Начиная с этого вечера вместе с пустым бульоном мне стали приносить несколько кусочков ржаного хлеба, самого вкусного хлеба в жизни. Кормили в лагере только для поддержания жизни, голове едва хватало калорий обдумывать происходящее. Говорить о физической работе совсем нечего, на нее точно уже не было никаких сил. Первый же нормальный прием пищи сильно поднял мое настроение, в сердце необоснованно повеселело, а мир стал красочнее.
Через несколько дней ко мне пришел пожилой человек.
– Поздравляю, дорогой товарищ, – сказал он, – ты на земле свободных людей и равных возможностей для всех.
– Спасибо, – с недоумением ответил я, не понимая, к чему может привести этот разговор.
Его звали Карл Гюнтер, он перешел на сторону нашего сегодняшнего противника по собственной воле, еще в двадцатые годы.
– Мы создали организацию «Свободный Рейх», которая должна получить власть, украденную у немецких коммунистов буржуями в 1918 г.
Он долго рассказывал, как он вместе с Куртом Эснером создавал Баварскую советскую республику, как прозорливо марксисты предсказали карах капитализма, какие великие философы жили в одно время с нами и так далее. Больше всего из его выступления меня заинтересовало то, что, оказывается, Советы не заставляют офицеров работать насильно, а если те все-таки соглашаются трудится, им выплачивают жалование и кормят. Дослушав его лекцию о скором пришествии коммунизма на землю, я принял его предложение вступить в их организацию. Старик не стал скрывать свою радость и поручил мне написать послание для солдат Рейха с призывом сложить оружие.
Вскоре я совсем окреп и стал способен на творчество. Тексты для солдат у меня были самыми простыми – коммунизм даст свободу, все люди равны и так далее. Моему начальству нравилось. Вскоре они сами начали приносить их тексты для исправлений и правок. Похоже, мне стали доверять. Мне попадались письма наших солдат, которые они якобы написали, но не успели отправить своим возлюбленным. Были обращения немецких военачальников с рассуждениями о бесполезности продолжения войны, послания с критикой руководителей, причем как Советов, так и Рейха.
Несколько раз я выступал перед новыми военнопленными, мой голос записывали на пленку, а затем прокручивали по радио. Похоже, какое-то время я был популярен. Мне даже начала нравиться моя работа, и я предлагал собственные идеи для пропаганды. Очень гордился листовками с информацией о тайных счетах немецкого командования в американских банках, огромные суммы, спрятанные у союзников, должны были создать у солдат ощущение, что верхушка нацистской партии сама не верит в победу и готовит себе отходные пути.
Я все чаще начал заглядывать в лагерную библиотеку за книгами о коммунизме на немецком. Они стали вызывать у меня все больший интерес. На полках отыскался новый словарь, почему-то он никого до меня не заинтересовал. Листок выдачи и приема книги был совершенно пустым, а сама книга производила впечатление нетронутой. Постепенно я начал осваивать язык и уже набирался смелости заводить простые разговоры с нашими то ли охранниками, то ли тюремщиками.
– Добрый день товарищ! В этом году колхозы собрали большой урожай хлопка? – я тренировал язык самыми, как мне казалось, нейтральными вопросами из краткого разговорника в конце словаря. Солдаты смеялись или снисходительно улыбались в ответ на мои фразы.
– Да, да. Урожай большой в этом году. Будем шить робы для немецких преступников.
За работой время стремительно побежало быстрым горным ручьем. Лето незаметно сменила осень, нам выдали дровяную печку в барак. Мне разрешали писать свои тексты рядом с ней. Печка стала мне настолько дорога, что я дал ей имя – Мэри и исправно кормил дровами. С Мери я проводил все свое время. Странно, но практически каждый день меня охватывало чувство вдохновения, не оставляло желание продолжать писать. Погружение в творческий поток преображало мой организм, давало сил не замечать холод, переносить тяготы плена, заставляло продолжать жить.
Карл вернулся в мой барак на следующий день, после того как выпал первый снег.
– Товарищ, нам жизненно важно построить металлургический завод. Стройка будет колоссальной, вокруг предприятия вырастет новый город. В нем не будет угнетения и несправедливости. Завод необходим фронту сегодня, а завтра без металлургии совсем не обойтись. Мы будем восстанавливать Европу – наш дом, строить обновленный свободный мир, – незамедлительно начал он свою пламенную речь.
– Карл, я совершенно ничего не понимаю в строительстве, а в металлургии тем более, – убеждал я своего куратора.
– Наше время не может ждать, профессии теперь нужно осваивать быстро, на практике. «Свободная Германия» поручает тебе возглавить трудовой отряд из военнопленных, который оправляется на место стройки уже завтра. Карл выдал мне список, где кириллицей были написаны немецкие имена.
– Знакомься, – вдруг улыбнулся он, – это твоя новая семья, береги их! Они, также как и ты решили, строить новый справедливый мир. Они твои трудоармейцы, а ты их офицер.
– А что будет с моей переводческой работой?
– Не волнуйся, твое дело продолжат другие товарищи с новой силой.
– Я хочу встретиться с ними, передать бумаги.
– Нет нужды. Не переживай. У них актуальный взгляд на мир, твои советы им не помогут, а у тебя другие задачи.
На следующий день меня на легковой машине довезли до вокзала, где уже выстроившись вдоль перрона, стояли тридцать человек. Перед отправлением им выдали новую советскую форму выглядели они как новобранцы, передовой отряд интернационала. Вот только погода уже стала совсем зимней, снег определенно никуда в ближайшее время не собирается, а мои трудоармейцы стояли без верхней одежды. Ко мне подошел советский офицер, молодой хорошо, выбритый или, возможно, совсем еще безбородый в силу возраста. Почти детское лицо его могло указывать, что он вчерашний выпускник военного вуза, или вообще не успел его закончить.
– Доброе утро, Кристиан. – произнес он на немецком с берлинским акцентом. – Меня зовут Михаил Терехов, мой отряд будет сопровождать вас до места назначения. Мы ждем грузовик с теплой одеждой и пайками в дорогу. Прошу вас, займитесь распределением груза.
Грузовик не заставил себя долго ждать, в его кузове оказались куртки, сделанные из ваты. Мне они показались странными и бесполезными. Как же я был за них благодарен, когда оказался в настоящем морозе. Ничего настолько практичного и удобного я никогда до этого не встречал. В одежде было удобно работать и из нее легко было выпаривать вшей.
Поезд состоял из вагонов, которые обычно используют для перевозки посылок или ящиков. Меня разместили в офицерском вагоне, там стояла печка, похожая на Мери, и были спальные места. Несколько дней со мной ехали советские военнослужащие. Я очень хотел узнать о том, как сейчас выглядит фронт. Мои конвоиры разговаривали мало, я почти ничего не понимал из-за слабого знания языка, а на мои вопросы они не отвечали.
Через окно в вагоне мне удавалось посмотреть, как менялась природа за окном, как лиственные деревья сменялись еловыми лесами, по мере того, как мы преодолевали обширные реки, как пролетали маленькие деревеньки, я все больше поражался, насколько обширна и разнообразна страна. Зима с каждым километром получала все больше прав, природа признавала ее хозяйкой этих мест, сугробы росли поминутно, а холод начинал пробираться даже в наш теплый вагон. Во время остановок мы устраивали перекличку людей из всех вагонов. На каждой станции не хватало одного или несколько человек. Трупов никто не выдавал, может их выкидывали, чтобы скрыть убийства во время ссоры, а может кому-то удавалось сбежать.
До стройки добралось двадцать три человека. На месте нашего назначения уже стояло три грузовика. Все строители нового мира погрузились в кузов и по горным серпантинам отправились до нашего нового эдема. Горная дорога оказалась совсем непростой, грузовик буксовал, жалобно рычал, проворачивая колесами, и нам приходилось толкать в непреодолимую для него гору.
***
Стройка уже шла полным ходом. По намеченным фундаментам было понятно, как много работы нам предстоит. Михаил ненадолго затерялся среди суетившихся строителей, не обращающих на нас никакого внимания.
Он вернулся не один. Рядом шел высокий человек, распознать в нем офицера было невозможно. На нем болталась рабочая одежда не по размеру, он был небрит и совсем не заботился об аккуратности своей бороды. Глаза были уставшие, прикрытые густыми бровями.
– Кристиан, переходите под распоряжение нового командира. – сообщил Михаил.
Перед отъездом Михаил выдал мне мешок сухарей и несколько коробков со спичками. Он монотонно произнес: «Все другие строительный инструменты нужно получать в начале дня, а после выполненной работы сдавать на склад под личную роспись. Кристиан, запомните, вы несете полную ответственность за имущество предприятия. В случае намеренной порчи вас могут расстрелять как вредителя».
Нашего нового командира звали Антон. Михаил отправился обратно тем же поездом. Мы участвовали в погрузке каких-то ящиков в вагоны, а затем проводили его в обратный путь.
Антон долго и упорно что-то объяснял мне после отхода поезда. Я почти ничего не понял. Он говорил очень быстро, не учитывал, что я не носитель, а только изучаю его сложный язык. Я просил повторить вопросы по несколько раз, но так не смог дать ни на один из них ответ. Примерно через полчаса Антон совсем разозлился, развернулся и ушел.
Для двадцати трех человек выделили только одну пещеру под землей. Антон назвал ее неизвестным мне словом – «землянка». С трудом я понял, что новые землянки мы должны построить своими руками. За несколько дней мой словарный запас обогатился словами: доски, подпорки, бревна. Технология строительства теплого дома под землей оказалась достаточно простой. Прежде всего нужно аккуратно снять верхний слой земли, убрать его в отдельное место. Затем вырыть котлован, соорудить ступенчатый спуск в него, брусьями укрепить стенки котлована, в середине вкопать опорные столбы для установления крыши, которую покрывают снятым заранее верхним слоем земли.
Мою бригаду расширили до двадцати пяти человек, так мы стали маленькой ячейкой огромной трудовой армии. Пополнилась наша бригада тоже немцами. Оказывается, в Советах живет много переселенцев из Германии. Первые несколько дней по поручению Антона я опрашивал свой отряд, записывал имена, краткую биографию и опыт участия в боевых действиях. На каждого человека мне выдали по одному листку бумаги и одну папку для бумаг с надписью: «Бекаллаг».
Антон разместил меня работать в его собственном бараке, здесь стоял письменный стол, кровать, в углу была оборудована небольшая кухня. Он позволял мне работать там с шести тридцати утра и до двенадцати дня. Начал я с новых людей моего отряда. Мне самому хотелось с ними познакомиться и понять, чего от них ожидать. Больше всего меня интересовали истории этих странных советских немцев. Первым на разговор ко мне попал Мейстер Иван Федорович.
– Ваш года рождения? – начал я с заранее необходимых для заполнения вопросов.
– 24 декабря 1923 года
– Место рождения?
– Автономная Социалистическая Республика Немцев Поволжья, город Энгельск.
Я старательно заполнил графу – проживание и засомневался, правильно ли я понял. Затем попросил повторить название места на немецком.
– В Союзе есть автономия для немцев? – мне нужно было уточнить верность названия непонятного географического объекта.
– Была автономия для немцев. – пояснил Иван.
Он вынул из кармана завязанную в небольшой платочек стопку бумаг и протянул мне карточку, где было указано: Заполняется на главу семьи: Федора Генриховича Мейстера. Год рождения; 1901 г. Место рождения: Саратовская губерния. Национальность: немец. Род занятий: мастер Ремонтно-механического завода. Проживает: АСР Немцев Поволжья, город Энгельск. Основание: Приказ народного комиссара внутренних дел СССР номер 00439 от 25 июля 1937 года.
На обратной стороне карточки был список членов семьи: Анна Федоровна Мейстер (супруга), Иван Федорович Мейстер (сын), Мария Федоровна Мейстер (дочь).
Позже я заполнил много таких карточек, но та была первая. Я поначалу долго и старательно, а затем уже все быстрее вписывал в графе прибыл – «Бекаллаг».
В комнату вошел Антон, мы посмотрели на него и не сговариваясь встали. Антон показал жестом, что нам можно сесть. Он прошел в угол, где была расположена его импровизированная кухня, и поставил кипятиться чайник на электрической плитке. Затем, уселся в углу ждать свой чай и начал нас слушать.
– Отец не дожил, сердечный приступ в дороге был. Но он всегда поддерживал советскую власть, – Иван произнес эти слова со стремлением убедить своих слушателей в произошедшей ошибке, по-видимому он полагал, что не должен здесь находиться. Он даже на секунду повернул свою голову к Антону. Не знаю, нашел ли он там сочувствие.
– Какие у вас политические убеждения? – продолжал я задавать заготовленные вопросы.
– У меня коммунистические убеждения, – проговорил Иван, – хотел пойти на фронт и доказать все на деле.
– Почему не пошли? – этот вопрос скорее интересовал больше меня.
– Не взяли. Я в военкомат приходил записываться добровольцем. Сказали: «происхождение мое не позволяет стать красноармейцем». Но как же не позволяет? Я же сын рабочего!
Я представил, как мог бы встретиться с ним на поле боя. Лицом к лицу в воздушной баталии. С каким жаром этот человек желал бы меня убить. У него мотивации было бы достаточно с первой секунды. Как же страстно он желает доказать этим людям свою верность.
– А охотиться или рыбачить умеете? – Антон сказал, что мне нужно было сформировать отряд для добычи продовольствия, поэтому я выискивал людей с такими способностями.
– Нет, простите, этому не обучен. Я в городе вырос. Но готов освоить любую профессию.
– Благодарю, уверен, вы будете хорошим строителем.
На этом беседа с Иваном закончилась. Я попросил его позвать следующего человека в очереди на знакомство со мной. Он прикрыл за собой дверь и мы остались с Антоном на едине.
– Я знаю, что тебе сейчас кажется, – сказал Антон, перекрикивая звук закипевшего чайника, – все дело в национальности. Твой фюрер так решает все вопросы. Еврей, значит вор или жулик, австриец – достойный и культурный человек, а в этой дремучей стране все наоборот: немец – убийца и предатель, а еврей – талант и трудяга. Понятные мысли.
Я очень удивился его словам. Антон – человек очень эмоциональный, это я уже понял, но подобной откровенности не ожидал.
Пойми, не было у нас столько времени, чтобы объяснить людям, что их качества от национальности не зависят. Советская всласть по-другому государство строит, ей безразлично, какой ты национальности. В Энгельск сейчас оборонные заводы, которые из других частей страны переправили. Сам посуди, кто для вас лучший объект для вербовки. Сперва-наперво к немцам же и пойдете дружбы искать. На какой сумме сломается наш человек? А еще расскажите ему об избранности и исключительности. Кто же устоит? Не успели мы еще нового советского человека вырастить. Мы…– Антон осекся и замолчал.
Мой начальник налил кипяток в две железные кружки, где уже дожидались влаги засохшие лепестки. Чай, выросший где-то под солнцем, пропитавшийся его энергией, а затем обезвоженный, ухватился за бурлящий кипяток и в благодарность наполнил промерзший барак ароматом юга. Антон протянул одну из чашек мне со словами: «Мы свои древнегреческие мифы сейчас пишем».
– Разрешите, – в дверной проем просунулась мужская голова.
– Да, проходите, пожалуйста, – ответил я, указывая на стул.
– Кох Семен Павлович, – немедленно представился мой новый посетитель.
– Прошу вас, – я сделал глоток обжигающего чая, похожего по крепости на кофе. Покажите вашу карточку?
– Да, извините. – он протянул мне истрёпанный кусок бумаги, зажатый в руке.
Заполняется на главу семьи: Кох Семен Павлович. Год рождения; 1907 г. Место рождения: Нижегородская губерния. Национальность: немец. Род занятий: кулацкий элемент. Проживает: Горьковская область, г.Шарья Основание: Совместным постановлением СНК СССР № 90 и ЦИК СССР № 40 от 13 ноября 1930 г.
– Какие у вас взгляды?
– Какие у меня могут быть взгляды, – дернув плечами ответил Семен.
– Семья моя по призыву Екатерины Второй приехала. В этой стране предки мои нашли свою родину. Мы в дела политические никогда не лезли, работали честно, поэтому и лошадей, и коров у нас в избытке было. Земля, матушка, тоже к нам отзывчива была. Мы супротив власти никогда не шли.
– А в Рейхе, отношения с родственниками поддерживаете?
– Какие у нас там могут быть родственники? А если и были таковые, как же мы теперь найдем-то их, сколько времени минуло.
Антон по-прежнему внимательно следил со нашей беседой. Я тайком посматривал на его реакцию, но так и не смог ничего понять. С нетерпением ждал пока мой собеседник закончит и рассчитывал, что Антон продолжит в слух высказывать свои мысли. Мои ожидания оправдались.
– «Все кажется, что огромную страну способны прокормить трудолюбивое кулачество. Но у нас так не выходит, большие хозяйства должны быть. Стана огромная, а будет еще больше. Другие народы к нам приходить будут. Их тоже кулаки кормить будут? А если им платить за еду нечем? Что они, эти кулаки, бесплатно отдадут? Нет, хоть народ целый вымирать будет, даже если еда сгниет, они спокойно сидеть на своих мешках будут. Да, пусть кроме этих двух кулаков все в деревне только и делали, что водку пили, но привыкли уже, что от них ничего не зависит, и никогда их не научат большими предприятиями управлять», – произнес Антон.
***
Бригада наша была сплочённой, все хотели выжить и понимали, что справиться с работой и проблемами можно только сообща. Заводские корпуса строить нам не доверяли, мы принялись возводить дома инженеров-металлургов. В строительстве домов мы тоже почти ничего не понимали, но несмотря на крепчающий мороз нас все больше и больше подгоняли.
Я получил удостоверение руководителя строительной группы. Условно свободное передвижение по стройке дало мне возможность осмотреться и узнать больше об этом месте. Территория стройки походила на колонию для преступников, по периметру были установлены сторожевые вышки с автоматчиками, повсюду заборы и колючая проволока. Трудовые отряды жили недалеко от строительных объектов в охраняемых бараках. Мои документы позволяли мне пройти в штаб центрального планирования через несколько зон. Осматривая строительные площадки, бараки и землянки, я слышал разговоры рабочих на немецком, финском и чешском. Было похоже, что Советы строят здесь вавилонскую башню силами пленных европейцев. Мы ждали весенний эшелон с новыми трудовыми отрядами, а пока оставалось надеяться только на собственные силы. Из-за скудной еды и постоянной физической нагрузки люди болели незнакомой для меня болезнью – волосы и зубы выпадали, кожа высыхала, трескалась и не заживала. С каждым днем нас оставалось все меньше и меньше.
Нового промышленного монстра возводили не только заключенные, но и профессиональные рабочие. Еды становилось все меньше и меньше, суп превратился в воду. Сформированные отряды охотников редко возвращались с добычей, охотиться зимой оказалось очень сложно. Мой список уменьшился еще на одиннадцать человек, но и те, что остались, были измотаны.
Как только растаял снег, и на земле начала появляться первая трава, в мою землянку пришел Антон и сообщил, что наша помощь требуется на других объектах.
– Пришло время возводить заводские цеха. Но эшелонов с новыми строителями не будет до лета. Силы брошены на другие объекты. Кристиан, коммунистическое движение ставит перед нами серьезные задачи. История не простит нам поражения.
– Антон, люди болеют. Нам нужно завершить строительство домов. У нас и половина не построена.
– Отчаиваться не нужно, сила воли, идеалы братства и дух солидарности помогут нам. Кристиан, нужно возвращать из могил ушедших, – тех, кто покинул нас слишком рано. Людей, еще способных работать, но слабых духом. Они выбрали смерть, но они ошиблись, – подумали, что найдут там покой от изнурительного труда. Партия направила профессора марксизма-ленинизма из МГУ. Он приехал неделю назад и уже проводит специальную подготовку к церемонии. Вместе со своими аспирантами он днем и ночью, не прерываясь ни на минуту, читает полное собрание сочинений Владимира Ильича. Сегодня ночью к профессору наконец явился призрак коммунизма и сообщил, что готов помочь возвращать мертвецов с того света.
Я не мог поверить своим ушам, мне его слова казались бредом, не имеющим никакого смысла. Мне хотелось схватить словарь и немедленно искать вторые или третьи значения слов, которые мне говорил Антон. Голова начала кружиться, а лицо вспыхнуло жаром, память вернула меня в летний лес, где я провел целую вечность, выискивая дорогу к людям. Оказывается, я вышел к людям, которые легко превращаются в птиц, поедают коров на завтрак, заставляют мертвых работать после смерти.
***
Барак для регистрации прибывших с того света работников был полностью подготовлен. На стенах висели лозунги с призывами сплотиться для возведения коммунизма, в углу стоял огромный бюст Ленина, а в центре мелом была начерчена огромная пятиконечная звезда.
– Мы – пионеры новой программы повышения производительности труда, неизвестно, как может повернуться наш эксперимент, – сказал Антон и протянул мне пистолет.
Вдоль стен барака стояли московские аспиранты в белых рубашках, черных брюках и повязанных на груди красных галстуках. В руках у них были книги, которые каждый из них читал почти про себя, еле слышимым шепотом. Проигрыватель играл бодрую музыку в исполнении барабана и трубы. Аспиранты перетаптывались под музыку, почти маршируя наместе под ритмичный барабан.
Я не мог понять, что мне нужно делать. Оглядевшись, я открыл выданную мне книгу и с большим трудом прочитал название главы, которая попалась первой – «теоретические ошибки экономистов-народников».
Охрана периметра стройки заранее раскапала тела, слегка присыпанные ледяной землей. Трупы дожидались весны, когда должны были построить для них крематорий, чтобы превратить их тела в прах. За стол напротив Антон, охранники усадила мертвеца.
– Товарищ, послушай! – начал свою речь Антон – сейчас совсем не время быть мертвецом! Живым выпал шанс доказать, что им принадлежит земля, соседние планеты и вообще все. Живым нужны заводы, нужен металл и уголь, нефть и газ, электричество и вода. Живым нужен ты. Вставай и иди с нами плечом к плечу в новое будущее.
Каково же было мое удивление, когда я понял, что мертвец практически сразу пошевелился. Он не заставил себя долго уговаривать, приоткрыл глаза, посмотрел на Антона мутным взглядом и захрипел. Радость наша была мимолетна, он медленно затих, погас окончательно и больше уже не очнулся.
На стул передо мной усадили второго претендента. Я узнал его. Герман был на вокзальном перроне в день моего знакомства с трудовым отрядом, но умер практически сразу поле приезда на стройку. Зима сберегла его тело практически нетронутым от разложения. Я попытался найти его взгляд, но посеревшие глаза уже ничего не выражали.
– Товарищ, сегодня цепи рабства сброшены с твоих рук. Ты избавлен от угнетения хозяев, мы прекратили вечную унизительную гонку за куском хлеба, и, самое главное, запомни – смерти нет. Вставай и иди с нами! – практически прокричал я эти слова в заледеневшее лицо Германа.
Отнятые у холода мертвые тела, в теплом помещении становились размякшими, они как подростки, утомленные вечными уговорами взрослых – прекратить наконец бездельничать, сидели развалившись на своих стульях. Их взгляды упирались в потолок, в сторону, в пол, никто не интересовался скривившимся от напряжения лицом Антона. Он сосредоточил все внутренние резервы, твердым голосом произносил пламенные речи. Выступления его были наполнены одухотворенными подъёмными восклицаниями, тихими бурлящими от обиды в голосе укоризнами своего бессилия закончить строительство без них, жителей потустороннего мира. Антон превратился в тувинского шамана, выкликающего чуда под звуки бубна-барабана. Все это сопровождалось звуками трубы, записанной на пластинку. Она ревела как утренний будильник, напоминала о наступлении времени одеваться, идти к заводским воротам, выполнять свой ежедневный подвиг с перерывами на еду.
Но никто просыпаться не хотел. Мертвецы не собирались возвращаться к мучительной работе. Антон после каждой неудачи в раздражении просил унести труп и принести следующего претендента на возвращение в обновленный мир. Силы его приходили в упадок, он угасал, терял запал, все чаще хватался за пистолет.
– Считаю до трех! Если ты не очнёшься, я выстрелю в твой тупой лоб! – угрожал мертвецу Антон.
Долго так продолжаться не могло, примерно через пять или шесть часов Антон принял бесполезность всего происходящего, устало сидел за своим столом.
– Понятно все с ними, кто захочет работать бесплатно, да еще и после смерти, – рассуждал Антов в вслух о происходящем. Да, если бы и платили…
Антон добавил почти шепотом: «Впервые в истории мы тут на себя работаем. Мы оставим своим детям не пару золотых колец и трухлявый дом, а огромную промышленность, способность самим создавать мир вокруг себя».
Мертвец вздрогнул, грудь его впервые шелохнулась, наполнилась воздухом, и он медленно выдохнул. Первый «возвращенец» начал осматриваться по сторонам, взгляд его постепенно приобретал все большую ясность. Он посмотрел на Антона, захрипел, сквозь высохшее горло пробирались его первые слова.
– Начальник, на второй улице дома уже под крышу вывели? – спросил «возвращенец».
– Давно вывели, сейчас уже внутренней отделкой занимаемся.
– Хорошо, молодцы. Нормально идем.
– Скажи, товарищ, откуда ты пришел? Что там после смерти? – задал Антон свой первый вопрос.
– Прости, товарищ! Я не помню!
После первого успеха Антон переменился, руки его дрожали от нервного истощения, он с трудом прикуривал сигарету, но несмотря на уговоры профессора, настаивал на продолжении церемонии. Боялся потерять, позабыть важные слова, смыслы, которые смог донести до мертвеца. В его голову пришло озарение, которое он боялся растерять, утратить чувство сопричастности с потусторонним миром.
Антон провел около десяти ритуалов, успешными из которых оказались только три. Лучше даже сказать два, третий мертвец повел себя неожиданно. Он зарычал протянул к Антону свои руки, пытался схватить его за шею и удушить. Антон успел взять со стола пистолет и выстрелить ему в голову. Мертвец еще какое-то время пытался подняться, но затем затих и больше уже не двигался. Его тело отнесли обратно в замерзшую яму к другим, отказавшимся вернуться мертвецам.
Профессор не смог толком объяснить, в чем была причина такого поведения. Он предположил, что некоторые мертвецы измучены преисподней. Они готовы вернуться, но рассудок их окончательно утрачен. Такие мертвецы ничего уже не чувствуют кроме боли.
***
Вертолет прилетел за учеными через неделю после начала наших ритуалов по возвращению мертвецов. Антон выдал профессору и его аспирантам благодарственные грамоты от нашей организации. Перед отъездом сотрудников МГУ был организован праздничный банкет, который ничем не отличался от обычного ужина, но на столе появилась водка, и все по старшинству говорили речи, желали удачи строителям и новых научных открытий работникам университета.