В чем суть вопроса

Общий патриотический подъем разделяли горожане и купцы. Последние никаких торговых дел с французами не вели, хотя те очень к этому стремились, и ни в какие сделки с ними не вступали. Вместе с другими жителями они покидали родные места, бросая на произвол судьбы дома, лавки, склады, лабазы. Перед приходом французов в Москву ее посетил император Александр I для сбора средства на оборону. Он держал речь на собрании московских купцов и его внимательно слушали. Александр говорил о Наполеоне как о новом Молохе, явившемся в Россию, чтобы стереть ее с лица земли. И чем дольше продолжалась речь императора, тем большая ярость овладевала залом. Александр просил у купцов для защиты страны пожертвовать определенный процент от их капитала. Размер взноса зависел от того, к какой из трех гильдий принадлежал купец. Но как только император закончил речь, поднялся купеческий старшина и заявил, что царь просит у них слишком мало. Он лично жертвует 50 000 рублей, две трети своего состояния, и на следующий день действительно внес эту сумму. Из задних рядов поднялся другой купец, причисленный к самому низшему классу, и также заявил, что он, как русский, обязан жертвовать много больше, чем у него просят, и сам определил размер своего взноса. Под крики и возгласы зала один за другим поднимались купцы, и повторялась та же самая сцена. Тогда московские купцы пожертвовали десять миллионов рублей, громадную по тем временам сумму.

В тот же день император держал речь перед дворянами. Он также просил их оказать стране поддержку. Когда он закончил речь, зал встретил ее молчанием. Но вот из первого ряда поднялись два человека и стали горячо убеждать остальных откликнуться на просьбу царя и добровольно увеличить названную им сумму взноса. Эту сцену описал генерал-губернатор Москвы граф Ростопчин, и он же сообщил имена агитаторов. Один из них, писал Ростопчин, был человеком глупым, и этим поступком надеялся добиться монарших милостей, а второй был умным, но не имел никаких имуществ в Москве и в Московской губернии, поэтому лично ему никакие выплаты не грозили.

В своих записках князь С.Г. Волконский, будущий декабрист, описал вопль «господ помещиков, которые, как тогда, так и теперь, и всегда будут это делать, кричат об их патриотизме, но из того, что может поступить в их кошелек, не дадут ни алтына». Он рассказал о своей встрече с императором Александром I в октябре 1812 года, когда был у него на приеме по делам службы. Александр предложил Волконскому три вопроса, и он привел как вопросы царя по трем пунктам, так и свои на них ответы: «Тут он (царь) сделал мне следующие вопросы: 1) Каков дух армии? Я ему отвечал: «Государь! От главнокомандующего до всякого солдата все готовы положить свою жизнь к защите Отечества и Вашего Императорского величества». 2) А дух народный? На это я ему отвечал: «Государь! Вы должны гордиться им: каждый крестьянин – герой, преданный Отечеству и Вам». 3) А дворянство? «Государь, – сказал я ему – стыжусь, что принадлежу к нему. Было много слов, а на деле ничего». Война показала, что дворянство, это порождение и большая надежда Петра, класс, который по их собственным словам обладал «монополией на благородство», оказался наименее патриотичной и наиболее эгоистичной частью русского общества.

Когда французские маршалы и генералы осознали, что вторжение в Россию оборачивается катастрофой, они посоветовали Наполеону опубликовать декрет об освобождении русских крестьян от крепостной зависимости. Тогда у всех еще была свежа память о восстании Пугачева, и было ясно, что крепостное право превратило Россию в пороховую бочку. Из многих источников было известно, как русские помещики опасались опубликования такого декрета. Они считали дело проигранным, если бы французский император пошел на этот шаг. Еще до войны Ростопчин направил царю Александру письмо, в котором предупреждал об опасности борьбы с революционной Францией. «Все обратится в ничто, – писал московский губернатор, – когда весть о вольности поднимет народ на дворян, а приобретение вольности путем истребления дворянства – единая цель всех бунтов и возмущений черни». Люди недворянского происхождения, писал Ростопчин, «уже подготовлены к этому благодаря несчастному просвещению», следствием которого «суть гибель законов и царей». Он предупреждал Александра, что «сословие слуг уже ждет Бонапарта, чтобы стать вольными, очаровательное слово вольность кружит им голову».

Причина, по которой русские крестьяне так ожесточенно сопротивлялись интервентам, понятна. В страну пришли с оружием чужие люди, и их нужно было как можно скорее из нее выгнать. Когда смерть была рядом, и выбор был за самим человеком, будет сопротивляться или нет, крестьянин не ощущал себя крепостным. После войны Ростопчин сказал об этом вполне откровенно. «В эту минуту, – писал он, – русский человека выражал свои чувства свободно; он забывал, что он раб, и возмущался при мысли, что ему угрожает иноземное иго». Но если бы Наполеон опубликовал декрет о свободе в начале своего похода, когда еще не было озлобления, вызванного разрушениями и многочисленными жертвами, и если бы ввел его в действие во всех занятых им губерниях, то когда это известие дошло до русской армии, сплошь крепостной, оно неизбежно подорвало бы в ней дисциплину. Декрет всколыхнул бы миллионы крестьян и мог поднять их на восстание, подобное пугачевскому. Известно как русские помещики ополчились на главнокомандующего Барклая-де-Толли, когда он в начале войны отступал вглубь России, спасая армию от уничтожения противником, в три раза численно его превосходившим. Помещики проклинали Барклая именно за то, что он позволил неприятелю войти туда, где находились их крепостные крестьяне. Наполеон долго обдумывал предложение маршалов, задумчиво шагая по залам московского Петровского дворца под настороженными взглядами генералов, знавших, о чем он размышляет. Будь Бонапарт генералом республиканской армии, каким он был в начале своей карьеры, он не сомневался бы ни минуты. Но Наполеон давно уже не был республиканским генералом, а был французским императором, вошедшим в тесный круг европейских царствующих фамилий. Император Александр, с которым он надеялся все-таки договориться, был ему намного ближе, чем русские крестьяне. Наполеон отказался подписать декрет и этим перевести борьбу с национальной почвы на социальную. А оставшись на почве национального противостояния, он потерпел в России катастрофу.

Русские крестьяне надеялись, что благодаря героической борьбе они получат из рук царя свободу. Этот слух широко распространился в народе и правительство намеренно его не опровергало. Но после победы они получили от царя не свободу, а единственную посвященную им строчку в манифесте Александра, опубликованном по окончании войны. В этом манифесте император благодарил все сословия за усердие и раздавал им различные льготы. А та единственная строка, посвященная крестьянам, звучала следующим образом: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от Бога!»

Летом 1814 года в Санкт-Петербург вернулись полки народного ополчения, набранные из крестьян Петербургской губернии. В столице им устроили торжественный парад, и жители восторженно приветствовали победителей. По окончании парада ополченцы сдали оружие, получили по одному рублю жалования, а затем… были отправлены обратно к помещикам в рабство.

Справедливости ради следует сказать, что Александр хорошо понимал, каким злом для России обернулось крепостное право. В Европе происходили быстрые перемены и потрясения, вызванные Французской революцией и наполеоновскими войнами, не прошли для нее даром. Над Европой проносились ветры освободительных идей, ее сотрясали смуты и революции. Под этим мощным напором даже самые реакционные правительства развернули наступление на пережитки феодализма, и прежде всего на крепостное право. А по мере освобождения от феодальных пут, в Европе все более быстрыми темпами разворачивалась промышленная революция. На этом фоне социальный строй России с каждым годом становился все более архаичным. Сохранить крепостное право означало оставить страну без всякой перспективы, и обречь ее на отставание.

Александр был человеком либеральным. Именно по его настоянию во Франции после падении Наполеона не вернулись к абсолютной монархии, а ограничили ее конституцией. Он сам даровал конституции, причем наиболее передовые в Европе, Финляндии и Польше, в то время входившим в состав Российской империи. И он отменил крепостное право в прибалтийских губерниях – в Эстляндии, Лифляндиии и в Курляндии, как и на острове Эзель. Но затронуть интересы русских дворян и отменить крепостное право в России он не решился. К чему это может привести, Александр знал на примере своего отца императора Павла I.

В последние годы правления Екатерины II дворяне настолько распустились, что три четверти офицеров армии числились на службе только на бумаге. Они почти не появлялись в казармах, и даже те, кто туда иногда заходили, никакого рвения к службе не проявляли. Чтобы дисциплинировать дворян и указать им их место, Павел отменил «Жалованную грамоту дворянству», и обложил их налогом наряду с остальными классами. После этого ему пришлось поцарствовать недолго. В ночь на 12 марта 1801 года Павел был задушен заговорщиками в только что отстроенном им Михайловском замке. Никакого траура по убитому императору не соблюдали. Весь следующий день шампанское в Петербурге лилось рекой, а музыка на балах стихла только под утро. Взойдя на престол, Александр поспешил вернуть дворянам все их привилегии и свободы.

После победы в войне 1812 года гордость за свою страну и за героическое поведение народа вызвало сочувствие к крестьянам у части дворян. Многие, особенно молодежь, устыдились своих классовых привилегий и стали от них открещиваться. Возникло движение декабристов, и тогда произошел замечательный отбор лучших людей своего времени. В намерения декабристов входило отмена собственности на людей, введение конституции, установление свободы печати и собраний. Парадокс же был в том, что когда они втайне от царя строили свои планы по освобождению, сам Александр втайне от дворян размышлял о том же. Но нерешительный император упустил все возможности. А с годами его взгляды поменялись и стали более консервативными. В конечном счете, мучимый страхами и сомнениями, он так и не смог решить основной стоявшей перед ним проблемы, и умер, разочарованный в итогах своего правления.

После его смерти вспыхнуло восстание декабристов, подавленное императором Николаем I. Все, что было честного и бескорыстного в русском дворянстве, было сослано на рудники в Сибирь, а верх взяли самые заматерелые крепостники.

Но даже Николай понимал, что время крепостного права уже прошло, что это анахронизм и притом опасный. Но им руководило не сочувствие к крестьянам – его царь никогда не испытывал, а беспокойство за судьбу самих помещиков. Он знал, каким напряженным было положение в стране, поскольку к нему со всех концов от местных властей шли известия, что в их уездах происходят волнения, что мысль о свободе посеяна повсюду, что крестьяне перетолковывают в этом смысле каждую правительственную меру, и что только продолжительное пребывание войск способно предупредить в их краях беспорядки. Он знал, что многие помещики переезжают в города из опасения за жизнь, когда они живут среди крестьян.

В Российской империи крепостное право существовало не на всей территории. Его не было на большей части страны – во всех сибирских, азиатских и дальневосточных губерниях, в казачьих областях, на Кавказе и в Закавказье, в Прибалтике, в Финляндии и на Аляске. Но оно существовало в самых густонаселенных ее районах – в Центральной России и на Украине. Шеф корпуса жандармов граф Бенкендорф в секретном донесении на имя Николая I писал: «Во всей России только народ-победитель, русские крестьяне, находятся в рабстве. Все остальные: финны, татары, эсты, латыши, мордва, чуваши и так далее – свободны!» Он также называл Россию из-за крепостного права «пороховой бочкой».

Но император понимал, что основная часть дворян ни на какие уступки идти не хочет. Когда в начале своего правления он под впечатлением от прочитанных бумаг декабристов учредил особый комитет, с задачей выработки закона о запрещении продажи крестьян без земли, то при обсуждении проекта в Государственном совете Николай не встретил поддержки не только у своих министров, но даже у родных братьев, великих князей Константина и Михаила. Из-за протеста Константина закон был отклонен.

Таким образом, получалось, что оставить крепостное право было гибельно и опасно, а разделаться с ним было еще страшнее. И Николай, как до него Александр, все свое тридцатилетнее царствование метался между этими двумя страхами. 30 марта 1842 года на заседании Государственного совета он произнес речь, посвященную этой теме. «Нет сомнения, – сказал царь, – что крепостное право, в нынешнем его положении у нас, есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным. Покойный император Александр в начале своего царствования имел намерение дать крепостным людям свободу, но потом сам отклонился от своей мысли, как совершенно еще преждевременной и невозможной в исполнении. Я также никогда на это не решусь, считая, что если время, когда можно будет приступить к такой мере, вообще очень еще далеко, то в настоящую эпоху всякий помысел о том был бы не что иное, как преступное посягательство на общественное спокойствие и на благо государства. Пугачевский бунт доказал, до чего может доходить буйство черни».

Николай старался успокоить помещиков относительно своих намерений, но в то же время он стремился донести до их сознания, насколько реальна опасность крестьянской революции. Хотя, говорил он, все прежние бунты и восстания были подавлены, «но нельзя скрывать от себя, что теперь мысли уже не те, какие бывали прежде, и всякому благоразумному наблюдателю ясно, что нынешнее положение не может продолжаться всегда». В качестве выхода из сложившейся ситуации царь предложил следующее: «Если положение таково, что оно не может продолжаться, и если вместе с тем и решительные к прекращению его способы также невозможны без общего потрясения, то необходимо, по крайней мере, приготовить пути для постепенного перехода к другому порядку». В этом и состояла его главная мысль: «Не должно давать вольности, но должно проложить дорогу к переходному состоянию, а с ним связать ненарушимое охранение вотчинной собственности на землю».

Царь понимал, что главным для помещиков было не столько крепостное право, сколько тесно связанный с этой проблемой вопрос о земле. Дать свободу крестьянам многие помещики были бы согласны, но с условием, что землю сохранят за ними. Поскольку без земли крестьянину никуда было деваться, как пойти наниматься к помещику в батраки. А если крестьян освободить с землей, это уничтожит саму основу дворянского благоденствия – возможность жить за счет бесплатного крестьянского труда. Зная эти настроения, император четко изложил свою позицию. «Вся без исключения земля, – сказал он, – принадлежит дворянину-помещику. Это вещь святая, и никто к ней прикасаться не может… Отчуждение от помещиков поземельной собственности, которую, напротив, сколько по всему желательно видеть навсегда неприкосновенной в руках дворянства, – мысль, от которой я никогда не отступлю». Он еще раз повторил в своей речи, что предлагаемая им мера «выражает прямо волю и убеждение правительства, что земля есть собственность не крестьян, которые на ней поселены, а помещиков».

Николай хотел освободить крестьян, но желал это сделать так, чтобы ни в чем не обидеть помещика, что превратило его цель в утопию. Поэтому вся его деятельность в этом направлении свелась к одной мишуре.

Под «переходным состоянием» Николай подразумевал некоторое смягчение крепостного права. Он поручил министру Государственных имуществ Киселеву разработать предложения на этот счет, чтобы он вносил их от своего имени на обсуждение секретного комитета, специально образованного для этой цели. Комитет был секретным, поскольку об его существовании не должны были знать ни крестьяне, ни дворяне во избежание бунтов и заговоров. Членов собрания назначил сам Николай из числа высокопоставленных чиновников, министров и служащих Его собственной канцелярии.

Киселев разработал программу в следующем виде. Он предложил наделить крепостных крестьян небольшим земельным участком и предоставить им право собственности на движимое имущество. Он также рекомендовал ограничить право помещиков наказывать крестьян и дать последним право обращаться в суд наравне со свободными людьми. Но даже такие скромные предложения показались Николаю чрезмерными. По вопросу права собственности на движимое имущество он сказал: «Пока человек есть вещь, другому принадлежащая, нельзя движимость его признавать собственностью, но при случае и в свою очередь и это сделается». Другими словами, возможно, это и произойдет, но еще не скоро и, слава Богу, не в мое царствование.

Всего было созвано девять секретных комитетов, и все девять проектов Киселева один за другим были провалены, хотя они с каждым разом становились все более скромными и нерешительными. А без движения вперед Николаю оставалось проводить политику замораживания страны в прежнем состоянии. Такая политика означала потерю времени, вела к деградации России, и к ее отставанию от других европейских государств.

С целью сохранения существующего порядка Николай построил свою политику и в сфере образования. Он понимал, что просвещенный раб опасен, и поэтому стремился превратить знание в сословную привилегию. Знания должны были распределяться в соответствии с тем, к какому классу принадлежал человек. Крепостным крестьянам, если они вообще посещали школу, полагался год учебы в приходском училище, где им преподавали Закон Божий, чтение, письмо и четыре действия арифметики. Детям купцов разрешалось учиться три года, и кроме названных предметов они еще изучали историю, географию и геометрию. Семилетнее образование с правом поступления в университет полагалось только детям дворян и чиновников.

Но вопреки желаниям царя, как раз в это время в России возникло широкое стремление к получению знаний. По традиции, существовавшей со времен Петра, обучение в России было бесплатным. Умеренную плату за обучение в университетах впервые ввел Александр I, а Николай ее значительно увеличил, и вовсе не по экономическим причинам, а чтобы ограничить «роскошь знаний», и «удержать стремление юношества к образованию в пределах некоторой соразмерности с гражданским бытом разнородных сословий». Однако мера эта оказалась недостаточной, и желающих учиться не убывало. Тогда императорским указом количество мест в университетах было значительно сокращено. Власть полагала, что чем больше будет в России образованных людей, тем больше с ними будет хлопот. Эту политику царь стал проводить в то время, когда европейские правительства впервые в своей истории всерьез занялись образованием своих народов и прилагали к тому большие усилия. Такая политика царя увеличивала отставание России от Европы.

Цензуру Николай усилил до такой степени, что даже заметку об уличном происшествии нельзя было напечатать без одобрения цензора. Тем самым в стране было прекращено всякое обсуждение внутренних дел. Были запрещены «все умозрительные сочинения о правах и законах, основанные на теории о естественном состоянии, о договоре, о происхождении власти не от Бога и т. д.» Дело дошло до того, что цензоры стали вычеркивать из книг по истории Древнего мира имена деятелей, сражавшихся за свободу отечества или считавших республику наилучшим государственным строем. Не разрешалось не только печатание, но даже критика запрещенных иностранных книг и сочинений, чтобы публике не было известно о самом их существовании. А поскольку цензоры, как правило, не отличались умом, они едва ли не ежедневно творили цензурные анекдоты. К примеру, правилами было запрещено «ставить точки или другие знаки вместо пропущенных цензурой мест», и на этом основании было остановлено печатание учебника арифметики, поскольку между цифрами одной задачи имелся ряд точек. Цензор заподозрил в этом тайный умысел.

И все же, несмотря на цензуру, на целый корпус жандармов и подавление любого проявления живой мысли, Россия поднималась умственно и морально. Именно при Николае вопреки его политике, в стране впервые появилась значительная прослойка интеллигенции, не принадлежавшей к дворянскому сословию. Возникла великая русская литература, когда писали Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Достоевский, Тургенев и Лев Толстой. Царь не был чужд пониманию значения литературы. Он ценил Пушкина, хотя и отравил ему жизнь, ценил Лермонтова, которого сослал на Кавказ. Прочитав поэму Полежаева «Сашка», он заставил автора прочесть ему поэму вслух, а затем отдал в солдаты с запрещением писать впредь. Достоевского при Николае отправили на каторгу, а Белинский умер раньше, чем жандармы успели добраться до него. Герцен после семилетних мытарств в тюрьме и в ссылке, сумел бежать за границу.

У Николая была возможность разделаться с крепостным правом, стоило только хорошо подумать. Для этого ему необходимо было исходить из двух фактов. Во-первых, уровень развития агрокультуры в России оставался низким. А во-вторых, помимо дворянской собственности, огромное количество земель с прикрепленными к ним крестьянами принадлежали Дворцу и государству. По отношению к этим землям, как и к жившим на крестьянам, власть была свободна. Ей следовало разделить землю на отдельные фермы, и одновременно создать специализированные школы, призванные научить крестьян наиболее передовым приемам хозяйствования. А дальше нужно было поставить перед каждой крестьянской семьей условие, что она получит в свою собственность ферму, а вместе с ней свободу, если ферма достигнет определенной степени доходности. Ведь основная задача, стоявшая перед правительством, была не в том, чтобы просто освободить крестьян, а в том, чтобы при этом привести сельскохозяйственное производство в России до цветущего состояния.

Что произошло бы в России при такой политике, можно судить по примеру других стран. Во время Французской революции крестьяне получили землю, конфискованную у дворян, и одновременно революционные власти закрыли церкви. Став императором, Наполеон распорядился открыть церкви. Но вскоре священники стали бить тревогу. Они жаловались, что крестьяне плохо посещают службу. Правительство стало разбираться в причине и выяснило, что французские крестьяне, ранее не отличавшиеся трудолюбием, когда получили в собственность землю, настолько увлеклись работой, что предпочитали проводить воскресный день не в церкви, а в поле.

То же самое было бы и в России. Психология крестьян везде была одинаковой, и русский крестьянин любил землю. Не все смогли бы выполнить поставленное перед ними условие, и этим были отсеяны. Но абсолютное большинство, имея перед собой ясную перспективу, очень скоро привело бы свои хозяйства в образцовое состояние. А возросшая производительность труда позволила бы им легко выплачивать за землю выкуп, растянутый на большое количество лет. Выкуп в этом случае был необходим, поскольку речь шла о мирной реформе, а не о революции. Зато это позволило бы обойтись без потрясений и жертв.

Именно так происходило освобождение крестьян в Пруссии. Там вначале правительство отдало крестьянам в собственность землю, а затем они выкупали ее и свои повинности – барщину и оброк. Это превратило их в свободных людей, и наряду с помещичьими имениями в Пруссии возникли крупные крестьянские хозяйства. Вскоре сама жизнь показала, насколько эта реформа оказалась продуктивной. Она привела к интенсификации земледелия, и к большим переменам в культуре и быте немецких крестьян. Такой же успешной была реформа и в Австро-Венгрии, где также крестьяне вначале получили землю, а затем выкупали свои повинности.

В России реформа, проведенная на дворцовых и государственных землях, заставила бы остальных помещиков пойти тем же путем. Им невозможно было бы держать в прежнем состоянии крепостных крестьян, если бы рядом процветали свободные крестьянские хозяйства. А упрекать правительство в том, что крестьяне хорошо живут там, где нет помещиков, им бы было затруднительно.

Но и для самих дворян это был наилучший выход из сложившегося положения – обменять поместья, некогда присвоенные их предками, на капитал. Это заставило бы многих из них заняться экономикой, чтобы не потерять полученные деньги, а не быть бездельниками. Помочь совершить этот обмен им должно было государство за счет денежного фонда, образованного выкупными платежами. Именно так поступило правительство Александра II в 1863 году во время восстания в Польше. Чтобы изолировать повстанцев от польских крестьян и привлечь их на свою сторону, царское правительство наделило их помещичьей землей, выплатив ее владельцам денежную компенсацию. Чем полностью достигло своей цели.

Но применить ту же меру в самой России правительство не решилось, опасаясь хоть в чем-то затронуть интересы помещика и лишить его привычного образа жизни. А эта потеря времени обернулась для страны промышленным и техническим отставанием. Весь XVIII век Россия прожила за счет промышленного наследства, оставленного ей Петром I. Но с углублением промышленной революции в Европе старые мануфактуры устарели, и не могли выдерживать конкуренции с новым европейским машинным производством. Поэтому русская промышленность стала сдавать одну позицию за другой. Еще при Александре она выплавляла металла больше всех остальных стран в мире, а при Николае утратила эту позицию. Регресс наблюдался буквально во всех отраслях.

Россия стала жить так, как она живет в настоящее время – за счет вывоза сырья. В основном тогда вывозили продовольствие. Сорокалетний мир в Европе значительно увеличил ее население, и кроме того, там многие люди переселялись из сельской местности в города. Поэтому Европа нуждалась в продуктах питания. В то время ни Северная, ни Южная Америки, ни Австралия, только заселявшаяся, не поставляли свои продукты в большом количестве на европейский рынок, тогда как помещичья Россия могла отправлять их туда сколько угодно. Не удивительно, что золото полилось рекой в карманы крупных землевладельцев, осуществлявших основной продуктовый экспорт.

На тринадцатый год правления Николая Россию посетил известный в Европе французский путешественник и писатель маркиз де Кюстин. Его хорошо знала русская читающая публика по книгам об Англии и Испании. В Зимнем дворце маркиза принял сам царь, и его наперебой приглашала петербургская знать на разные праздники и увеселения. Эти праздники поразили писателя своим богатством, как и дворцы, где они проводились. В книге «Россия в 1839 году» Кюстин рассказал о бале, устроенном великой княгиней Еленой Павловной в своем дворце. Кюстин пишет: «Большая галерея, предназначенная для танцев, была декорирована с исключительной роскошью. Полторы тысячи кадок и горшков с редчайшими цветами образовали благоухающий букет. В конце залы, в густой тени экзотических растений, виднелся бассейн, из которого беспрерывно вырывались струи фонтана. Брызги воды, освещенные яркими огнями, сверкали как алмазные пылинки и освежали воздух. Роскошные пальмы, банановые деревья и всевозможные другие тропические растения, корни которых скрыты были под ковром зелени, казалось, росли на родной почве, и чудилось, будто кортеж танцующих пар какой-то чудодейственной силой был перенесен с дикого севера в далекий тропический лес… Блеск волшебной залы во сто крат увеличивался благодаря обилию огромных зеркал… Совершенно терялось представление о том, где ты находишься. Исчезали всякие границы, все было полно света, золота, цветов, отражений и чарующей, волшебной иллюзии».

Но это волшебство и это очарование достигалось за счет усиленного экспорта зерна и недоедания русских крестьян. Особенно когда случались неурожаи. А если неурожай был и в Европе, то экспорт не только уменьшался, а, напротив, увеличивался из-за высоких цен. Тогда положение русских крестьян становилось просто отчаянным. После ареста участников подпольного кружка Петрашевского, в III отделение Его величества канцелярии, занимавшегося политическим сыском, вместе с другими бумагами был доставлен дневник поручика Монбели. В нем жандармы прочли такую запись: «И теперь еще пробегает холодный трепет по жилам при воспоминании о виденном мною кусочке хлеба, которым питаются крестьяне Витебской губернии; мука вовсе не вошла в его состав: он состоит из мякины, соломы и еще какой-то травы, не тяжелее пуха и видом похож на высушенный навоз, сильно перемешанный с соломой… Что видим мы в России? Десятки миллионов страдают, тяготятся жизнью, лишены прав человеческих – или из-за плебейского происхождения, или из-за ничтожности общественного положения своего, или по недостатку средств существования; зато в то же время небольшая каста привилегированных счастливцев, нахально смеясь над бедствиями ближних, истощается в изобретении роскошных изъявлений – тщеславия и низкого разврата, прикрытого утонченной роскошью».

Очевидную истину, что народ бедствует, пытались донести до царя даже некоторые представители высшей государственной администрации. В записке, поданной Николаю князем Н. Кутузовым в 1841 году, было сказано: «При проезде моем по трем губерниям, по большим и проселочным трактам, в самое лучшее время года, при уборке сена и хлеба, не было слышно ни одного голоса радости, не видно ни одного движения, доказывающего довольствие народное. Напротив, печать уныния и скорби отражается на всех лицах, проглядывает во всех чувствах и действиях… Отпечаток этих чувств скорби так близок всем классам, следы бедности общественной так явны, неправда и угнетение везде и во всем так наглы и губительны для государства, что невольно рождается вопрос: неужели все это не доходит до престола вашего императорского величества?»

Расплата за техническое и промышленное отставание не заставила себя долго ждать. Она пришла в виде Крымской войны, которая превратилась в демонстрацию отсталости России. Еще в войне с Наполеоном русская армия не уступала в вооружении ни одной европейской, а в артиллерии превосходила любую из них. Но теперь все обстояло иначе. Русский парусный военный флот не мог тягаться с маневренными паровыми судами союзников, и его пришлось затопить самим, чтобы преградить кораблями вход в бухту Севастополя. Гладкоствольные русские ружья по-прежнему стреляли на 120 метров как и полвека назад, тогда как новые французские и английские штуцера с нарезными стволами, били на восемьсот. Это позволило союзникам расстреливать русские линии с безопасного для себя расстояния.