Tasuta

Опыт науки изящного

Tekst
Märgi loetuks
Опыт науки изящного
Audio
Опыт науки изящного
Audioraamat
Loeb Александр Николаев
1,60
Lisateave
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

§ 103. В рельефе пластическое художество делает переход к очертательному, и первый его здесь шаг тот, когда выпуклость совершенно изглаживается и тело или толща исчезает для осязания, оставляя по себе только следы для глаза; сии следы суть очерк – основа живописи.

§ 104. Но утрата телесного состава, (неразлучная с рисованьем, заменяется в нем трояко. Ибо а) рисованье может изображать на поверхности величайшее множество фигур, которые, как наименее телесные, удобно совмещаются почти в одном пространстве; б) оно хотя дает призраки, а не действительные тела, однако ж может подделывать третье измерение посредством света и тени; наконец, в) очертательное художество имеет перед образовательным и еще одно преимущество, которое дает его фигурам самый обольстительный призрак истины. Это краски, которые вовсе чужды пластике, но которые возвышают рисунок на степень картины и рисованье на степень живописи, выражающей даже особенные качества жизни и для того по объему предметов почти неограниченную.

§ 105. Рисунок, составляющий основу живописи, дает изображаемому определенные, пластические очертания. Посему принадлежности его суть а) правильность, предполагающая как соразмерность между частями предмета, особенно со стороны (второго измерения, так и надлежащие отношения формы к той точке, с какой она представляется глазу; б) благородная простота, не дозволяющая возвышать случайное на счет существенного, например одеяние на счет выразительности и силы, какая заключается в образовании костей и мышц, и в) единство. Ибо как занимательная мысль есть нечто целое сама по себе, то и рисунок при всем разделении фигур его должен являться в сомкнутой целости.

§ 106. Но то, что сообщает жизнь и душу предметам, получающим от рисунка только характер, есть колорит. Закон его состоит в согласии цветов, исключающем как монотонию, так равно и резкую противоположность. Сей гармонии способствует или неприметный перелив света и тени, или средний цвет, или один господствующий колорит, при коем все яркое теряет известную меру силы. Это называют главным тоном всякой картины, который направляется по свойству изображаемого предмета.

§ 107. Истинное же волшебство очертательного художества есть тьмо-свет (clair-obscur), который не только дает плоскостям вид возвышения и углубления, близости и отдаления или призрак тел, но и производит всевозможные действия света, и либо употребляется (древними) для выражения предмета, каков он есть в природе, либо обрабатывается как нечто самостоятельное (у новейших со времени Корреджо).

§ 108. Рисунок, колорит и тьмо-свет составляют необходимые пружины живописи. Относительный перевес одной какой-либо из сих частей над другими дает особенные в живописи школы, разделяющие между собою безусловную красоту точно так, как секты философов разделяют между собою безусловную истину.

§ 109. Сии школы суть:

1) римская. Характер ее – идеальное величие композиции и выражения, соединенное со строгою правильностью рисунка;

2) флорентийская особенно примечательна пластическою жесткостью очерка и тусклым, часто сероватым колоритом;

3) ломбардская, или болонская. Характер – равномерное великолепие картины, без школьной односторонности, с неподражаемым искусством разделять свет и тени;

4) венецианская изумляет превосходством своего расцвечивания, которое, однако, она возвышает на счет рисунка;

5) нидерландская буквально списывает с обыкновенной природы и отличается совершенством механической части живописи.

§ 110. И живопись как художество, принадлежащее пространству, необходимо ограничивает очаровательность своих изображений покоящимися в пространстве фигурами. Если она представляет и движение в природе (разумеется, не такое быстрое, каково, например, сверкание молнии, низвержение водопада и т. п.), если даже представляет деяние в человеческом мире, то обыкновенно стесняет оное в одном самостоятельном мгновении, сосредоточивая в счастливом его выборе главную занимательность вещи и представляя нашему воображению и свободу и удовольствие угадывать предыдущее и последующее.

§ 111. Предполагается, что изображения живописи являются глазу не только в ясных и определенных очертаниях, но и в такой картине, которая достоинством содержания питает интерес духовно-нравственней, а расцвечиванием приятно занимает чувство или по крайней мере не отвращает его от себя, например, зрелищами кровавыми, кои чем ближе к натуре, тем более порабощают свободный дух художника.

§ 112. Живопись находит свою область там, где только встречает многоразличную игру преломляемого и отражаемого света на поверхностях, то есть везде. Но как свет и краски суть нечто идеальное, эфирное, то понятно, почему преимущественная и любимая красота и романтическом искусстве есть живописная.

§ 113. Живописная красота первого рода есть ландшафтная, простирающаяся на предметы неорганической и растительной природы. Она связана, когда срисовывает данные явления, но получает самостоятельное значение, когда изображает не местный какой-либо вид, а идеал природы в богатстве ее произведений, поставляя его в необходимое отношение к деятельной жизни человеческой и торжествуя в обольщениях перспективы.

§ 114. И второй род живописи, представляющий животных, так же связанный, как и предыдущий, возвышает свои произведения до изящных, выражая в отдельной твари свойство или дух целого рода. Для того здесь поставляются животные в такое положение, в котором они всего лучше могут обнаруживать свой характер, например, или в бою между собой, или в их отношении к человеку (охотничьи сцены).

§ 115. Третьего и высочайшего рода живопись есть историческая, представляющая красу создания – человеческое лицо, в занимательных его видимых состояниях, действиях, характерах. Она простирается от прекрасного портрета, изображающего данное лицо в идеальной его сущности, в какой оно явилось бы при полном, беспрепятственном развитии в хорошую или дурную сторону, до собственной картины исторической.

§ 116. Историческая картина есть известный занимательный момент, взятый из истинной или вымышленной истории, коего единство заключается либо в деянии одного лица, либо в явлении известного происшествия. Понятие или значение таковой картины зависит от времени и места и выражается в соответственных костюмах, что все округляется еще для глаза группировкою фигур, между коими главные отличаются от подчиненных и местом и степенью освещения.

§ 117. Еще свободнее историческая картина, вымышленная на тот конец, чтобы изобразить не чувственный предмет, отвлеченную истину, общее понятие или качество в особенном каком-либо, ощутительном виде, означающем оные, то есть в иносказательном образе, и если здесь видим точное сходство между знакам и означаемой идеей, если не встречаем знаков низких и предмета недостойных, и если, наконец, с первого взгляда и без помощи атрибутов очевидно, что аллегорический образ употреблен не сам для себя, а для чего-то другого, то подобная картина имеет все, чего требуем от изящного.

§ 118. Но картина может не только означать что-либо отвлеченное, а и действительно изображать или олицетворять оное, то есть быть его символом, почему идеи получают достоинство символов через примесь историческую. Сии-то символы вечных идей, запечатлеваемые в исторических лицах, составляют высочайшую цель живописи, и как в пластическом периоде искусств идеалы преимущественно означают олицетворенные явления и силы внешней природы, так точно в искусстве новых времен, в котором преобладает внутренняя, духовная жизнь человечества, идеалы означают прекрасные явления доблестной души, и зритель с благоговейною любовью повергается здесь перед изображениями невинности, смирения, преданности во власть промыслительную терпения, святых помыслов и т. п.

§ 119. Что до сих пор сказано о пластике и живописи, то касается особенных свойств и видов каждой. Но поскольку та и другая имеет дело с фигурами в пространстве, то они и встречаются на сей общей им точке, но встречаются в новом роде пластически-живописных художеств, коих произведения являют либо относительный перевес телесных масс над очертаниями, либо очертаний над массами, либо же относительное равновесие всех сторон. Таковы мозаика, вышиванье и прекрасное садоводство.

§ 120. Мозаическое произведение как по идее своей, так и по действию есть живописное; но, с одной стороны, набор разноцветных телесно отделяемых веществ, с другой – механическое производство работы, которая лепит оригиналы и пилит копии каменных картин, и, с третьей, – какая-то слепая привязанность сих картин к потолку и помосту здания, которому они служат украшением, – все сие показывает превосходство образовательной стороны над очертательною.

§ 121. Живопись в ткани с пластическою (ощутительною) выпуклостью грунта есть вышиванье, которое или сочетает рисунок с канвою, как вставку (вышиванье в тесном смысле), или обрабатывает самую канву столь искусно, что ткач снует и вместе с тем живописует. Для сих тканых его картин (гобеленов) открыта вся область живописной красоты как прямой, так и комической, которая и роскошествует здесь в замысловатых арабесках.

§ 122. Соединение как мозаики, так и живописной ткани есть прекрасное расположение садов, а) не то, которое известный участок земли симметрически усаживает полезными и приятными растениями всякого рода (голландский или французский сад), и не то, б) которое возделывает обширную страну, данную в дикой природе, со всевозможным разнообразием видов и местоположений (китайский сад или английский парк). Ибо садовник-артист в) многие произведения неорганического, растительного и животного царства искусственно устраивает и располагает в пространстве не по чертежу правильного огорода или полезного гульбища, а по идее живого ландшафта, состоящего из действительных масс, так что и совместное их бытие, рассматриваемое чувствами спокойного зрителя с известной точки, и последование одних за другими, объемлемое воображением сего последнего в прогулке, вдруг и постепенно раскрывают в группах, в оттенках цветов, в перспективе и проч. целость панорамы с определенным каким-либо характером и возбуждают тем в душе чувствования высокого, торжественного, страшного либо милого, мечтательного – чувствования, которые, сменяясь беспрестанно, могут даже, наконец, в равновесии производить все очарования изящного, являющегося в пространстве.