– Ребята, вы живы? Где мы? Ай-яй-яй-ай.
Смереке досталось по ногам. Запахло озоном, это наших электронщиков поразила молнией гигантская сороконожка, я её и не заметил, она сидела за колонной. Марина забилась в угол клетки и ждала приказа от Смереки. Она была наша последняя надежда на то, чтобы вырваться из этого мира. Смерека не спешила отдавать приказ, пока мы сражались только с животными, она хотела увидеть их хозяев, которые управляли биороботами и могли создавать «живые иллюзии». Кроме того, они выкрали нас, телепортировав из каюты корабля в эту клетку. Интересно, с какой целью? Пока, никто из людей не погиб, и скорее всего – агрессоры мы, а не владельцы «острова». Именно мы вторглись в их жизнь, сломали биороботов и нарушили иллюзии, построенные для защиты их существования. Нам противостоял разум, командир почувствовала это. Когда все успокоились, я почувствовал движение, мой взгляд резко переключился на скорпиона, я ожидал атаку с его стороны. Но животное было недвижимо, тогда я увидел их, мы все увидели их – два человека-ящера подошли и открыли клетку. Животные ретировались вглубь помещения, не выражая не довольствия. А клетка, она изначально не была заперта – видимо люди-ящеры считали, что нам некуда бежать. Ближайший к нам ящер нажал на пульт, и цепи из неизвестного материала опутали нам руки и ноги. Это были кандалы – лёгкие кандалы, ограничивающие наше движение. Ящер что-то сказал, но мы его не поняли. Потом нас развели по комнатам: девушек отделили сразу, меня поселили с Арой, а Сол остался, с пришедшим в себя, Самаром. Нас покормили, блюда были из океанской рыбы, желе, наверное, из морской капусты, но с чего был кисель, я не смог угадать. Но всё было вполне съедобно и очень вкусно. На допрос нас водили попарно, мы с Арой были прикованы друг к другу. Нас, наверное, первыми привели на допрос, потому, что слуги из существ, похожих на людей, заканчивали налаживать переговорное устройство. Я узнал, как называли люди ящеры этих существ – чинжиры, они были гораздо древнее людей, так же, как и их хозяева, в их лицах и повадках было что-то неприятное, шакалье – эти островатые уши, с кисточками мягкой шерсти на концах, этот мокрый нос, слезящиеся глаза, и вытянутое хищное лицо, напоминали мне Табаки, из Маугли. Если добавить к этому описанию их речь – скулящий, тявкающий язык, который они считали между собой необычайно красивым, то сходство с шакалами было необычайным.
– Кто вы такие? Что потеряли в наших землях?
Люди-ящеры начали допрос. Я успел их осмотреть, на допрашивающих были красные мантии, головной убор был похож на болгарский перец, оранжевого или перламутрового цвета. Это были мужчины, они выглядели крупнее нас и могущественней. Женщины были изящней, в белых туниках, до пят, на некоторых были пелерины и украшения в виде морских звёзд.
– Мы люди. Плывём на своей земле, по своим морям, никого не трогаем.
Тут я немного перегнул палку – насчёт «никого не трогаем». Это был явный обман. Лица людей-ящеров стали наливаться злобой. Я, тайком, продолжал сканировать допрашиваемых.
– Мы знаем, что вы люди. Ты, читающий мысли, врёшь, и ведёшь себя, как чинжир. Вы уничтожили нашу систему безопасности, вы испортили наш инструмент. С каких пор Земля принадлежит людям? Наш род живёт на продолжении нескольких миллионов лет, ещё до появления людей мы правили на этой планете. Космос посмеялся над гронгами, наводнения и землетрясения почти уничтожили наш род. Наше поселение среди океана, не последнее на Земле, в горах и пустынях живут наши братья, но мы вынуждены скрываться, во имя спасения рода людей-ящеров, называющих себя гронгами.
Нас увели. Я выяснил, что это был племенно-общинный строй, и что все возникающие вопросы выносились на совет племени. Двери в комнатах не закрывались, мы могли передвигаться до столовой, чтобы справить нужду, и просто, прогуляться по многочисленным туннелям, но только вдвоём, и нас всегда сопровождал скорпион с наковальней на хвосте. Общаться с другими арестованными нам не запрещалось. Это был плюс, если бы не цепи, то можно было бы сказать, что мы не невольники, не арестанты и не заключённые. Гронги не спешили с решением нашей участи, они так же допрашивали других членов команды. Сканируя мозг гронгов, я узнал, что у них тоже непрестанно идёт борьба за власть. Этим можно было воспользоваться, только в представлениях хозяев, мы стояли ниже статуса чинжиров. Из нас даже рабов не получится. Это был печальный сигнал для нас. Я знал, что скоро собрание совета племени. Всей информацией я делился с командиром перейдя на неформальный русский, он дешифровке явно не поддавался, в нём парой слов можно совершить кучу действий. Смерека инструктировала Марину о дальнейших её шагах, в случай чего, шёпотом, на ухо. Командир пыталась завязать контакты с женщинами-ящерами, но они с презрением смотрели на человека, и не шли на сближение. Если, кто из нас начинал петь про нашу невиновность, люди-ящеры тут же прекращали общение с нами, называли чинжирами, это ругательство у них такое, я понял. Самару досталось, видать, хорошо. Он не мог совсем думать, не говорил, ни с кем не общался, замкнулся сам в себе. Ничего, вырвемся с этой передряги, я куплю ему собаку и попугая, хоть кенгуру или крокодила, лишь бы скорее это закончилось. Пришёл день, когда решалась наша судьба.
– Я не верю в невиновность людей! Я не верю, что это было просто любопытство. Люди подлые и коварные твари, уничтожающие нас тысячи лет, разрушающие наши жилища, убивающие наших самок, и уничтожающие наши яйца. Только, как эти люди смогли найти наше убежище. Мы миллионы лет скрывались от проникновения, достаточно было фантастических существ, воплощённых в жизнь великими мастерами. А теперь, эти люди здесь, за стеной. Что они делают, зачем они здесь?
Речь этого ящера напоминала речь прокурора на суде. Я переводил команде, что удалось просканировать. Само помещение глушило разговор и искажало сканирование. Защита выступила слабо – мол, людей телепортировали в гроты, чтобы разобраться с механизмом влияния на приборы и устройства защиты. Наконец голосование:
– Виновны!
Это был общий вердикт. У Марины не выдержали нервы, приговор, оглашённый ящерами мы уже не услышали в Италии. Марина промахнулась на двести километров от Рима. Смерека дрожала от нервов, а не от зяби. Сол пытался освободиться от цепей, Самар был совсем плохой, как бы его снова не пришлось отправлять на лечение в Израиль, лучше всех держалась Марина и Гарник. Про меня – лучше не спрашивайте. До Рима мы добрались на автобусе, Смерека его экспроприировала у проезжих музыкантов, пообещав вернуть в Риме. Была ночь. На пороге собора святого Петра сидел отец Себастьян.
–А, я вас жду!
Наше судно стояло в порту, недалеко от Рима. Капитан корабля успел похоронить нас. Три дня его допрашивали в инквизиции, но он рассказывал про какой-то остров, который был, потом пропал, про каких-то морских чудовищ, разбивших его шлюпку, и, вообще, он уже месяц находится в Италии и не прекращает пить. Самара, всё же отправили в Израиль, наши врачи психиатры не взялись за его излечение. Нам святой отец дал месяц отпуска на успокоение нервов. Задание надо заканчивать, – напомнил он нам.
***
Я же, по привычке, добирался до дома знакомым маршрутом. До знакомого залива, возле моей скалы, я добрался на такси. На дороге стояла голосовала молодая красивая женщина, со слезами на глазах. Я остановился напротив неё:
– У вас что-то случилось? Вам помочь?
Женщина отмахнулась рукой. Я расплатился с таксистом и вышел из машины, направляясь к заливу. Девушка догнала меня:
– Скажите, вас не Венедикт случайно зовут?
Я показал незнакомке свой паспорт.
– Не знаю, может быть это смешно, но я пятый год приезжаю сюда из одного конца страны в другой, не знаю зачем. Моя подруга замужем давно, она мне все уши прожужжала про Венедикта, которого я обязательно встречу в Бриндизи.
Я схитрил, я давно просканировал мозг красавицы:
– А, вас случайно не Офелия зовут?
Я её не отпустил, больше не отпускал никуда, давал ограниченную свободу, только, когда был на задании.
Глава 18
– У меня родился сын, полноправный гражданин! Телеграмма меня догнала, когда мы были в рейде, недалеко от порта Риги. Я прыгал до потолка, меня все поздравляли, поздравить с рождением сына пришёл даже новый капитан. Смерека заставила меня сосредоточится и сесть на своё рабочее место. Праздник отменяется.
– Работать! Работать!
Я это слышу каждый день, в течении шести лет. Мне это океанское дно уже снится. К вечеру пришло ещё две телеграммы из Ватикана, без подписи. Капитан корабля обещал три выходных дня, это, когда корабль будет стоять в Калининграде. Моё сердце ёкнуло, запахло родиной, нам можно было посетить любое место в Калининградской области, после прохождения таможенного и пограничного контроля. Я задался целью найти свою деревню, в семнадцатом веке она ещё была, должно, хоть что-нибудь остаться! Я представил, как приезжаю сюда со своим сыном, показываю ему места, в которых я родился, чтобы знал, откуда растут корни нашего рода. Ничего я не нашёл, сплошная пустошь, даже плит от римского моста. Одни заросшие травой воронки, даже фундаментов не осталось.
– Говорят, в этих местах жили венеды?
Таксист достал сигарету и не стал поддерживать мой разговор, он устал уже мотаться по области, выполняя прихоти иностранца. Мы вернулись в областной центр. Марина встретила меня на корабле:
– Ну что? Нашёл?
Я отрицательно помотал головой.
– Я же тебе говорила. И не найдёшь, кроме заросших ран Земли от многочисленных войн.
– И кому понадобилось бомбить деревеньку? Одна церковь и с два десятка домов?
Марина возразила:
– Это был стратегический узел, оборона немцев проходила через деревню. Вся деревня разрушена. Я, уже была здесь, и не раз. Так, что осталось тебе из прошлого, одно твоё имя – Венедикт, как напоминание о твоём роде из племени венедов. Имя сыну своему придумал? Теперь тебя дома, кроме жены, Венедиктович ждёт.
Я улыбнулся – скорее бы домой, в Италию, к Офелии и сыну. Мы заканчивали обследование Атлантического океана в морях, возле побережья России. Начали с севера, с Балтийского моря. На удивление, оно было сравнительно чистым, в использовании атомного вооружения, на карте Смереки, почти не было отметок. Я не владел всей информацией, но мне казалось, что наша работа – это выстрел в одну сторону, я постарался вызвать на откровенность командира:
– Смерека! А тебе не кажется, что мы выполняем чей-то заказ? Уж, слишком однобоким получается это обследование, и инициатива в нашей работе не принадлежит Ватикану. Скажи, когда мы будем обследовать Америку? Мы, как специально, оставили две противоборствующие страны на потом. Вот и до России добрались.
Смерека нахмурилась, ей тоже не всё нравилось в использовании нашей команды. Она вспомнила, как мы работали в Тихом океане у Корейских и Китайских границ. Капитан корабля, как специально заходил в территориальные воды этих стран, провоцируя на инцидент, который бы закончился международным скандалом, в лучшем случае. Китайские пограничники предупредили нас выстрелами из крупнокалиберного пулемёта, очередью, впереди, по ходу судна. Они за нами закрепили торпедный катер, который преследовал нас повсюду. Тогда ещё здоров был Самар, он и придумал, как нам избавиться от наблюдателя. Я не знаю, что он сделал, но весь экипаж катера схватился за животы, лица китайцев стали чернеть и покрываться струпьями. На катере объявили карантин. Он ушёл в сторону китайского берега. Я, всё же, переговорила с капитаном судна, он согласился с нарушением закона, но объяснил это ошибкой рулевого. Но с какой ехидной улыбкой он смотрел на меня, в момент нашего разговора. Я, с трудом удержалась, чтобы не размазать его по палубе.
– Ты, что-то говорил, Жила? Ах, да. Необходимо выполнять команду без всяких обсуждений. Этот пункт тоже есть в контракте.
Она посмотрела на меня таким взглядом, что я закаялся задавать ей вопросы, иначе, она опять заставит меня зубрить контракт. Я радовался тому, что через три дня, корабль отправится в Италию, и я смогу увидеть жену и сына. Смерека разбудила меня ночью:
– Ты сможешь просканировать мозги капитана?
Я сосредоточился, представил свою цель, приблизился к ней мысленно, и мозг жертвы открыл все свои каналы.
–Да, капитан получил приказ из центра. Да, из адмиралтейства НАТО. Он отдавал себе отчёт, от него требовали провокации и ответа со стороны России. Завтра в калининградском порту будет взрыв, мины уже заложены.
– Как же так? Ведь на завтра запланированы экскурсии школьников на наш корабль? Мы пропускаем по пятьдесят человек, в течении часа, эти экскурсии затянуться до вечера. На какое время запланирован взрыв?
– Я, не Самар. Попытаюсь узнать. На десять часов утра.
– Что мы можем сделать? Все шишки упадут на наше судно: мы единственный иностранный корабль в порту. Сделай, что хочешь, Жила, но чтобы этот взрыв не состоялся.
Я поговорил с электронщиками, мы подключили Марину. Я, повторно, просканировал весь экипаж корабля, и нашёл людей, заложивших мины. Они были командированы на наш корабль из английского консульства; сегодня ночью должны сойти на берег. Я просканировал мозг минёров, как плохо, что нет Самара. Электронщики не нашли ничего, предположили, что мины механического типа, с обыкновенным часовым механизмом. Осталась Марина. Я просил достать мины и забросить их, как можно дальше. У Марины тоже ничего не получилось. Мин на месте не было. Тогда я начал сканировать берег, и заметил двух наблюдателей в портовом кране, у них, кроме биноклей, даже были приборы ночного видения. Мины из тайников давно убрали, за сотрудниками английского посольства давно велась слежка. На следующий день, их арестовали, тут же – в порту. Капитан корабля напился и начал стрелять из ракетницы по чайкам. Он понял, что не будет больше удачи, и на карьере военного пора ставить крест. Смерека улыбнулась, глядя на пьяного капитана.
– Ведьма! Пробурчал он ей вслед. Корабль отплыл из порта, строго по расписанию. Никто к нам никаких претензий не предъявлял. Капитан корабля отдал честь, проплывающим мимо пограничникам.
***
Как долог путь из Калининграда в Италию, казалось, сама погода против нашего возвращения. Океан штормил, корабль бросало, как щепку, по сторонам. Вся команда свалилась от морской болезни. Я не мог смотреть на еду, особо плохо переносила качку Марина, её постоянно тошнило, она уже была зелёной от непрекращающейся рвоты.
– Если я останусь жива, клянусь – это мой последний поход!
Марину вымотала болезнь, а до заветного берега нашей стоянки и долгожданного отдыха – два с половиной дня.
– Всё, я больше не могу! Прошептала Марина, и растаяла в воздухе. Смерека усмехнулась, взяв на заметку нарушение дисциплины – покидать команду мы должны, как предписано контрактом. Счастливая Маринка! Сейчас на земле, где нету этих ужасных волн, солёной воды и зелёных лиц сослуживцев. От морской болезни возникал странный эффект – если полоскало одного, то, тут же, ему помогала вся команда, и рвота казалась бесконечной, до тех пор, пока у организма не осталось сил, а в желудках – ни капли пищи. Мы, уже не ходили, не могли даже ползать. И почему мне бог не дал таланта перемещения, как у Маринки? Я потерял сознание, и открыл глаза, когда корабль подходил к берегу. Какая благодать! Шторма нет, через иллюминаторы светит солнце, один из матросов, занимающийся уборкой, возле нашей каюты, насвистывает весёлую французскую песенку. Мне не верится, неужели это конец пути, мы дома, мы в Италии.
В Бриндизи меня никто не встречал, катер стоял недалеко от берега, значит никого в доме не было. Я достал пульт из привычного места, и через пятнадцать минут сидел на диване в прихожей. Пустынно в доме, тоскливо. Нет ни жены, ни сына. Я терялся в догадках, что могло случиться, проверил ноутбук, обшарил все столы в поисках записки. Бесполезно. Семья пропала. Я «сел» на телефон, набирая номера больниц и моргов – везде был отбой, никто ничего не знал. Мои глаза застыли при виде обувной тумбочки, в которой красовалась расшитая цветными лентами обувь, похожая на детские мокасины.
– Марина!
Внезапная догадка пронзила мой мозг. Воздух в зале начал концентрироваться, запахло озоном, всё помещение наполнилось мелкими молниями, всё, как при появлении Марины из своих путешествий во времени. Сердце у меня застучало сильнее, в предчувствии, что скоро я увижу сына, и воссоединюсь со своей семьёй. Но, вместо этого, в середине зала, появилось три существа. Я успел просканировать их. Нет, они не были роботами, но и людьми я не мог их назвать.
– Не гадай, читающий мысли! Мы судебные исполнители, прибыли для того, чтобы огласить и исполнить приговор суда.
Блин! Целая расстрельная команда. Я не помню, чтобы что-то нарушал и привлекался к суду. И эти исполнители кого-то мне напоминают! Я мельком посмотрел в висящее зеркало – да это же я, три я, только одетых в странные блестящие комбинезоны, как русалки, блин! Исполнители прокрутили видеозапись, это было голографическое изображение зала суда, возникшее прямо в воздухе. Я узнал подводные гроты людей-ящеров, до меня дошло, откуда прибыли незваные гости.
Прокурор зачитывал обвинение осуждённым, только на наших местах были куклы, слепленные по нашему подобию. Приговор был индивидуальным, для каждого члена нашей команды. Суд признал нас виновными: в несанкционированном шпионаже в государстве Гронгов, в порче общественного имущества, в попытке скрыть правду, неискренне отвечая на вопросы и последнее – в побеге с места преступления. Учитывая то, что меня заставили принудительно выполнять команды, в качестве вещественного доказательства суду были предъявлены: устав ордена инквизиции, и подписанный мной контракт, а также то, что меня выкрали из моего времени, насильственно заставили забыть всё, что было. Я действительно, не помнил лица своего отца и матери, не помнил никого из своих близких, да что тут говорить, я даже имени своего не помнил. В зале звучал приговор для меня:
– Человек, по имени Венедикт, должен быть возвращён, в то место откуда его выкрали, с наименьшей погрешностью проникновения по времени, без права перемещения в будущее, на десять лет.
Я дослушал приговор суда, до конца. Он показался мне не очень жестоким, мы, всей командой считали, что ящеры нас убьют, утопят у входа в своё государство. Так, значит, я по приговору не смогу увидеть своего сына десять лет, если, вообще, когда-нибудь увижу сына. Раньше я перемещался во времени, только, с помощью Марины. Я, почему-то верил своим двойникам, и готов был к худшему, чем перемещение в родную деревню.
Глава 19
Нас содержали в катакомбах под Кёнигсбергской крепостью. В закрытых сырых комнатах, по шесть человек. Меня называли Венед – последний из прусских аборигенов. Ещё был Чех, не имеющий никакого отношения к Чехии, остальные по именам: Мирек, Любек, Догман-оглу и Ванька. Последний был из русов, он непрестанно ругался при виде наших надзирателей. Все мы были шпионами разных армий, врагами германской нации. Я понимал всех, но меня не понимал никто, даже Ванька, который непонятно, как здесь очутился. Ванька врал, он не был русским, скорее – саам или тунгус. Мирек с Любеком из одного села, жили на границе Словении с Австрией, они могли общаться с конвоирами, Чех был литовец из Польши, врождённый хуторянин, он и в неволе был нелюдим. Самым загадочным персонажем из нас был Догман-оглу – турок, в катакомбы он попал после крушения его корабля. Догман-оглу был купцом, ему, просто, повезло остаться живым, чтобы до конца жизни провести время в немецкой тюрьме. Он, по шесть раз молился за день, и просил Аллаха одного, чтобы он дал своему рабу умереть дома, в окружении своих жён и детей. Мусульманина на допрос водили чаще, чем нас. За него хотели потребовать выкуп, а самого арестованного, планировалось перевести в Берлин. У турка было имя, но все предпочитали к нему обращаться по фамилии. У каждого из нас была своя история появления в этих катакомбах, и каждый старался держать её при себе, надеясь на оправдательный приговор суда. Не знаю, как остальные, но меня доставил армейский патруль, абсолютно голого из расположения сестёр милосердия, не знаю, что я делал в женском монастыре в пять часов утра. Наверное, шпионил за этими милыми созданиями, надеясь выведать у них страшную государственную тайну. Меня, так и притащили под землю – с двумя синяками на голове, одетым в обрывки мешка из-под угля. Конвоиры заставили меня помыться, и кое-что нашли мне из одежды. Турок, уже сидел здесь – в этой келье, когда меня привели. Потом появились остальные, самым последним вбросили в помещение Ваньку. Тому досталось крепко, его забыли развязать. Ванька, что-то пытался объяснить, но его никто не мог понять, а у немцев так принято – всё непонятное считать русским. Так Ваньку и внесли в тюремный реестр, как русского дебошира. Я подсмотрел его «биографию», тайком просканировав мозг, Ванька, действительно был из малых финских народов, его поймали разведчики, когда он ловил рыбу с лодки, время от времени, прилаживаясь к бутыли. Солдаты вытащили его из воды, вместе с лодкой. Ванька уже был хорош, он протянул бутыль командиру и громко, назвал его «швайне», Ванька так и не понял за что его побили, он только хотел угостить вином пришельцев. У Ваньки не было двух передних зубов, и мирное саамское «вине» превратилось в немецкое ругательство. Нас ежедневно водили на работы, чтобы не казался сладким тюремный хлеб; всех, кроме турка, за тем уже числилось две попытки к побегу. Всё изменилось резко, на третьем году пребывания нас в неволе; в замке появился новый дознаватель из Берлина, говорят, что он из бывших юнкеров, к нам в подземелье он спустился на второй день своего пребывания. В Берлине ему поставили задачу, как можно больше освободить помещений для содержания несогласных с проводимой политикой в Пруссии. Опять, противно скрипели виселицы во внутреннем дворе замка, ночью раздавались крики казнённых. Мы боялись каждого вызова на допрос, в любой момент этот вызов мог оказаться последним. Сначала вызвали меня. Я, по привычке, начал сканировать незнакомца, но нарвался на такой блок!
– Не балуй!
Я раскрыл от удивления рот: фраза была произнесена на чистом венетском языке. Дознаватель воспользовался моей растерянностью, и я почувствовал знакомое покалывание в моей голове. У этого немца были таланты моего друга Самара. Он не допрашивал меня, он читал мои мысли, как надоевший, набивший оскомину роман. Это продолжалось не более пяти минут, потом конвоиры опять отвели меня в сырую комнату. На выходе из помещения, дознаватель спросил:
– А, правда, что вы работали легатом в Ватикане?
И, не дождавшись ответа, махнул рукой:
– А, всё равно!
Это было произнесено на венетском так, как будто мы давно приговорены, и меня поведут от дознавателя, прямо на эшафот. Но, нет, пронесло! Потом, по одному, вызвали остальных; и нас, как по взмаху волшебной палочки, стражники выперли за ворота замка. Всех, за исключением турка. Мы сбились в кучу, и не знали, что нам дальше делать. Полученная нами свобода, казалась такой несуразной, я всё озирался, ожидая выстрелов в спину. Спрашивается: зачем нас держали в этих катакомбах три года? Чтобы, вот так вот, просто отпустить, посчитав, что мы не стоим съеденного пайка. Ванька заплакал, что-то начал лопотать на саамском, но мне было не до него, я пытался вспомнить дорогу в родную деревню, главное не ошибиться, чтобы опять, ненароком, не
забрести в женский монастырь. Первым исчез Чех, он ушёл, не с кем не попрощавшись, потом улизнули словенцы, после какого-то фантастического танца, сопровождающегося выкриками. Ванька, с тоской смотрел в сторону моря, его привезли на военном паруснике. У него была единственная возможность попасть домой – договориться с капитаном какого-нибудь судна, идущего в сторону Финляндии. Ванька толкнул меня, заикаясь и показывая пальцем за мою спину.
– Дождался, наконец, немецкой благодарности. Стреляйте, почему вы медлите?
Я закрыл глаза, в ожидании выстрела. Кто-то теребил рукав моей сорочки.
– Блин! Маринка! Ты как здесь? Откуда?
Я понял, почему заикался саам, когда я впервые увидел возникновение подруги в воздухе, то сам долго не мог говорить. Маринка что-то спросила у Ваньки. Тот запрыгал от радости, услышав родную речь. Залопотал что-то на своём. Маринка кивнула головой, и они пропали оба. Я знал, что пропажа подруги – это не на долго.
***
Маринка сказала, что у неё есть пара часов, теперь она у меня будет чаще, плохо, что ящеры наложили запрет для Офелии и моего сына на покидание островов Новой Зеландии. Маринка, коротко, успела описать, всё то, что произошло перед нашим прибытием в Италию.
– Я в последнее время жила, как на иголках. В племени, где жили мы семьёй, погибли все мужчины, в одну ночь. Их вырезало соседнее племя – чероки, поддавшись убеждениям колдуна, что красный цвет луны грозит болезнями и гибелью всему племени, и в этом виноваты соседнее племя Дакота. Мы были хорошими соседями, у нас среди чероки было столько друзей. Мой сын остался жив – это дело случая. Мне ничего не осталось делать, я забрала сына с собой, я хотела дождаться вашего прибытия в Италии, у тебя в доме.
С твоей женой мы поладили, когда я ей объяснила, кто такая (благо, что она не видела, как мы с сыном появились в доме). Я успела раньше убрать всех жильцов в Зеландию, не дожидаясь, когда появятся судебные исполнители. Я не ожидала, что они найдут меня и там, по моим следам во времени. Обязательно, кто-то что-то видел – из рыбаков, из матросов, и просто, обывателей; гронги просчитали мой путь по возникшим аномалиям. Мне зачитали приговор, по решению суда, мне запрещено было перемещаться за пределы островов, на три года, включая между временные перемещения.
– Как часто мы позволяем показывать фокусы, с вторжением в нашу жизнь. К сожалению, фокусники не всегда доброжелательны.
Я принёс соболезнование Марине – гибель мужа, это была больная тема для неё. Я спросил, а что она знает про остальных наших?
– Про Смереку и Самара – ничего, электронщиков они забрали к себе, заставив их отрабатывать по восстановлению чудовищ, испорченных нами. Отец Себастьян – глава нашего ордена, они уничтожили его, а сам орден распущен, и вся документация сожжена. Так что, по окончании срока, можешь считать себя свободным от всех обязательств. И всё прошло тихо: ни папа римский, не президент Америки, ни один из руководителей не выступил в защиту ордена инквизиции. Гронги предупредили строго-настрого, что не потерпят появления структуры, подобной ордену инквизиции. Все промолчали. Значит правители мира знали о существовании людей-ящеров, а от нас это скрывается. Им не выгодно, чтобы народ знал, про вассальное положение людей. Марина оборвала диалог на полфразы, время вышло, и я остался один перед стенами замка. Не догадался сразу, чтобы меня Марина перенесла поближе к деревне. Теперь шагай туда, не знаю куда, ищи еду, жильё, ведь впереди ещё семь лет до конца исполнения приговора суда ящеров. Мне, как нищему бросали остатки пищи с проезжающих мимо экипажей и телег, я и этому был рад. Только на четвёртые сутки, вышел я к родному селу. Нашёл пустующий домик в лесу, раньше он принадлежал знахарю. Никого из родных не осталось у травника, говорят странный он был, всем рассказывал сказки про будущее: и везде то, он успел побывать – и в Риме, и в Иерусалиме. Люди не верили ему, считали травника блаженным, хотя лекарем он был хорошим. Блин! Всё не слава богу у этих гронгов, их приблизительная отправка меня домой, была с ошибкой в семьдесят лет. Пришлось два месяца отрабатывать в кирхе, чтобы пастор восстановил мои документы по церковным записям моего рождения. Мне ещё повезло, через три дня в Пруссии сменилась власть, в Кёнигсберг вошли русские, поэтому я рад был немецкому паспорту и тому, что никто не задавал мне вопросов. Рекрутёры набирали солдат в армию, работы не было никакой, я уже готов был идти солдатом, ради куска хлеба, солдат здорово муштровали, но кормили вполне сносно. Когда в замок, где находилась резиденция русского губернатора, потребовался переводчик, владеющим русским языком. Меня принял сам главнокомандующий русской группировки войск – генерал-аншеф Фермор. Он задавал мне вопросы на английском и немецком языке, я благодаря своему дару, бегло переводил их на русский. Генерал – аншеф был доволен своим приобретением, я, не смотря на оборванную одежду, был сразу возведён в чин каптенармуса. Нас была целая бригада переводчиков, среди них оказался мой старый товарищ, с которым мы три года кормили вшей в подземных катакомбах. Турок, мусульманин – Догман-оглу, как он очутился в русской армии? Он встретил меня, как родного, мы обнялись, на удивление всех присутствующих. Турок, оказывается, неплохо знал английский язык, чем и понравился генералу. Генерал-аншеф тоже был из англичан. Турок сразу взял меня под свою опеку. И хотя подразделением переводчиков командовал фельдфебель из служивых, слово мусульманина имело свой вес. Теперь нас было двое, мы прикрывали спины друг другу, и не давали спуску нашим обидчикам. Турка в армии моментом перекрестили, его называли не полной фамилией, как в катакомбах, а сокращённо – капрал Догма, мусульманин морщился, такое имя ему напоминало суп из кислого ослиного молока, но пришлось принять новое имя, а куда деваться?
– Слушай, Венед, тебя как зовут, как тебя папа, мама назвали? У тебя имя есть, или тоже – кислое молоко ишака?
Я назвал своё имя – Венедикт. Капрал сморщился:
– Нет, Венед лучше. Икать не надо. А у тебя семья есть? Сколько жён, детей?
– Одна жена – Офелия, один ребёнок – сын, но они находятся не здесь, далеко.
И, чтобы прекратить поток вопросов от любопытного товарища, я вышел на улицу из помещения.
– И, откуда турок, так быстро смог изучить русский язык? Говорит, девушка у него русская была в Дербенте. Не захотела стать младшей женой мусульманина.
Тогда у него ещё не было корабля, и он никогда не мечтал попасть в эти края.
– Клянусь Аллахом, я раньше думал, что снег живёт только высоко в горах, а он ещё летает по воздуху. В этой стране всё не так, как в нашей Турции, вы лепите снежных гоблинов и наряжаете их в женские одежды, и обязательно – с ведром на голове. Дивно это очень! Не правильно. Аллаху не нравится, вашему Иисусу тоже.
Глава 20
В армии, каждый проводит свободное время, на своё усмотрение – всё зависело от наличия денег, здоровья и желания военного. Мы с мусульманином были завсегдатаи корчмы, здесь нас уже знали, для мусульманина готовили мясо из говядины, либо баранину, а для меня сливовицу – крепкая домашняя наливка из Болгарии, либо из Сербии. В корчме создавалась благоприятная атмосфера, при помощи лёгкой скрипичной музыки и хорошей кухни. Хозяйка корчмы следила за тем, чтобы за столами было должное количество блюд, и чтобы бокалы для спиртных напитков не были пусты. Мне нравилась атмосфера в этой корчме. Никто никогда не напивался, все друг к другу относились с уважением, каждое посещение шинка проходило торжественно, без скандалов и драк. После того, как гости насытятся, и их лица покраснеют от выпитого вина, начинались увлекательные истории, выдуманные самой жизнью. Если честно, они нас больше всего привлекали в эту корчму. Начать рассказывать мог любой, посчитавший, что время пришло, для того, чтобы прервать трапезу, и отправить слушателей в путешествие, вслед за своей фантазией. Этот раз начал свой рассказ сапожник. Он относился к тем немногим людям, которые, вслед за солдатами, связали свою жизнь с войной. Он со своей семьёй кормился с войны, ему шли заказы на ремонт и пошив обуви, а он, брал за свою работу приемлемую цену. Семья сапожника следовала за армией, он, так же, делал протезы для покалеченных, поэтому был просто незаменим. Сапожника уважали все, в отличии от его жены. Она врывалась в корчму с ругательствами и не пустыми руками. В руках могло быть что угодно – от палки, до солдатского мушкета, и всё это непременно пускалось в ход. Для этой женщины было безразлично кого лупить, она набрасывалась сразу на всех, и редко, кто из посетителей корчмы оставался без тумаков. Блин! Она раздаривала их щедро, как подарки! Все, уже знали о её характере, и при появлении жены сапожника создавали коалицию, и давали коллективный отпор, этой вздорной мадам.