О птичках
Илье Николаевичу скоро пятьдесят. У него уже давно своя фирма, где он и учредитель, и генеральный директор.
Нужно было, как обычно, подписать финансовый отчёт за полгода. И вот в полдень среди лета договорились встретиться с бухгалтером. Самая окраина Москвы. Спешить некуда, но отчего‑то решил срезать и, проехав мимо длинной девятиэтажной панельки в шестнадцать подъездов, выскочить прямо на улицу Грекова к дому, где офис. Седан едва катился мимо газонов – дворик же… Но нет – пусто, никого… и дорожка совсем свободна.
И откуда только она взялась, эта ворона?! Прямо, как самоубийца, под колеса – нырь! Илья Николаевич по тормозам… Остановился. Слава богу – успел! Подождал. Тронул дальше. Вдруг под передним колесом хрустнуло, и машина перекатилась через мягкий валик. Что за чёрт?! Неужели?! Вышел из машины… Так и есть, лежит и умирает. Почему не убежала? Молодая ещё, наверно… Птенец.
Взял в руки. Ни кровинки. Так только меленько подрожала в руках и затихла…
Саперной лопаткой, которую на всякий случай всегда возил в багажнике, вырыл на газоне небольшую ямку и закопал.
Будто все силы забрала эта птичка, пока тряслась и умирала на руках. Сидит Илья Николаевич в машине и ехать не может. Зачем‑то позвонил знакомой из банка, совсем молодой девушке:
– Ты знаешь, я сейчас ворону раздавил. Не увидел и переехал колесом. Худо мне как‑то. Жалко её, аж сил нет.
А она как заржёт!
– Да ты что? Спятил, что ли?!
Потом поняла, что не подхватила нужную волну, и начала притворно сожалеть. Зачем именно ей позвонил…? Илья Николаевич замолчал, прервал разговор и поехал дальше в офис. «Дура она, наверно… Почему раньше не замечал?»
Всё хотелось с кем‑то поделиться, но как? Выходило, что и впрямь, как в известном фильме, мол, «птичку жалко» – будто сбрендил. Наверно, надо в таком случае рассказывать с самого начала, с той самой синички… Иначе никак не понять.
А было это ещё тогда, в детстве…
Наступило лето и долгожданные каникулы. Илюшу отправили в пионерский лагерь под Калининым (ныне Тверь). Корпуса стояли прямо среди хвой-ного леса. Детей, конечно, не могли занять играми или соревнованиями от подъёма до отбоя, и потому много времени оставалось на безделье. Кругом валялись еловые и сосновые шишки, и мальчик, развлекая себя, кидался ими в порхающих по ветвям веселых синичек. Пару недель шишки летели мимо: то в веточку, на которой сидит птичка, попадёт, а то и вовсе в стороне просвистит…
В тот день проводили соревнования по стрельбе из духовушки и Илюша занял первое место.
Дело в том, что уже несколько лет, начиная с мая и почти по всем воскресеньям, как только открывался тёплый летний сезон, они с бабушкой ездили гулять в парк культуры имени Горького, что возле метро Октябрьская в Москве. Чего там только не было… И вёсельные лодки, плывущие в таинственных прудах с камышом и лилиями, и орущие на различных каруселях и горках дурашливые экстремалы, и зеркальная комната смеха, и лабиринты страха. Конечно, очень интересен и соблазнителен был аттракцион с электромашинками, беспорядочно бегающими по замкнутому резиновому корту и гордо рулящими в них детьми. Но подобное удовольствие было очень дорогим, и бабушка бы на него денег никогда не дала. Впрочем, можно было постоять минут десять рядом и порадоваться счастью других.
Мимо лотков с пломбирами и эскимо, конечно, проходили даже не глядя… Ангина – Илюше нельзя…
И наконец – вот и ОН! Тот самый, из-за которого уже за пару дней так сладко стучало сердце, будто по телевизору покажут любимый мультик или игру в хоккей, где наши бьются с Чехами или Канадцами. ОН – это уличный тир возле «чёртова колеса». Да-да, он располагался именно там, чуть сбоку! Бабушка всегда давала деньги на стрельбу, однажды решив, что это и есть настоящее занятие для мальчика, а не какие‑то там фальшивые резиновые электрические автомобильчики… А мальчик с надеждой испрашивал тридцать копеек, покупал десять пулек, бережно вкладывал каждую в нужное место в духовушке и стрелял, стрелял, стрелял… Стрелять нужно было в движущиеся металлические фигурки диких и домашних крупных животных, маленьких зверьков, летящих птичек и в обычную круглую спортивную мишень. С бабушкой был уговор, что если за неделю Илюша приносил из школы больше трёх пятёрок, то за каждую дополнительную отличную оценку полагалось плюсом ещё пять копеек на стрельбу. Так всегда и бывало: бабушка держала слово, неизменно выделяя финансы, и, стоя неподалёку сказочной волшебницей, тихо переживала за внука.
Через год Илюша выбивал уже всех бегущих зверей и летящих птиц, а если стрелял в мишень, то набирал из ста не менее девяноста очков. И каждый раз это была личная победа и маленький праздник! Ведь как же здорово быть таким метким стрелком! И какая добрая и справедливая суровая с виду бабушка!
Оттого то, подготовленный таким образом Илья выбил больше всех очков и занял то самое первое место по стрельбе среди всех отрядов, став абсолютным чемпионом пионерского лагеря. Девочки умилялись, а местные деревенские мальчики, которых было в лагере немало, «съели свои зубы» и затаили обиду. Дело в том, что они уже успели рассказать, что много раз стреляли из настоящих ружей, а некоторые даже ходили со взрослыми на охоту и чуть ли не попадали белке в глаз. Илюшу торжественно наградили грамотой за победу в соревновании. Он был счастлив и горд необычайно.
До обеда оставалось ещё полчаса. Илья побежал к любимым соснам и ёлкам, подобрал шишку, взглянул вверх, увидал над головой синичку и… За долю секунды он понял, что попал. Синичка свалилась по диагонали от ствола, трепеща крылышками. Мальчик быстро подбежал и, чтобы не упустить добычу, наклонился и прыгнул, как в воду, накрыв летунью обеими руками и телом. Птица мелко дрожала и лететь никуда не собиралась. Её головка медленно склонилась набок, через минуту она затихла и умерла…
Как всё просто и пусто. Такое разочарование и никчемность. Столько дней охоты, азарта, желания попасть в цель… И вот так всё странно закончилось. Казалось, что, сбив синичку, можно будет с ней подружиться, погладить её или покормить… и, конечно, отпустить. Но нет, ведь ясно же, и надо бы давно понять, что это невозможно! Как было такое натворить! Илюша оглянулся по сторонам – никто ничего не видел. Он суетливо руками собрал хвою, а веточкой, которая все время ломалась и становилась всё короче, вырыл мелкую ямку и, положив туда ещё теплую тушку, прикрыл её хвой-ными иголками. Стало очевидно, что произошло нечто непоправимое и позорное. «Никто никогда об этом не узнает», – подумал Илья, и сразу стало спокойнее.
Даже показалось, что и вовсе забылось…
Прошел год. Илья с дядей Володей летел на самолёте в Геленджик, и вот в самолёте опять, в который раз за год, вспомнил. Надо же…
Илюше исполнилось 12 лет. Он сильно вырос и буквально за год стал длинноногим, костлявым и неловким. Да что там за год – за зиму к весне прибавил чуть ли не двадцать сантиметров. Когда в очереди в кассу гастронома он услышал: «Молодой человек, Вы последний?» – то сначала и не понял, что обратились к нему. Смутился, но вида не подал.
Две недели: море, горы, вечерний теплый тревожный воздух и камешки. «Гальку» по волнам пускали все: и взрослые, и дети. Искусно брошенный камень стремительно летел по волнам, перескакивая и скользя с одной на другую, пока не тонул, ослабленный и убаюканный нескончаемыми препятствиями. У Ильи, наверно, от природы был очень пластичный кистевой бросок. Камешек, если он был ещё и увесистым, и одновременно плоским, иногда подпрыгивал меж волнами, аж до семи раз! «Какой я ловкий!» – думал мальчик о себе и становился увереннее и взрослей.
В конце июня вернулись в Москву. Илья хорошо загорел, окреп и даже, как‑то возмужал. Его ещё пару раз в разных обстоятельствах назвали «молодым человеком», а какой‑то мальчик, лет пяти – «дяденькой».
Однажды по прошествии недели шёл Илья домой со стадиона, где играли в футбол со взрослыми мальчишками. Играли, как настоящие футболисты, делая подкаты и учитывая положение вне игры. Летом в Москве ребят немного, все за городом, вот и взяли их с двоюродным братом Серёжей в одну из двух команд. Бегали они с Сергеем по полю хорошо, удивляя старших футболистов самоотверженной и слаженной игрой. Хвалили…
Илья домой даже не шел, а почти бежал, иногда подпрыгивая на асфальте от избытка сил, внутреннего восторга и неиссякаемой бодрости. Хорошо-то как!
И вот неожиданная находка… Чуть правее на асфальте во дворе кирпичной пятиэтажки лежит камень. Ого! Точно такой-же, как в Геленджике: гладкий, будто шлифованный, граммов на пятьдесят; так прямо в ладошку и просится. И откуда он здесь…? Илюша даже подскочил от удивления, и, подхватив камешек, сразу привычно ощутил в руке его оптимальный вес и размер… Но моря и волн нигде не оказалось. «Эх, жаль! Запустить бы «гальку»!
И тут метрах в двадцати от Ильи, возле самого дома ходит голубь. Обычный сизарь. Ходит себе и клюёт что‑то. Причём один… Как правило, они всё кучками или парами, а тут один. И важный такой, будто царь голубиный! И шею всё вытягивает, и головку эдак на бок поворачивает, и снова клюёт. Взял тут Илюша и ловко так, одной кистью, почти без замаха, да и как пустит камень в сторону голубя…! И далеко ведь было… И не целился вовсе… Голубь за секунду поднял голову, и его глаз на мгновенье встретился с глазами мальчика. Камень, описав бумерангом дугу, точно вонзился сизарю куда‑то в шею. Тот, как циркуль, воткнулся головой в асфальт и начал биться крыльями по кругу. Перья в стороны, будто из разорванной подушки… Агония… Илюша обомлел. «Как же так, я же не хотел! Это же случайно!»
Рядом никого. Никто не видит, во дворе пусто.
Илья, не сводя глаз с птицы, ускорил шаг и быстро пошёл мимо и прочь. Судороги становились все слабее, голубь умирал. Пройдя метров тридцать обернулся. Тот лежал тихо…
Илья Николаевич подписал финансовый отчёт, вышел из офиса, сел в свой Опель. Тоска никак не проходит, всё ноет как‑то. Не то воспоминания уж больно ясно нахлынули, не то молчаливая ворона-самоубийца утянула за собой?…
Вот ведь как бывает: можно загубить нарочно, ещё по младенческому недомыслию, можно случайно, по легкомыслию и беспечности. А можно и вот так, что глупая птичка вдруг решит умереть и прыгнет под колёса, и сам ты станешь жертвой странного никчемного случая. И последнее больше всего замучает и вынет душу. И не поймёшь, кто кого убил…
И нет будущего, впереди пусто. И что‑то не так в прошлом. Там тоже пусто…
А что сегодня?…
Какое ёмкое слово – «пусто».
Наверно, когда‑то всё надо менять!
Может, это с годами так, что даже по касательной вина неизбывна.
Вон сосед по даче Ильи Николаевича, старенький дедушка, начал в последние годы мышей у себя кормить. Мисочку им специальную возле крыльца поставит, хлебушка покрошит, а сам стоит рядышком и любуется. И даже колорадских жуков на картофельной ботве травить отказывается. Так полюбил всё живое!
А знающие люди, которые его ещё по прежней жизни помнят, рассказывают, что раньше, до пенсии, он в убойном цеху при мясокомбинате работал.
Откровение
Никогда не вступайте в душевные или тем более любовные отношения с новым, откуда‑либо взявшимся знакомым в дни смерти и траура по умершему близкому родственнику или другу!
Речь не идёт о смерти мужа или жены – это и так понятно. Я говорю об уходе отца, матери, брата, сестры или настоящего давнего друга, подруги. Здесь кроется огромная ловушка для нашего разума и психического здоровья.
Совсем недавно это стало открытием или, точнее, откровением и для меня.
Казалось бы, всё так просто для понимания, но в период поражения несчастьем вашей психике и сердцу бывает очень сложно заметить и отличить друга от равнодушного интересанта, увидеть и разглядеть недоброжелателя или даже врага.
Ловушка в том, что вам видится, будто окружение вам не помогло и не спасло от потери. Близкий человек навсегда вас покинул, а они, такие все живые и здоровые, подвели… Подвели – так и не сумели хоть чем‑то помочь! Теперь же они и вовсе никак не могут его заменить. Образовалась брешь…
И тут является кто‑то новый из совершенно другого мира, как Иван–Царевич или Василиса Прекрасная! Вы наделяете его качествами и талантами сказочного героя. И вся ваша любовь к умершему, и вся энергия ваша начинает перетекать к новоявленному знакомому. Он становится для вас не просто другом, а спасителем вашим и будто бы тем самым – который совсем недавно умер… Если у вас умер отец, то появившийся мужчина перенимает в воображении черты и характер отца. Если умерла мать, а рядом объявилась новая женщина, то она как бы займет её место в образовавшейся пустоте чувств. Они не станут, конечно, и впрямь вашими ушедшими близкими. Но в них вы сами невольно переселите ту неизбывную энергию своей любви, которая, мучая вас, вдруг целиком замкнулась внутри, и нет ей исхода и места где разместиться. И вдруг, вот он – этот новый резервуар.
Далее следует фатальная ошибка вашего организма. Он (организм) обознался, пытаясь найти выход и сбросить тяжесть с души. Доверие к новичку беспредельное. И в этот сложный период объект вашей перетекшей и размещённой любви может сотворить с вами всё что угодно. Вы полностью в его власти. Ведь он, как воскресший покойник, наделён буквально божественным ореолом и пользуется вашим безграничным доверием и любовью.
Хорошо, если этот человек порядочный и честный, который не воспользуется из корыстных соображений таким несоразмерным авансом. Ну, а коли он совершенно иной и глубоко порочный, а вы к нему (к ней) вдруг, как матери (отцу) доверились и прониклись?
Но не столько злого демона вам надо бояться, как себя самого в первую голову… Ведь даже самого приличного человека через пару недель ваша горячность испугает, и потому не сможет он или уже не захочет исполнять возложенные на него надежды, а с ними и обязанности. Неадекватность вашего поведения для вас сокрыта и неочевидна, в то время как для нового друга подчас странна или даже смешна. Он начинает избегать плотных разговоров и выяснения отношений, неуместного предъявления постоянных претензий, требований каких‑то прав, будто вы живёте всю жизнь вместе и на эти претензии полное право имеете… Ужас! Чем больше он для вас «всё», тем мизерней и ничтожной становитесь для него вы…
Процесс мучителен и продолжителен во времени.
Попытки наладить отношения обречены на провал. Вы всё больше грузите общение ненужными тяжеловесными деталями и не можете остановиться.
Следует неминуемый разрыв и затяжная душевная зависимость от переданных полномочий незнакомому человеку и неодолимой тяги к нему.
Девять месяцев длится беременность. Девять месяцев прошло со дня моего расставания с матерью. Я специально не высчитывал дни и ничего не придумывал искусственно. Просто внезапно освободился от наваждения, и всё…
Вдруг выздоровел.
Не повторяйте мою ошибку.
Прессинг, корысть, любовь и Бог
…Однажды змея погналась за бабочкой и преследовала её день и ночь. Страх придавал бабочке сил, она била крыльями и летела всё дальше и дальше. А змея не уставала ползти по пятам. На третий день обессилевшая бабочка почувствовала, что не может больше лететь, она присела на цветок и спросила свою преследовательницу:
– До того, как ты меня убьёшь, можно задать тебе три вопроса?
– Не в моих привычках предоставлять такие возможности жертвам, ну да ладно, будем считать это твоими предсмертными желаниями, можешь спрашивать.
– Ты питаешься бабочками?
– Нет…
Я сделала тебе что-то плохое?
– Нет.
– Тогда почему ты хочешь убить меня?
– Ненавижу смотреть, как ты порхаешь…
(Притча)
Как только мы сели за столик в кафешке, в первые тридцать минут разговора она принялась излагать свою точку зрения на события из моей текущей жизни, мною же ей бегло рассказанные по телефону накануне. Я иногда пытался что‑то вставлять, но напрасно… Мнение было сформировано и, как только я начинал говорить, взгляд её уходил в сторону. Меня не воспринимали. Мотивацией такой реакции были аргументы жёсткие, практические и вполне понятные. Она вещала о том, что я легковесно собрался строить песочный дом или даже воздушный замок, пренебрегая многолетней каменной постройкой; что жизнь на самом‑то деле стоит на прочных основах материального мира, с которыми она (моя визави) хорошо знакома на личном опыте своей собственной жизни, и, более того, вполне информирована путем общения с многочисленными знакомыми, друзьями и пациентами. Но тут в её рассуждениях проявилась вдруг некая несуразность… А именно: имея за плечами длительный брак, где её муж старше на двадцать пять лет, она в то же самое время приводила в пример исключительную корысть, исходящую от молодых женщин в отношениях с престарелыми мужьями и невозможность этих отношений иначе, нежели как «закупив бабу с потрохами» уже в самом начале знакомства. «По-другому не бывает, поверь мне!» – говорила она очень убедительно, глядя на меня, как на младенца, который так и хочет сунуть в электрическую розетку гвоздик.
Я смотрел на неё и всё думал: «А себя она как‑то соотносит с этой категорией корыстных гражданок? Ведь и у неё разница с мужем о-го-го! Само собой невольно выходило, что в рассуждениях о других в первую-то голову был заложен свой личный опыт выбора, и потому эта версия так отзывалась и теребила её душу. А уж потом – доверительные рассказки подруг и знакомых… И не от того ли столь сердечное и пылкое восприятие вопроса?!».
Нет! Себя она, конечно, таковой не считала и свои чувства, видимо, измеряла другими категориями. Даже если и так – если корысть в начале или даже основе твоих отношений, то разве можно признаться в этом себе? Конечно, нельзя, и себе нельзя в самую первую очередь! Иначе такой фундаментальный, такой каменный и такой материальный быт будет выглядеть не очень‑то подобающим образом как для нравоучений, так и для цельности восприятия уже своего бытия внутри себя самой. «Это они – там… те – так корыстны и так практичны… Но не я же?…» – как бы думалось ей. Но в то же самое время выходило, что действовать правильно надо именно так, как они. То есть исключительно продаваться. Иначе и быть не может. И тут ясно в мой адрес выходило, мол, никакие воздушные замки даже и не строй – «грудничок ты наш!» Наверно, если бы даже я начал её открыто уличать в корысти, то, конечно, бы вывернулась и поведала о редком сочетании её симпатии к пожилому мужчине и (о, удача!) его чудесным образом подвернувшемся благосостоянии.
Наконец, я всё же что‑то начал бормотать в ответ, пытаясь прервать столь стройный поток мыслей и рассуждений об особенностях и законах корыстной любви, и робко предположил возможность иных отношений между людьми. Я стал наивно излагать вероятность главенства искренних, бескорыстных чувств над шелестом презренных купюр. Но ей это было заведомо неинтересно. Даже если бы я свистал, как Троцкий, то не убедил бы её ни на грамм. Вопрос был решен задолго до нашей встречи. Клише уже создано и наложено на свою, такую стройную, картину мира. Мои речи вызывали раздражение и взгляд в сторону. Я почувствовал себя полным идиотом, когда мне ещё и заявили, что сидят тут и слушают мой бред целых два часа! К этому моменту не прошло и часа, и я только начал говорить! Ведь до того вещала моя собеседница… Увы, ей сразу стало скучно, и время для неё как‑то потянулось и заскрипело! «Боже мой, – подумал я, – как же ловко мы устроены! Стоит начать излагать собеседнику несходную позицию, так даже само время вдруг залипает, будто замедленная видеосъемка или обойный клей, ну или как простой кисель на воде».
В довершении ко всему и, видимо, желая добить оппонента, ею было заявлено, что я вообще плохо разбираюсь в людях и что мне все льстят и хвалят меня, а за глаза говорят совсем иное, но я этого не вижу, так как и вовсе «мало чего вижу, иначе был бы богатым» и ни о какой непрактичной любви наивно б не рассуждал. Особенно, мол, всё это моё инфантильное нутро проявляется на моих юбилеях и концертах, где я, как мне самому кажется, как бы блистаю.
Она и впрямь была на паре юбилеев и на трёх концертах. Наверно, это могли быть не самые удачные выступления из нескольких сотен, и, конечно, может, кто и говорил некую хрень в мой адрес за глаза… Но почему это нужно выставлять как доказательство своей правоты в разговоре со мной через много лет и совершенно по другому поводу? Удивительно. Впрочем, такие попытки объяснить мне, что вокруг много врагов, были с её стороны и раньше. Она периодически и по-дружески предупреждала меня о том, что надо быть внимательным к похвале, так как многие якобы друзья – врут, и мнения их на самом‑то деле совсем даже и противоположные.
Но раньше я такие предостережения относил к настороженности и тревожности её натуры: видеть во всём подвох, врагов и измену. Кстати, мнительность – это особенность многих больших руководителей (а она руководитель). У меня мама была такая. Она тоже в каждом эпизоде отношений с людьми, связанном со мной, да и с ней самой, видела негативное дно, и даже подчас гораздо ниже дна… А это, согласитесь, перебор! Ниже дна лучше не заглядывать, а то до чёртиков можно доглядеться.
Я было уже обиделся на мою собеседницу, ведь, похоже, что это она сама обо мне думает плохо, но в глаза не говорит. Видимо, причина на то была или есть. Может, какая‑то прошлая обида?… Но я рассудил в конце концов, что она всё же по-доброму ко мне относится. Знаю её и хорошо помню уже больше двадцати лет. Всегда ответственная и на страже всего. Работа у неё такая. Иначе нельзя.
Давненько это было: сидим мы с ней как‑то, вот так же после её рабочего дня вечером в кафе. И выпила она бокальчик красненького сухого, и лицо у неё повеселело, заискрилось лукаво… С юмором она, когда от работы оттаивает. Беседуем… Вдруг ей звонок по телефону. Отвечает односложно… Голос сразу одеревенел:
– Да… Да-да! Конечно! Да! Завтра, когда Вам удобно? К девяти? Хорошо – к девяти! Я Вас жду… Жду…
– Что случилось, Наташ? – пауза… Кусает нижнюю губу.
– У жены олигарха глаз на щёку сполз… Ты понимаешь, что меня завтра могут пристрелить?! Если глаз не вернётся на место, меня на …уй пристрелят!
Я ей не сказал, что у неё у самой лицо вместе с глазами сползло ниже, чем у жены олигарха, но она, наверно, это и сама знала… Страшная профессия – врач-косметолог! Такая деятельность действительно требует хорошего тыла и защиты. Стены требует! Тут ведь полюбишь и не только за деньги, а и за весь комплекс прикрытия – жизнь на кону.
И вот живая сидит спустя много лет и учит меня, как жить. Надеюсь, от души учит и не со зла так думает и говорит. Не пристрелили её тогда, обошлось. Как раз накануне удачно замуж вышла.
Но в чём же суть уже нынешних моих размышлений…
Самые что ни на есть материальные и прочные объекты возникают в жизни нашей из эфирных символов и совершенно, казалось бы, нематериальных наших действий! Это парадоксальный закон природы! Например, дети рождаются очень часто в результате любви, да и вообще из слияния бог знает чего… Но мы к этому привыкли, и тут вроде так и должно быть. Хотя, если хорошенько подумать – чудо! Ведь, по сути, из ничего и на тебе – жизнь! А рождение мысли и слов?! Это ли не меньшее чудо?!
А потому, имея кое‑какой опыт неосязаемого, рассчитываю я идти символами и эфирами в своё самое что ни на есть материальное и светлое, хотя, может, и непростое будущее.
Ну а помочь и как‑то всё устроить должен Бог. Если я, конечно, не оплошаю. ОН ведь тогда САМ всё из ничего сотворил. Ему труднее было, нежели мне.
Из НИЧЕГО, а сумел.