Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2

Глава вторая

1

Наутро рота солдат выстроилась на плацу. Собаки в возбуждении громко гавкали, ожидая того момента, когда, взяв верный след, и, едва сдерживаемые кинологами, ринутся погоню за беглецами… Зэки в лагере меж собой шумно обсуждали предстоящий спектакль.

– Захомутают их! Век воли не видать, враз захомутают! – утверждал один.

– Ну, уж, это кому больше халявы достанется, тот того и поимеет! – возражал другой. – Тайга – это тебе не тараканий геморрой!.. Есть где на дно залечь!

– Ты чо гонишь? – встревал в бесполезный спор третий. – В бородатой все норы и шлепалы считанные! По ним мусорня любого беглого вычислит!..

Известие о бегстве Людоеда и Самосвала и зверском убийстве караульного на лесоповале, основательно встряхнуло жизнь в лагере. Одного лишь осужденные не понимали до конца: почему тюремный начальник не выслал погоню вслед беглецам незамедлительно и предпочел сделать это лишь на следующий день. «Что – это: дурь ментовская или Сахар спецом воровским ногам разбег дал, чтобы их умаять, а потом в угол загнать?» – недоумевали уголовники. Но этот вопрос повис в воздухе, поскольку, по вполне понятным причинам, вряд ли, кто-то, даже из отъявленных мазуриков смог бы ответить на него что-либо вразумительное. Сахар прекрасно понимал, что, пока не изловит беглецов, разговоры на эту тему еще долго не исчерпают себя. Поэтому Леонид Мартынович горел неизбывным желанием, которое заключалось в том, чтобы поскорее схватить убийц несчастного караульного и раз навсегда закрыть опасную тему. Ведь, если слухи о беглецах дойдут до его непосредственного начальства, то на бедную голову Леонида Мартыновича свалится немало бед.

Группа захвата уже битый час топталась на плацу совершенно в бездействии, но Сахар все еще почему-то медлил.

– Нарочно оттяжку дает, чтобы круче по следу пошли! – оправдывали солдаты нерасторопность своего командира.

Операция предстояла довольно рискованная, так как у убийц имелся автомат Калашникова с полным магазином патронов и резервным в придачу. Поэтому караульные, привыкшие иметь дело с теми, кто не мог им дать сдачу, храбрились, как могли, поддерживая боевой дух товарищей, и всячески возносили на недосягаемую высоту авторитет того, кто возглавит погоню за преступниками. Только по-настоящему сплотившись вокруг своего командира, они почувствовали бы себя увереннее и сильнее.

– Да, наклюкался он вчерась, как… – по секрету сообщил один из рядовых. – Гость к нему какой-то важный из Москвы пожаловал!

Это реплика немало развеселила солдат.

– Обычное дело! С кем не бывает! – с пониманием и снисходительной усмешкой у рта отзывались одни о гостеприимстве начальника лагеря. – Может эта столичная персона жалование нам прибавит да кормежку улучшит!..

– Ага, раскрывай зевальник пошире! – презрительно надсмехались над ними другие. – Он тебе как раз в него и отольет, чтоб в нужник зазря не бегать!

Встреча с Поляковым сильно утомила Леонида Мартыновича. Уже поздно вечером расставшись с гостем, он тут же отправился на боковую в свою комнатенку. Но едва его голова коснулась подушки, в дверь постучались. По личному распоряжению Сахара во время отдыха никто и никогда из служащих не имел права его беспокоить, если только в лагере не приключалось каких-либо чрезвычайных происшествий. Но даже в этом случае на страже покоя своего командира всегда стоял верный Филинчук. Он первым докладывал обо всем начальнику лагеря. Именно так случилось и на этот раз.

– Ну, что там еще за!.. – уже сквозь сон недовольно пробурчал Леонид Мартынович. – Колись быстрей и проваливай ко всем чертям! Я, ужас, как спать хочу!

– Человека нашли, товарищ полковник! – негромко сообщил Филинчук. – Прямо возле лагеря околачивался да на наш патруль нарвался…

– Ну, и нарвался! А я-то тут – причем?!

– Что прикажете с ним делать, товарищ полковник?

После выпитого Сахар плохо соображал, поэтому, справедливо решил, что утро вечера мудренее. С трудом ворочая языком, он произнес несколько неразборчивых фраз, из которых Филинчуку примерно стало понятно следующее… Неизвестного нужно было накормить, если требуется, оказать медицинскую помощь, а затем запереть в одиночной камере.

– Но, товарищ полковник, пленный утверждает, что у него для вас есть сообщение чрезвычайной важности! – продолжал Филинчук. – С младшими офицерами говорить отказывается и настаивает, чтобы, как командир части, обладающий наивысшими полномочиями, вы непременно его выслушали… Мол, речь идет о жизни и смерти!

Сахар с трудом заворочался в постели, тяжело завздыхал. Затем сел на кровать, тщетно прилагая усилия, чтобы привести в порядок собственные мысли. Но это ему плохо удавалось. В голове его гудело, как будто бы в ней поселился пчелиный рой. От ужасной тошноты и боли в висках Леониду Мартыновичу стало дурно. Раздражаясь все больше и больше, он тупо и озлобленно посмотрел на человека, стоявшего в проеме двери, но вместо преданного ординарца увидел лишь его расплывчатые контуры. «Что-то не похож он на Филинчука!» – решил про себя Сахар. Подозрение мелькнуло на его лице: какой-то неизвестный врывается к нему в комнату посреди ночи и требует непонятно чего. Это вконец вывело начальника лагеря из себя.

– Ты – кто?! – в тихом бешенстве спросил он.

– Рядовой Филинчук! – изрядно заробев, ответил ординарец.

– Ты – не Филинчук, ты – болван!

– Так, точно, товарищ полковник! Разрешите идти?..

Но утвердительного ответа, увы, не последовало, поскольку Леонид Мартынович, повалившись на кровать, тотчас уснул мертвецким сном.

Наутро Сахар пробудился полон сил и энергии. Пил он так редко, что можно с уверенностью сказать, что вообще не пил. Вчерашнее же застолье было не в счет, поскольку Леонид Мартынович ни за что не отказал бы Полякову и в более радушном приеме. Но, как бы то ни было, к большому его сожалению, вывод напрашивался сам собой: вечеринка откровенно не удалась. Сахар не предполагал, что Алексей так болезненно отреагирует на то, что теперь творилось в лагере для заключенных. Но жизнь течет, и все меняется. То, что в прошлом было недозволительным и наказуемым под угрозой расстрела, сегодня становилось нормой.

Сахар отдал приказ, чтобы роту, которая отправлялась на поиски беглецов, выстроили на плацу. Он послал Филинчука за Поляковым, чтобы тот вместе с ним присоединился к солдатам и кинологам с собаками. Но Алексей опередил начальника лагеря и наведался к нему первый.

– Пора! – сказал Леонид Мартынович.

– А, что за шум был ночью в бараке? – как бы, между прочим, поинтересовался Поляков. – Я, уж, думал беглецов наших без нас поймали!

Филинчук, который стоял навытяжку тут же, выражая готовность к тому, чтобы выполнить любой приказ вышестоящих командиров, выразительно посмотрел на Леонида Мартыновича. Крепко усвоив урок прошлой ночи, он не решался на то, чтобы напомнить Сахару о человеке, который неизвестно для какой надобности ходил вокруг лагеря, словно ища лазейку, чтобы попасть в него, до тех пор, пока его не схватили караульные. Но, в силу известных обстоятельств, Леонид Мартынович, по-видимому, не помнил, как Филинчук пришел к нему с докладом поздно ночью. Поэтому, в свою очередь, он вопросительно посмотрел на ординарца, про которого ходили слухи, что он даже спал с открытыми глазами, лишь слегка припустив веки, и потому до мельчайших подробностей всегда был в курсе всего того, что творилось в лагере.

– Разве, был какой-нибудь шум?! Почему я ничего не слышал?!

Филинчук немного побледнел, сильно сомневаясь в том, что он поступит правильно, если правдиво обо всем расскажет в присутствии не только Сахара, но и Полякова. Возможно, эта информация была не для всех, а предназначалась только начальнику лагеря…

– Да, не то, чтобы – шум! А – так!..

– Что значит «так», рядовой Филинчук?! – рассердился Леонид Мартынович.

– Немедленно выясните, в чем там дело и доложите мне!

– Постойте! – вмешался Поляков. – Я думаю, что нам стоит выяснить это всем вместе!

– Ну, раз вы так считаете! – неохотно согласился Сахар.

Совершенно сбитый с толку, он не понимал, для чего Алексею было выяснять причину какого-то там ночного шума? Если бы произошло что-нибудь серьезное, то ему, как начальнику лагеря, доложили об этом в первую очередь.

Так или иначе, но полковника Сахара ждал небольшой сюрприз. Следуя за Филинчуком, они вскоре прибыли в дежурную часть тюремного помещения.

– Проведите нас к задержанному! – сказал ординарец молоденькому розовощекому ефрейтору, даже в мундире скорее походившему на красную девицу, чем на солдата внутренних войск. – К тому, что поступил к нам прошлой ночью!

Не говоря ни слова, дежурный извлек из ящика громоздкого казенного стола, мало походившего на письменный, связку ключей от тюремных камер и решительно направился по коридору длинного и сырого барака, где все остальные сильно перебивал отвратительный запах плесени.

Металлическая дверь одиночной камеры жалобно заскрипела, и в ее полумраке начальник лагеря и те, кто его сопровождал, увидели человека, сидевшего на привинченной к полу и сверху застеленной струганными досками железной кровати. Когда все трое переступили порог, дверь за ними тотчас закрылась. Узник встал со своего мало пригодного для полноценного отдыха ложа, чтобы приветствовать посетителей.

– Рядовой Филинчук! Как это понимать? – бешено вращая зрачками, прохрипел полковник Сахар.

Он едва сдерживался, чтобы не съездить ординарцу по физиономии.

– Так, ведь, товарищ полковник, вы вчерась сами мне приказали, чтобы этого человека до утра заперли в одиночную камеру!

– Я?!! В камеру?!

Леонид Мартынович наморщил высокий лоб. Он тщетно припоминал, отдавал ли подобный приказ на самом деле? И хотя ничего так и не вспомнил, вслух сказал:

– Ах, да! Ну, конечно же! Вот гадский склероз!..

Полковник Сахар добродушно усмехнулся. Мол, с кем не бывает? Не беда, если такой занятой человек, как он, ненароком выпустил из виду подобную мелочь. В лагере ежедневно столько разного происходило, что за всем порой просто нельзя было уследить.

– Кто – вы, черт бы вас побрал? – раздраженно спросил Сахар у незнакомца. – И что вы делали близ ограждений моего лагеря? Может быть, готовили побег для одного из рецидивистов?

– Побег? Ну, что вы, в самом деле! – презрительно ответил незнакомец. – Я пришел к вам за помощью…

Леонид Мартынович удивленно вскинул брови.

– Вам – что, жить надоело? В темноте караульные могли принять вас за кого угодно!.. За бандита, в конце концов, и расстрелять в упор!

Но напоминание об опасности, которой сознательно, правда, непонятно с какой целью, подвергал себя неизвестный, не произвело на него никакого впечатления. Его мужественное лицо выражало отчаянную решимость. Прямые линии бровей, сойдясь у переносицы, придавали ему воинственность и неустрашимость, свойственную людям, доведенным до крайности. Незнакомец был высокого роста и атлетического сложения. В нем чувствовалась сила, которая вызывала некоторые сомнения в том, что этот человек в действительности нуждался в чьей-либо помощи. Его взгляд светился умом.

– Так, ответите вы, наконец, или нет? – снова спросил полковник Сахар.

Неизвестный в досаде прикусил губу так, что на ней явственно выступила капелька алой крови.

– Мое имя вам ни о чем не скажет! – с едва сдерживаемым раздражением ответил человек, который провел ночь в одиночной камере. – Поймите, мы зря теряем время!

– Вот именно! – охотно согласился начальник лагеря. – Вы присаживайтесь… В ногах правды нет!.. И мы спокойно обо всем поговорим!..

Леонид Мартынович жестом руки указал незнакомцу на нары. Но тот понял это любезное приглашение по-своему.

– Я – не преступник, и вы не имеете права учинять мне допрос! – справедливо возмутился он.

– А мне, откуда знать, грабитель – вы, с большой дороги, мелкий жулик или, извините меня, просто дурак, который сам напросился в кутузку? – злорадно возразил Леонид Мартынович. – У вас на лбу ни фига не написано! А сами о себе вы ничего не рассказываете…

И в подтверждение своих слов Сахар недоуменно пожал плечами.

– Я вот запру вас в камере до тех пор, пока вы не вспомните своего имени и фамилии и по порядку не ответите на все интересующие нас вопросы!

И полковник круто развернулся на каблуках яловых сапог, как видно, собираясь оставить несговорчивого собеседника в гордом одиночестве. Но, едва он сделал шаг, чтобы осуществить свое намерение и вместе с Поляковым и Филинчуком отправиться восвояси, как почувствовал, что на его плечо легла чья-то ладонь.

– Постойте! – горячо воскликнул пленник. – Я предлагаю вам очень выгодную сделку!

– Это уже становится интересным! – самодовольно заметил начальник лагеря.

Медленно повернувшись лицом к незнакомцу, он небрежно стряхнул его ладонь с погона своего кителя.

– Я – весь во внимании!

2

Юрский проспал с раннего вечера и до самого утра. С первыми лучами восходящего солнца он поднялся на ноги и, при помощи гимнастических упражнений решительно прогнав остатки сна, неспешно осмотрелся кругом. Он стоял на едва возвышавшемся над водой камне, гладком, как яичная скорлупа. Еще несколько таких же камней в окружении воды и на расстоянии двух-трех шагов друг от друга лежали перед ним на пути к береговой косе. Но сейчас сквозь утренний туман, облаком, похожим на пуховую перину, спустившийся на озеро, он едва различал их. Перепрыгивая с одного островка на другой, Юрский скоро оказался на скальном уступе, далеко вдававшемся в озеро. По нему скоро добрался до берега, который, круто обрываясь вниз, метра на полтора возвышался над водой. Вскарабкавшись на него, Николай какое-то время стоял в глубоком раздумье. Его отчаянно беспокоила мысль о том, что, если он срочно что-нибудь не придумает для спасения своих товарищей, то потом его запоздалая помощь может оказаться совершенно бесполезной! Лихорадочно размышляя на эту тему, он вдруг с ужасом пришел к неутешительному выводу, что в одиночку с Ковалевым ему не справиться. У Николая не было не только оружия, но, увы, даже сил, достаточных для того, что вступить в неравную схватку с коварным противником. Юрский почувствовал, что зверски голоден и ослабел настолько, что едва стоит на ногах. И, все же, он не имел никакого морального права на то, чтобы вот так взять и сдаться на милость врагу. Да!.. Вокруг – тайга, дикие звери и ни единой человеческой души, если не считать Ковалева и геологов. Но теперь они – не в счет! А материк – очень далеко. Там – его дом и мама, которая каждый божий день ждет, пускай, если не его самого, то хотя какой-нибудь весточки о том, что ее сын жив и здоров, и у него – все в порядке. При мысли о маме у Юрского защемило сердце. Как он потом посмотрит ей в глаза, если с его товарищами случится несчастье, и Николай не сделает ничего, чтобы помочь им?! Геолог отчетливо представил всегда немного насмешливый взгляд Артемьева, его удивительно белые, словно коралловый жемчуг, зубы со щербинкой, в которых он сжимал дымящуюся папироску. «Ну, что, Николаша, ни шиша у тебя не выходит? – будто бы мысленно спрашивал его Игорь Игоревич. – А ты хорошенько постарайся, напряги свои извилины, и тогда, пожалуй, оно все само собой и образуется!» Николай так явственно услышал голос Артемьева, в котором было больше сочувствия, чем тревоги за собственную и жизнь своих товарищей, что от волнения на глаза его навернулись слезы. Иногда словом, а порой и делом, Игорь Игоревич, как мог, поддерживал Юрского, к которому относился почти с отеческим теплом и заботой. И теперь, когда его не было рядом, Николай особенно остро ощущал свое одиночество. Возможно, в те же самые минуты Артемьев тоже думал о Юрском. И это было неспроста. Наверное, в испытании, которое выпало на долю геологов, проверялась на прочность их настоящая мужская дружба. Она была также необходима Николаю, как и безграничная любовь Насти.

– Тебе – конец, Ковалев о о ов! – во всю мочь легких остервенело закричал вдруг геолог и кулаком погрозил в сторону, где находился противоположный берег озера, над которым, словно разлитое молоко, все еще невесомо висел утренний туман, пахнувший смолистой сосновой корой, водорослями и рыбой.

Геолог с сожалением подумал о том, что Эрнест, вряд ли, слышал его. Не медля более ни секунды, он решительно зашагал, было, вдоль берега, туда, где, закипая, Быстрая речка бурно врывалась в Зеленую долину и несла с собой сотни и тысячи золотых песчинок, а подчас и самородки, величиной с рысий глаз. Но вскоре остановился. Поскольку сложный рельеф не давал возможности двигаться в нужном направлении, находясь в нескольких шагах от поверхности воды, Николай примерно около получаса, а, может, значительно дольше, карабкался на высоченную горную гряду, начинавшуюся от самой поверхности озера, чтобы отыскать удобную тропу, пока не достиг вершины. Точнее, вереницы вершин, за редким исключением из правил, представлявших собой высокогорные плато, примерно, от двух десятков до ста метров в ширину, полого спускавшихся к озеру и круто обрывавшихся к основанию возвышенности с противоположного края. Дальше какое-то время его путь шел по прямой, затем гряда резко обрывалась вниз, потом также стремительно взлетала кверху. Если представлялась такая возможность, Юрский обходил иногда попадавшиеся на пути островерхие вершины по склизкой горной тропе, огибая их, и экономил силы на подъеме. Но везло ему не так часто, как хотелось бы. Скалы возвышались метров на полста и более над озером. Сверху оно казалось на порядок, а то и два, меньше, чем было на самом деле. Еще часа через три пути горный массив, окаймлявший озеро, решительно устремился по наклонной, спускаясь к водоему. Это означало, что устье Быстрой речки было где-то рядом. Николай остановился, чтобы перевести дух, и внимательно осмотрелся. Но из-за сосен и елей, которые в этом месте вставали прямо на склонах гор, ничего толком не разглядел. Его удивило то, что он не услышал грохота летящей, словно на крыльях, Быстрой реки, которая, вырываясь из ущелья, впадала в озеро. По его расчетам она должна была располагаться не более чем в сотне метров от него.

Солнце палило нещадно, и Юрский вздохнул с облегчением, когда, наконец, спустился под прохладную сень деревьев. Где-нибудь через минуту, другую он оказался у цели. Каково же было удивление Николая, когда вместо бурного потока он обнаружил всего лишь жалкий ручей, с трудом пробивавший себе путь под нависавшими над ним громадными каменными глыбами.

– Не может быть ы ы ыть! – воскликнул геолог.

Он стоял, как вкопанный, не веря своим глазам. «Сон – это или явь?» – думал он. Если бы Николай точно знал, что чудеса существуют на самом деле, то определенно занялся бы не разведкой полезных ископаемых, а поиском этих самых чудес! Он еще довольно долго пребывал бы в полной растерянности возле еле приметного ручейка, размышляя над тем, куда исчезла река, если бы над самым его ухом неожиданно дробно и настойчиво не застучал дятел. Этот частый и отдающийся болью в воспаленном мозгу Николая перестук вернул его к суровой действительности. В поведении птицы Юрский отчетливо уловил тревожные нотки. «И впрямь, природа знает, что делает!» – подумал геолог. С этими мыслями он направился в пустое ущелье, где еще недавно, закипая и пенясь, неукротимо безумствовала стихия. И его шаги гулко зазвучали под каменными сводами.

Только выйдя из подземного лабиринта, Юрский обнаружил, что вся его одежда и обувь сплошь усыпана золотой пыльцой. Учитывая то незавидное положение, в каком он теперь находился, это роскошное и весьма причудливое украшение, в которое, видимо, шутки ради обрядила его природа, показалось ему настолько забавным и бесполезным, что геолог тихонько рассмеялся. Но чуткое эхо тут же подхватило этот неосторожный всплеск человеческих эмоций. Отозвавшись в ущелье, оно многократно усилилось и, взорвавшись оглушительным хохотом, словно дикий жеребец, галопом понеслось по долине. Николай с досадой покачал головой, словно сердясь на себя за то, что был недостаточно осторожен и дал волю чувствам. Затем он тщательно отряхнулся и пошел дальше. Ему не хотелось, чтобы, в случае, если их пути внезапно пересекутся вновь, Ковалев обнаружил, что есть гораздо более надежный, чем скалолазание, способ для того, чтобы проникнуть в Зеленую долину. Равно как и выйти из нее. И что именно этим способом воспользовался Юрский. План дальнейших действий представлялся геологу очень простым и в сложившейся ситуации единственно верным.

Этот план заключался в следующем. Из рассказов Артемьева о его злоключениях во время поисков Зеленой долины, Юрский знал, что к востоку от нее, примерно в милях десяти, а то и более располагался лагерь для заключенных. Когда, блуждая по тайге, и, пытаясь выяснить, откуда происходят странные вибрации в воздухе, отдаленно напоминающие то пальбу из оружия, а то барабанную дробь, ученый внезапно наткнулся на ограждение из толстых лесин, увенчанное колючей проволокой, ему сразу же все стало ясным. Взобравшись на верхушку сосны, Артемьев заглянул за ограждение. Это было вовсе не любопытство, а скорее необходимость. Ученый лишний раз убедился в том, что не обманывался в своих предположениях и догадках насчет лагеря для заключенных. За забором он увидел довольно ветхие бараки из рубленого леса, караульных и арестантов, которых здесь стерегли днем и ночью, как зеницу ока.

Николай прекрасно понимал, что он сильно рисковал. Но другого выбора кроме, как обратиться за помощью к начальнику тюремного лагеря, у него не было. Это был единственный шанс, который давала ему в руки судьба, чтобы спасти своих товарищей. Геолог, с трудом продираясь сквозь таежные заросли, шел и шел на восток, пока, наконец, окончательно не выбился из сил. К полудню усталость так навалилась на него, что он, как подкошенный, рухнул в траву, скрывшись в ней с головой. Юрский закрыл глаза, чувствуя, как по его лицу ползет какое-то насекомое. Тучи комаров роились над ним. Один из них тут же впился ему в щеку. Но смертельно уставший геолог даже рукой не пошевелил, чтобы избавиться от неприятного зуда на лице, который доставляли ему назойливые твари. Еще немного и он забылся бы блаженной дремотой. Но вдруг что-то насторожило его. Невольно прислушавшись, Юрский уловил странные звуки, которые, вероятно, донеслись до него вместе с дуновением легкого ветерка, блуждавшего между деревьев. Эти звуки, как две капли воды, напоминали человеческую речь. «Наверное, показалось!», – решил про себя Николай и снова закрыл глаза. Но едва он это сделал, как звуки повторились. На сей раз, они были еще более громкими и отчетливыми, чем прежде. «Чепуха какая-то! – не веря тому, что слышал, напрасно успокаивал себя геолог. – Откуда тут могут быть люди?» Прогоняя от себя тревожные мысли, он снова поудобнее расположился на скоротечный отдых, в котором теперь особенно остро нуждался. Это добавило бы ему сил ровно настолько, чтобы идти дальше до тех пор, пока он не достигнет желанной цели. Юрский улегся на бок и свернулся калачиком. Он почувствовал душистый запах травы и то, как от земли кверху поднималось тепло. Оно, словно одеяло, укутывало его, усыпляя мозг, и расслабляя истомленное долгим переходом через скальные нагромождения Зеленой долины тело. Но, как только ухо Николая коснулось земли, он отчетливо различил треск сучьев, который на этот раз раздался уже совсем где-то рядом. Из своего, пускай и небольшого опыта, которого он поднабрался в то время, пока ему приходилось жить в тайге, он наверняка знал, что ни медведь, ни тигр, ни другой опасный зверь никогда не подойдут так близко к человеку, если не выбрали его своей жертвой. Такое хотя и случалось, но очень редко. Обычно обитатели тайги чувствовали двуногое и более разумное существо за многие километры и загодя обходили его стороной. У каждого из них были свои тропы, которые почти никогда не пересекались с человеческими, если только люди сами к этому не стремились. Пока геолог тщетно строил самые разные предположения и догадки о том, кто бы это мог быть, от его недавней усталости и след простыл. Притаившись в густой траве, он терпеливо ждал, когда существа, помешавшие его отдыху, наконец, приблизятся. Тогда бы Николай воочию убедился в том, что неподалеку от него бродил не таежный зверь, который жаждал встречи с ним, а, возможно, такие же, как и он сам геологи, даже не подозревавшие о присутствии Юрского. Как известно, мир тесен, и Николай вполне допускал, что его путь ненароком мог внезапно совпасть с маршрутом других изыскателей, занимавшихся разведкой полезных ископаемых.

…Юрский невольно вздрогнул, когда вдруг увидел, как из-за деревьев появился человек в арестантской робе, сплошь испачканной запекшейся кровью. Хотя он был невысокого роста и щуплого телосложения, вид его был ужасен. Глаза смотрели настороженно. В них было что-то безжалостное и неумолимое. Правая рука этого безобразного типа в образе и подобии человека крепко сжимала заточенный до блеска топор. Вслед за ним очень скоро появился и его спутник. С виду крепыш, он смотрел прямо перед собой и шагал уверенно, словно в тайге чувствовал себя, как дома. Взгляд его светился не столько умом, сколько лукавством и вместе с тем выражал тупое безразличие ко всему, что его окружало. Всем своим видом он как бы говорил о том, что его не страшили никакие трудности, так как в любой самой безвыходной ситуации благодаря своей силе и смекалке он все одно держался бы молодцом. За плечом, на сыромятном ремне, у него болтался автомат Калашникова. Каково же было удивление Николая, когда в третьем спутнике двух лесных бродяг он узнал Мишу Самохвалова! Согнувшись под тяжестью рюкзака, он с трудом поспевал за ними. Только, когда все трое скрылись в густых таежных зарослях, и шаги их затихли, геолог вздохнул с облегчением. Что, если бы они случайно обнаружили его?! При этой мысли лоб Юрского покрылся холодным потом. Впрочем, он тут же утер его рукавом. Вскочил на ноги и, как можно быстрее, поспешил в сторону, противоположную той, куда направились трое случайно повстречавшихся ему людей.