– Служил же, – не стал озвучивать свой большой армейский опыт «отсидок на губе», Витька.
– Ну, ну, не скромничай. Пошли к машине.
Роту, повзводно привели обедать в сбитую на скорую руку, щитовую столовую. Есть, еще совсем не хотелось. Сидели, озираясь вокруг, уже почти, протрезвевшие. Пару человек, видно из «разливальщиков» которые, как известно себя никогда не обделяют, дремали за столами, уронив головы на подложенные руки.
– Не спи, дембель проспишь, – толкнул одного рядом сидящий целинник. Тот поднял голову, ничего не понимающим взором обвел столовую, и вдруг его взгляд остановился на кучке солдат срочной службы, что-то пьющих из котелков. В голове его, что-то щелкнуло, и он обратился к взводному командиру, старлею,
– Я тоже пойду кружечку дерну, – опираясь на стол, стал тяжело подниматься.
Офицер, покрутил головой, оглядел привычную, ни в чем не изменившуюся обстановку, и решил, что тот шутит,– А за столом тебе, чего не дергается. Наливай с чайника, да пей.
– Ага, им салабонам можно, а мне старому дембелю, хрен на рыло?
– Компот же в чайнике? Пей хоть залейся, – не понял старлей.
– Сам пей компот, я как они, пива хочу.
По лагерю покатился громовой хохот, только теперь до всех дошло, что их собрат по «борьбе с урожаем» принял полевую кухню, за бочку с пивом.
За брожение умов и кривизну мыслей, за прямоту извилин и пересчета их в голове, согласно Армейскому уставу, ответственность несут замполиты. Жесткий и тщательный отбор в политические училища, давал хорошие результаты. Замполиты получались твердолобые, целеустремленные. Уверенные, что Армия, держится только на них. Всезнающие, везде сующие свой «комиссарский» нос, свято верующие в победу мировой революции.
Замполит роты, невысокий, худенький, в звание майора, прибежавший на хохот, опытным взглядом определил виновника события. Молча взял его под руку и вывел из столовой.
В течение полутора часов весь личный состав роты, с интересом наблюдал, как под монолог замполита, поникла голова «любителя пива».
А совсем, любопытные, старались пройти поближе, и тогда до них долетали отдельные слова майора, из которых потом сделали вывод, что он популярно объясняет бойцу, огромную разницу между компотом и пивом.
Рядовой Симонов на командирском «Уазике» в сопровождение капитана, был привезен из лагеря, назад в расположение части. Выполнив необходимые формальности, капитан уехал, оставив подопечного знакомиться с уже подзабытым с армейских времен видом и бытом гауптвахты.
20
В камере, куда его определили, уже сидело двое рядовых и один сержант. Сержант, с по – фигистким выражением лица, которое характеризовало его как «дедушку» Советской Армии, и давало неоспоримые права и привилегии на всей армейской территории, оказал «новоселу» почет и уважение,
– Первый раз «партизана» на губе встречаю, хотя я здесь имею постоянную прописку, – сказал он, пожимая новому соседу руку.
– Крылья «фазаны» шеметом расправили. Быстро «прадедушке» закурить. Да место освободите ветерану, – отдал приказ он двум другим арестантам.
Солдаты второго года службы «фазаны» тут же выразили готовность к исполнению. Один протянул Витьке сигарету, другой чиркнул по полоске от коробка, частью расщепленной спички, давая прикурить.
Витьке, сразу стало хорошо, от такого забытого, но приятного почета. Ему показалось, что он вернулся в свою армейскую молодость, когда он, будучи «дедом» тоже практически не покидал гауптвахты.
Он растянулся на топчане, и, пуская кольца дыма, в серый, давно не беленый потолок, приготовился слушать, обязательные в таких случаях инструкции, разъяснения , предостережения о здешних порядках. Готовый поделиться своим былым опытом «героического» сиденья на губе, Витька, давно усвоил, что все это фигня, по сравнению с «дембелем», который неизбежен, как крах империализма.
Под монотонные инструкции «дедушки» у него уже начали слипаться глаза, но приближающую дремоту, оборвал звук проворачиваемого в замке ключа, затем скрип открываемой двери.
– Если «кусяра» то абздец,– без звука, одними губами прошептал сержант.
Рядовые, как по команде, прижались к стенке и вытянули руки по швам.
– А нам по пояс. Мы всяких видали. Нас, чем больше имеют, тем мы крепче становимся, – не вставая ответил «прадедушка»
– Ты такого не видел. Сейчас узришь, – заметался ужас в глазах сержанта.
В камеру, бочком протиснулось огромная человекоподобная фигура, в погонах прапорщика, с красным квадратным лицом. На этом лице, как в зеркале отражалось, все деревенское прошлое, военного, прошедшее на цельном парном молоке, и натуральном из того же молока, маслом. Все четыре начальных класса сельской школы. Четыре проходных районной, не считая зачатков военного образования.
– Это мы чаго? Это мы и где? Ты «мабута» думаешь, в рай попал? – вперил прапорщик маленькие, казавшиеся точками, на картине лица, глаза в Витьку, державшего в руке дымящуюся сигарету,
– Мы чего в Сочах загораем? Со «швабрами в мини» польку-бабочку скачем? Сочи не могу, а швабру, я тебе сейчас вручу. Борзоту-то я из тебя выколочу, уж тут ты не сомлевайся. Не забыл еще, как «очко» бритвочкой драить? Напомним, память, как говориться, освежим. За мной, рысью!
Витька, обернулся за сочувствием к замерившим и затаившим дыхание арестантам, но увидев на лицах, гримасу тихого ужаса, молча поплелся за прапорщиком. Он чувствовал, как изнутри, поднимается дрожь, глядя на покачивающуюся впереди, заслоняющую весь проход, огромную спину. Уяснив, что перечить и возражать в этой ситуации себе дороже. Дойдя до конца коридора, «штатный ужас» гауптвахты, в погонах советского прапорщика, открыл дверь, и отступил в сторону, давая дорогу Витьке.
Перед его взором открылась панорама, стоящих в ряд умывальников с одной стороны, и унитазов, напротив.
– Почисть. Чтоб горело, как у кота хозяйство, – издал работодатель рыкающий звук, который Витька определил как смех,– через час доложись.
– А может тряпку, дадите, товарищ прапорщик,– заикаясь от волнения перед прапором, и страха перед объемом работ,– я тряпкой помою можно?
21
– Можно мамонта в пещере, козу на возу, а в Армии «разрешите». Усек?
–Так точно, товарищ прапорщик, – как можно четче ответил Витька, боясь еще раз огорчить прапорщика.
– То-то. Тряпка в углу за батареей, – прапор повернулся, и, грохоча сапогами, двинулся обратно по коридору, проверять порядок в доверенным ему сложном механизме гауптвахты.
Формирование взводов по спискам, разделило спетую и спитую команду майора. Сашке с Сергеем, повезло, они попали в один взвод. И теперь, после только, что закончившегося построения, отдыхали в палатке. Рядом с ними, уставившись, немигающим взглядом в брезентовый потолок, лежал злостный «любитель пива». Под прохладой брезента, на них уже начала накатывать дремота, когда раздвинув полог двери, в палатке, показалась голова.
– Службу спите? Не слабо кайф, ловите, – произнесла голова голосом Василия,– А этот чего? Уже в нирване?
– Отстань от человека. Он у нас, как пострадавший от замполита, право на отдых заслужил,
– Сам – то где притулился? – спросил Сашка, не открывая глаз.
– У меня все тип-топ,– целиком вошел Василий в палатку, – учитывая мое старшинское звание, я теперь начальник ПХД.
– Какого «Х» ты теперь начальник? – не поняв, приподнялся Сашка.
– Темнота, безграмотная, – на довольном Васькином лице, заиграла улыбка, – ПХД – пункт хозяйственного довольствия, где и кухня, между прочим.
– Все, капец. Надо дезертировать. И так, пристально разглядываем, чем это нас кормят, а с таким начальником, надо глотать не глядя, чтоб от вида, коня не двинуть, – не разделил его радости, Сашка,
– Жалко Витьки нет, он бы по этому поводу нашел, самые нужные слова, для оценки твоего возвышения,
– А как ты, Серый, на это смотришь?
– Каком и смотрю. Чем у начпрода морда толще, тем солдатики все тоньше, – вспомнил тот, солдатскую мудрость. Не повезло Васькиному взводу, они эту целину, с болью в животах вспоминать будут.
– А не надо рака вперед тащить, он задом лучше бегает. У меня в каптёрке, все было. Ротный заглянет, а там, – начал закипать начальник ПХД, – чего только нет, и шмотки и жратва.
– А я о чем? Тебе за заслуги, « соплю» широкую на весь погон, а солдатам хоть вешайся, – сказал Сергей, с интересом наблюдая, как распыляется Васька.
– Вам бы только настроение человеку испортить. А я еще к ним, как к друзьям, радостью поделиться,– зашипел тот.
– Это, бля, поворот! Да чего там, поворот, вираж. Человек с настроением пришел,– поднялся Сашка,– с порога начал, я теперь начальник с буквой «Х» в середке.
Нет, чтобы сказал по простому, – прогнулся я ребята, кому надо лизнул. Или пришел бы с хлебушком, тушенки нам принес. Знаю трудно вам, простым моим боевым товарищам, у вас после ужина, кишка с кишкой в голодном вальсе. Тут мы бы с Серегой удивились, – откуда, Василий, такая забота? Тут ты бы и рассказал про «Х» посредине.
– В голову не бери, это он шутит так, – поднялся вслед за Сашкой Сергей,– твою голову теперь беречь надо. Ведь ей теперь много думать надо. Чтоб начальство не обидеть и себя не обделить. А это, брат, мой Василий, наука еще та. Без руки, делящей, можешь остаться, если себя обидишь. Пойдем лучше, посидим, подумаем. От нашей кухни живот ворчит, уединения требует. И это радует, потому, как оставшись в одиночестве, человек начинает вспоминать друзей. Согласись?
22
– Во-во, пусть посидит, о голодных друзьях вспомнит? – поддержал Сашка.
– А ты со мной? – спросил его Сергей.
– А подремлю лучше, во сне не так жрать охота… Вон бери начальника «Ху», он за двоих навалит.
– Да меня так-то не тянет, но за компанию, как говорится, жид удавиться, – согласился «уединиться» Василий.
– Не тянет его. Все «мослы» наверное, с общего котла ободрал? Что-то я в каше мяса не видел? – не унимался Сашка.
– Можно подумать, ты его где-то вообще видел? – засмеялся Сергей, – Ничего. Выберет густую елку, и потянет его на хорошие мысли, а плохие выходить начнут.
– Ага. Хорошие мысли: кого ободрать, да как больше содрать? – проводило их Сашкино напутствие из палатки.
Витька, почти завершил работы по уборке вверенного ему объекта. Белая керамика унитазов, и эмаль умывальников, блестели от мокрых разводов так, что даже слепой, мог определить, тряпкой по ним точно водили. Остался завершающий штрих, навести такие же разводы на полу. Но он тянул время. По его расчетам, скоро прапорщику подаваться домой. Немалый опыт отсидок, на срочной службе, напоминал ему: если выпустили из камеры на работы, постараются сделать так, чтоб без работы ты не сидел. Сидя на подоконнике, он ожидал смены караула, а вместе с ней и возвращения в камеру.
Но прапорщик, сегодня домой не торопился, и не арестант, до которого ему было «глубоко и далеко» был тому причиной. К нему на «губу» зашел его давний приятель, знакомый еще с учебы в школе прапорщиков, старший прапорщик Бабичев, занимающий в полку, одну из самых ответственных и «кормящих» должностей – начальника продовольственного склада. Заход к нему в гости, такой особы означал, обильную закуску из «излишков» продовольствия, пару – тройку бутылок спирта, удачно выменянных у прапорщика – начальника аптеки. Круговорот обмена у армейских начальников складов, подтверждал железную истину: не прапорщик красит должность, а должность прапорщика.
– Ты, вот скажи, Игнатич, мы с тобой прапора, а куда без нас? Сегодня, к примеру, командир пришел, – Семеныч, выручай, у бабы именины. Гости придут, продуктов подкинь. А где, мне на всех, продуктов напастись? У самого «грызунов» двое, жена опять с «икрой» ходит, – разливая по стаканам спирт, жаловался на свою нелегкую службу, старший прапорщик Бабичев.
– Да если б один командир, это бы еще, куда ни шло. А то ведь и всякая шушера, вроде, взводных одолевает. Они думают, раз они офицера, им все должны. А мы чего? Лапу соси? Свою бабу отдай дяди, а сам вали к б… и. Нашли дураков. Ладно, не будем о работе, начнем, со свиданьицем, не торопясь.
Они со звоном сдвинули стаканы, выпили. Медленно переживая закуску, каждый думал о своей трудной службе, и первейшей роли прапорщиков в вооруженных силах.
Витька, закипал от негодования. Он понял, что о его самоотверженном труде, и о нем самом, просто забыли. Громко высказав, общепонятными и доступными словами, все, что он думает об этих «товарищах» с их девичьей памятью, он, решив действовать на свой страх и риск, спрыгнув с подоконника, выглянул в коридор.
На «губе» было тихо, только конце коридора слышались голоса.
– А чего делать? – спросил он сам себя, – пойду сдаваться. Он дошел до двери, из-за которой доносились голоса, прислушался. Судя по ровному гулу голосов, в комнате шла беседа.
– Авось пронесет, – пожелал он сам себе удачи, и робко постучал в дверь.
23
– Да и не говори, Семеныч, у меня самого…, – оборвал на полуслове свой рассказ Игнатич, услышав стук в дверь.
Реакция прожженных тыловиков была отменной. Открыв дверь, Витька увидел двух утомленных прапорщиков, отдыхающих за чтением. Незнакомый, старший прапорщик, углубился в военный, судя по обложке с танками журнал, а его работодатель читал последнюю полосу «Красной звезды». Он тихо переступил порог и остановился, дожидаясь, когда прапорщики оторвутся от чтения и обратят на него внимание.
Первым, поднял на него глаза, старший прапорщик. Увидев, что тот, кто прервал его самообразование рядовой, да к тому же еще и «мабута» он отложил журнал. Придав голосу командные нотки, сказал, – Товарищ рядовой, вы, что к себе в спальню вошли? Разве вас не знаете, что в Армии, прежде чем войти, спрашивает разрешение у старшего по званию? – при этом он скосил глаза на свой, с тремя звездочками в ряд погон, – затем представиться. И только выполнив все это, – Бабичев поднял указательный палей вверх, заостряя этим внимание, – и только после этого, переступить порог. Вы не сделали, ни того, ни другого. А это значит, что устава вы не знаете, и если в армии и были, то из нарядов и «губы» не вылезали.
У Игнатича, от слов приятеля, в восхищение заблестели глазки. Витька, понял, что две этих «тыловых» крысы, от обыденности и монотонности повседневной службы, просто хотят немножко развлечься. Деваться было некуда, открыв дверь, он прошел «точку невозврата». Он решил действовать, опираясь на свой опыт, под девизом «хуже уже не будет. Хорошо там, где нас нет, потому как, нас там нет»
Витька, четко выполнив команду «кругом» вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Опять, теперь уже громко постучал. Услышав, – войдите, – распахнул дверь, переступил порог и заревел, как медведь, который увидел, как с края, его малину собирает куча баб, – Товарищ старший прапорщик, разрешите войти! Рядовой Симонов! Служу Советскому Союзу! Последнюю фразу он стал добавлять с того раза, как на службе, командир полка, застал его, спящим днем в казарме. На его вопрос, – ты кому служишь, сынок? Витька спросонья, ответить не успел. Советскому Союзу, ты служишь, рядовой, – сказал командир,
– Десять суток ареста, чтоб запомнил. Он запомнил, а уж, как служить, тут он решал сам.
– Разрешаю, – милостиво кивнул головой на его крик, старший прапорщик.
– Товарищ старший прапорщик, разрешите обратиться к товарищу прапорщику,– согласно уставу продолжал орать Витька.
Голова Бабичева, еще раз удовлетворенно кивнула.
– Товарищ прапорщик, – стал докладчик по-уставному «есть» глазами своего работодателя, – согласно вашему приказу, все отдраено. Сделана влажная уборка помещения, согласно инструкции, размещенной на двери. Понимая вашу огромную загруженность, решился сам лично доложить вам о выполнении приказа, следуя в отведенную мне камеру.
– Вольно, вольно,– широкая улыбка на лице Игнатича, закрыла бусинки глаз, – Орел, Семеныч, как тебе?
Слитые крепкой дружбой, спитые долгой службой, они понимали друг друга, даже по взгляду.
–Садись,– показал на стул рядом с собой, Семеныч, – звать как?
– Виктором, товарищ старший прапорщик,– рявкнул приглашенный, вытягивая руки по швам, – Служу Советскому Союзу!
–Садись, садись, хватит, орать, не на плацу. И давай без чинов. Меня Владимир Семенычем звать, его Петром Игнатичем. Договорились?
– Ага, – согласился Витька, – только я присяду. Садится – то не хочется, Владимир Семеныч. Пока хватит, и того, что на «губе» сижу
– Категорически поддерживаю. Пронеси мимо, тьфу – тьфу, – постучал Семеныч, по деревянной табуретке,– Присаживайся, Виктор. Обедал?
24
– С завтрака ни капли,– честно признался рядовой Симонов.
– Это поправимо, – оценил ответ, старший прапорщик, – спирт пьешь?
–Пью все, что горит, прилипаю ко всему, что шевелиться. Тем, что не горит, запиваю, что не шевелится, сам шевелю,– доложил Витька, устраиваясь удобней на табуретке.
– Наш человек, лишним не будешь, – доставая бутылку, решил Владимир Семеныч. Прапорщик, Петр Игнатьич, в это время придавал столу прежний вид…
–На «гражданке» такой Закусон, если только приснится, – сглотнул Витька слюну, расстегивая сверху сразу три пуговицы, чтоб не мешали глотать.
– Мы в Армии люди не последние,– ответил Петр Игнатьич, – верно, Владимир Семеныч?
– Об этом толковать, язык зря стачивать, – ответил, тот разливая спирт.
Витькины ноздри, сразу поймали знакомый запах алкоголя, внутри его заиграла музыка, как прелюдия, к хорошей пьянке. Он начал чувствовать себя на верху блаженства, в абсолютном согласии со словами прапорщиков, казавшими ему справедливыми в оценке хозяев стола, а сами они самыми милейшими прапорщиками во вселенной. Приняв от старшего прапорщика стакан, крепко его, стиснув, он еще больше уверовал в свои мысли.
– Сдвинем стаканы, за Родину – мать, за то, что мы служим, и есть, что нам взять, – выдал тост Петр Игнатьевич.
–За верность присяге и без ревизий на складе, – добавил Владимир Семенович.
Витька, ошалевший от такого «зигзага» начала отсидки на «губе» сразу не смог вспомнить ничего похожего и рифмованного, поэтому произнес свое долгоиграющее и всегда к месту – Служу советскому Союзу!
Стаканы звякнули, сдвинутые крепкими руками. Застолье начало набирать новые обороты, приняв на равных, третьего участника.
« Погруженные в думы» со спущенными штанами, приятели сидели под елочками. Сергей читал, прихваченную с собой газетную полосу. Василий, приглашенный на «мероприятие» неожиданно, перечитывал свою «целинную» повестку. За не имением, никакого более подходящего материала, он решил применить ее в качестве туалетной бумаги. А сейчас в который раз, пробегал глазами строчки повестки, которую видит в последний раз, словно пытаясь запомнить их навечно.
По характерным звукам от «дум», по треску сучьев под ногами приходящих и уходящих «мудрецов», перелесок в котором они сидели, пользовался большой популярностью.
– Серега, я все, – оставив на кучке «дум» использованную повестку, Васька застегнул ремень.
–Иди, догоню, – отозвалась голосом приятеля, соседняя елочка.
– Веревку, что – ли заглотнул? – хохотнул «отдумавший», направляясь в лагерь.
В палатке спали, вкусно похрапывая. Василий прилег на место Сергея, и прикрыл глаза…
– Артиллеристы, Сталин, дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас! – радостно горланил Витька, вместе с прапорщиками. В первый раз, ему не затыкали поющий рот, никто не отказывал в выпивке, поэтому и восхвалял он доблестных сталинских «богов войны» громче всех. Пару раз, к ним заглядывал начальник караула, с требованием прекратить пение, но всякий раз, приняв внутрь порцию « отступного», удовлетворенный возвращался к своим обязанностям.
Сумка старшего прапорщика Владимира Семеновича, казалась бездонной. И если бы не явление его жены: худой, бледной особы, с выпирающим углом, огромным животом, они успели бы в песнях и тостах, вспомнить и прославить, еще не озвученные, остальные рода войск.
Пары алкоголя в Витькином мозгу, зацепили струны благородства, и он как истинный джентльмен, решил предложить даме свою табуретку.
25
Но в ответ был отодвинут вместе с ней в угол, не по-женски, сильной рукой. Вспомнив свой опыт таких ситуаций, он мудро решил, пока оставаться в углу.
– Опять в «зюзю» господа офицера,– начала особа с животом, свое вступительное слово,– дома двое голодных ртов, как птенчики клювики открывают, папку с едой ждут. Жена, совсем, до последнего, беременная, а он отдыхает. Опять спирт глушит, с другом своим драгоценным. Переработались, видите ли, – заканчивая свое вступление, она с силой треснула старшего прапорщика, по затылку. Витька, услышав этот звук, втянул голову в плечи,
– Дождешься алкаш, выкинут со склада, и назад в деревню, коровам хвосты крутить. Ведь неделю назад, забыл? Как у командира в ногах валялся, прошения просил, и опять продолжаешь? – дама рывком, за воротник, сдернула Семеныча с табуретки,– Дома я тебе мозги вправлю, а завтра к замполиту пойду,– приговаривала она, толкая того к двери. Вытолкнув его за порог, она повернулась, к побледневшему от страха увиденного, Витьке, и вежливо попрощалась, – До свиданья, молодой человек.
– Доброй ночи, сударыня,– пролепетал он, от страха, вдруг вспомнив старосветские манеры.
После потери друга, Петр Игнатьевич, все еще твердой рукой, с невозмутимым выражением лица, наполнил стаканы.
Витька, когда минула опасность, с табуреткой в руках вышел из угла, и присел к столу.
– Жалко, мужик-то такой компанейский. Хороший мужик,– сказал он, еще раз для спокойствия, посмотрев на закрытую дверь, убедившись в отсутствие угрозы.
– А чего с баб взять? Чего они понимают? Что у нас служба ненормированная, что бывает, засидишься тут допоздна. Ты думаешь, моя «портупея» лучше? На службе, напрыгаешься, как кенгуру, придешь домой, язык на плече, ноги, хоть отвязывай. Вместо того чтоб мужу уставшему, какой никакой отдых сообразить, начинает расспросы. Откуда, куда, зачем? А какое их дело? Их назначение: сопи в тряпочку, да мужа жди.
А, – махнул Игнатич рукой, – ты, человек гражданский. Разве нас, военных, поймешь?
– Ну, ты задвинул?– возмутился Витька, – У баб, гражданских, что? Расположение поперечное, или титьки на спине? С ремонта поздно припрешься домой, тоже одни огорчения. Тут все и начинаешь подсчитывать.
– Чего?
– А того. Если бы сразу убил, давно бы отсидел и вышел. Хорошее дело, браком не назовут. Но ты же знаешь, умная мысля, она, всегда опосля. Тут сплошные вопросы, без ответов. С ними застрелись, а без них, хоть вешайся. Мудрецы, и те, хрен разберутся.
– Это ты верно сказал. Куда ни кинь, везде клин, – согласился с ним Игнатич, залпом осушая свой стакан.
–А чего тут говорить? Баба, она и в Африке баба, темнее только, что тоже неплохо. Ночью проснешься, вроде как один спишь, нервы успокаивает. Да и с ней ведь всегда интересно, как в прятки на кровати играешь, ночью же все на ощупь. Хотя, ориентиры, что у белых, что у разноцветных, одни и те же. Но как, ни говори, азарту, все равно с ними больше, в диковинку ведь, как ни как. Нашел, вроде как заслужил, дольше она водит, – следом опрокинул свой стакан, Витька.
Они стали энергично закусывать, вспоминая жен, а больше всего Семеныча, так вынуждено покинувшего застолье.
– Не, без них никак, – закусив, продолжил Витька, – все равно к ним идешь, под дверью готов спать. А иначе как? Бессонница иначе. Вон у меня, дружок, пришел с ремонта, поддатый, конечно. А жена домой не пускает. Выбросила фуфайку перед дверью, вот здесь говорит, и спи, раз без питья не можешь.
Он покрутился на фуфайке, а сон не идет. Он опять на звонок, – дай, говорит, хоть подушку, головой на бетоне мерзнет. Выкинула ему подушку. Он пристраивался, пристраивался, ну, не уснуть никак. И тут до него дошло, почему уснуть не может?
26
– И почему, – заинтересовано спросил единственный слушатель.
– А потому. Неси, говорит, щетку сапожную, руку положить не на что, уснуть не могу, – вздохнул рассказчик, беря стакан, – Нет, без них никак.
– Санек, у тебя повестка с собой? – добрались голоса, до Васькиного сонного сознания.
– А чего?
– Да чего – то вспомнил, – ответил Сергей,– как в военкомате предупреждали, чтоб берегли, мол, это вам не бумажка, а серьезный документ. Деньги, мол, будете, по ней за сборы получать.
– Мать моя, женщина, – вспыхнуло в мозгах у Василия, – а я ей задницу подтер. Е-мое.
– Вот она, Под обложкой военного билета, – заворочался Сашка.
С Васьки, мигом слетел сон, не открывая глаз, он навострил уши, прислушиваясь к разговору.
– Ну и хорошо. Я тоже храню, на всякий случай,– ответил Сергей.
От этих слов, у Василия, сами по себе, широко распахнулись глаза.
– Ты чего? «Кусок» вновь нарезанный, намекнул на его звание, Сергей, – жену, в объятиях соседа увидел? И где они? У вас или у него? Ну-ка расскажи.
– Точно, Серый. Он, под елкой облегчился, вот душа у него и воспарила. Ясновидцем стал. Может, глянешь, чего там моя делает? – поддержал Сашка.
– Я бы из – за бабы, особо не переживал. Их на мой век, по любому хватит, – сказал Васька,– я повесткой подтерся. Пойдем, поищем, а?
– Тебя из начальников этого «Х» надо поганой метлой гнать. Ну, какой ты на «Х» начальник, если так с документами поступаешь? – приколол его Сашка.
– Хорош тебе, – вступился за Василия, Сергей, – пойдем лучше, поможем засранцу?
– Не, я пас. Я с вами под елки не срал, и в ваших кучах рыться не собираюсь, – Сашка, еле сдерживал смех, – Вы может за три километра «думать» ходили?
– Да рядом тут. Тебе жалко другу помочь? Я потом жратвы принесу, – пообещал старшина, пытаясь уговорить Сашку.
– За пару банок тушенки, пожалуй, примкну к экспедиции по поиску залежей,– предложил условие Сашка.
Васька, прикинув в уме, согласно кивнул.
– Только говяжьей, а то я вас, интендантских крыс знаю, переклепаете этикетки, откроешь, а там сплошной жир, – предупредил Сашка.
Васька, снова согласно кивнул.
– Ну, как тут не помочь, лучшему другу, когда тебя так душевно просят,– удовлетворился наградой, примкнувший к поискам, Сашка, – если вы к нам, то и мы соответственно. Я готов приступить немедленно к поискам обделанного документа. Заодно и аппетит нагуляю, чтоб две банки сразу в охотку проскочили. Согласен, лепший друг мой, Василий.
– А когда это тушенка не в охотку,– засмеялся Сергей, – я чего-то такого случая не припомню
– Не, в столовой смака не ощущаешь, а тут за работу. Чуешь разницу? – пояснил Сашка.
Поиски, казавшимися вначале легкими, на деле оказались затруднительными. Народная мудрость « по чужим следам срать не ходят», в данном конкретном случае, дала сбой. Количество желающих и ограниченное число елочек, отбросило ее в разряд « исключение из правил».
– Серега, давай веди. Ты позже меня вышел и дальше сидел, – растерялся от этого «исключения» Васька.
– Во, дает. Ты чего, не помнишь, где ААА…, делал? Гнать тебя надо из начальников, мало что документами задницу подтираешь, так еще и ориентации никакой. Я выбываю из состава поисковой группы, с правом на две банки тушенки.
27
А вам советую, искать по запаху, раздувайте ноздри и вперед. Так – то свое от чужого всегда отличите, – посоветовал Сашка.
– С тушенкой пролетаешь, – пошел в отказ старшина.
– Сам не знаешь, где сидел, а я виноват?
– Да отстань ты от него,– опять заступился Сергей, – он и так весь в расстройстве.
– Головой надо думать, а не тем местом, которое повесткой подтираешь, – не унимался тот, – водишь нас тут, как Сусанин поляков.
– Идите за мной, хватит мозги полоскать, – решительно двинулся в ельник Сергей.
За ним, менее решительно, двинулись остальные члены поисковой группы.
– Сюда идите, – позвал Сергей, – вот мое место, – показал он под елку.
– Историческое место, с личным монументом,– фыркнул Сашка.
На обратном пути экспедиция распалась. Впереди, шли, красные от смеха «вспомогательные» силы. За ними, держа в вытянутой руке, измазанный, но такой, крайне необходимый документ, шел виновник поисков.
В лагере Сашка с Сергеем пошли в свою палатку, старшина с повесткой, двинулся в сторону кухни.
– Не иначе, стирать пошел, – смеясь, толкнул Сашка, приятеля.
– С хлоркой, а потом выгладит, – захохотал тот в ответ.
– Веселые? Дернули что – ли? – встретил их все еще с мрачным выражением лица «любитель пива»
– Было бы чего, про тебя бы не забыли, не переживай. А чего грустить? Солнце воздух, елки вокруг, – продолжая смеяться, ответил Сашка.
– А под каждой елкой, не одни иголки, – вторил ему Сергей.
– А чего еще, грибы что ли? – не понял пивной любитель.
–Строиться! – оглушил голос дневального.
– Что за мура. Отдыхаешь, никому не мешаешь, никого не трогаешь. А тут на тебе, как в душу наклали. Беги строиться, – забурчал Сашка, – и главное никто не спрашивает, хочешь, не хочешь.
– Смирно! – капитан, пытаясь на траве удержать строевой шаг, вскинул руку к фуражке.
–Вольно, – прервал доклад, ротный, – Получен приказ об убытии роты к месту выполнения поставленных задач. Сразу же после построения, приступаем к погрузке техники и имущества. Офицеры ко мне. Рота разойтись!
– Вот скажи, Брат мой по несчастью, Серега, скажи, – а на кой? Зачем, мы все это с машин разгружали, – почесал Сашка затылок, оглядывая кучи имущества по всему лагерю, – чтоб снова загрузить?
– А чего бы ты тогда делал? В палатке лежал и в потолок глядел? Хрен тебе с оттяжкой, на грустную морду.
Чего, придуриваешься, словно не служил? Забыл, «чем больше в Армии дубов, тем крепче наша оборона». До обеда, от сих копаем, после обеда до сих закапываем. Но в связи с убытием, одно событие все-таки грядет.
– Думаешь, за нас, кто погрузит? Сомневаюсь я, – ответил Сашка.
– «Губаря» освободят.
– С чего бы это? – спросил подошедший Василий.
– У тебя хоть и две широких «сопли», а в бестолковке одна узкая извилина. Только тушенку ныкать, на большее ума не хватает,
– Если бы она у него работала, в рядовых бы ходил, – вставил и Сашка свое слово.
– Отправка идет, весь личный состав должен быть в наличие. Усек? – пояснил Сергей.– Так я знал. Забыл только. Налетели тут с извилинами, – стал оправдываться старшина. Вспомнил, уже хорошо. До тебя, как до утки, на пятые сутки,– похвалил его Сергей.
28
–Во-во, – подмигнул ему Сашка, – у нас, как-то в части, эксперимент проводили….
–Да ты чего? – подыграл ему Сергей, – а смысл в чем?
–Сможет ли обезьяна в мирное время, заменить младших командиров?
– А чего только младших, а офицеров, – не понял розыгрыша старшина.
– Я не знаю почему. Да нам маленьких обезьян привозили, макак. Сказали по объему мозга они с младшими командирами один в один, а для эксперимента с офицерами, больших надо, вроде горилл, – рассмеялся Сашка, – мы ученых расспрашивали. Еще они сказали нам, что на все должности, у них обезьян не хватает.
– Почему тогда, только в мирное, а как же старшины, например, – все глубже интересовался Василий.