Север – Юг. Заметки русского канадца о провинциальной Америке

Экспонаты, добытые им всякими правдами и неправдами, в основном собраны в приграничной с Канадой северной части Новой Англии, по-видимому, послужившей пристанищем человеческим осколкам воюющих масс, и, в частности, участникам Холокоста на неправой стороне.

Вот одно из первых на восточном фронте объявление по-украински о «выселении» местных евреев. Оно грозит расстрелом остальному населению не только за укрывание жертв, но и за последующие грабежи их имущества (немцы как-никак!).

Чего только здесь нет: и плетки, выдававшиеся еврейским капо в Освенциме, и мундир генерала СС Франка, губернатора оккупированной Польши, и керамическая пивная кружка с изображением трудолюбивого бауэра¹¹, пашущего на двух быках, с надписью – «можете ли вы себе представить Мойше или Шмуля, пашущими землю?», номера газеты¹² «Der Stürmer» и сувенирные блокнотики Отто Шиндлера¹³.

В общем, читайте «Благоволительницы» Джонатана Литтелля¹⁴, для того, чтобы оценить воздействие деталей на силу восприятия, достигнутую этой выставкой. Достаточно стандартно сформулировав мотивацию для своей работы – предотвратить повторение ужасов через распространение правды, на вопрос, считает ли он все это возможным в Соединенных Штатах, наш Даррелл внезапно выхватил изящный пистолетик из кармана домашних треников и заявил, что эта штука в руках простых людей и есть настоящая панацея от фашизма. Оставим эту тему каждому для собственных размышлений.

Между тем, Даррелл рассказал, как он ездил по деревням Нью-Гэмпшира и Северного Массачусетса с показом своих экспонатов и лекциями, a мне представился крытый грузовичок, пробирающийся по узким, ухабистым дорогам в просеках бесконечных лесов без единого огонька в течение многих часов, и потом, освещенные слепящими кварцевыми лампами на потолке спортивного зала наивные школьники, знающие о тяготах примитивной жизни в американской глуши, и старающиеся себе вообразить, что можно жить намного хуже.

***

Мы возвращались домой в полной темноте, по дороге, освещенной нашими фарами с редкими белыми огнями встречных машин, и красными тех, что двигались в том же направлении, что и мы. Время от времени попадались маленькие скопления домов без огней в окнах, освещенные одинокими уличными фонарями, потом – снова полная темень на многие мили вокруг. Вдруг, на выхваченном светом фар пятачке, возле мусорных баков, выставленных для утреннего сбора, на меня сверкнули глаза лисы, которая, не дав среагировать, метнулась поперек дороги, и, как почти всегда это бывает, прямо под колеса. Что тут скажешь? В наших местах это происходит достаточно часто из-за обилия всяких мелких и средних животных, научившихся искать себе пропитание вблизи людских поселений, но так и не выучивших правила поведения на дорогах.

Вид раздавленной колесами лисы навсегда слился в моей памяти с достаточно страшными образами самодеятельного музея, посвященного геноциду 80-летней давности. Относитесь к этому, как хотите. Но мне бы хотелось закончить тем, что, возможно в силу моего собственного предубеждения, почти все, что было для меня интересного в этой поездке имело непосредственные истоки в Европе: и картины в музее Кларка, и морские сражения Кифера, и выразительные остатки нацистского наваждения, и даже «греческая пицца» или голландские «буренки» на подстриженных лужайках. Когда-то я прочитал о встрече известного в недалеком прошлом лидера афроамериканского возрождения, преподобного Джесси Джексона с радикальными студентами университета Беркли. Молодые люди стали в какой-то момент скандировать «Hey, hey! Ho, ho! Europe culture has to go! », на что преподобный устало заметил: «Но ведь это и наша культура». Это, на мой взгляд и сейчас так, только вместо живописи и музыки, Европа экспортирует идеи справедливого общества и равноправия меньшинств при ревностном сохранении абсолютной власти элит, вытекающие из ее собственного опыта.

L’Acadie – Madawaska County, ME

Восточная половина Соединенных Штатов пестреет французскими названиями и именами собственными несмотря на то, что франкоязычные американцы составляют ничтожное меньшинство общего населения. На мой взгляд объяснение этому лежит в национальном характере: да, французы в годы и десятилетия великих географических открытий активно устремились в достижимые концы вновь открытого материка Северной Америки, следуя своему экспансионистскому инстинкту, проявившемуся еще во времена Каролингов, когда на смену рухнувшей Западно-Римской Империи, пришел народ, находившийся с римлянами в наибольшем духовном и языковом родстве – галлы, и смешавшиеся с ними франки. Но их обычай коллективной жизни, со своей естественной иерархией вокруг «пэров» в каждой общине (иногда это были аристократы, иногда католические епископы), в большинстве разведанных мест был менее приспособлен к освоению необъятных пространств по сравнению с людьми, жившими своим умом и волей, т.е. протестантами всех оттенков из Англии, Германии и Голландии. Подобная же общинная ориентация у другого народа может, как мне кажется, служить объяснением того, почему Сибирь, завоеванная русскими примерно в то же самое время, оказалась даже к настоящему времени столь мало заселена, несмотря на колоссальные природные ресурсы.

В Соединенных Штатах одно из немногих мест, где местные говорят друг с другом по-французски, это кусочек лоскутного одеяла на Северо-Востоке США, пополам с Канадой. Народ один и граница выполняет в основном, роль работодателя для обеих частей того, что называется L’Acadie, а иногда, скорее с юмором, Republic of Madawaska по имени американской части этой, стиснутой высокими холмами долины реки Сент-Джон. Эти места были изначально заселены французами – современниками славной эпохи Людовика Четырнадцатого, и корсаров Жака Картье, чей бронзовый памятник с сабелькой стоит на набережной бретонского Сан-Мало, пальцем указывая на Запад.

После его вояжей сюда приехали авантюристы, женщины легкого поведения, «дочери короля» как их тогда называли, насильно отправляя на новые земли, и миссионеры-иезуиты для обращения индейцев. Кстати, обращали они ирокезов, таких же, по сути, мигрантов, как и они, прикочевавших за пару столетий до того в эти не слишком гостеприимные земли под давлением свирепых апачей, положивших глаз на кормившие тех пастбища бизонов в Аризоне и Монтане.

Так возникла Новая Франция (нынче провинция Квебек), которая укрепилась здесь языковыми корнями, католической верой, хозяйственностью и поощряемой церковью, плодовитостью бретонских крестьян, а уж затем, лишенная военной поддержки со стороны сибаритствующих потомков короля-Солнце, попала в подчинение к дисциплинированным и амбициозным англичанам, как раз начавшим строить свою, как они верили, величайшую империю всех времен и народов. Этот переход порой сопровождался проявлением коварства и жестокости, причем личные качества короля британцев¹⁵ в данном случае играли второстепенную роль, разве что, давши формальный повод для горькой поговорки: «Just like the British King!»¹⁶, услышанной мною однажды из уст патентного адвоката, которого во время массовых сокращений штата большой компании, заставили уволить всех его помощников в обмен на обещание сохранить его должность, но затем «освободили» и его. Интересно заметить, что, хотя испанцы (итальянцы?)¹⁷ и норвежцы (исландцы?)¹⁸ открыли эти земли для европейской экспансии, именно французы, а затем и британцы превратили их в прямое продолжение начавшейся больше трех тысяч лет тому великой экспансии от очагов цивилизации Ближнего Востока¹⁹ в Европу, а потом, через Атлантику, на Запад, где ее представители столкнулась, наконец, на противоположном берегу нового континента со встречным потоком переселенцев из Китая, Индии и России.

Французы, насколько я понимаю, были в качестве массовых переселенцев первыми, и, захватив с собой свои традиции и элементы устоявшегося образа жизни, в самом конце XVI века поселились несколькими группами вдоль основных водных путей, ведущих из американской глубинки (т.е. Великих Озер) к Атлантическому Океану, на севере – вдоль Пролива Св. Лаврентия – выходцы из Бретани и Нормандии (в большой степени – носители раннегерманского наследия²⁰), а к югу – вдоль реки Сент-Джон (а в оригинальном французском варианте Сен-Жан) – крестьяне из при-средиземноморских провинций: Окситани и Гаскони. Последним достались плодородные земли и достаточно мирные соседи-аборигены из племени Микмак, с которыми можно было обмениваться обычаями и заключать смешанные браки. Так что, пока эта территория (названая уже тогда Аккадией) не отошла к английской короне в результате европейских разборок (окончание войны за испанское наследство), их жизнь не предвещала серьезных трагедий. Подвела их наследственная связь с поселенцами из Новой Франции (нынешний Квебек) благодаря языку и (что еще важнее) католической вере, причем заводилами будущих трагических событий явились именно католические священники, присланные (засланные?) Квебекским архиепископом. Они-то, судя по всему, и втянули наших южан в войну между протестантской Британией и католической Францией, о которой читайте у Фенимора Купера. Так или иначе британский губернатор Аккадии из соображений «береженого Бог бережет» организовал быструю и достаточно жестокую этническую зачистку, посадив почти всех франкоязычных жителей на корабли и развезя их по другим колониям вдоль Атлантического побережья вплоть до Луизианы (в то время еще формально принадлежавшей Испании), со всеми вытекающими отсюда массовыми потерями жизней, имущества и, в какой-то степени, национальной идентичности.

Плодородные земли, конечно, недолго пустовали и были заселены мигрантами из Великобритании, в основном кельтского, и, соответственно, католического корня. Через несколько десятилетий потомкам высланных позволили вернуться, и они, благополучно смешавшись с жившими там новоселами из Великобритании, образовали новую, в основном франкоговорящую группу, тесно связанную католической традицией, архаическими представлениями, и родственными, чуть ли не кровосмесительными узами. В этой связи мне было интересно отметить, что в поселке Мадаваска, что на южном берегу Сент-Джона, почти все магазинчики, заправочные станции и другие бытовые заведения носят ирландское имя Мартин, при этом все как один, жители говорят по-английски с естественным для них псевдо-французским акцентом. Между собой многие говорят по-французски, хотя не могу поручиться, что заезжий француз их легко поймет.

Не могу сказать, поубавилась ли у местного населения традиционная «галльская заносчивость», но, насколько я мог судить, они не считают себя одним народом с франкоязычным населением Квебека (с характерной для последних своеобразной комбинацией комплекса неполноценности и превосходства по отношению к англофонам и новым иммигрантам). Так в вялотекущем стремлении коренных квебекцев обрести государственность с помощью очередного референдума по отделению Квебека от Канады, мои знакомые обитатели граничащей с Квебеком Аккадии, начали всерьез подумывать об эмиграции в Штаты на случай раздела.

Забавным был эпизод остановки меня местным полицейским, когда я переехал по деревянному мостику из Канады в США, и не учел, что скорость машины нужно согласовывать с местными знаками в милях. Наклонившись ко мне через открытое водительское окно, он обратился ко мне по-французски, и, когда я честно признался, что плохо его понимаю, так обрадовался водителю с квебекскими номерами, не говорящему по-французски, что простил мне мое небольшое нарушение и пожелал счастливой дороги! Одна из немногих вещей, которые, как мне кажется, идейно объединяет две группы, это поклонение общему католическому авторитету Св. Иоанна Крестителя, чей день является национальным праздником для всех франкофонов в Северной Америке, да и, пожалуй, всех католиков. В один из моих приездов в Нью-Орлеан (одно из мест; куда депортировали аккадцев, и где французское влияние на язык и быт населения до сих пор ощущается), я увидел огромное панно на стене многоэтажного дома в центре города, сооруженное силами местных заключенных по эскизу и, возможно, под личным наблюдением Сальвадора Дали. Фотографии у меня нет, да и на интернете мне не удалось найти эту роспись, изображающую скелетообразного Св. Иоанна Баптиста, благословляющего костлявыми пальцами новый материк. Через пару лет панно исчезло без следа вместе с многоэтажным гаражом, на глухой стене которого оно тогда красовалось.

Здесь мне хочется остановиться на одной стороне моего личного североамериканского опыта: будучи с самого детства городским жителем с небольшими летними заездами на дачу или в провинциальный Чернигов, я здесь лицом к лицу столкнулся с абсолютно деревенским по выбору образом жизни людей, с которыми мне приходилось общаться по работе. Жизнь эта включает всевозможные удобства, начиная от кабельного телевиденья и возможности поужинать в местном ресторане с «живой» музыкой и кончая двумя-тремя автомобилями, стоящими в гараже или, чаще всего, на асфальтовом покрытии перед домом, причем один из них – вездеход для поездок на рыбалку-охоту или за стройматериалами для улучшения дома. Важно в данном случае то, что в таких поселениях, несмотря на мобильность, люди обычно знакомы с большинством соседей и, конечно, вовлечены в общее дело, будь то школьный совет, волонтерская пожарная команда или, на худой конец, церковь.

В Аккадии, по обе стороны канадско-американской границы, эта жизнь имеет особенности. Ну, во-первых, огромный по американским масштабам и активно посещаемый католический собор с приличными традиционными витражами на окнах и прекрасными цветными барельефами страстей господних известного впоследствии художника Жорди Бонета²¹.

Во-вторых, хорошо заметная иерархия жителей и пиетет к людям (пэрам, как их называют французы), находящимся в положении работодателей для большинства населения, в-третьих – активное неприятие «выскочек», то есть людей, разбогатевших на глазах у своих сверстников вследствие своей предприимчивости – весьма «европейская» черточка на фоне принципиально эгалитарной и приватной жизни большинства американцев. Это замечание хочется продолжить тем, что в соответствии с классовой теорией, основанной на присутствии зависти в психологическом фенотипе²², профсоюзы в этих местах – одни из самых ортодоксальных, то есть смело ведущих компании к разорению и банкротству. Справедливо заметить, что в соседнем Квебеке, где рабочий класс тоже традиционно организован в профсоюзы²³, особенно в государственном секторе, они проявляют известную гибкость, оставляя бизнесу и населению возможность перевести дух. По мнению автора, эта черта – результат длительно насаждаемого в Квебеке чувства национального единства, приводящего к солидарности между различными слоями общества, подобно тому, которую испытывало большинство немцев в годы нацистского правления.

В Аккадии не так. Здесь культурные травмы, связанные с изгнанием и последующей реабсорбцией франкоязычной части населения на правах граждан второго сорта (по крайней мере тогда) до сих пор доминируют в социальном сознании описываемой группы людей, не позволяя им объединиться на более позитивной основе самодостаточного национального образования. Эти мысли пришли мне в голову благодаря совместной поездке по делам в Шотландию с коллегой, талантливым инженером и одновременно – убежденным квебекским националистом. Совмещая бизнес с каким-никаким туризмом, мы, в оставшееся перед трансатлантическим перелетом время, отправились во многочасовую пешую прогулку по историческому центру Эдинбурга, где буквально на каждом шагу ты встречаешь монументы, чаще всего в форме фигур шотландских солдат в кильтах и беретах с помпонами, поставленные не отдельным героям, а целым полкам, павшим на всех континентах в завоевательных войнах Британской короны.

Памятники в центре Эдинбурга

Грустное зрелище, если вдуматься, но мой приятель пошел дальше. Он разразился гневной тирадой, осуждающей чрезмерную привязанность шотландцев к деталям своей трагической истории войн в интересах доминирующей нации, таким образом растравляя раны и обиды прошлого, вместо того, чтобы вырабатывать в себе позитивный взгляд на будущее, основанный на реальных (например присутствие запасов нефти в прибрежных водах и природную предприимчивость шотландцев) или воображаемых преимуществах существования Шотландии, как отдельной нации. Надо сказать, что несмотря на возможную разницу в подходах, ни два квебекских ни сравнительно недавно прошедший шотландский референдум, посвященные достижению независимости соответствующими народами, не увенчались успехом. Глядя с моей колокольни, позволю себе пожелать им успехов, но не при моей жизни, «not on my watch», так сказать…

Как часто бывает у людей, живших на какой-то территории в течение многих поколений, отличия в диете от окружающих национальных групп составляют одну из основ национальной гордости, возможно, и некоторого чувства превосходства²⁴. Здесь традиционно едят блины «ploy» из гречишной муки, вареную кукурузу²⁵, доставшуюся им от микмакских предков и морских гадов, в основном так называемых лобстеров (Homard по-французски), т.е. морских раков невероятного размера (2 кг и более!). Сейчас-то последние стали желанным деликатесом по всей Канаде и Америке, но было время, когда этих членистоногих англичане считали непригодными в пищу нормальным людям и кормили ими заключенных. На крайнем юге США, в Луизиане, и тоже ассоциированные с потомками аккадцев (а по-местному «Cajun people»), популярны мелкие пресноводные раки под названием «crawfish», которых добывают в мутной воде дельты реки Миссисипи, и готовят методом горячего копчения с убийственной концентрацией перца.

Потом их мясом начиняют хлеб, и вкуснее этого блюда я Вам, сеньоры, не назову!²⁶ Тут я просто не могу не упомянуть супа «гамбо» (gumbo), знакомого, наверное, любому американцу если и не по вкусу, то по навязшей в зубах песне кантри-стиля «Джамбулайя», которую исполняют не только со специфически южным выговором, но и с характерными искажениями английского на аккадийский манер. Гамбо-суп Википедия без колебаний производит от созвучных слов из африканских диалектов²⁷ для обозначения окры и других наполнителей, часто добавляемых в суп после 3-часовой варки рыбы и курятины на медленном огне.

Но Вики не указ эссеисту, да и окру далеко не всегда добавляют в гамбо, который, например в районе Хьюстона, штат Техас, скорее смахивает на буйабес (имеющий вид глиняной суспензии и превозносимый французами в качестве образцового рыбного супа, но, конечно, в подметки не годящийся нашей ухе, приготовленной на прозрачном бульоне и безо всяких перемолотых морских гадов²⁸). Так почему же нам не допустить, что гамбо происходит от Гамбринуса, или Гамбривиуса, легендарного предка древних германцев, принесшего в северные страны радость пива, и наверняка – интересной еды из своих средиземноморских набегов. И как насчет славного города Гамбурга или, скажем, старинного города Комбраи²⁹ вместо злосчастной окры в качестве лингвистического родича?³⁰

Ну и, наконец, небольшое психологическое отступление, которым я никак не хочу обидеть ни моих героев, ни вероятных читателей. Просто не воспринимайте последующее в качестве стереотипа. Как-то во время перерыва на кофе между обсуждениями технических проблем, стоявших перед местным производством, тогдашний директор коллектива из нескольких инженеров и пары десятков рабочих, рассказал нам, приехавшим в Аккадию специалистам из центра, как удачно он вместе с семьей обошел ужасные очереди ко входу во флоридский центр Диснея³¹. Наш Рене (так его звали), усадил младшего сыночка в инвалидное кресло и, подойдя к воротам в обход очереди, был пропущен с женой и старшими детьми в качестве сопровождающих. Мы, слушатели, лишь незаметно переглянулись, удивившись его лишенной сомнений откровенности.

Этот эпизод напомнил мне рассказ моего стажера, воспитанного в сугубо англо-канадских традициях, о том, что, когда он поехал с дочкой собирать поспевшую клубнику на одну из пригородных ферм (популярное развлечение горожан летними выходными), он наблюдал, как одна мамаша русского (судя по акценту) происхождения на своем неидеальном английском, инструктировала свою девочку, как можно больше есть этой клубники прямо на грядке перед тем, как придется платить за собранный продукт по весу. Ну что тут сказать: честность честностью, но имеется и национальная специфика.

Для полноты картины мне просто необходимо сказать что-нибудь об особом отношении к сексу и пристрастии к быстрой езде, ожидаемых от французов, даже если они оторвались от исторической родины на несколько столетий. Первая тема уже порядочно размыта в 70-е, прокатившейся через все расовые и национальные барьеры сексуальной революцией, продуктом отказа от религиозных «предрассудков» и укоренением противозачаточных таблеток. Тут мало что можно добавить оригинального, ну разве что Монреаль (главный город Французской Канады) с незапамятных времен был и остается одной из столиц бурлеска, стрип-клубов и подобных развлечений, которые привлекают туристов и посетителей технических симпозиумов из США и остальной части Канады. Традиционно в большинстве поселков и деревень Квебека, существуют бары с полу- или совсем голыми официантками, на роль которых претендуют совершеннолетние местные девушки из «нормальных» семей. Любопытно, однако, что таких заведений в Аккадии нет, поэтому местные мужчины с обоих берегов реки Сент-Джон периодически навещают стрип-бар (внешне выглядящий обычным одноэтажным домом с большим паркингом) «по ту сторону» границы с Квебеком. В барах же, расположенных «по эту сторону», имеется заметное преобладание женского полу, как некоторые утверждают, с отношением числа посетительниц к числу посетителей до двенадцати к одному. В остальной Америке, насколько я могу судить, таких аномалий не наблюдается.

Но зато быстрая езда (где это позволено) действительно восходит своими истоками к Новой Франции – нынешнему Квебеку, где изобрели и сделали мировым брэндом «сноумобили». Фирма «Бомбардье», их создавшая, превратилась в одного из строителей самолетов и поездов метро для стран Запада (не знаю, сами ли китайцы построили свои модели, или, как их часто подозревают, скопировали наши).

Езда на моторизованных санях теперь повсюду, где есть снег, но нигде она не приобрела настолько массового распространения, как в Квебеке и Аккадии, где, благодаря длительной истории фермерства на месте дочиста снесенных девственных лесов можно носиться затемно по равнине без ограничений скорости, или скажем, проверок на присутствие алкоголя в крови. Беда лишь, что стальная проволока, перегораживающая частные дороги или висящая на уровне метра от земли на скрытых снегом межах, становится незаметной в сумерки, так что зазевавшиеся наездники иногда (слава Богу нечасто) буквально теряют головы в бесполезных на такой случай шлемах, о чем друг другу потом рассказывают их товарищи за кружкой пива и тарелкой пережаренных моллюсков…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ЮГ

Atlanta, GA

Иосиф Бродский считал переписывание старых текстов неблагодарной работой, мол, старых чувств – не воскресить. И в этом конкретном случае, текст, написанный еще до президентства Барака Обамы, не говоря уже о Трампе и недавних попытках поднять восстание в американских городах по образцу социалистических революций, заставили меня несколько усомниться в правоте многих высказываний, которые я себе позволил в конце предлагаемого очерка. В частности, мои чересчур упрощенные представления о том, что социализм настолько чужд американскому образу жизни, что его единственным источником следует считать семена, посеянные более поздними выходцами из Европы начала XX века. События последних двух лет указали мне на правоту моего товарища, живущего в разящем социалистическим духом городе Портленде, штат Орегон: «что же делать, если обыватели натурально тяготеют к социализму?». Но пусть мои, возможно, ошибочные теперь замечания останутся просто как иллюстрация быстротечности времени и поворотов личной и общественной судьбы. Впрочем, время покажет....