– Сохраните это на память, – она протянула ему листки с расчётами, – Я была не права. Стандартное мышление действительно губит врача. Мне пора на пенсию.
– Я тоже многое понял за эти дни. Мне кажется, в нашей работе главное – не разучиться верить и надеяться. И уметь ждать.. А домой идти я пока не могу: женщина разговаривает на польском языке, и никто у нас его не знает. Я должен дождаться.
Ночью женщина заговорила на русском языке, но с заметным акцентом. Назвала себя Марией. Эльжбетой была её мать, жена польского ссыльного. Они отбывали срок после подавления январского восстания 1863 года в Сибири. Отец умер давно, мама – два месяца назад. Ей очень тяжело одной в этом городе. С помощью наводящих вопросов Юра узнал свой город начала двадцатого века.
Ночь он снова провёл в ординаторской.
– Доброе утро, Маша! – приветствовал Оленев больную рано утром.
– Меня зовут Ира, – удивилась женщина. Она говорила совершенно без акцента.
– У вас в родне кто-нибудь носил имя Мария?
– Бабушка. Мама отца. Где я нахожусь?
– В больнице. Небольшой несчастный случай на улице. Всё обошлось, вы уже выздоравливаете.
– Почему я ничего не помню?
– Это бывает. Лучше скажите, где ваши родные?
– Мама? Должно быть дома. Ой, нет, она же уехала к сестре в деревню. А я.. Я ехала на работу.. Утром. Потом ничего не помню.
– В семь тридцать утра вы вышли на остановке «Магазин», – подсказал, волнуясь, Юра, – Сорок первый автобус. Так?
– Нет, что вы! У нас такой не ходит даже близко.
– Но я вас видел в этом автобусе! Запомнил ваше лицо. И сразу же узнал, когда в тот же день вас привезли в больницу. У меня хорошая память!
– Извините. Она вас подвела на этот раз, – проговорила женщина виноватым голосом и погладила его руку, – Я живу и работаю совсем на другом конце города. Сорок первый там не ходит.
«Да, и у меня конфабуляция, ложное воспоминание, – рассуждал Оленев по дороге домой, – Но почему я так чётко сопоставил образы этих женщин:
– 69 -
увиденную в окне, встреченную в автобусе и эту, случайно попавшую под трамвай? Да очень просто: если я обрёл способность любить, то буду теперь всё время искать эту любовь, эту единственную женщину. Искать, ошибаться и снова искать! Вечное приближение к Эльдорадо.
Кто же прав: Эдгар По, видевший в этом смысл жизни, или Владимир Высоцкий, поставивший такую жизнь по кругу под сомнение? Господи, вразуми! И всё равно – я, наконец, живу полной жизнью!».
– Нарушаешь, нарушаешь, нарушаешь, – зашелестело из кармана, – Аз воздам! Воз дам, нагруженный пинками!
– Чего бы доброго, а этого от тебя всегда можно ожидать, каменная душа.
Оленев достал ключ, но, повертев его в руках, нажал на кнопку звонка. Дверь тотчас распахнулась, словно его ждали давно и с нетерпением, не отходя от порога, и на шее
повисла Лерка.
– С днём рождения, папулечка!! – и зачмокала его в молодую бородку:
– Дарю тебе то, не знаю что, для чего иди туда, не знаю куда. То есть в зал!
Юра слегка опешил, увидев свою безалаберную, обыкновенно растрёпанную и плохо причёсанную наследницу в нарядном платьице, с прибранными волосами, в которых двумя огромными бутонами цвели пышные банты.
– С днём рождения, сынок! – улыбнулся отец, тоже приодетый и причёсанный в честь семейного торжества.
– А ведь и в самом деле: не то вчера, не то сегодня мне исполнилось тридцать три года!
В центре зала стоял раздвинутый стол, покрытый белоснежной скатертью. В хрустальной вазе на нём была налита вода.
– А вот и я! – закричала с порога Марина, врываясь в квартиру в умопомрачительном сари бирюзового цвета. В одной руке она едва удерживала огромный букет тропических цветов невиданной красы, в другой – цветочную гирлянду чуть не до пола. Крутнувшись, она вставила букет в вазу, а затем повернулась к мужу, надела гирлянду на шею и застыла в церемонном, смиренном поклоне.
– С днём рождения, милый! – как можно нежнее произнесла Марина и запечатлела поцелуй на щеке супруга, – Академик ты мой ненаглядный! Как хорошо было в Индии! Мы сейчас такой пир закатим в твою честь. На весь мир! А это мой подарок, – она протянула большой белый сросток кораллов, рогообразно ветвящийся вверх и в стороны.
– Известняк! – констатировала Лера.
Она выхватила кораллы из рук и, постукивая по ним пальцем, явно передразнивая занудный голос какой-то учительницы, затараторила на одной ноте:
– 70 -
– Как известно, слово «известняк» происходит от слова «известный». Это осадочная горная порода по своему происхождению разделяется на органогенные, хемогенные и обломочные. Химическая формула – кальций це о три. Это – одно из распространённейших веществ на земле. Мел, мрамор, раковины, скелеты кораллов, кости животных и людей содержат его в неимоверных количествах..
– Ах, Лерочка, довольно! Сегодня не такой день, чтобы слушать ваши с папочкой зауми, – прервала лекцию Марина, выходя из кухни и повязывая фартучек поверх сари. Она начала сервировать стол, уставляя его вазочками с цветами, фарфоровым сервизом, серебряными приборами со старинными монограммами, хрустальными фужерами и бокалами, невесть откуда появляющимися у неё в руках!
– А какие чудные пряности я привезла к этому дню! – ворковала она, управляясь с сервировкой с невиданной доселе ловкостью, – У нас, в Индии, ни одно блюдо не обходится без пряностей. Что за аромат! Что за вкус! Недаром этот чудик объехал вокруг света, чтобы их найти. Ну, ты знаешь, о ком я. Ты у нас всё знаешь, это я забываю всё.
В комнату вошла сорокалетняя Валерия в белой кружевной наколке на модной причёске, в белом фартучке – красивая, жизнерадостная женщина.
– Сейчас я вас попотчую! Всё по-домашнему, лучше, чем в любом ресторане. Всё, чего душа пожелает! – и на протянутых к Оленеву руках у неё появился поднос с дымящимся блюдом горой.
Каким-то образом тут же материализовался Ванюшка в образе Чумаковского деда. На него никто не обратил внимания, словно он был невидим, или очень привычен, как член семьи.
Вместе с женщинами и Лерой он начал сновать между кухней и зало, неся блюда, тарелки, сотейники, соусники, супницы и жаровни. Стол ломился от разнообразия блюд, Причём, с него ничего не падало, так как он увеличивался в размерах, а вместе с ним росла, расширялась, поднималась в высоту комната, превращаясь в просторный пиршественный зал. Каждое блюдо объявлялось тем, кто его вносил:
– Бастурма! Шорпо! Юазартма! Айлазан! Угра-оши! Сых-кебаб! Кыйма-кебаб! Казан-кебаб! Чупан-кебаб!
– Лучшие изделия лучших в мире баб! – вырвался вперёд Ванюшка, схватил в охапку телевизор с танцующими полуобнажёнными девушками на экране, а когда повернулся к столу, в руках уже держал крутобокий самовар, свистящий паром в потолок.
И началось пиршество! Пили и ели, славя Оленева. Гостей было много, они казались знакомыми, только ни одного лица хозяин не мог различить: они словно размывались лучами и искрами света, преломлённого хрусталём. Ванюшка сидел рядом, прихлёбывал чай из громадной чашки с огненным
– 71 -
георгином на боку. Гости по очереди подносили Юре кушанья, а старик склонялся к уху именинника и подначивал:
– Откушай, голубчик, голубца! Отведай медведя! Откуси торт «сан-суси»! Рот шампанским ороси!
Оленев отмахивался от него, как от назойливой мухи и поначалу пил только молоко, закусывая сухим печеньем, стараясь не смотреть на запретную пищу. Но её подносили, как ему казалось, самые близкие люди и друзья – жена, Валерия, Лерка, мама и даже Чумаков, всегда запрещавший вообще есть много! И он пробовал аппетитные, соблазнительно выглядевшие кусочки, пробовал понемножку и то, и это, и пятое, и десятое.. и не заметил, как стал уплетать за обе щёки жареное, острое и пряное, улыбаясь и благодаря.
Но тут вдруг к нему подскочил Чумаков и со всего размаха всадил Юре громадную вилку прямо в правый бок. Оленев вскочил и замер от боли.
И тут все гости, как один, стали метать в него вилки и ножи, попадая в шею, в лоб, в челюсти, спину. Столовые приборы оставались в теле, причиняя жуткую боль. Хотелось кричать, но Юра сдерживался, обливаясь кровью, пытался отбиваться, но его повалили на пол и стали бить ногами по животу..
Белокурая, одетая во всё белое, чистая и прекрасная. Вечная, как Любовь, шла к нему женщина-незнакомка, шла сквозь боль и муку и надвигающуюся темноту.
Из глубины мрака, из боли, смутно проступало её лицо, склонившееся над Оленевым. Он видел её глаза, слышал тихие, успокаивающие слова.
Его, по-видимому, куда-то везли: натужно шумел мотор, взвизгивали тормоза, заносило на поворотах.
– Это вы, – шептал Юра, продираясь сквозь беспамятство, Это вы… Наконец-то я нашёл вас. Не уходите.
– Лежите спокойно, – отвечала прекрасная незнакомка, – Потерпите, скоро приедем.
– Я люблю вас. Почему вы всё время ускользаете от меня?
– Это пройдёт. У вас печёночная колика.
– Не покидайте меня. Мне плохо без вас.
– Всё будет хорошо. Закройте глаза и успокойтесь. Мы уже приехали.
Его качнуло, на минуту он увидел звёздное небо и тёмные кроны деревьев. Потом вспыхнул свет, и его уложили на каталку. Кто-то уверенно задрал на нём рубашку и прикоснулся к животу. Юра застонал.
– Достукался, – прорычал голос Чумакова, – Что там у него дома было, Зоя?
– День рождения. Жирная пища, острые приправы, алкоголь. Сами понимаете.
– 72 -
– Обожрался-таки, поросёнок! А ещё врач. Ладно, промывайте желудок – и в палату. Покапаем немножко – и на стол. Пока не загнулся.
– Привет, коллега! – над Юрой склонился Грачёв, живой, здоровый, будто с ним ничего не происходило, – Давненько не виделись. Назначения сам сделаешь, или мне доверишь?
– Обижаете, гражданин начальник. Куда мне…
– Ну-ну, держись, Петрович! И спасибо тебе за всё. Впрочем, об этом позже, позже.
– Не за что. О-ох! – его снова пронзила боль.
– Ты, прямо, как на смертном одре, – послышался насмешливый голос, и улыбающаяся физиономия Веселова появилась над ним, – Ещё завещание напиши. Так тебе и дали помереть. Наверняка камешек заклинило, так Вася живо его иссечёт. Готовься морально, Эйзенштейн!
– Эйзенштейн-то… при чём? Он ведь… кинорежиссёр.
– Это я так. Для проверки реакции на жизнь.
Каталка, лифт, операционная. Знакомые лица сестёр, Чумакова, Володьки, правда, с незнакомой Оленеву точки зрения – с операционного стола.
– Что за клиника – чудик на чудике: не успеет один из-под аппарата вылезти, как другой туда лезет, – перед Юрой появился готовый к операции Чумаков, – Не дрейфь, Юрок! Пробьёмся. Заштопаю – лучше нового будешь. Ну, давай, благословясь, – кивнул он Веселову, и тот склонился над Юриной рукой со шприцем, не забыв при этом подмигнуть другу.
Юра услыхал звон весенней капели, потолок над ним позеленел, чуть опустился, потом потемнел, превратился на миг в звёздное небо, затем резко погас, и пришла темнота.
– Поехали, – пробормотал он, погружаясь в сон.
Но вот в кромешной тьме вспыхнула яркая звезда… за ней другая, третья. Острые лучи их резали глаза, заливали светом весь мир. Когда глаза привыкли, Оленев осторожно открыл их и вместо ослепительного света увидел блестящую поверхность зеркала. Он прикоснулся к стеклу сначала пальцами, потом ладонями, затем прильнул обнажённым телом, оно поддалось, Юра шагнул в него и оказался на берегу реки, в далёком детстве –
Тринадцатилетним мальчиком в ковбойке и простых брючках.
Позванивала река, перемывая разноцветную гальку, Цветы чистотела глянцево светились в густой траве.
Карманы брюк оттопыривались камнями, окружающий мир был светел и юн. Мальчик шёл вдоль берега, выискивая камешки. В воде они казались особенно красивыми.
– 73 -
Он чуть не наступил на камешек необычной формы, сделал шаг назад и поднял его.
– Интересно, что это такое? Минерал? Окаменелость? Надо покопаться.
– Я тебе покопаюсь! – услыхал он голос, исходящий из камня.
Юра чуть не выронил камешек, но тут же крепко сжал его. В голове пронеслись знакомые звуки: голоса жены и дочери, старческое покашливание Ванюшки, стукоток респиратора, гул застолья, вой сирены «скорой помощи».
– Пинаться будешь, Ванюшка?
– В зависимости от контекста. Разожми пальцы, вундеркинд задрипанный!
Юра разжал руку, Ван Чхидра Асим протёк сквозь пальцы и, не успев упасть среди прочих камней, вырос в фигуру старца-Ванюшки. Поправил чёрный пиджак и торжественно изрёк:
– Ну, вот и всё, Юрий Петрович Оленев. Договор исполнен! Налажена связь времён. Ныне – отпускаю!
– Как? Разве я нашёл твою пропажу?
– То ли да, то ли нет. Возможно, что и это – тупиковый ход. Но я рассчитал правильно. Ты и твои близкие сделали всё, чтобы найти моего брата. Один вопрос: родной ли это брат?
Однако, это уже мои личные проблемы. Но как похож! Близнец, да и только.
– Где же он? Я его не находил. Быть может, его нашла дочь? Жена? Отец? Кто?
– Все вы были искателями. А ты шёл впереди, обнюхивал все следы, замирал в стойке, распахивал глаза и выращивал, выращивал моего братца. И вот пришёл час Икс, все параллельные линии сошлись в одной точке: кулинарное искусство дочери, пряности жены и так далее. Известняк!
В раскрытой ладони Ванюшка держал бугристый, белесоватый, с розовыми оттенками, камешек – маленькую копию обнажённого человеческого мозга.
– Это он. Камень, извлечённый из твоего желчного пузыря – редчайшая разновидность подобных камней. Я искал тайну сотворения Вселенной, а нашёл всего лишь одну из тайн сотворения жизни на Земле. Это он не давал тебе покоя, рос, как младенец, в твоей утробе, а мой названный брат Чумаков извлёк его на свет.
– Странно. Даже глупо. Перелопачивать Пространство, завихрять Время, обладать способностью делать всё из ничего, сводить с ума столько людей всех времён и народов, походя сделать переворот в медицине.. и пошлейший камень в желчном пузыре как результат! Это же курам на смех! Философский Камень в желчном пузыре!
– И курам. И тебе, петуху. Я же говорил, что жемчужные зёрна могут встретиться в навозной куче с некоторой долей вероятности!
– Сплошная чушь. Разве, что в басне или в сказках.
– 74 -
– Твоя дочка искала и в сказках. Ничто не случайно. Все века моей квазижизни я искал Истину, находил и тут же терял, ибо смысл её в том и состоит, чтобы не попадать в руки!
– Не есть ли это вечное движенье, тот самый бесконечный путь вперёд? – вспомнил Юра, но Ванюшка не слышал его.
– Этот камень обладает невероятными свойствами, и его можно создать только ценой своей крови, а то и самой жизни. Но ты будешь жить! Я расторгаю Договор. Перед тобой две ветви Времени: остаться тринадцатилетним пацаном, пройти мимо меня и прожить жизнь иначе. Либо проснуться после операции, но утратить память обо мне и бесчисленные знания, что я тебе подарил.
– Две? Но почему ты лишаешь меня знаний? Разве я их не заработал?
– Ты нарушил Договор. Но, по-видимому, причинно-следственный механизм сдвинулся во Времени, развернул свою шестерёнки в сторону, которую выбрал ты. Всё-таки вы, люди, достаточно сильны в этой жизни!
– А Териак, Ребионит? Это тоже будет забыто?
– Пока это сон, мечта. Ищи его сам. Ты – Человек, тебе решать человеческие дела и судьбы.
– Дочка? Жена? Они… остаются?
– Не знаю. Время слишком ветвисто. Эту жену выбрал для тебя я. Но ты можешь искать. Человек, который не ищет – мёртв. Человек, который не сомневается в истинности избранного пути – полчеловека. Человек, не умеющий страдать и любить – всего лишь компьютер с убогой программой. Этому я научился у тебя, Юрик!
Ван Чхидра Асим бросил камешек через голову, и в то же мгновение из-за его спины вышел второй Ван Чхидра Асим, он же Ванюшка – точная копия первого.
– Выбирай! – сказали в два голоса старики.
– Это несправедливо, – с детской обидой сказал Юрик, – Всего два пути и каждый несправедлив. Я был твоим соавтором, орудием в твоих руках, твоим инкубатором. Я был частью твоей жизни. Дай мне возможность искать Истину с тобой ещё раз!
– Мальчик прав, – сказал близнец, – Дай ему третий путь!
– Хорошо. Я изменю точку отсчёта. Новый день рождается в полночь. И ты войдёшь в него. Я снова буду искать Истину, тайну родства всего живого во Вселенной. Я возведу тебя в ранг ученика. Так будет! А теперь ступай, Юрик! Нам пора.
– Но куда мне идти?
– Туда, где рождается новый день. К востоку от полночи.
– 75 -
Старики взялись за руки, затем слились в единое целое и взлетели над рекой, исчезли во внезапно наступившей ночи, яркой звездой вспыхнув среди выступающих созвездий.
Пришла полночь. А от неё вёл только один извечный путь – к рассвету, к востоку.
Туда и пошёл Юрий Оленев.
КОНЕЦ ФИЛЬМА