В чем суть вопроса

Во Франции и Великобритании от русской армии в войне ждали многого. Там находились под большим впечатлением от растущей силы России, от ее огромных ресурсов, потенциальной мощи и богатства. Министр иностранных дел Великобритании сэр Эдуард Грей сказал при личной встрече президенту Франции Пуанкаре: «Русские ресурсы настолько велики, что в конечном итоге Германия будет истощена даже без нашей помощи России». С началом боевых действий к русской армии были прикомандированы миссии союзников. Британскую возглавил военный атташе в России полковник сэр Нокс, после войны опубликовавший свои мемуары. Его книга полна восхищения русской армией и особенно ее солдатами. «Отдельно взятый русский солдат, – писал он, – лучший солдат в мире. Он терпит холод и голод, а также переносит все тяготы без единого слова жалобы». Нокса восхищала храбрость русских солдат. Он писал: «Солдаты в целом отличаются великолепными физическими данными. Они способны совершать переходы и сражаться при столь скудном и грубом рационе, который вряд ли вытерпел любой другой европейский солдат». Нокса поражал природный оптимизм русских, который спасал их в самых немыслимых положениях в невероятной по своей жестокости войне. Но британский военный атташе не был близоруким наблюдателем. Он видел обе стороны медали – как героизм русской армии, так и поразительные черты ее ущербности. Нокс описывал «бессмысленные круговые вращения через песчаные поля и грязь», запоздалые приказы, непростительную слабость в деле организации тылового снабжения, отсутствие телефонной связи, упорное нежелание допрашивать пленных офицеров, слабость коммуникаций и бесконечно слабую организацию войск, особенно в сравнении с «безупречной машиной, управляемой прусскими офицерами».

Его коллега французский атташе отметил те же самые явления. Он писал о «плохой разведке, пренебрежении маскировкой, разглашении военных тайн, отсутствии быстроты, неповоротливости, безынициативности и недостатке способных генералов». Все эти негативные стороны проявились в первых же боях. Они отражали главные беды России – бедность основной массы населения и их неграмотность. Малообразованные солдаты при всей своей природной стойкости плохо ориентировались на местности, трудно овладевали техникой, терялись в сложной обстановке.

В техническом отношении из всех участвовавших в войне сторон Россия была подготовлена хуже всех. И что самое поразительное, на опыте Русско-японской войны русское и немецкое командование сделали прямо противоположные выводы о роли артиллерии в современных условиях. В России, которая вела боевые действия, сделали ошибочный вывод, что роль артиллерии в войне снизилась, тогда как в Германии, чьи офицеры были только наблюдателями, пришли к правильному заключению, что ее роль возросла. Но все встает на свои места, если принять во внимание, что русской артиллерией заведовал великий князь Сергей Михайлович, один из членов царской семьи не отличавшийся компетентностью.

Из-за ошибочной оценки роли артиллерии в составе русской дивизии к началу боевых действий оказалось в два раза меньше легких орудий, чем в германской, в то время как по статистике в Первую мировую войну 70 процентов потерь в личном составе пришлось на орудийный огонь. Но что еще более важно, из двенадцати батарей в составе немецкой дивизии три состояли из тяжелых орудий, а они играли роль молота, разбивающего вражеские позиции перед атакой. На это легкие орудия не были способны. Недостаток тяжелой артиллерии в русских дивизиях вел к тому, что немецкие огневые точки оставались нетронутыми, и их приходилось брать ценой больших потерь. В своем составе русская армия имела только 60 батарей тяжелой артиллерии, тогда как в германской их было 381. Таким образом, перевес у немцев был подавляющим.

Еще хуже дела обстояли с пулеметами, которые так быстро и жестоко показали свою значимость в войне. В русской армии их было 4000, а в немецкой – 24 000. С началом боев многочисленные немецкие пулеметы выкашивали огнем ряды русской пехоты, тогда как в русской армии один пулемет приходился на более чем тысячу солдат.

Но самым уязвимым местом в русской армии оказались ее генералы. Казалось, по итогам войны с Японией командование армии значительно было обновлено. В отставку отправили 341 генерала и 400 полковников. Но первое же крупное наступление показало, как плохо был подготовлен высший командный состав.

Война началась с того, что немецкие войска нарушили нейтралитет Бельгии, прошли через ее территорию и вторглись с севера во Францию, откуда их там не ждали. Французы стали взывать к России о помощи. Они просили навалиться на немцев с востока, чтобы оттянуть на себя их корпуса. Во исполнение союзнического долга на следующий день после окончания мобилизации русские войска предприняли наступление в Восточной Пруссии. Эта страна озер и болот была превращена в житницу Германии благодаря удивительному трудолюбию немцев, применивших здесь искусственный дренаж и опоясавших землю сетью превосходных дорог. Наступление вели две русские армии – генералов Ренненкампфа и Самсонова. В то время как армия Ренненкампфа двигалась с востока на запад, Самсонов должен был проделать с юга серповидное движение и сомкнуть клещи в районе Мазурских озер. В этом случае защищавшая Восточную Пруссию 8-ая немецкая армия попадала бы в окружение и дорога на Берлин была открыта. Сам замысел был прекрасен и имел все шансы на успех, поскольку две русские армии по численности вдвое превосходили немецкую. Но осуществление плана требовало четкой координации действий командующих обеих армий, чего не было и в помине.

Не существовало не только согласованных их усилий, но даже скрытой от противника связи между ними. В первые дни войны код в русской армии сменили, и старые шифровальные книги из штабов изъяли, а новые еще не прислали. Что само по себе говорит о царившем в штабах беспорядке. И тогда оба командующих стали по радио открытым текстом обмениваться друг с другом информацией о состоянии своих войск, о том, где они сейчас находятся и каковы их ближайшие планы. Вначале немецкое генералы Гинденбург и его начальник штаба Людендорф, полагали, что таким наивным способом русские хотят ввести их в заблуждение. Но в штабе Людендорфа был полковник Гофман, бывший в свое время германским военным атташе в Санкт-Петербурге. Он на многое там насмотрелся, и никакие глупости со стороны русских начальников его уже не удивляли. Именно он убедил своих генералов верить всему, что они слышали в эфире. «Благодаря сообщениям по радио, – писал позже Гофман, – мы знали силу русских войск и точное назначение каждой из задействованных русских частей».

Опасность для немцев состояла в том, что обратившись против одной русской армии, они рисковали получить удар в тыл от другой. В этот критический для них момент они узнали по радио непосредственно от Ренненкампфа, что он приостановил свое движение и в ближайшее время наступать не будет. Эта информация оказалась решающей. Она позволила Гинденбургу и Людендорфу совершить классический маневр – оторваться от одной армии, чтобы окружить другую. Войска 8-ой немецкой армии немедленно сели в поезда и по железной дороге транзитом через Кенигсберг обогнули левый фланг Самсонова и высадились у него в тылу. К тому времени пять корпусов Самсонова уже девять дней шли без отдыха по песчаным дорогам в удушливую жару, а теперь оказались отрезанными от баз снабжения и стиснутыми со всех сторон на узком пространстве. В завязавшейся битве 30 тысяч русских солдат погибло и 130 тысяч попало в плен. В Германию ушло 60 поездов с трофеями.

Все это время армия Ренненкампфа спокойно стояла на месте. Имея пять кавалерийских дивизий, ее командующий умудрился немецкую армию «потерять». Самсонов и Ренненкампф просто не понимали, что происходит. «Неужели они ничего не слышали о Каннах и не изучали итогов Мукдена?», – спрашивал Гинденбург в своих мемуарах. Почему лучшие русские военные теоретики, разделив в Восточной Пруссии собственные силы надвое, не позаботились наладить их взаимодействие? Почему немцы подняли в воздух свои самолеты-разведчики, а русских аэропланов над восточнопрусской равниной не было, хотя в русской армии самолеты имелись? Из-за плохой разведки русское командование ослепло. «Неужели Ренненкампф не видел, что правый фланг Самсонова находится под угрозой полного поражения, что угроза его левому флангу усиливается с каждым часом?», – вновь с изумлением спрашивал Гинденбург. «Почему Ренненкампф не использовал время нашей величайшей слабости, когда войска были истощены и сбились вместе на поле Танненберга, чтобы броситься на нас? Почему он дал нам время восстановить свои силы, заново сконцентрироваться, отдохнуть и получить подкрепления?» – ведь войска Ренненкампфа были свежими и отдохнувшими.

Покончив с Самсоновым, немцы атаковали армию Ренненкампфа. Потеряв много людей и более половины транспортных средств, он сумел сберечь значительную часть войск, но это было плохим утешением. Две русские армии потеряли в общей сложности 310 тысяч человек и оставили на поле боя всю свою артиллерию и большое количество броневиков.

Поражение Самсонова и Ренненкампфа показало полную неподготовленность этих двух генералов к управлению большими вооруженными массами, непонимание ими самой техники управления, притупленность и косность оперативной мысли. Эти отрицательные черты были присущи значительной части царских генералов. Самоубийство Самсонова лишь отразило его собственное признание в своей неподготовленности к возложенным на него обязанностям, его несостоятельности как командующего.

По окончании августовских боев в Восточной Пруссии в сентябре разгорелось ожесточенное Варшавско-Ивангородское сражение. Окрыленные недавним успехом, немцы попытались вновь окружить одну из русских армий, но потерпели неудачу, понесли большие потери и вынуждены были отступить.

Намного лучше у русской армии дела пошли на юге. Австрийцы были слабее немцев, к тому же на этом участке фронта у русских войск нашлись хорошие генералы. В развернувшейся грандиозной битве сошлись на поле боя семь армий и два миллиона солдат. Австрийцы предприняли наступление на фронте шириною в 250 километров и быстро продвинулись вперед. Но эта торопливость сослужила им дурную службу. В отличие от аристократа Ренненкампфа, командующий Юго-Западным фронтом генерал Н.И. Иванов выдвинулся благодаря своим достижениям по службе. О нем Нокс писал как о простом, без претензий командире, любимом своими подчиненными. А в лице генералов Брусилова и Рузского Иванов обрел талантливых командующих армиями. Он встретил противника со спокойной расчетливостью, дал австрийцам углубиться на русскую территорию, а затем восемь корпусов Рузского и Брусилова обошли противника с юга. В битве при Раве Русской австрийцы были разбиты и понесли большие потери. Официальная австрийская историография говорит, что «русские не преувеличивают, когда сообщают, что их противник потерял 250 000 убитыми и ранеными и 100 000 пленными». В дни этого сражения Брусилов писал жене: «Все поле битвы на расстоянии почти ста верст покрыто трупами, и австрийцы с большим трудом подбирают раненых. Невозможно обеспечить страдающим людям даже воду и пищу – это горькая изнанка войны». Австрийцы оставили Львов и отступили на запад на двести километров.

К концу осени стало ясно, что положение со снабжением русской армии катастрофическое. Ей ежедневно требовалось 45 тысяч снарядов, тогда как отечественные заводы давали их только 13 тысяч. Винтовок производили менее тысячи в день, а на полях сражений их теряли ежедневно 3–6 тысяч. Требовалась срочная мобилизация промышленности.

Этот последний период царствования Николая II лучше всего иллюстрирует ту истину, что в первую очередь судьба страны зависит от характера существующей в ней власти. От того, насколько разумно она может ею управлять, насколько способна использовать имеющиеся возможности. Дело в том, что не одна Россия не была готова к войне, к ней не были готовы в той или иной мере все втянутые в нее страны. Даже немцы не рассчитывали на продолжительную войну, и поэтому не сделали необходимых на случай морской блокады запасов. Но они грудью встретили вал навалившихся на них проблем, и их реагирование на кризис оказался на уровне возникших перед ними задач. У французов тоже были большие проблемы с вооружением. Основу их экономики составляла легкая промышленность, сфера обслуживания и высокопродуктивное сельское хозяйство, а тяжелой промышленности почти не существовало. Однако за годы войны они построили необходимые им заводы, и закончили войну, имея тяжелую индустрию.

Какой бы скромной по сравнению с Германией ни была промышленная база России, ее все же было достаточно, чтобы при ее мобилизации обеспечить действующую армию всем необходимым ей вооружением. Когда в конце 1914 года русское правительство обратилось к союзникам с просьбой о помощи, это удивило французов. Они указали русским представителям, что один Петербургский промышленный округ имеет больше производственных мощностей, чем вся Франция. Почему, спрашивали они, ваши заводы так плохо работают? Ведь они могут производить в десять раз больше!

Но мобилизацию промышленности сорвал сам царь. Когда ему предложили по примеру французов заставить частные заводы, даже вопреки желанию их владельцев, производить боеприпасы, Николай ответил отказом. «Частная собственность неприкосновенна!», – решительно заявил он. И это во время войны? Поэтому вместо того чтобы разместить заказы на вооружение в промышленности и незамедлительно начать их получать, армия должна была ждать, договорится ли государство с частными владельцами о поставках, и устроит ли собственников предложенная им цена. Царь прекрасно понимал, что нехватка орудий, снарядов, винтовок, пулеметов обернется для русской армии потоками крови. Но соблюдение неприкосновенности частной собственности ему было дороже, поскольку самым крупным собственником в России был он сам.

Николаю Царю следовало сделать то, что ему советовали иностранцы: призвать по общей мобилизации всех владельцев фабрик и заводов в армию, дать им офицерские чины, и оставить на их же предприятиях, но уже в качестве управляющих. А затем, согласно воинской дисциплине, поручить им изготовлять оружия. Если бы с началом войны была вовремя проведена мобилизация промышленности, то к лету 1915 года, когда начались решающие бои на Восточном фронте, русская армия была бы снабжена достаточным количеством винтовок, пулеметов, орудий и снарядов, и не произошел бы ряд тяжелых поражений и отступления на сотни километров вглубь своей территории.

При Николае в России отсутствовало главное условие, необходимое для успешного ведения войны в индустриальную эпоху – компетентное и честное руководство. Нигде Россия не была так слаба по сравнению с Западными союзниками и особенно с Германией, как в планомерной организации работы. Уже в начале войны совершенно бездумно было мобилизовано большое количество квалифицированных рабочих, которых в России и без этого было крайне мало. Неэффективная организация и плохое управление порождали дефекты снабжения буквально во всем – в вооружении, в средствах связи, в медицинском обслуживании.

В первые дни войны для помощи русской армии была образована Международная комиссия по снабжению. Но в деле закупок оружия русская сторона продемонстрировала поразившую иностранцев неорганизованность. Русские представители не имели понятия о нуждах отдельных ведомств, и у них отсутствовал единый план по снабжению. Никаких четких наказов из Петрограда они не получали. Такая беспечность вызвала непонимание союзников, и они восприняли это как отражение достаточно хорошего состояния дел с боеприпасами. Но уже в конце 1914 года грянул гром, когда русская сторона признала, что хотя у России достаточно людей, чтобы возместить колоссальную убыль на фронте, у нее не хватает даже стрелкового оружия, чтобы вооружить солдат, а артиллерийские снаряды уже все выпущены.

Армии недоставало даже обуви и униформы, не говоря уже о вооружении. Артиллерийский департамент заказал на отечественных заводах 9 тыс. пушек к лету 1915 года, но получил лишь 88. Происходило это в то самое время, когда немцы уже стали снабжать свои самолеты радиосвязью, и обрели возможность с воздуха координировать свои действия. Так самая организованная в мире армия получила новое средство для ведения войны. Союзники старались, как могли, помочь России. В конце 1914 года были подписаны контракты, согласно которым Британия в течение двух лет продала России тысячу аэропланов и авиационных моторов, 250 тяжелых орудий, 27 тыс. пулеметов, миллион винтовок, восемь миллионов гранат и 200 тыс. тонн взрывчатых веществ.

Поскольку Берлину закончить войну в несколько месяцев не удалось, как там рассчитывали, немецкое командование решило перенести главный удар с Западного фронта на Восточный. Расчет строился на том, чтобы вначале разбить русские войска и вывести Россию из войны, а уже затем покончить с Западными союзниками. Летом 1915 года на русском фронте германцы сосредоточили в два раза больше своих и австрийских дивизий, чем на Западном. После этого последовала цепь тяжелых поражений русской армии. После четырехчасовой артиллерийской подготовки, когда немцами за один день было выпущено 700 тыс. снарядов, они под командованием генерала Макензена пошли в атаку. На этом участке фронта германцы достигли самой большой концентрации артиллерии за все время Первой мировой войны. Нокс писал, что здесь «немцы выпустили десять снарядов на каждый шаг своей пехоты». Их гаубицы сокрушили русскую оборону и через две недели ожесточенных боев противостоявшая Макензену 3-я русская армия прекратила свое существование.

Одновременно в Карпатах развернулось совместное наступление немецких и австрийских войск. Этот фронт во время ожесточенных сражений посетил крайне правый политический деятель В.В. Шульгин, возглавлявший в Государственной Думе собственную фракцию и активно выступавший в защиту монархии. О своих впечатлениях Шульгин писал: «Увиденным и пережитым там я был подавлен. Подавлен необеспеченностью армии… Солдаты были – герой к герою. А вот пушек, снарядов, даже винтовок не хватало, и нехватка была, прямо скажу, зловещая». В то время как германская, австрийская, английская и французская армии расходовали миллионы снарядов, расход русской артиллерии в разгар боев составил всего три снаряда в сутки на орудие. Побывав в одном из галицийских сражений и возвратившись с фронта в Петроград, Шульгин писал: «Я почувствовал себя представителем армии, которая умирала так безропотно, так задаром, и в ушах у меня звучало: «Пришлите нам снарядов».

Первые два года войны показали, что готовая к жертвам русская армия, несмотря на свое подвижничество, не могла тягаться на равных с удивительно хорошо организованной, превосходно вооруженной и хорошо управляемой немецкой военной машиной. Пришлось уйти из Галиции, Польши и Литвы. К лету 1915 года в русскую армию было мобилизовано десять миллионов человек, после чего немецкое наступление захлебнулось русской кровью. Фронт удалось стабилизировать по линии Рига, Двинск, Пинск, Тернополь.

А в то же самое время на Западном фронте французы и англичане тратили миллионы снарядов, чтобы продвинуться вперед километров на двадцать, а затем на столько же отступить. В своих «Военных мемуарах» министр вооружений Великобритании, а затем премьер-министр Ллойд Джордж уничижительно отзывался о полководческом даре, как русских, так и английских генералов, такую же «белую кость» как русское офицерство. Но он же писал: «Если бы мы отправили в Россию половину тех снарядов, которые затем были попусту затрачены в этих дурно организованных боях, и одну пятую пушек, выпустивших эти снаряды, то не только удалось бы предотвратить русское поражение, но немцы испытали бы отпор, по сравнению с которым захват нескольких километров французской земли показался бы насмешкой». Русской армии не нужно было бы ждать снарядов и пушек из-за границы, если бы Россия обладала разумной властью. Все необходимое Россия могла произвести сама.

Летнее наступление 1915 года на Восточном фронте стало крупным тактическим успехом немецкого командования, и в то же время его большой стратегической ошибкой. Германии не удалось достичь главной цели – вывести Россию из войны. А пока они тратили силы на востоке, это дало передышку Западным державам, потрясенным боями 1914 года. Это позволило им придти в себя и накопить достаточные силы для дальнейшего сопротивления.

В самый разгар напряженных боев царь внезапно сместил с поста Главнокомандующего великого князя Николай Николаевича, и назначил на этот пост себя. В Петербурге он оставил править свою супругу, и она стала фактическим главой государства.

Николай был женат на немецкой принцессе Алисы Гессен-Дармштадской, мать которой была дочерью английской королевы Виктории. Когда мать Алисы умерла, бабушка взяла внучку на воспитание. Если по крови супруга Николая была полунемкой-полуангличанкой, то по воспитанию – чистой англичанкой. Перед замужеством Алиса приняла православие, и вместе с новой верой новое имя – Александра Федоровна. Внешне она была привлекательной женщиной, но по характеру мало приятной. Сухая и сдержанная, скрытная и надменная, она не смогла найти при Дворе друзей, но, впрочем, и не старалась. Она никого не любила, и ее никто не любил. Интересы этой женщины, отличавшейся крайним эгоизмом, были сосредоточены исключительно на своей семье. Хорошо говорить по-русски Александра Федоровна так и не научилась и общалась на нем в основном с прислугой и со священниками. В царской семье разговорным языком был английский.

Обычно, когда между супругами существует любовь, то чаще всего любит один из них, а второй позволяет себя любить. В семье императора любящим был Николай, поэтому он жене ни в чем не перечил. Граф Витте писал, что царь «женился на хорошей женщине, но на женщине совсем ненормальной и забравшей его в свои руки, что было нетрудно при его безвольности. Таким образом, императрица не только не уравновесила его недостатки, но, напротив того, в значительной степени их усугубила, и ее ненормальность начала отражаться в ненормальности некоторых действий ее августейшего супруга. Вследствие такого положения вещей с первых же годов царствования Николая II начались шатания то в одну, то в другую сторону и проявления различных авантюр» (Витте С.Ю. Царствование Николая Второго. Т. 2, глава 45, стр. 290).

Весьма показательна причина смещения великого князя Николая Николаевича с поста главнокомандующего. Этот великий князь был единственным из Романовых, кто в своей профессии не был пустым местом. Немцы считали его жестким и умелым противником, обладавшим железными нервами. Некоторые из его стратегических идей Людендорф оценивал как в высшей степени смелые и блестящие. Он был популярен в армии, где его за огромный рост называли Длинным. Он был популярен и в обществе. И эта популярность росла тем быстрее, чем менее популярным становился царь. Причиной его смещения были появившиеся в Петрограде слухи, будто императрицу вскоре отошлют в Ливадию или заточат в монастырь, а Николай II при несогласии с этим решением будет свергнут. Великого князя Николай Николаевича провозгласят диктатором, а после победы царем. Александра Федоровна с возмущением писала мужу, что «кое-кто имеет наглость уже теперь называть главнокомандующего Николаем III».

Встревоженный этими слухами, царь воспользовался поражениями лета 1915 года в качестве предлога, чтобы отстранить великого князя от командования. План царствующей четы состоял в том, что Николай будет сторожить трон в армии как главнокомандующий, а Александра Федоровна будет сторожить престол в Петрограде. Английский историк писал по этому поводу: «Так началось роковое партнерство двух родившихся не под счастливой звездой суверенов, которые не ощущали ни собственной ограниченности, ни исключительной сложности захватившего их политического течения. На фронте Николай, не получивший надлежащего образования стратег и неумелый администратор, командовал русскими армиями, в то время как Александра, убежденная в том, что проницательность в государственных делах «исходит не от мудрости, а от некоего инстинкта, даруемого Богом», играла роль самодержца в Петрограде». В результате Николай развалил управление армией, а Александра Федоровна развалила управление государством. Что и привело Россию к революции.

Брусилов пишет, что самоназначение Николая было встречено в армии с «недоверием и унынием», поскольку «весь его внутренний облик мало соответствовал грандиозному масштабу этой войны». Недостаток знаний и способностей у царя, писал Брусилов, «слабость его характера и нерешительность делали его совершенно непригодным для командования». «Я считал лично, – продолжил он, – Николая II человеком чрезвычайно незадачливым, которого преследовали неудачи в течение всего его царствования, к чему бы он ни приложил своей руки» (Там же, стр. 158).

По словам Брусилова, в военном деле царь был «истинным младенцем». Принимая парад войск, он «всегда был в нерешительности и не находил слов, которые могли привлечь к нему людей и поднять их боевой дух… Бросалось в глаза неумение царя говорить с войсками. Он как бы конфузился и не знал, что сказать, куда пойти и что делать. Поэтому неудивительно, что войска были как бы замороженными и не высказывали никакой радости и подъема духа». Трагедия русской армии состояла в том, что слово «истинного младенца» на военных совещаниях было решающим.

Талантливые лидеры всегда окружают себя талантливыми помощниками, что становится основой их успеха. А Николай, не обладавший ни военным, ни другими талантами, заполнил штаб русской армии такой же серостью, каким он был сам. Генерал Мосолов посетил по делам службы императора в Могилеве, где находился его штаб. Мосолов пишет: «Я скажу совсем немного об окружении царя в то время, когда он находился в Ставке в качестве главнокомандующего. Люди, проведшие здесь много месяцев, часто говорили мне, что эти офицеры (я специально не затрагиваю вопрос об их качествах как военных) производили впечатление безынициативных и апатичных, плывших по течению и заранее смирившихся со всеми возможными катастрофами. Это были мелкие бюрократы на службе царя, столкнувшегося с кризисом, подобного которому еще не было. Все новые назначения диктовались, казалось, каким-то злым роком: хорошие люди уходили, а их место занимали карьеристы. Пропасть между царем и народом, пока он находился в Ставке, продолжала углубляться. Министры приезжали сюда редко, а когда они все-таки появлялись, то не демонстрировали никакого желания поддержать своих коллег по кабинету. Полностью отсутствовало единство действий и политики не только в кабинете министров, но и среди правительства и членов Ставки: «Мы жили на разных планетах» (Там же, стр. 130–131).

Наладить взаимодействие между командующими фронтами, чтобы они действовали одной командой, было прямой обязанностью царя, когда он возглавил армию. Но Николай и это дело провалил. Каждый командующий фронтом воевал сам по себе. Летнее наступление русской армии 1916 года было последним шансом для царя спасти свою династию и уберечь Россию от потрясений. Но царь и здесь показал себя с наихудшей стороны. Когда принимали решение о наступлении, в Могилеве был собран военный совет под председательством Николая. На нем присутствовали командующий Северо-Западным фронтом генерал-адъютант Куропаткин, командующий Западным фронтом Эверт, командующий Юго-Западным фронтом Брусилов, начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Алексеев и ряд других лиц. Алексеев доложил совещанию, что решено передать почти всю резервную тяжелую артиллерию и весь общий резерв Западному фронту, чтобы он нанес главный удар в направлении Вильно. Некоторую часть тяжелой артиллерии и войск общего резерва решено передать Северо-Западному фронту, который своей ударной группой должен был наступать в том же направлении, помогая выполнению главной задачи. Что касается Юго-Западного фронта Брусилова, сказал Алексеев, то было признано, что из-за малочисленности его сил и недостаточного оснащения этот фронт наступать не в состоянии, поэтому он должен оставаться на месте.

Когда после первых выступавших слово предоставили Брусилову, он заявил решительный протест. Он сказал, что на противника следует навалиться всеми фронтами, чтобы не дать ему маневрировать своими дивизиями и перебрасывать их с не атакованных участков к местам прорыва. Алексеев ответил, что в принципе у него нет возражений, но он должен предупредить Брусилова, что Юго-Западный фронт ничего вдобавок не получит – ни артиллерии, ни войск, ни снарядов. Но Брусилов этого и не требовал.

Как талантливый командир Брусилов сумел собрать и сплотить вокруг себя целую плеяду прекрасных офицеров. Он тщательно подготовил наступление против австрийцев и немцев на всем своем трехсот километровом фронте. Он применил не стандартный метод наступления, а придумал свой собственный. Обычно перед атакой на участке прорыва начинали копать траншеи в сторону противника, чтобы максимально сблизиться с его позициями. Но наступавшие тем самым раскрывали свои планы, и противник успевал подтянуть резервы к месту атаки. Чтобы этого избежать, Брусилов приказал всем своим четырем армиям рыть траншеи сразу во многих местах, и этим запутать противника. Из-за малого количества снарядов артиллерийская подготовка была короткой, но точной и фронт противника был прорван одновременно в нескольких местах.

Но затем случилось то, чего Брусилов больше всего боялся. Плохо организованные и построенные по шаблону атаки Северного и Северо-Западного фронтов провалились, после чего они застыли на месте и больше не предпринимали никаких действий. Это позволило противнику перебрасывать войска с их участков фронта против Юго-Западного.

По данным разведки, перед началом наступления против Брусилова было сосредоточено 450 000 солдат противника. О результатах боев своей армии Брусилов привел такие цифры: «Со дня наступления 20 мая по 1 ноября Юго-Западным фронтом было взято в плен свыше 450 000 человек офицеров и солдат, т. е. столько же, сколько в начале наступления по всем имевшимся довольно точным у нас сведениям, находилось передо мной неприятельских войск. За это же время противник потерял свыше 1 500 000 убитыми и ранеными. Тем не менее, к ноябрю перед моим фронтом стояло свыше миллиона австро-германцев и турок. Следовательно, помимо 450 000 человек, бывших вначале передо мной, против меня было переброшено с других фронтов свыше 2 200 000 бойцов. Из этого ясно видно, что если бы другие фронты шевелились и не допускали возможности переброски войск против вверенных мне армий, я имел бы полную возможность выдвинуться далеко к западу и могущественно повлиять – и стратегически и тактически – на противника, стоявшего против нашего Западного фронта. При дружном воздействии на противника нашими тремя фронтами возникла полная возможность – даже при тех недостаточных технических средств, которыми мы обладали по сравнению с австро-германцами, – отбросить все их армии далеко к западу» (Там же, стр. 248).