, приподняв брови. – Понимаете, голубчик, диссоциация многими психиатрами и мной, в том числе, рассматривается как симптоматическое проявление в ответ на травму, критический эмоциональный стресс, она связана с эмоциональной дизрегуляцией. Но, как я понял, ничего подобного с вами не происходило, кроме случая первого рецидива и вашей реакции на него.

– Да, доктор, но многие врачи склоняются к тому, что диссоциативное расстройство имеет надуманный характер.

– Совершенно верно, милейший, вы совершенно правы. Именно ятрогенный характер или, как вы изволили выразиться, надуманный. Это и моё убеждение!

В воздухе повисла длительная пауза. Доктор Фридман напряжённо обдумывал ситуацию. Он впервые столкнулся с подобными симптомами и течением, как он полагал, болезни.

– Вот вы, Роберт, говорите о диссоциативном расстройстве. Мне всё-таки кажется, что ваше состояние – это нечто другое. Понимаете, чтобы диагностировать диссоциативное расстройство идентичности или, проще выражаясь, расстройство множественных личностей, помимо наличия хотя бы двух личностей, которые регулярно и по очереди контролировали бы ваше поведение, необходима также потеря памяти, выходящая за пределы нормальной забывчивости. В этом случае потеря памяти обычно происходит как переключение каналов. Но у вас совершенно другие симптомы. И потом этот Тревор… – доктор задумался. – Понимаете, ваша память чётко транслирует всё, что с вами происходит и здесь, и там. Проявление вашей второй личности – Тревора – не наблюдается. Контроль над вашими поступками осуществляете только вы, и я не вижу никакого постороннего вмешательства со стороны второго «я». И в этом вся загадка. Я не знаю ни одного подобного случая, описанного в медицинской практике.

Он сжал пальцы рук в замок и прикоснулся ими к подбородку. От видимого напряжения пальцы побелели.

– Кстати, Роберт, а вы обратили внимание на само имя Тревор?

Доктор с интересом человека, только что раскрывшего некую тайну или максимально приблизившегося к её раскрытию, внимательно посмотрел на Роберта.

– А что с ним не так?

– Как что? Это же палиндром! То есть слово, которое одинаково читается как слева направо, так и справа налево. Смотрите, – доктор взял листок бумаги и написал на нём большими буквами. – Вот, как это выглядит. Тревор – это зеркальное отображение вашего имени, Роберт.

– Действительно, – удивился Роберт, – я никогда на это не обращал внимания, но это, действительно, так.

– Да, Роберт, зеркальное отражение! Палиндром. Кстати, а как вы ощущаете время? Оно синхронно?

– В основном оно практически совпадает. Там жизнь течёт строго по правилам, даже если здесь я пару дней не посплю. Но обычно в сновидении я как будто возвращаюсь на последнюю, исходную позицию. А иногда я словно вливаюсь в процесс, но при этом память моя мгновенно наполняется информацией. Это я уже потом понимаю, что так было, когда проснусь.

– Значит, бывают моменты из той жизни, которые вы не можете вспомнить?

– Точно так же, как и в этой жизни, доктор. Все ощущения идентичны, – ответил Роберт. – В основном, когда я засыпаю, я попадаю именно в тот момент, который ранее был прерван, словно отпускаю на видеомагнитофоне нажатую клавишу паузы. Ну, кроме последнего случая с Амандой. Там было совершенно по-другому.

Доктор смотрел на Роберта и что-то обдумывал. В его взгляде было какое-то сомнение, и он словно пытался сам себе объяснить происходящее, перебирая в голове все знакомые ему случаи раздвоения личности и сравнивая их с этим необъяснимым состоянием своего нового пациента. После длительного молчания доктор, не вставая с кресла, скрестив руки на груди, вздыхая, произнёс:

– Понимаете, Роберт, ваше состояние, в том числе и фантазии о ночных путешествиях в сновидениях, не вызывает у меня беспокойства и вполне соответствует психическим отклонениям в пределах общепринятых норм. Больше всего меня беспокоит вот что… – доктор сделал паузу и внимательно посмотрел в глаза Роберту. – Ваши суицидальные намерения. Как я полагаю, они являются следствием депрессии, но, как я понял, вы с ней самостоятельно пытаетесь бороться. И это очень правильное решение. Ведь пассивное пребывание в депрессии подобно тому, как сидеть на берегу реки в ожидании, когда мимо проплывёт труп вашего врага. Меня радует в этой ситуации то, что вы не ждёте, а пытаетесь сами найти выход из неё, ищете пути, анализируете.

– Вы не совсем меня поняли, доктор. Мысли о самоубийстве у меня возникают не из-за безысходности и не являются следствием какой-то депрессии. Моя жизнь здесь, вне сновидения, меня полностью устраивает. У меня приличная работа, карьера, любимая девушка. Но… – Роберт замолчал, обдумывая слова, и, вздохнув, обречённо промолвил: – Мне иногда кажется, что это всё не настоящее, не реальное. Я долго размышлял над этим, сравнивая этот мир и тот. А что, если это всё – просто чей-то сон? Что если и я, и вы, и весь этот мир – моё сновидение, моё воображение и не более? И вот в этом случае самоубийство выступает кардинальным способом решения вопроса. Понимаете?

– То есть вы считаете, что, совершив самоубийство в этой жизни, вы просто проснётесь в той, как во сне? Я правильно вас понял? – не дожидаясь ответа, доктор продолжил: – Если так, тогда смотрите, если мы с вами, как полагаете вы, находимся сейчас в сновидении, то что помешает вам снова вернуться сюда в следующий раз? Это же сон, сновидение! И если даже предположить, что вы правы и этот мир – ваше сновидение, уверены ли вы, что не убивали себя ранее в этой жизни, которую вы только что назвали сновидением?

– Это только моё предположение. А что касается самоубийства, то я, наверное, должен был бы помнить об этом. Я ведь помню всё то, что происходило со мной вчера, месяц, несколько лет назад. Я же помню всё с самого детства.

– Наверное, должен бы… – обдумывая ситуацию, безразлично произнёс врач, а потом посмотрел на Роберта и серьёзно продолжил: – Допустим, что этот мир – ваше сновидение. Тогда что может помешать мозгу спящего Тревора в той жизни моделировать несуществующие детали вашей жизни таким образом, чтобы вы их принимали как данность, неоспоримый факт, ибо они вживлены здесь в вашу память. Понимаете абсурд ситуации? Кстати, как давно вы начали думать о самоубийстве?

– Лет пять-шесть. Сразу после того, как я, наконец, понял, что не нахожу выхода и объяснения сложившейся ситуации. Я часто задумывался над этим и отчётливо помню, когда подходил очень близко к грани, но так и не сумел сделать последний шаг.

Роберт замолчал. Доктор продолжал внимательно смотреть ему в глаза, что-то обдумывая. В кабинете на некоторое время снова воцарилась тишина. В глазах доктора угадывалось сомнение вперемешку с заинтересованностью. Нарушив молчание, он подытожил:

– Итак, голубчик, я возьму вас к себе. Завтра выходной, и сеанс мы проведём у меня дома в моём кабинете. Медикаментозная терапия здесь не поможет. Мы покопаемся в вашем мозгу, в вашем сознании. Всё начнём с самого начала. В качестве психотерапии мы, действительно, применим клинический гипноз, как и просила ваша Аманда. Но сначала я попрошу вас вспомнить ещё больше деталей и рассказать мне. Я буду ждать вас завтра вот по этому адресу.

Доктор аккуратным, каллиграфическим почерком, не свойственным людям его профессии, написал на визитке свой домашний адрес и вручил её Роберту.

– Не будем тянуть с интригой. Я буду ждать вас завтра в десять часов утра. Да, и передайте Аманде от меня пламенный привет.

Доктор проводил Роберта до выхода и у самой двери вдруг пристально посмотрел на него и холодным голосом произнёс:

– Я вам не верю, милейший. Не верю ни на секунду ни единому вашему слову. И вам придётся очень постараться, чтобы убедить меня в обратном. Но я заинтригован, уж больно невероятна ваша ложь. Настолько невероятна, насколько невероятной может быть только сама правда.