Но всё прошло без сучка без задоринки.
Игорь крутанул пропеллер, мотор тут же затрещал. Демьян крикнул мужикам, чтоб держали. Игорь поспешно влез в самолёт. Тренировки не прошли даром, он проделал это очень быстро. Мог бы и на ходу, но это уже рискованно. Разгон короче, если вначале кто-то придержит за хвост, в дополнение к тормозам. И этому кому-то лучше остаться на земле, а не карабкаться в почти уже летящий самолёт.
Обороты двигателя выросли, Демьян крикнул мужикам, чтоб бросали. Никто за самолёт не зацепился. – Спасибо, товарищи крестьяне, – крикнул напоследок Демьян, помахав рукой, – вы оказали большую помощь делу воздушного флота! – Мужики что-то неслышно ответили, может, «да ладно, ерунда», а может, «спасибом сыт не будешь», и остались позади внизу.
* * * * *
– Такая бутылка, чтоб ты знал, называется «четверть». Её ёмкость три целых семьдесят пять тысячных литра, – ответил Игорь сперва на менее важный вопрос Демьяна.
– Да ну? Прямо вот семьдесят пять сотых? Откуда такая странная мера взялась?
– С древности. Купцы, спекулянты, эксплуататоры трудового народа, продавали народу водку ёмкостью, называемой «ведро». Наверное, так было легче обжулить. Недолить можно больше, когда ёмкость большая. Номинально это «ведро» имело объём 12,3 л. А «четверть» – это и есть четверть ведра. Такая вот большая бутыль. Двенадцать поделить на четыре будет три литра, а три десятых…
– Понял, не дурак. – С цифрами Демьян был вась-вась. – При чём тут только водка, я не понимаю. То у нас Менделеев в разговоре возник случайно, теперь вот какая-то старинная бутылка – и именно что для водки. А главное, чего эти мужики к тебе прицепились? Керосин ты оплатил, бутылку тоже, да ещё более чем щедро…
– Самогон я у них на глазах вылил, – признался Игорь. – Бутылка была нужна, а искать некогда. Ну я и…
– Что? Вылил их самогон?! – поразился Демьян.
– Нет, что ты! Это бы они сразу убили, наверное. А так только рожу начистить хотели. И то не сразу полезли, а постепенно озверели, когда я на их мутные претензии не прекратил разбавлять местную лужу самогоном. Проявил, то есть, по их понятиям, полную несознательность. Бабка, что на завалинке с этой четвертью сидела, самогонщица. А может, только продавала, а не сама варила, не знаю. В общем, бутыль у неё не пустая, а с самогоном была. А мне-то нужна пустая! Я уже сельпо раньше пробежал, наспех заглянул, видел там керосин в продаже, но спросил тару какую-нибудь – нету! Подосадовал на такое обстоятельство, и – что делать! – дальше побежал. А тут бутылища такая. Сменял на часы и самогон вылил. А они, видишь, оскорбились. Может, сами на неё облизывались. А я вот так вот. Да если бы они какую посуду предъявили, я бы им перелил, мне же всё равно время тратить – выливать, а куда, мне без разницы. Но у них с собой никакой посуды не было, а пока они сбегают… Да ещё найдут ли… Бабка им ведро предложила, но они заглянули в него и отказались. Не совсем погрязли в алкоголизме, значит. Алкоголики бы не поглядели, из-под чего ведро. Хоть из-под дерьма. В общем, пренебрёг я начинающимся конфликтом. И, пока они раскачивались и доводили себя до нужного градуса для драки с неизвестным солдатом, сбегал ещё в сельпо за керосином. Буквально в соседний дом. Бабка знала, где с самогоном сидеть. А на обратном пути я еле от них увернулся. Они уже с подручными предметами были. А потом как наддал! К тому моменту я уже устал, деревня-то в самом конце той десятикилометровой дороги. А тут и силы откуда-то взялись. А если бы деревня была в начале пути, я бы и не беспокоился. Они бы скоро отстали. А тут, видишь, почти что на шаг перешли, но ещё преследовали упорно. Я же, можно сказать, оскорбил их чувства, практически, религиозные. Это как, я не знаю, на икону, что в красном углу, плюнуть. Или в храме спеть частушки против бога. Хорошо, сейчас попы притихли, а при царе, я читал, за использование свиного сала для изготовления церковной свечки была статья. Можно было только так на каторгу загреметь. Не помню только, кощунство, святотатство или ещё как называлась. Богохульство, может. Ну вот, а я это самое и сделал. Кощунство, святотатство и богохульство. Только для поклонников не Иисуса Христа, а зелёного змия…
– И знаешь, даже стыдно как-то, – продолжал Игорь, когда они отсмеялись. – Всё понимаю, что вредная эта вещь. И вообще алкоголь, и самогон тем более, со всякими этими сивушными маслами. Так что я, можно сказать, пользу им принёс. Но вот вспомню их лица потерянные, и стыдно. Обидел людей ни за что. Но что делать, если ситуация такая?
* * * * *
Керосина хватило тютелька в тютельку. Садиться пришлось с остановившимся двигателем.
Через неделю разбирательств – как это им удалось выполнить невозможное задание – преподавателя Хирова уволили. За преднамеренное создание опасной для жизни курсантов ситуации с использованием служебного положения. Конечно, имелись в виду не мужики с палками, камнями и гаечными ключами. О четверти керосина никто не узнал. А нехватка горючего в сочетании с приказом на длительный полёт, которая привела к необходимости рисковать. Садиться на неподготовленных площадках, совершать длительное планирование на предпосадочной скорости, приближаться к потолку высоты для У-2 и вообще применять буйную курсантскую фантазию и выходить за рамки инструкций в попытке сделать невозможное.
А через три недели после седьмого ноября не был побит финский рекорд бега на десять тысяч метров, как надеялся Игорь Иков. Вместо этого 30 ноября 1939 года началась советско-финская война. Но курсанты Иков и Дедов на неё не попали. Не успели закончить лётное училище.
Зато попали на Великую Отечественную. С самого начала, с сорок первого года. Хлебнули лиха, но повезло – уцелели. Много чего на войне с ними и вокруг случалось, и странного, и страшного, и трагического, и фантастического. И всё-таки, все военные воспоминания не заставили их забыть об этом невозможном курсантском полёте. Хотя он выглядел с годами всё менее серьёзным. Это тогда они жилы рвали, чтобы что-то кому-то доказать. А что там кому доказывать-то было?
Финский рекорд 1939 года по бегу на десять тысяч метров был побит в 1944 году. Прямо во время Великой Отечественной. Новый рекорд, 29 минут и 35,6 секунды, поставил опять финский бегун, Вильо Хейно. На 17,2 секунды улучшив предыдущий рекорд Таисто Мяки, благодаря которому курсанту Икову пришла в голову идея соревноваться в скорости с самолётом. Финны опять доказали, что рекорд по праву принадлежит им. Но теперь уже это оказалось не навсегда. Через пять лет рекорд отобрал чех Эмиль Затопек. И ещё три раза отобрал сам у себя, улучшая и улучшая время. В 1956 году настала очередь венгра Шандора Ихароша. И в том же году, наконец, исполнилась мечта Игоря – новый рекорд поставил советский спортсмен Владимир Куц. В год полёта первого в мире советского спутника. Потом – Пётр Болотников. Два раза, в 1960 и 1962. Годом ранее и годом позднее полёта Гагарина. Больше до сего дня это советским, а позже – азербайджанским, армянским, белорусским, грузинским, казахским, киргизским, латвийским, литовским, молдавским, российским, таджикским, туркменским, узбекским, украинским и эстонским спортсменам не удалось ни разу. Финн ещё один раз в таблице рекордов был, в 1972 году. А советские и постсоветские спортсмены – нет.