Семнадцатого ноября, в 9 часов 45 минут, я сходил с автобуса ЛАЗ на родной остановке в Колычеве. Со мной вместе вышли две юные девицы, которые разглядывали меня довольно бесцеремонно и с явным любопытством. У открывшийся дверей меня поджидал Виталий Королев собственной персоной. Я швырнул чемодан в сугроб, и мы обнялись. Девушки понаблюдали за нами с минуту, подошли к рядом расположенному магазину «Хозтовары» и стали его отпирать.
– А это кто? – спросил я «Бубнового»
– Не знаю.
– Ты сколько дней дома?
– Да уже пятый пошел.
Я поднял и отряхнул чемодан, потом спросил с недоумением:
– Чем же ты, балбес, занимался? За пять дней не сумел познакомиться, ну ты даешь!
Первым делом мы завели мотоцикл и катались полчаса по скользкой, почти зимней дороге. Потом пошли знакомиться. Нас уже ждали. Так и было заявлено, при входе в магазин:
– А мы все думали: когда же вы придете?
Я оторопело остановился, а «Бубновый» вальяжно прошествовал к витрине и солидно произнес:
– Ну вот, уже пришли. А вы нас ждали?
Девушка побойчее и посимпатичнее – Оля, без тени смущения, продолжила:
– Конечно, такие симпатичные ребята, а то ходят какие-то придурки…
Вторую звали Люба, она была чуть выше Ольги, поскромнее в внешности и повадках.
Виталий, разумеется, подшустрил и сграбастал Олю, которая податливо дала себя обнять и проворковала:
– Мы в окошко глядели, как вы разъезжали на мотоцикле, боялись, что разобьетесь еще.
Бывает так – не лежит душа к человеку с первой минуты, похожее состояние испытал и я, по отношению к Любе – девушке, в общем-то хорошей, начитанной и музыкальной.
Неделю спустя, уже более обширной компанией мы устраивали по ночам танцы в магазине, для чего магазин закрывался в шесть вечера, а часам к девяти, или чуть позже, предварительно отключив сигнализацию, собирались вновь.
Подкрадывалась зима, со своими свирепыми морозами. Михаила Дмитриевича Королева к огорчению и даже ужасу близких, положили в онкологическую больницу города Балашиха. Виталию прибавилось забот, надо было срочно поступать на работу. Тут как раз вовремя, подвернулась так называемая «Быковская академия» – очень своеобразное учебное заведение Министерства связи. О зарплате, которую платили ее выпускникам, слагались легенды. Именно последнее решило все сомнения. Оба мы помчались в Москву, во второй Краснопрудный переулок, близ Казанского вокзала. Сначала, не зная дороги, зашли со стороны платформ и лихо сиганули через бетонный забор, оказавшись на территории ПЖДП. Не глядя на то, что группа давно уже училась, меня и «Бубнового» без препятствий и проволочек быстренько оформили и отправили в аэропорт Быково. «Академией» назывался учебный комбинат, который готовил заместителей начальников почтовых гонов…
И закрутилась жизнь. Мы успевали учиться, ездить на тренировки в Егорьевск и продолжать магазинно-дискотечную эпопею.
Приближался Новый год. Хотелось его отметить как-то по-особенному. Выручил Лешка Губарев, сумев уболтать мать с бабкой предоставить в наше распоряжение их огромную дачу в Сазоново дня на два-три, разумеется, под бабкиным присмотром.
Барак уже переселили, люди въехали в хорошие квартиры третьего микрорайона Егорьевска, близ зоны отдыха и лодочной станции, которые вскоре закрыли. Не переехали две семьи, они тоже получили новую жилплощадь, но, по инерции продолжали жить на старом месте, с которым сроднились. Митька Ряжнов, который несмотря на возраст и инвалидность, еще состоял в должности истопника -дровокола, наслушался о похождениях Виталия, с различными оценками и комментариями, решил собственными глазами посмотреть на его избранницу. Морозное ясное небо прочерчивали инверсионные следы самолетов ЛИИ. Снег под протезом похрустывал звонче, чем под здоровой ногой. В магазине, он пару-тройку минут маялся, определяя, которая из двоих «Бубновая Дама», потом уверенно шагнул к Ольге (нюх оказался у него безошибочный):
– Ты, что ли Виталькина подруга?
Оля обожгла его пронзительным взглядом:
– А вам какое дело?
– Да я его, можно сказать, с рождения воспитываю.
– Вы его папа? – влезла в разговор Люба.
Подруга и напарница ее одернула:
Его отец в больнице, скоро операцию делать будут.
Митька, дородный с суровый на вид напористо продолжил:
– Успел король целину-то вспахать, или там уже давно перепахано?
Ольга смутилась мало, зато обозлилась здорово:
– Идите отсюда, дело не ваше.
Она слегка покраснела от злости и стала подталкивать недоброго калеку к выходу. Тот хмыкнул и съехидничал:
– Понятно, за что он тебя полюбил – за слоновую талию и змеиную гибкость…взгляда…
Народа набралось на встречу нового года шестнадцать человек, вместе с бабкой. Притащили из магазина стереомагнитофон с колонками, вечером, чтобы никто не заметил.
Ребята собрались только местные, наша обычная компания, плюс два моих двоюродных брата – Сережка с Валеркой, общим числом семь человек. Девушек же оказалось на одну больше, к тому же многие из них даже знакомы друг с другом не были.
Наибольшую словесную активность накануне праздника, проявил, как обычно Сережка Корягин, который наобещал кучу всего, но, разумеется, спокойно слинял в Москву, не ударив палец о палец и явился на готовенькое, потирая довольно руки. Лишняя девчонка оказалась приглашена из-за него – ему, видите ли, понадобился выбор…
Прибывали поодиночке или группами, смахивали в холодной прихожей снег с обуви и, с интересом разглядывали присутствующих. Три рослые красавицы спортсменки, которых Виталий и я уговорили поехать с нами буквально за два дня до торжества, выделялись настолько, что ребята наши заробели. К слову сказать, на фоне шикарных дамских нарядов, в нашем провинциальном понятии, почти умопомрачительных, ребята смотрелись примитивно-скромно.
Ольга отчаянно интриговала со всеми жестко дразня «Бубнового». Остальные девушки знакомились, ревниво присматриваясь друг к дружке. Сережка Корягин, на радостях, загибал длинные речи и, мысленно, лихорадочно выбирал будущую даму сердца, раздражая остальных ребят своим потребительством.
– Гад, хоть что-нибудь бы привез, приехал на готовенькое, да еще на девок «разлысился» – ворчал мне на ухо Виталий.
Меломанка Люба знакомила нас с новыми записями, комментируя заодно достоинства тех или иных коллективов и композиторов. Кроме студента МИСИ Сережки, другие разбирались в музыке посредственно и на этой почве они в первые часы застолья сошлись. Остальные в пол-уха прислушивались к разглагольствованиям о «Машине времени», «Бони М», «Ирапшн» и Раймонде Паулсе, звезда которого приближалась к зениту.
Стол получился прямо сказать хороший – Ольга и Люба все-таки являлись «торговками» и легко обеспечили присутствие разнообразных деликатесов, вплоть до балыка, который никто, кроме бабки не оценил по достоинству.
Мало-помалу стали разбиваться на пары. Мне очень понрасилась Вера – черноволосая легкоатлетка, но, к ней проявил некоторый интерес мой брат Мишка, а я решил ему не мешать. Сережка Корягин, простодушно-хитроватый и, довольно самолюбивый студент, немного пометался и выбрал Верину подругу Наташу, симпатия, надо отдать дань справедливости оказалась взаимной.
Изрядно подвели двоюродные братья, которые умудрились «набраться» еще до боя курантов, встретили Новый год под столом, а под утро, в полной темноте, разбежались по своим домам. Мишка от них ушел недалеко, свалившись после часа ночи, оставя Веру в довольно неловком положении…
В остальном праздник прошел замечательно. Бабка, видя, что безобразий не происходит, оставила нас в покое и удалилась спать в свою комнату.
Люба, узрев отсутствие надсмотра, утащила Лешку за занавеску, где стала обучать обалдевшего парня искусству целоваться.
Спать улеглись после четырех утра. Виталию с Ольгой досталась печка, остальные – вповалку, близ стола. Мне стало немного жалко девичьих бальных, по-видимому, платьев, сшитых год или два назад к школьному выпускному празднику…
Мишка, едва отойдя от сна, оглядев усыпанный телами пол, тихо сбежал, никого не потревожив.
Две девушки – Вера и Ольгина коротконогая сестра Рита, не скрывая недовольства уехали в 10 утра в Егорьевск. Проснулась бабка. Уцелевшие остатки коллектива продолжили веселье.
Под завораживающую музыку «Мами Блю» Сережка пригласил на танец, как бы невзначай, Ольгу. Она так откровенно прижималась к нему и глубоко вздыхала, что «Бубновый» в ярости бросился покурить на улицу. Его постарались быстренько успокоить и уже через полчаса, он, вместе со мной, давал девушкам урок занимательной географии.
Низкое солнце заставляло сверкать снег, яркой белизны. Начинался морозный день нового года.
– Сколько населенных пунктов имеют птичьи названия? – насмешливо-высокомерно спросил Виталий – он ужасно гордился своим учебным заведением, в котором тотальная география и абсолютное знание маршрутов железных дорог являлись важнейшими.
За всех ответила скромная Наташа:
– Не знаем мы, лучше сам скажи.
– Орел, Сокол – Волгоградской области, Гусев -Калининградской, Гусь-Хрустальный – Владимирской и Гусь Железный – Рязанской, да еще разные Скворцово, Вороново…
– Не затопить ли печку – предложила Ольга – по-моему уже холодно в доме.
Идею горячо поддержал студент и они оба направились за дровами, предварительно накинув телогрейки, которые любезно предоставила бабка, обрадованная, что самой топить не придется.
Дровяная экспедиция затянулась надолго и Наташа, заподозрив неладное, стала обираться домой. В обед и она покинула гостеприимную дачу. Для приличия, Сережка ее проводил, но провожать пошел вместе с Ольгой и они, опять надолго задержались. Далее, неумехи печкотопители, перепачканные сажей, колдовали около топки, мало кого замечая.
Чтобы отвлечь оскорбленного жениха, я продолжил перечисление «птичьих» городов и поселков:
– Виталь! Ты же не все «пернатые» названия перечислил.
– А какие еще остались?
– Сороки, в Молдавии, Сорочинск – Обренбургской лбласти, Снегири – Московской.
Ольга восторженно воскликнула:
– Ой, как горит, аж гудит.
«Бубновый» двусмысленно и угрюмо ответил:
– Прикрой поддувало, гудеть перестанет.
Он, насупленный, просидел минут сорок и стал собирать посуду. Надо заметить, что тарелки, вилки, ложки и фужеры с рюмками принес из дома он, старательно упаковав в огромную сумку. На даче у Лешки посуда тоже имелась, но ее оказалось слишком мало, для такого коллектива, как наш.
В конечном итоге, на даче остались пятеро:
Бабка, Лешка с Любой и, самое главное – Ольга с Сережкой Корягиным, которые провели еще сутки с половиной на теплой печке…Намерения студента, разумеется, были чисты, как слезы неделю не умывающегося алкоголика.
…Страна, раскинувшаяся на необозримых просторах евразии, продолжала жить своей жизнью. Генсек Брежнев, не только де факто, но и де юро рулил государством и партией, пару лет назад став еще и председателем Верховного Совета, медленно умирая от неизлечимой болезни. Геронтократия доживала последние годы. Ждали, с энтузиазмом и нетерпением Олимпиаду -80 в Москве. Уде пробрался в секретари ЦК будущий разрушитель Советского Союза пятнолобый Михаил Горбачев. Вооруженными силами командовал странный министр обороны Дмитрий Федорович Устинов, который сыграет значительную роль в афганском вторжении…
С третьего января Виталий потел на нудной и выматывающей работе. Девятый цех сортировки корреспонденции, захлестнул «девятый вал» новогоднего потока. Людям, далеким от почтовой связи, даже в голову не приходит, какая это страшная вещь – поток. В те годы потоков было четыре – ноябрьский – к очередной годовщине революции, новогодний – самый страшный, объемный и нервный, мартовский – самый легкий и майский к праздникам 1 мая и дню победы.
В такие дни количество простой корреспонденции увеличивается в сотни раз и никакие почтовые служащие не в состоянии справится с такой лавиной писем и, особенно открыток. Даже абсолютная рекордсменка сортировки Наташа Садовская из подмосковного Софрино, умеющая, находясь в «ударе» разбросать по клеточкам тонну (я не шучу) писем, бессильно опускала руки перед «Гималаями» поздравлений.
«Бубнового» и меня бросили в прорыв на Москву И. Буква И отвечает начальным индексам 127 и 129, обозначая район, причем, не обязательно совпадающий с административными границами. У почтовой связи своя логика, административные границы для нее не имеют никакого значения. Не хотел перегружать повесть лишней информацией, но наглядный пример приведу: в Киргизии есть Алайский район, частично описанный в известном романе Георгия Тушкана «Джура», так вот, основная масса писем, бандеролей и посылок сдается в поселке Кара-Су, близ Андижана, кроме десяти населенных пунктов этого района. Девять из ни х, следуют уже в Джалал-Абад, а, сам Алай – в Душанбе. Стоит учесть, что от Душанбе, до Ждалал-Абада, по железной дороге – тысячу с лишним километров и, даже республики, ныне страны – разные.
Килограммов пятьдесят-шестьдесят открыток мы, как-то сортировать успевали. Следовало зорко смотреть, чтобы «крысы», а таких хватало, не подбросили свою норму нам. Была норма, а учет велся не по сданной, а по весу принятой на сортировку корреспонденции и всякие студенты связисты, присланные на аврал, старались сбросить зазевавшимся новичкам в их пластмассовые ящики к сортировке, десяток другой килограмм плотных, красочно расписанных открыток…
На девять московских вокзалов ежедневно прибывают сотни электричек. Несчетные тысячи людей, регулярно ездят на работу или учебу. Так и мы с Виталием Королевым, в любой день, кроме субботы и воскресенья, в 6 часов приходили на автобусную остановку и ехали на вокзал Егорьевска на ЛАЗе, или ЛИАЗе. От марки транспортного средства, зависело многое. Львовский автобус прибывал на конечный пункт минут на пять семь пораньше, чем огромный, но медлительный «скотовоз» ЛИАЗ.
В 1978 году отмечали, в сентябре двухсотлетие города (мы служили тогда в армии) и к юбилею построили новую автостанцию рядом с железнодорожным вокзалом Егорьевска. Стало немного удобнее добираться в любую точку, но значительно прибавилось народа. Когда подезжают к платформе пять – семь автобусов одновременно, возникает неизбежная очередь к кассе продажи билетов на электричку, поэтому мы переживали поначалу:
«вдруг не успеем приобрести билет». Месяц спустя, немного пообтершись, глядя на ежедневных попутчиков и, беря с них пример, приноровились ездить «зайцами». За все время учебы высадили нас контролеры всего один раз. Наши физиономии настолько примелькались, что бедняги ревизоры неоднократно пострадавшие от скажем мягко не совсем хорошего поведения Виталия и моего, с обиженным надрывом, почти умоляли:
– Ребята, пожалуйста, хоть за 10 копеек билет купите!
– Ладно, купим – лениво соглашались мы.
– Да! Благословенные и полунищие времена. В моей семье денег не водилось отродясь, а у Виталия, в связи с болезнью отца, финансовые проблемы тоже не заставили себя ждать…
Прошу прощения у дорогих и уважаемых читателей, за пояснительные длинноты и отвлечения. Я стараюсь сообщать лишь необходимые, по моему мнению, сведения, игнорируя целые пласты любопытной информации и, не путаясь в переплетении нитей сюжета, проийти столбовой тропинкой, какие бывают в лесу, до окончания данной повести.
Михаил Дмитриевич Королев, к счастью выздоровел и был повышен до директора подсобного хозяйства. Сын его, Виталий дважды разрывал отношения с любвеобильной Ольгой и один раз мирился, из чего следует, что вторая ссора являлась окончательной.
В хозяйственный магазин нагрянула, по доносу, ревизия. Итог этой ревизии оказался комично-идиотским: в спешке принесли в магазин стереомагнитофон с колонками и, оказалось лишнего товара, как раз на эту сумму, плюс еще четыре рубля. Сережка, в квартире которого он простоял, можно сказать погостил с месяц, готов был с досады, рвать волосы на голове и не только. Пряник, он же Сергей Бажанов, исчез с нашего горизонта, сразу, после переезда из барака его двоюродной сестры и моей одноклассницы Веры. Гришка Косинов расстался с Леной Михайлиной, а Сережка Корягин был несколько раз близок к тому, чтобы завязать с ней определенные отношения, даже писал недурные стихи по этому поводу. У подруги Виталия и двоюродной сестры Лены – Наташи, судьба, по мнению окружающих, сложилась удивительно благополучно.
Хулигана Сашку Ясного – «Богдана» вскоре посадили, за избиение какой-то гниды, на небольшой срок, но, в зоне он задержался на четырнадцать лет и еще появится под занавес повествования…
Немного загрустя от бездамья и напряженной учебы, Виталий стал почаще наезжать в гости к сестре Людмиле, благо, от Быкова до Раменского десять минут электричкой.
В один из дней середины марта, в начале третьего часа дня, мы быстро бежали, после учебы, на платформу, по скользкой, обледенелой улице. Путь не был длинным – метров четыреста, – для нас, одна минута, в зимней одежде. Виталий бежал метрах в двух впереди. Мы стали обгонять с разных сторон, двоих, медленно бредущих мужчин. «Бубновый», пробегая, сбил классической подсечкой солидной комплектации мужика, килограмм на девяносто весом. Я, машинально на «автомате» сшиб второго, и мы продолжали мчатся дальше. Сзади слышались вопли и матюги. Визгливый женский голос буквально прорезал чуть не половину поселка:
– Сволочи! Мрази! Что творят эти хулиганы!
– Ты зачем мужика сбил? – неожиданно спросил Виталий, сигая через маленькие лужи.
– А ты зачем? – огрызнулся я.
– Да я споткнулся…
Хорошо, что электричка подошла быстро, а, иначе не избежать бы нам гарантированного конфликта. Приехали домой к Людмиле и, решили заночевать в ее семье. Под вечер, вероятно по звонку, объявилась Марина. Она завершила свою спортивную карьеру, заметно похорошела, хотя и раньше являлась классической красавицей брюнеткой. Началась вторая серия любовной связи. Со стороны Марины это было безоглядное чувство. Ее верность, покорность, желание угодить и всегда быть рядом, восхищали меня и пугали «Бубнового Короля».
Забегая вперед, скажу, что роман закончился трагедией. В противовес Марине, которая с ума сходила от любви, Виталий Королев испытывал к ней чувство, едва превосходящее равнодушие.
Грешным делом, иной раз мне хотелось набить ему морду за нее. Больно было глядеть, как она мучается от полубрезгливой апатии жениха.
В итоге, «Бубновый» бросил девушку в очередной раз, и она…умерла. Нет, она не наложила на себя руки, как можно подумать и ничем не заболела – просто умерла от любви и тоски, как преданная хозяину собака…
На майской вечерней тренировке, накануне районных соревнований открытия легкоатлетического сезона, мы улучшили свои рекорды в коротком спринте. Мне удалось выбежать из 11 секунд, показав результат 10,8 секунды, который так и остался лучшим. Затем перешли в сектор по прыжкам в длину. Я улетел довольно далеко, Виталий чуть отстал, и мы решили измерить результат. Сбегали по-быстрому в здание спортшколы и попросили Ивана Сысоевича – местного спортивного чиновника – администратора, десятипудового толстяка, лет пятидесяти, выдать нам рулетку. Измерили. Гордые пошли рулетку возвращать.
– Ну сколько? – оживленно поинтересовался Сысоевич.
– Шесть метров восемнадцать сантиметров – ответил я, распираемый от тщеславия. Жирное, с отвисающими щеками лицо спортивного функционера поскучнело:
– Вильма Бардаускене прыгает за семь, слабаки.
В Егорьевске мы больше не тренировались и на открытии се5зона, в соревнованиях не принимали участия. А готовы были неплохо и собирались дать бой кубинскому негру Онелису, который учился тогда в Егорьевском авиационном училище ГВФ и блистал на беговой дорожке.
Виталий, никогда, после неуклюжей реплики Сысоевича, который хотел всего-навсего нас подстегнуть и подвигнуть на результаты, в Егорьевске или за команду Егорьевска больше не выступал. Перед летней практикой, а она начиналась для Виталия 11 июня, он решил впервые отметить день рождения (до этого никогда не отмечал) и хотя дата не была юбилейной, что-то его подстегнуло скопить некоторую сумму, откладывая со стипендии скромные рубли, чтобы хоть раз блеснуть щедростью и широтой души. На скромную щедрость денег хватало, и он отправился привычной дорогой по улице Перспективной, обходя знаменитые лужи и поднимая песчаную пыль там, где луж не было, в продовольственный магазин.
Перспектива улицы с таким названием, сильно полиняла. Многие уехали, оставшиеся старели на глазах, даже грачиные стаи ополовинились.
Перед входом в магазин порхали бабочки, шакалил Пират и нес очередную ересь слегка пригнутый годами Митька, на короткое время покинувший свой пост и завладевший вниманием двоих лиловолицых алкашей – приятелей Пирата:
– Когда распяли Христа, после него осталось двенадцать апостолов, плюс Машка, которая, Магдалина. А, вот Карл Маркс помер, так, на кладбище пришли одиннадцать остолопов. Как говорят спортивные комментаторы – налицо явный проигрыш.
Алкаши вяло кивали, не вникая в суть разговора и безнадежно посматривали на карманы инвалида, который никогда и никому денег не ссужал. Трокнутый годами одноногий здоровяк, не обращая внимания на похмельное состояние бедолаг, с их зыбкой возможностью опрокинуть очередной стакан, продолжал их донимать:
– Что же вы, братцы, не женитесь? – и, подпустил лести:
– Такие завидные женихи.
Мужичок, чуть повыше ростом, с остатками интеллекта в глазах, печально промолвил:
– Да на ком женится-то? Все э,мм, женщины переехали куда глаза глядят, нету никого незамужних.
– На безбабье, любая, в очереди магазинной склочная жаба -баба. О! Сейчас вы разживетесь.
Ситне-лиловые завертели головами, ожидая увидеть, не принцессу, конечно, но хотя бы заурядной внешности женщину, но кроме подходящего с бугра Перспективной улицы Виталия, никого не узрели. В Отличии от них, «Пират Степанович» отреагировал моментально. Приторно улыбаясь, он преградил ему путь:
– Король наше почтение. Ты нас прямо выручил, не хватает всего рубля. Я отдам, ты же меня знаешь.
– Бубенный, не жмись – поддержал одноглазого Митька, еще абсолютно не догадываясь, к чему приведет эволюция прозвища Виталия.
Тот, уничтожающе оглядел сверху вниз малохольного пирата:
– Уйди с дороги, сморчек.
Оскорбленный корсар, по-петушиному выпятил грудь:
– Я такой сморчок, что, если сморкнусь – ты в соплях утонешь.
Инвалид дипломатично сгладил напряженную атмосферу:
– Виталий Михайлович, у тебя день рождения сегодня, я-то помню. Окажи милость ребятам, а они «хряпнут» за твое здоровье.
Бубновый смягчился. Долго торговались, сошлись на двадцати копейках, без отдачи…
В девять утра, в оружейку являлась очередная бригада почтового вагона, следующего в Ташкент с поездом номер 186 – обычным пассажирским, через Рязань, Рузаевку и Оренбург. Получали оружие – старые ТТ, документы, печати, накладные и многое другое, вплоть до финских химических грифелей коричневого цвета, которые оставляли на мокрой, или ледяной поверхности, ярко красный след. Они незаменимы были, при маркировке групп посылок. Все практиканты цеха «Юг», учились работать на тамошней линии.
Кратко, чтобы не утомить, постараюсь познакомить с азами и спецификой службы перевозки почты, которая, с тех пор, потеряла романтику и во многом утратила смысл.
Поезда бываю скорые, пассажирские и почтово-багажные, но не встречаются почтово-багажные вагоны – таковых нет в природе. Почтовые вагоны относятся к Министерству связи и никакого отношения к железнодорожному ведомству не имеют. Почтовый вагон, длиной двадцать четыре метра и три шириной, не имеет сквозного прохода в другие вагоны. По краям расположены две кладовые – обменная и транзитная, в центре – канцелярия, довольно обширная, а в разных концах канцелярии поместились два купе – четырехместное, для бригады и двухместка, для проводника. В канцелярии имеется огромный сейф, или два, зависит от специфики маршрута. Небольшая кухня ютится напротив купе проводника. Два больших стола расположены в разных углах канцелярии, по диагонали друг к другу, а маленький откидной столик, как правило фельдъегерей, под углом 90 градусов, напротив стола заместителя начальника почтового вагона, сокращенно ВПНЗ. Еще есть стол сортировки корреспонденции и, вдоль стен, клетки сортировки, со сменными бирками. В тамбуре, около обменной кладовой находится жиденькая металлическая дверца, за которой стоит холодильник. В туалете имеется умывальник и душ, но случается и так, что горячей воды не бывает.
В транзитной кладовой, рядом с входной дверью, стоит шкаф, типа «Вулкан», используемый для спецсвязи. Там же перевозятся группы посылок, журналы, газеты и книги, но, никогда – корреспонденция, которая бывает трех видов – простая, заказная и ценная, так называемая – страховая. Простая и заказная корреспонденция, сортируется, связывается в постпакеты и упаковывается в мешки, необычайно пыльные от трущийся бумаги, к которым крепят ярлыки со штемпелем и адресом. Страховую почту, просто складывают в мешки, но уже с сургучной печатью…
Ташкентский 186-ой, раньше трогался с Казанского вокзала около часа дня. Рабочий день на маршруте считается шестнадцатичасовым, но это на бумаге. В зависимости от места следования, времени года и целого ряда других причин, он может длится и двадцать, и двадцать четыре, и пять часов. Нехватка сна и круглосуточная активность (станции и остановки случаются в любое время дня и ночи) накладывают свою специфику. Коллектив, вместе с Виталием, составлял четыре человека. Проводником оказался толстенький, невысокий егорьевец, житель дома номер один, нового, четвертого микрорайона Иван Хренов, с двадцатилетним стажем работы. Веселый и добродушный, он быстро нашел общий язык с новичком, к тому же земляком. Начальница, Мария Федоровна Шилова, строгая на вид пятидесятидвухлетняя москвичка, чуть выше среднего роста, оказалась дамой не истеричной и крикливой, но властной. Она мягко, но непререкаемо приказала:
– Виталя поедет «на заказе», Сережа – «на простой». Это означало, кому, что сортировать и за что отвечать.
Рослый и крепко скроенный Сергей Ежов, однофамилец грозного наркома, бывший армейский старшина двадцати пяти лет, уроженец города Раменское и заместитель начальника, производил впечатление интеллигентного раздолбая, каким и оказался.
Три с половиной часа пути, до станции Рязань 1, можно было поспать. «Бубновый» решил поразевать рот не летние пейзажи за окном, с решеткой, наподобие тюремной, но суровая начальница отправила его на верхнюю полку со словами:
– Успеешь еще наглядеться, тебе всю ночь работать, так, что спи.
После Рязани, на пути к Шилову и Сасову, начинается размеренная работа, переходящая в авральную, при заезде в Мордовию. В десятом часу поезд подходит к Потьме ее гроздью лагерей – Явас, Озерный, Лесной, Леплей и т.д. Надо спешно переработать почту до следующей станции райцентра Торбеево, до которого полчаса хода, а девять минут назад была станция Зубова Поляна. И везде полно почты. Далее Ковылкино и, большой узе, Рузаевка, после которой напряжение в работе несколько спадает. После Рузаевки Виталия пожалели и отправили в купе, где он проспал три Ульяновские станции: Инза, Барыш и Кузоватово.
Перечисление станций и полустанков, с их особенностями, займет столько места, что никакой бумаги не хватит, поэтому, я постараюсь давать информацию в экстренном виде.
От Сызрани до Куйбышева (ныне Самары) три часа езды и от Куйбышева до Бузулука столько же – в эти промежутки можно отдохнуть. Далее, тяжелый подъезд к Оренбургу, расстояние до которого чуть превышает полторы тысячи километров. Поволжская жара, которая настоящей жарой еще не является, на работоспособность действует расслабляюще. Серега успокаивал Виталия:
– Тридцать один градус – почти лафа.
– А завтра? – боязливо поинтересовался практикант.
– Завтра, тоже ерунда градусов 35-36.
– Что же тогда не ерунда?
–Не спеши, все увидишь сам и, береги воду.
За Актюбенском, а особенно за узловой станцией Кандагач, начиналось приятное путешествие, а не работа. Скучные равнинные пространства, с однообразной картиной, меняют свой облик на Мугоджарском перевале – степном продолжении Уральских гор. Горами, это скопление невысоких гранитных скал и холмов, назвать можно, лишь с натяжкой.
Дальше дорога петляет к Челкару, именно петляет, на, казалось бы, ровном пространстве. Легенда гласит, что платили из казны за проложенные километры рельсов и, хитроумные строители, прокладывали дорогу зигзагами.
Все, кроме Марии Федоровны ходили полуодетыми, да и сама она обходилась легким, коротковатым для ее возраста платьем.
По просторам Казахстана 186-ой поезд следует подобно пригородной электричке -кланяясь, что называется, каждому столбу, останавливаясь через каждые два-три километра. Для местного населения очень удобно, но утомительно для транзитных пассажиров.
Сергей с Иваном деловито предупредили:
– От Челкара до Туркестана тысяча километров, питьевой воды не будет сутки с лишним. Учти у нас на четверых двадцать литров всего. В Челкаре, на заправке, пей сколько влезет; завтра, после обеда и будешь рад попить, да нечего будет.
– А что, дальше воды нет?
– Вода есть, для душа и туалета сгодится, но не только пить, ты ее нюхать не сможешь, к тому же она соленая.
Ближе к станции Саксаульская, дохнуло жарой. Приаральских Каракумов, начиналась восьмисоткилометровая, обожженная зноем Кзыл-Ординская область. Появились заросли саксаула и большое количество верблюдов, в основном бактрианов, попадались и одногорбые дромадеры. Домики из глины удручали своей убогостью. Лишь в более-менее крупных поселках и городах, типа Аральска и Новоказалинска, жилье выглядело поприличней. Аральское море высыхало ударными темпами. Странно смотрелись портовые краны и корабли на песке. Воды Сыр-Дарьи и, особенно Амударьи растащили на полив безразмерных пустынных и полупустынных пространств.
Байконур, раскинувшись между Казалинским и Кармакчинским райононами, встретил утренней свежестью, но, уже в Джусалах стало Жарко. Виталию мучительно хотелось пить. Джалагаш и Теренозек добывили температуры. Он тщетно бегал с десятилитровым алюминиевым бидоном на всех остановках, в поисках воды. Больше одного глотка мерзкой жидкости, соленой и воняющей сероводородом, единственно, что прохладной, его организм принять не мог.Наиболее худьшая вода оказалась в Теренозеке.
В Кзыл-орде, Виталий забежал в станционный магазин и купил пять бутылок лимонада, радостно предвкушая будущее блаженство. Сергей с Иваном переглядывались с ухмылкой. Потек холодильник, не сломался, а растаял, не выдерживая жары. Все окна держали плотно закрытыми и зашторенными. В пустынях берегут не тепло, а прохладу.