В чем суть вопроса

Николай никогда не жил в обществе среди простых людей, не знал их мыслей и настроений. Непосредственно он общался только с некоторыми представителями аристократии и с высшими государственными чинами. О положении дел в стране мог судить только по докладам министров, поэтому масса полезной информации, которая ему могла быть полезна и оказать влияние на его решения, была для него недоступной. А без досконального знания общества управлять им то же самое, что вести автомобиль с завязанными глазами.

Этот недостаток можно было компенсировать путем подбора компетентных сотрудников. Необходимым условием успешного правления является способность лидера находить дельных помощников. Но в этом Николаю мешало его болезненное самолюбие. Немецкий дипломат барон фон Шён писал: «Ему недоставало уверенности в себе, в нем была некая скромность, которая заставляла его колебаться и запаздывать с принятием решений… Чаще всего он чувствовал на себе превосходство того, кому случалось разговаривать с ним последним по счету».

Когда человек уверен в своих силах, он не боится вступать в спор с людьми, не согласными с его мнением. И не боится признать их правоту, если убеждается в правильности их аргументов. А у Николая это качество напрочь отсутствовало.

Такая неуверенность в себе и постоянные колебания уживались в нем с гипертрофированным самомнением. У него, как и у многих других монархов, было чувство особой близости к Небу. Известный адвокат его времени Кони, лично знакомый с царем, писал, что этот взгляд на себя как на провиденциального помазанника Божия вызывал порой в Николае приливы такой самоуверенности, что им ставились в ничто советы и предостережения тех немногих честных людей, которые еще обнаруживались в его окружении. Об этом же писал граф Витте. По его словам, при принятии решений Николаем руководила мистическая вера в непогрешимость государя, которого направляет сам Всевышний. Когда на аудиенциях министры приводили свои аргументы, называли цифры, вели подсчет бюджета, ставили в пример другие европейские страны, царь, выслушав их, следовал данной ему «свыше» интуиции. Она заменяла ему и логику, и знания.

Николай никогда не видел в своих министрах сотрудников, с которыми он должен обсуждать и решать задачи управления. Он видел в них только простых приказчиков им нанятых, чтобы они осуществляли его волю. Он никогда не вступал с ними в дискуссию из-за боязни быть уязвленным, если докажут его неправоту, и никогда не считал нужным постараться переубедить министра, привлечь на свою сторону, чтобы сохранить его сотрудничество. Для него гораздо проще было смахнуть человека, каковы бы ни были его достоинства, и поставить на его место другого. Чувство благодарности царь ни к кому не испытывал. Никакие заслуги, никакие жертвы, ради него принесенные, не могли обеспечить положения и не гарантировали от обид. Стоило только министру попытаться утвердить себя и иметь собственные идеи, как его участь была решена. Николай не держал рядом с собой человека, у которого была своя, а не его точка зрения.

Расставаясь с министром, он не делал это прямо. Он не говорил министру открыто, в чем с ним не согласен. И чем больше расходился во взглядах со своим помощником, тем, казалось, с большей благожелательностью его слушал. Увлеченный правильностью своих доводов и не получая от Николая отпора, очарованный человек полагал, что царя убедил. Он уезжал окрыленный, уверенный, что завтра приступит к выполнению намеченной программы, а утром получал конверт с известием о своей отставке. Такое лицемерие бесило Витте. «Это вероломство, эта немая ложь, неспособность сказать «да» или «нет», выполнить то, что решено, боязливый оптимизм, используемый как средство, чтобы набраться мужества – все это черты, крайне негативные во владыках», – писал он о царе.

Самыми умными в окружении Николая считались обер-прокурор Священного синода Победоносцев, убежденный консерватор, и ловкий, дельный и энергичный Витте. Они оба были самыми выдающимися государственными деятелями двух последних царствований, и оба достались царю в наследство от отца. У Александра III было то положительное качество, что, не имея собственного ума, он, в отличие от Николая, не ревновал к уму чужому. Поэтому подле него случались талантливые люди.

Победоносцев был консерватором не потому, что считал, что в России все хорошо. Напротив, он считал, что в ней все плохо. Но он видел к чему приводили попытки ее реформировать, и сделал отсюда заключение, что лучше оставить все как есть. Совсем другим человеком был Витте. Он происходил из обрусевшей немецкой семьи и как сын скромного служащего смог получить образование только благодаря стипендии. Закончив учебу, Витте поступил на работу в Управление Юго-Западных железных дорог, где вскоре был замечен начальством, а затем и самим царем. Александр III последовательно его назначал директором Департамента железнодорожных дел, министром путей сообщения и, наконец, министром финансов.

Поскольку Витте вышел из низов и общался с самыми разными слоями общества, он накопил глубокие знания о российской действительности. Тем самым он обладал тем, чего были лишены царь и его окружение. В высших кругах Петербурга Витте считали гениальным и опасным выскочкой, и не могли ему простить стремительной карьеры. Но поскольку Николай ничего не смыслил ни в железнодорожном деле, ни в финансах, он не решался расстаться с ценным работником, хотя и ненавидел его, признавая за ним превосходство. Он даже присвоил Витте титул графа за подписание им Портсмутского мирного договора с Японией, но после его смерти признался французскому послу Палеологу: «Смерть графа Витте была для меня глубоким облегчением».

А Витте раздражало в Николае его двуличие, его стремление всех водить за нос, всех обмануть, всех одурачить. «Он не способен вести дело начистоту, – писал Витте в дневнике, – а все стремиться ходить окольными путями». Но поскольку у Николая не было способностей ни Талейрана, ни Меттерниха, все его уловки, по словам Витте, вели к одному результату – к луже. В лучшем случае это была лужа помоев, а в худшем – лужа крови.

Вокруг Николая собирались только люди, его ублажавшие грубой лестью, показывая вид, что они преклоняются перед его умом, глубиной его понимания, его проницательностью и силой его самодержавной воли. Отсюда всеми замеченное свойство царя – он окружал себя одними бездарностями, в лучшем случае – посредственностями.

Известна история поиска им нового министра внутренних дел. Наметив двух кандидатов – Сипягина и Плеве, Николай решил поинтересоваться мнением о них у Витте. Тот дипломатично отметил у Сипягина недостаточную подготовленность, а у Плеве отсутствие убеждений и совершенную беспринципность. Зная, что мнение Победоносцева почти всегда противоположно мнению Витте, царь попросил и его дать оценку намеченных кандидатов. Более прямой Победоносцев сказал без дипломатии: «Сипягин – дурак, а Плеве – подлец». Любопытно, что получив единое мнение людей, во всем остальном друг с другом несогласных, Николай назначил на этот пост обоих: вначале Сипягина, а после его гибели Плеве.

Николай II и Петр I были прямыми противоположностями в качестве руководителей государства. У Петра была цель – превратить Россию в великую державу, и управление ею было смыслом его жизни, предметом его постоянных забот и размышлений. Ошибался он или нет, другой вопрос. А у Николая никакой программы не было. Он смотрел на Россию как на доставшееся ему по наследству имение. Он и управлял государством так, как чиновник исполняет конторскую должность. Приходил на службу в 9.30, заканчивал занятия к двум часам дня. Через все его царствование красной нитью прошло стремление ничего не отдать из своих царских прав, ничего не упустить из своей собственности, все сохранить и передать по наследству детям. На любые уступки, такие как созыв Государственной Думы, он шел только с большого перепугу, когда его прижимали к стене. Весьма характерны его ответы на вопросы анкетного листа Всероссийской переписи населения, проведенной в 1897 году. В графе о звании Николай написал: «Первый дворянин», а в графе о роде занятий поставил: «Хозяин земли русской».

В первые годы XX века в самих помещичьих кругах возникла идея поделиться с крестьянами частью своей земли, чтобы снизить социальную напряженность в деревне. Проект закона разработал главноуправляющий земледелия и землеустройства Кулер. Он предложил передать крестьянам за денежную компенсацию 25 миллионов десятин государственных и помещичьих пахотных земель. Тем самым он намеревался укрепить крупное землевладение, все более усваивавшее новые интенсивные способы сельскохозяйственного производства. Несмотря на то, что Кулер запланировал взыскание с крестьян огромного выкупа, общей суммой превосходившего платежи, взятого «с мужика» после реформы 1861 года, и наметил к передаче крестьянам только «земли, впусте лежащие, а также земли, обычно сдаваемые владельцами в аренду», Николай решительно воспротивился проекту. На предоставленном ему докладе о результатах обсуждения аграрного вопроса в Совете министров, где прямо было сказано, что «представляется предпочтительным для помещика поступиться частью земли и обеспечить за собой владение остальной землей, нежели лишиться всего», царь поставил свою резолюцию: «Частная собственность должна остаться неприкосновенной».

Казалось, он должен был быть заинтересован в снижении социальной напряженности в государстве, но этот закон мог в будущем затронуть его собственные интересы. Ведь Николай был крупнейшим в России землевладельцем, и если сегодня речь зашла о пустоши, то завтра она могла пойти о земле частной. Поставив резолюцию, Николай вслед за ней издал мстительный указ: «Кулера с должности главноуправляющего сместить».

Настоящей страстью Николая было не государство, а его любимая жена и дети. Там, в кругу семьи, протекала его настоящая жизнь, под домашним абажуром, у подола жены, а не за кабинетным рабочим столом лицом к лицу с министрами, которые вводили его в курс дел империи. Недуги, которыми страдала Александра Федоровна, в глазах Николая были существеннее, чем болезненный невзгоды России, а чаепитие с ней важнее, чем прием министра. Царю приходилось прилагать усилия, чтобы вытаскивать себя из уютного, мирного семейного очага и облачаться в тяжелый мундир государственных обязанностей.

О его внутреннем мире можно судить по его дневнику. В нем Николай записывал то, что ему действительно было интересно – как пообедал, с кем пил чай, прогулка на велосипеде или на лодке, томные разговоры тет-а-тет со своей несравненной Алекс, прием гостей или поездка в гости. В его царствование, изобилующего потрясениями – забастовками, студенческими волнениями, убийствами крупных чиновников, в дневнике почти не найти никакого отклика на общественные веяния и события. Нет ни одного упоминания известных имен – писателей, мыслителей, общественных и политических лидеров. Ничего не сказано о содержании и смысле его работы. Уже сам вид страниц с ровными, как по веревочке, рядами слов, с тщательной орнаментальной выписанностью всех завитушек, говорит о том, что здесь не найдешь ни своеобразия мысли, ни индивидуальной манеры выражения. Словно едешь по одноцветной пустыни, так ровен и однообразен пейзаж. С редким постоянством царь регистрировал погоду – шел ли дождь или снег, был ли ветер или мороз. Регулярно отмечал положение барометрической стрелки.

Само правление последнего российского императора началось с катастрофы. В перечень праздничных мероприятий по случаю коронования, проходившего в мае 1896 года в Москве, входило народное гуляние на Ходынском поле. В то время Ходынкой называли обширный пустырь, служивший учебным плацем для войск Московского гарнизона. Поэтому плац весь был изрыт траншеями и брустверами, усеян ямами и рвами. На этом поле и решило городское начальство устроить буфетные ларьки для раздачи кульков с подарками для гуляющих. Никто не догадался засыпать ямы, организовать движение к ларькам, устроить службу порядка.

Привлеченные слухами о богатых дарах, рано утром 18 мая на поле собралось свыше полумиллиона человек. Люди пришли не только из города, но и из ближайших деревень. А когда открылись ларьки, толпа пришла в движение, возникла давка, а затем и паника. Произошло самое страшное: люди падали в ямы, в траншеи, были задавлены, затоптаны, задохнулись. По официальным данным погибло 1389 человек, и 1300 было изувечено. Николай был потрясен и хотел прервать торжества, чтобы отправиться на богомолье. Но его отговорили. Царь распорядился выплатить каждой семье погибшего или пострадавшего по тысячи рублей и праздник продолжился.

Программу торжеств составляла особая комиссия, подчиненная генерал-губернатору Москвы великому князю Сергею Александровичу, дяде молодого императора. Следствие показало, что виновниками трагедии были организаторы праздника. Перед ними уже был печальный опыт. Когда в 1867 году в Великобритании отмечали 30-летие вступления на престол королевы Виктории, в Лондоне при схожих обстоятельствах было задавлено 4000 человек. (Цит по: Труайя А. Николай II. – М.: Изд-во Эксмо, 2003. Стр. 73). Но против наказания генерал-губернатора выступили великие князья из соображения, что это подорвет авторитет царской фамилии. Поэтому наказанию подверглись только второстепенные лица. Лично Николай за катастрофу на Ходынском поле не нес ответственности, поскольку только принимал дела в государстве. Но жителей Москвы возмутило, что по завершении мероприятий он объявил благодарность Сергею Александровичу «за образцовую организацию торжеств». Это было воспринято как кощунство по отношению к погибшим. Из всех Романовых Сергея Александровича считали самым тупым и жестоким. Когда в отместку за «Кровавое воскресенье» в Петербурге в него бросили бомбу, и осколок размозжил ему голову, ненавидевшие градоначальника москвичи зло острили, что это был единственный случай в жизни великого князя, когда он раскинул мозгами. Ходынское поле сочли в народе дурным предзнаменованием, и не ошиблись.

Первым крупным шагом Николая на пути к революции была спровоцированная им Русско-Японская война. Предыстория ее была такая. Революция Мейдзи 1868 года покончила с вековой изоляцией Японии, но в то же время она усилила националистические настроения среди многочисленных и воинственных самураев. Из объекта агрессии со стороны других держав правящий класс Японии сам перешел к завоевательной политике. Он стремился проникнуть на материк, используя слабость соседних стран – Китая и Кореи. Вначале Япония столкнулась с Китаем из-за влияния в Корее, и в 1894 году объявила ему войну. После ряда поражений континентальная держава была вынуждена пойти на капитуляцию и подписать мирный договор на тяжелых для себя условиях. Китай не только отказался от протектората над Кореей, но уступил Японии завоеванный ею Ляодунский полуостров, и ряд островов, включая Тайвань. Также Китай обязался выплатить Японии огромную контрибуцию. Но в дело вмешалась Россия, поддержанная Францией и Германией, и заставила японцев отказаться от территориальных приобретений. А вскоре сама Россия получила от Китая концессию на постройку южной ветки Транссибирской магистрали через Маньчжурию вплоть до незамерзающей гавани Порт-Артура. И она же арендовала на 36 лет Ляодунский полуостров, на котором находилась гавань. Таким образом, Россия получила от Китая именно то, от чего заставила отказаться Японию.

Тогда же Россия получила преобладающее влияние в Корее, что встревожило англичан. Под их нажимом пришлось уйти из Кореи и предоставить ее в виде компенсации Японии. Казалось, сферы влияния между двумя конкурентами на Дальнем Востоке были поделены, и на этом можно поставить точку. Но Николай захотел большего, и он решил, уступив формально влияние в Корее Японии, обойти эту уступку свойственным ему обманным путем. У одного владивостокского купца перекупили лесную концессию на реке Ялу и под предлогом вырубки леса ввели в Корею своих солдат якобы для охраны лесных рабочих. В Японии эту аферу быстро раскусили и потребовали объяснений. Им отвечали уклончиво, лукаво, но главное, пренебрежительно.

В качестве компромисса для примирения Япония предложила признать российские претензии на Маньчжурию в обмен на полный отказ от русского вмешательства в Корее. Однако Николай, полагаясь на «данную свыше» ему интуицию, решил, что японцы только блефуют и не посмеют напасть на Россию. Но если бы он обратился не к «внутреннему голосу», а к трезвому расчету, его вывод бы был иным.

Япония располагала только что созданным современным флотом. Ее корабли были построены на лучших верфях Великобритании по английским проектам. Из основных классов боевых кораблей она имела шесть броненосцев и шесть броненосных крейсеров. Россия располагала на Тихом океане семью броненосцами, но из них современных было только два, а остальные пять были старой постройки с тихим ходом. Помимо этих кораблей, у России на Тихом океане имелись четыре броненосных крейсера, но поскольку буквально накануне войны Япония перекупила в Италии два корабля такого же класса, которые предназначались для Аргентины, она теперь располагала 14 первоклассными кораблями против 11 русских. Согласно оценке специалистов, по кораблям основных классов японцы имели полуторное превосходство над русским флотом и двойное в легких крейсерах и в миноносцах. В целом же против 69 изрядно поплававших кораблей Тихоокеанской эскадры Япония располагала 168 кораблями новейшего образца.

В Петербурге знали о судостроительной программе Токио и чтобы вернуть себе превосходство, начали строительство пяти новых броненосцев для Тихого океана. Но в правительстве ошибочно посчитали, что из-за финансовых затруднений Япония не сможет ввести свои корабли в строй ранее 1906 года, и, исходя из этого предположения, определили срок готовности собственных кораблей. Но Япония получила крупные кредиты от Англии и США, и к началу 1903 года весь ее флот был в полной боевой готовности, тогда как русские корабли еще не сошли со стапелей.

В своих мемуарах «На «Орле» в Цусиме» участник Цусимского боя корабельный инженер В.П.Костенко пишет, что в морских кругах Кронштадта ни для кого не было секретом, почему перед началом войны два первоклассных броненосных крейсера итальянской постройки оказались не в русском флоте, а в японском. Их построили на верфях фирмы Ансальдо для Аргентины, но та отказалась от них из-за нехватки финансов. Тогда фирма предложила крейсера русскому правительству. Переговоры вел адмирал Абаза, и он потребовал от фирмы огромные комиссионные за свою подпись. Называли сумму в один миллион рублей. Фирме это требование показалось чрезмерным, и она продала крейсера более сговорчивым японцам. Если бы эти два мощных корабля попали в русский Тихоокеанский флот, они значительно бы сократили разницу в силе. Но поскольку они оказались в руках противника, в той же мере они увеличили разницу в пользу Японии. Японцы не начинали войну до тех пор, пока не убедились, что эти два крейсера прошли Малаккский пролив. Таким образом, Россия пострадала от того, что адмирал не договорился о размере взятки.

Вдобавок к флоту, Япония располагала хорошо оснащенной и организованной армией. Она была создана и обучена с помощью германских офицеров. Ее численность после мобилизации составляла 375 тысяч человек. Русская кадровая армия насчитывала 1,1 миллиона, но из них на Дальнем Востоке находилось всего 150 тысяч, разбросанных на огромном пространстве. Если вычесть гарнизоны, включая гарнизон Порт-Артура, и охрану железнодорожных магистралей, то для активных боевых действий оставалось всего 60 тысяч. Поскольку остальные силы русской армии находились в европейской части страны на астрономическом расстоянии от мест сражений, быстро пополнить силы на Дальнем Востоке не представлялось возможным. Тогда еще не были пробиты 33 туннеля по берегу озера Байкал, и грузы по озеру приходилось перевозить на двух паромах. От этого пропускная способность Транссибирской магистрали составляла только три пары воинских эшелонов в сутки. И вот при таком соотношении сил Николай затеял авантюру на реке Ялу!

Японское командование видело свой шанс на успех в том, что театр военных действий находился в непосредственной близости от их территории, и рассчитывало на быстрое развитие военных операций. Ближайшей целью оно считало переброску сухопутной армии в Корею, а затем в Маньчжурию, прежде чем Россия сумеет накопить достаточные силы, присланные из ее европейской части. На море оно надеялось парализовать и уничтожить русский Тихоокеанский флот еще до того, как к нему подойдут подкрепления из Балтики. В качестве своей конечной стратегической задачи японское правительство ставило захват Ляодунского полуострова с Порт-Артуром, затем Маньчжурии, а потом всего Уссурийского и Приморского краев. Это бы лишило Россию выхода к Тихому океану.

А у Петербурга никакого стратегического плана не существовало. Как не было продуманности и настойчивости в осуществлении намеченных ближайших целей. Это привело к авантюризму всех его начинаниях, не обеспеченных своевременно ни финансами, ни материально-техническими средствами, ни военной силой. При сложившихся обстоятельствах правительству Николая необходимо было или идти на соглашение с Японией, или принимать энергичные меры для уравнивания сил. Но ни того, ни другого сделано не было.

Министр иностранных дел России граф Ламздорф, как мог, пытался спасти мир. 15 января 1904 года он созвал совет из высших государственных чиновников, чтобы в принципе согласиться с предложением Японии о разделе сфер влияния. Но нужна была санкция царя, а тот не спешил с ответом. Напрасно японский посланник требовал срочной аудиенции у императора, но каждый раз ему сообщали, что Его Величество очень занят. Чтобы узнать, чем был занят Николай в тот момент, когда решался вопрос, быть войне или не быть, нужно почитать те страницы его дневника, которые относились к этим дням:

«18 января. Воскресенье.

Пошли к обедне в 10 час. После нее отправился с Мишей на железную дорогу и с остальными охотниками в Ропшу, куда прибыли около часу дня. Охота была в том же фазаннике и вышла очень удачною. Всего убито 489. Мною: 96–81 фазан и 14 куропаток и беляк. Погода стояла отличная, тихая и теплая. Гнали охотничьи команды. В 6¼ вернулся домой очень довольный днем.

Обедали фамильным образом у Мама с музыкой. Слушали игру 10-летнего мальчика на скрипке. Посидели с Мама и вернулись домой в 10½».

«19-го января. Понедельник.

Утро было занятое и день вообще утомительный. Принимал доклад и разных представляющихся до 4 час. Прогулка освежила голову. Занимался до 7 час. Обедал Андрей (деж.). В 9½ начался большой бал. Народу было как никогда много. К ужину всем достало места. Обходил столы по всем залам. К счастью дорогая Алекс отлично выдержала бал. Вернувшись к себе в 1¼ и раздевшись, закусили слегка у меня по-старому».

«20 января. Вторник.

Встали поздно. С 10 час принимал Абазу, потом были обычные доклады. Завтракал Дмитрий Ш(еремтев) (деж.). Принял Куломзина. Целый день стояла какая-то желтого цвета темнота. Гулял недолго. Много читал. После обеда поехали в первый раз к Пете и Ольге. У них состоялся любительский спектакль, в котором они оба и Миша принимали участие. Играли совсем хорошо и весьма дружно. Затем внизу в кабинете Пети поужинали со всеми игравшими в обеих пьесах и вернулись домой к часу».

«21 января. Суббота.

Мороз усилился и дошел до 13 (градусов). После завтрака поехали вдвоем на акварельную выставку. Вернувшись, погулял. Стана обедала и провела вечер с Алекс. Поехал в театр. Шла очень интересная «Retour de Jerusalem».

Вечером получил известие о прекращении переговоров с Японией и о предстоящем отъезде ее посланника отсюда».

Как видим, когда речь шла о том, что вполне вероятно кровопролитие, царь был занят стрельбой по фазанам и просмотром любительского спектакля. Он оценил отъезд посланника как жалкий прием запугивания, а два дня спустя получил телеграмму с известием, что японский флот без объявления войны атаковал русские корабли в Порт-Артуре. Вот так Николай втянул Россию в войну при самых неблагоприятных для нее обстоятельствах. Лишь по своей глупости. Его «данная свыше» интуиция стоила жизни десяткам тысяч русских солдат.

Война сразу выявила все изъяны царской администрации, а также некомпетентность командования русской армии и флота. Она продемонстрировала их безынициативность и неумение разумно распоряжаться имевшимися средствами. В целом русский флот намного превосходил японский, но он был разделен между Балтийским морем, Черным морем и Тихим океаном. Несмотря на все признаки приближавшейся войны, Адмиралтейство не позаботилось о том, чтобы сосредоточить преобладающие силы на угрожаемом участке. А те корабли, что находились в тихоокеанских водах, разделило между Порт-Артуром и Владивостоком, расстояние между которыми составляет более тысячи морских миль. Хотя командование на Тихом океане было осведомлено, что дипломатические отношения с Японией уже прерваны, оно оставило боевые корабли на внешнем, незащищенном рейде Порт-Артура при полном освещении и без постановки противоторпедных сетей. В ночь с 26 на 27 января офицеры съехали на берег, чтобы принять участие в бале в доме губернатора, и пока они кружились в вальсе и посылали записки дамам по «почте Амура», японские миноносцы атаковали русские корабли. Только неопытность японцев не позволила им сразу пустить на дно весь русский флот, но им удалось подорвать два новых быстроходных броненосца «Цесаревич» и «Ретвизан», и сильный крейсер «Паллада». Это сделало соотношение сил для русского флота совсем безнадежным. Его заперли в гавани Порт-Артура словно в мышеловке, где позже он был затоплен при капитуляции крепости.

Россия даже при неблагоприятном соотношении сил могла успешно вести борьбу с Японией на море, если бы располагала хорошими адмиралами. В состав русского флота входили быстроходные бронепалубные крейсера с ходом в 23–25 узлов, каких у Японии не было. Собранные в один отряд, они могли нанести противнику большой ущерб, поскольку были способны уходить от более сильных, чем они, броненосцев и догонять торговые суда противника. Своими рейдами они могли подорвать внешнюю торговлю островного государства, от которой оно сильно зависело. Это заставило бы японский флот рассредоточиться для охраны торговых путей и ослабить блокаду Порт-Артура. Ту же роль смертоносных рейдеров могли выполнять два быстроходных русских броненосца, если бы их не подставили в самом начале под торпедную атаку на рейде. Но ничего разумного сделано не было, и все возможности были упущены.

Вначале война вызвала в русском обществе взрыв патриотических чувств. Особенно всех возмутило коварное нападение Японии без объявления войны. В Петербурге происходили патриотические манифестации. 27 января Николай написал в своем дневнике: «В 4 часа был выход в Собор через переполненные залы к молебну. На возвратном пути были оглушительные крики «Ура»! Вообще отовсюду трогательные проявления единодушного подъема духа и негодования против дерзости японцев. Мама осталась у нас пить чай. После обеда к нам приехали Николаша и Стана». 30 января схожая запись: «Перед завтраком большая толпа студентов подошла к Зимнему и начала петь гимн… Затем другая толпа пришла на набережную и кричала «Ура»! чтобы мы показались… Трогательные проявления чувств и в полном порядке!». 31 января: «…опять приходили толпы, в кот. было (много) школьной молодежи и со стороны площади, и с набережной».

Но вскоре стали поступать мрачные известия о поражениях русской армии в пограничном сражении на реке Ялу, под Ляоляном, а затем под Мукденом. И патриотический подъем сменился раздражением. Всем стала очевидной бездарность и беспомощность правительства. Авторитет царя покатился вниз, и теперь он вызывал презрение. На концерте знаменитого певца Собинова при звуках гимна «Боже царя храни!» публика его освистала. Студенты Петербургского университета, недавно приходившие с флагами к Зимнему дворцу, после очередного поражения русской армии направили в насмешку Николаю телеграмму с поздравлениями японскому императору.

Поведение царя во время войны было удивительным. Истинный, а не формальный глава государства ушел бы с головой в работу и сделал бы все, чтобы обеспечить победу. А Николай находил время заниматься любительской фотографией, кататься на байдарке, посещать балы, ходить на охоту. Несмотря на войну, светская жизнь в Санкт-Петербурге не прекращалась. Только гала-вечера теперь назывались благотворительными, а на балах проводили лотереи в пользу раненых.

Тем временем положение в столице становилось все более напряженным. 8 января 1905 года Николай сделал в дневнике запись: «Ясный морозный день. Было много дел и докладов. Завтракал Фредерикс. Долго гулял. Со вчерашнего дня забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120 000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник – социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах».

Как видим, вначале о погоде, затем, что были доклады, затем, что долго гулял, и только потом о всеобщей забастовке. Хотя это был один из критических моментов его царствования. По архивным документам нам известно, что упомянутый царем священник Гапон сотрудничал с Департаментом полиции, хотя и не был его агентом, поскольку закон запрещал вербовать лиц духовного звания. Его пригласили к сотрудничеству в качестве агитатора и организатора. Задачей Гапона было бороться с влиянием революционных пропагандистов и убеждать рабочих в преимуществах мирных методов борьбы за свои интересы. На деньги Департамента полиции священник организовал «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», имевшего 11 отделов. Вскоре Гапон приобрел огромную популярность. Малограмотным рабочим он был много ближе, чем интеллигенты марксисты, и говорил на понятном им языке.

Вначале Гапон следовал указанной ему политике, но вскоре пришел к выводу, что с падением престижа царя и его администрации он может сам на волне рабочего движения придти к власти. Этот малообразованный человек, но прирожденный демагог, имел, как оказалось, большие амбиции. Согласно мемуарам В.А. Поссе, в беседе с ним священник сказал: «Чем династия Готторпов (Романовых) лучше династии Гапонов? Готторпы – династия гольштинская, Гапоны – хохлацкая. Пора в России быть мужицкому царю, а во мне течет кровь чисто мужицкая, притом хохлацкая» (В.А. Поссе. Мой жизненный путь. – М.: «Земля и фабрика», 1929. Стр. 548)