Октябрь
Захар крутил ручку транзистора, пока не поймал забиваемый помехами «Голос Америки». Закончился концерт незнакомой рок-группы, начались новости. Сквозь булькание, свист и треск вдруг отчётливо раздалось короткое сообщение: «В сентябре этого года совместная американо-французская экспедиция обнаружила в северной части Атлантического океана, на глубине около четырех тысяч метров, и сфотографировала обломки затонувшего пассажирского лайнера ”Титаник”».
– Вы слышали? – повернулся он к дремавшим друзьям. – Американцы фотографируют ”Титаник” на глубине четыре километра, а мы нашим эхолотом глубину в сорок метров не можем измерить!
Он поднялся и высунул голову из палатки. Крупными хлопьями падал первый в этом году снег. Лежавший в своей конуре, перевезённой со старого лагеря, Рекс увидел его и звонко залаял. Выходить на холод не хотелось, и Захар снова повалился на спальник. От раскалившейся печки шло уютное тепло.
Зелёные кроны лиственниц стали соломенно-жёлтыми, берёзы стояли наполовину голыми, утопая в опавшей листве. Холодное дыхание приближавшейся зимы образовало на реке тонкие хрустальные забереги. Ночи пошли морозные, но днём можно было ещё погреться на солнце. О снеге никто даже не думал, но он появился нежданно-негаданно, словно бы для того, чтобы напомнить – и самая золотая осень рано или поздно сменяется зимой.
У них опять не было катера. Петрович забрал «Коршун» для неотложных производственных нужд и сначала обещал его отдать, а потом сообщил, что эхолот снят и перевезён на базу партии, и что им надо обходиться моторной лодкой. Ручной лот, грунтозаборник и лебёдку по просьбе Петровича на Унаху завезёт охотник из Берегового.
Два-три дня вокруг лагеря было белым-бело, но вскоре снег растаял, немного потеплело, и бригада снова занялась промерами глубин, а потом и грунтовой съёмкой. В иные дни было так тепло, что приходилось снимать телогрейки.
– Что-то ты, Захар, притух, – заметил за ужином Игорь. – Что-нибудь случилось?
– Да как тебе сказать, Игорёк… Смысла я не вижу в нашей работе. Какие-то люди спустили невесть кем придуманный план, не подкреплённый ни техникой, ни оборудованием, ни толковым обоснованием. Карта дна Зейского водохранилища… Не привык я делать то, чего не понимаю. И винтиком быть не привык. Вот эта бессмысленность существования и гложет.
Вечером Захар сидел рядом с Юлей на краю обрыва и смотрел на открывшуюся перед ними серую гладь водохранилища, испещрённую полосками белых гребешков. Жена сидела с полузакрытыми глазами и, казалось, к чему-то прислушивалась. Его охватила волна нежности к ней, хрупкой и беззащитной, попавшей в безжалостные жернова полевой жизни.
– Юля, как ты думаешь – зачем вот эта красота вокруг, и почему мы здесь?
Она не удивилась его вопросу, но повернулась к нему, взяла его руку и осторожно приложила её к своему животу.
– Может быть, ради этого?
Он сначала ничего не понял и хотел отделаться шуткой, но услышав под ладонью лёгкий толчок, замер от неожиданности.
– Ты беременна?
– Судя по всему, да.
Что-то мгновенно переменилось в нём. Ещё не осознав до конца суть этой перемены, он бережно поцеловал Юлю в висок и помог ей подняться.
«Господи, если Ты есть – спасибо тебе за всё, – думалось ему в палатке. – За то, что я существую, что я выжил в этой круговерти и что жизнь продолжится и после меня. Спасибо за этот вечер… Ты знаешь, я никогда не был упёртым атеистом, хотя никогда в Тебя и не верил по-настоящему. Дай мне силы и подожди немного!».
Последние дни они, не выходя из палаток, занимались грунтовой съёмкой в широком заливе, образовавшемся на месте бывшего русла Унахи. Это была натуральная туфта, но с такими однообразными грунтами не было смысла опускать грунтозаборник. Тем более что, за исключением самого русла, это были никакие не грунты, а затопленный лес.
Снова пошёл снег. По ночам в палатке было очень холодно. Тепло от печки быстро уходило сквозь брезентовые стенки. В спальники забирались одетыми. К тому же стали заканчиваться продукты, исчезли даже сухари.
Наконец Петрович приказал собираться к возвращению на Большую землю. В середине октября на прибывшем «Коршуне» они перебрались в Береговой. Началась волокита со сдачей имущества и приборов на склад. Вера с Игорем уехали в Зею на попутной машине. Рекса оставили на базе. Захара с Юлей переселили в поселковую гостиницу. В конце месяца спецрейсом, на самолёте АН-2, они вылетели из Берегового в Шимановск. Тот же Жоржик Тимочан встретил их в аэропорту и перевёз до железнодорожного вокзала. Отправив большую часть вещей багажом, вечером они выехали в Улан-Удэ.
На полу под столиком, в отдельном рюкзаке, лежали личные вещи Никиты.
Ноябрь
В экспедиции Захара встретил рёв начальства, недовольного исходом Зейской эпопеи. Он не встревал в дискуссии и пропускал мимо ушей несправедливые обвинения в некомпетентности, неопытности и чуть ли не злом умысле. Сваливать с больной головы на здоровую и раньше было в порядке вещей, но теперь это его почти не задевало. Завершившийся полевой сезон на многое раскрыл ему глаза и из наивного молодого специалиста сделал жёсткого и прагматичного циника. Его юношеский максимализм бесследно испарился под амурским солнцем. У Захара не осталось никаких иллюзий насчёт достоинств советского образа жизни, и он недоверчиво следил за горбачёвскими попытками перестроить страну снаружи, не трогая внутреннего уклада.
Недели две понадобилось лишь для сдачи на склад имущества бригады и получения расчёта в бухгалтерии за месяцы, проведённые в поле. Обычно выгодная для полевиков сдельщина после вычета из зарплаты стоимости украденной лодки обернулась для него финансовой дырой. Непросто оказалось и сдать в отдел технического контроля результаты полевых наблюдений. Особенно досадно было постоянно цапаться с Петровичем, лучше других знавшим истинные причины производственных проблем, но не гнушавшимся переводить стрелки на молодого бригадира.
Иван Николаевич встретил их с Юлей не один, а с миловидной улыбчивой женщиной, то и дело красневшей и ужасно стеснявшейся их обоих. Жить на две семьи в двухкомнатной квартире было невозможно, поэтому они с Юлей сразу же перебрались в отдельную квартиру, снятую им в другом городском районе.
Захар перевёл жену, бывшую на пятом месяце беременности, ученицей в цех камеральных работ на Шишковке. Она даже не пыталась скрывать своей нелюбви к сложным фотограмметрическим приборам. Надо было любой ценой дотянуть до декретного отпуска. Насыщенный событиями сезон не прошёл для Юли даром. Она приобрела недостававший ей опыт жизни в экстремальных ситуациях, стала глубже и внимательнее смотреть на окружающих людей. Совместная жизнь в палатке показала также, насколько они с мужем разные. Они сумели притереться друг к другу, но этого было недостаточно для семейного счастья. В сущности, до него было далеко, как до Луны.
В первые же дни после возвращения Захар отвёз рюкзак с Никитиными вещами молодой вдове, тут же обвинившей его в смерти мужа и выставившей его за порог. Было до того тошно на душе, что он с трудом удержался, чтобы не напиться в ближайшем пивном баре. Тем более что в её словах была большая доля правды. Он не сумел остановить Никиту и категорически запретить ему влезать в это тёмное дело с украденной резиновой лодкой.
Захар разбирал полевые журналы, когда секретарша начальника экспедиции крикнула с первого этажа:
– Сазонов, к телефону! Межгород вызывает.
В трубке раздавался один шум и треск, потом женский голос произнёс: «Говорите!». Шум сразу же стих:
– Алло, Захар, ты?
– Да, Федя. Это я.
– Послушай, у меня мало времени. Короче, про меня ни слова. Ты мне нафиг не нужен. А вот с твоей беременной женой как бы что не приключилось. Понял?
Захар положил трубку и вышел из приёмной.
Вдвоём с Юлей они побывали на свадьбе Игоря. Их посадили рядом с Айдаром – непривычно спокойным и остепенившимся.
– Вы не знакомы? Это Эржена, – представил он свою спутницу, маленькую широколицую девушку-бурятку в очках. – Если она начнёт вам рассказывать о буддизме, особенно о путях бодхисаттвы, не удивляйтесь – это её фишка. Я скоро сам начну давать консультации по очищению кармы.
– Свою-то карму выправил? – засмеялся Захар. Его так и подмывало поинтересоваться у Айдара, не ходил ли тот больше бить бурят, но он воздержался.
И жених, только что вернувшийся из амурской тайги, и его молоденькая жена, светились от счастья.
– Как зовут эту малолетку? – шёпотом спросил Захар у Айдара. – Гляди-ка, ведь дождалась всё-таки!
– Зовут её Эля. А насчёт «дождалась» – время она зря не теряла. Пока он был в поле, переспала как минимум с тремя мужиками, и это только те, которых я лично знаю.
– Да ну?
– Вот тебе и ну. Секрет Полишинеля. Один Игорь этого не знает. Ничего, узнает…
– А как же они брак зарегистрировали? Ей ведь нет восемнадцати.
– Папаша подсуетился. А вот и он…
Подошёл папа невесты, тот самый горластый инструктор горкома, приезжавший зимой в их общагу. Ни Захара, ни Айдара он не узнал.
– Извините, Захар Сазонов – это вы? Хочу пожать вашу руку. Игорь много о вас рассказывал. У нас в стране сейчас хватает внутренних трудностей. Но, к счастью, есть ещё люди с активной жизенной позицией, болеющие за дело. Спасибо вам. Будьте здоровы!
Улучив момент, Захар вышел покурить с Игорем.
– Ну как ты, счастлив?
– Ещё как! – разошёлся тот в улыбке и, упреждая события, попросил шёпотом: – Ты мне только не рассказывай ничего про Эльку. Я и так всё знаю. Слава богу, добрых людей хватает. А мне плевать! Я её люблю такую, какая она есть. Живую и непосредственную.
– И правильно. Только нелегко тебе будет!
– Знаю. Потому я и уговорил её переехать в Свердловск. Чтобы начать жизнь с нуля. У меня там родной брат живёт. После Нового года уезжаем.
– Так ты увольняешься?
– Да, переводом. Уже с начальством договорился. Ты ведь понимаешь – или поле, или жена.
У Захара на мгновение мелькнула мысль заговорить с Игорем о Сергее Ропшине, но он тут же её отогнал, чтобы не искушать судьбу. Боксёр Серёга, при первой же возможности мстивший всем, кто попадался под руку, за изменившую ему из принципа жену, совсем свихнулся от ревности. В самом начале полевого сезона он бросил свою бригаду, занимавшуюся планово-высотной привязкой аэрофотоснимков на севере Читинской области, уехал в родное Подмосковье, подстерёг бывшую супругу, возвращавшуюся домой с ненавистным ему мужичком, и убил их обоих голыми руками, а точнее – своими мощными кулаками. После этого он вернулся к бригаде, но работать уже не мог, потому что пил день и ночь, пытаясь забыть о случившемся. Его быстро нашли, арестовали и на суде приговорили к высшей мере наказания. Жив ли он ещё или уже расстрелян – Захар не знал.
В конце месяца в экспедиции появился «разведчик» из академического института, искавший сотрудника для новой лаборатории. Вербицкий посоветовал ему подающего надежды молодого специалиста Сазонова. Работать под одной крышей они больше не могли. Захар не стал возражать и за пару дней уволился переводом в один из научных институтов Бурятского филиала Сибирского отделения Академии наук СССР.
Декабрь
Работа в институте с головой захватила Захара, уставшего от хаоса полевой жизни и нуждавшегося в упорядоченной передышке. Он отвечал за вопросы, связанные с получением и дешифрированием космических снимков. Снимки считались секретными, поэтому у него был собственный кабинет с оббитой металлическими листами дверью. Качество и разрешение советских космических снимков было невысоким, но он любил разглядывать на них через стереоскоп забытые богом места, в которых приходилось жить и работать. Вечный романтик, он остался им и в науке.
Бесконечный и суматошный год подходил к концу. Горбачёв пытался перестроить страну, Захар ездил в свой институт, а Юля продолжала отбывать время перед ненавистными стереографами и стереопроектами. Домой она возвращалась первой, готовила ужин и ждала мужа, сидя в кресле у телевизора. Она оказалась неплохой хозяйкой, превратившей запущенную прежними жильцами квартиру в уютное гнёздышко.
В тот вечер Захар позвонил в дверь и, удивившись, что никто не отзывается, открыл её своим ключом. Юля сидела за кухонным столом, держа в руках стакан с водкой, и с ненавистью смотрела в его сторону. Это было тем более странно, что, забеременев, она пила намного меньше.
– Что случилось? – встревоженно спросил он.
– А ничего не случилось, – с наигранной весёлостью ответила Юля. – Всё хорошо, прекрасная маркиза.
Он снял пальто, разулся и прошёл на кухню.
– У нас кто-то был?
– Ага, был. Точнее, была. Светка приходила, подружка моя. Да ты её видел, на свадьбе у Никиты.
– Ну и?
– Она мне всё рассказала. Как ты мне изменял в Чите со своей красавицей.
– Погоди-погоди! – перебил её Захар. – С какой красавицей?
– С твоей бывшей. Ты в Читу за эхолотом ездил? Со своей супружницей встречался? Светка с Алиной в одном институте заочно учится. Та ей и рассказала, как ты на неё в Чите запал.
– Допустим, я её случайно в Чите встретил. Встретились, поболтали и разошлись, как в море корабли. В чём моя вина-то?
– А что ж ты мне про это не рассказал?
Захар оссёкся. Не рассказал он Юле о встрече с Алиной потому, что был уверен – она не поверит, что между ними ничего не было.
– Ну что замолчал? А твоя бывшая всё Светке выложила – и как ты у неё ночевал, и какие слова говорил, и даже какая у тебя родинка на заднице.
– Вот ведь сволочь! Юля, она ведь просто мстит за то, что звала меня к себе, а я отказался. А про родинку – так мы всё-таки с ней женаты были!
– Как ты мог, Захар? Как ты мог мне изменить? А я, как дура, тогда Андрюху от себя отвадила…
Этот разговор перевернул всю их жизнь. Юля стала недоверчивой и подозрительной, снова пристрастилась к алкоголю, часто задерживалась у подруг. Они продолжали жить вместе, но душа их брака выпорхнула в открытую форточку.
В новогоднюю ночь, когда он невидящими глазами смотрел на распинавшегося в телевизоре Горбачёва, перебравшая Юля спала на диване лицом вниз.
Заканчивался 1985-й год.
Эпилог
Захар замолчал и заглянул в опустевшую пивную кружку. Ему хотелось заказать ещё одну, но было уже очень поздно. В пабе, кроме них, с раскрытой газетой в руках сидел пожилой австралиец, но и он, похоже, собирался уходить. Бармен время от времени нетерпеливо поглядывал на круглые настенные часы. Даша давным-давно вернулась из зоопарка и, подперев щёки ладонями, внимательно слушала мужа. Она уже смирилась с тем, что поедку в Мэнли придётся перенести на другой день.
Майкл, переложив с одного колена на другое соломенную шляпу, задумчиво спросил:
– А что было дальше?
Захар взглянул на потупившуюся Дашу и продолжил своё затянувшееся повествование.
– Весной у нас родился сын. Жизнь потихоньку наладилась. Каждое лето я выезжал в поле, но ненадолго. Это было всего лишь знакомство с разными типами ландшафтов, необходимое для дешифрирования космических снимков. Наша группа объехала все без исключения районы Бурятии. Юля, конечно же, оставалась дома с ребёнком. Я начал работать над диссертацией. Несколько лет по вечерам работал в МЖК. Молодёжный жилой комплекс. Было такое движение – люди сами строили себе квартиры. Нет, я не строитель, просто был одним из руководителей. Заработал трёхкомнатную квартиру. Потом развалился Советский Союз. Из института пришлось уйти – зарплаты на жизнь не хватало. Занялся бизнесом, создал одну фирму, другую, третью… Появились деньги, и немалые. Обставил квартиру мебелью, купил машину, дачу. В общем, всё, что нужно для нормальной жизни. – Захар запнулся, будто вспомнив о чём-то забавном, но тут же продолжил. – С Юлей всё было очень шатко и неопределённо. Шальные деньги ещё больше усугубили её проблему. Она то срывалась, то возвращалась к нормальной жизни. Ей никак не удавалось найти работу, поэтому я устроил её продавщицей в магазин своего приятеля. Сам давал ему деньги, из которых он платил ей зарплату. Юля, конечно, об этом не подозревала. Но она ушла и оттуда. Понимаете – она мне не верила! Её убедили в том, что я ей изменил, и из-за этого она постоянно срывалась. Возможно, Алина постоянно капала ей на мозги. Так прошло десять лет…
Захар потянулся за сигаретой, но пачка была пуста. Майкл протянул ему свою.
– На работе мы с компаньонами решили информатизировать наш бизнес. Тогда ведь только-только появились первые компьютеры. Понадобился грамотный компьютерщик. Как тогда говорили – оператор ЭВМ. Дали объявление в газету, косяком пошли претенденты. Как-то вечером приходит на собеседование девушка, представляется – Даша Устюжанина. У меня перед глазами сразу встаёт наш Петрович и весь тот суматошный 1985 год. Спрашиваю – вы не родственница Сергея Петровича Устюжанина? Родственница, – говорит. Не помню, какая-то седьмая вода на киселе…
– Внучатая племянница, – уточнила Даша.
– Да, извини… Во мне всё всколыхнулось. Даша начала работать в моей фирме, а я с каждым днём всё больше и больше к ней привязывался. Ухаживал, обихаживал, водил по театрам. Дошло до Юли, начались скандалы, запахло нашим разводом. Потом у меня случилась некая проблема со здоровьем, пришлось ехать в Питер на операцию. Врачи говорят: аневризма, опухоль, спорят между собой, а у меня в голове – когнитивный диссонанс. Дал себе зарок – если выживу, начну жизнь заново. Чуть не умер, но выкарабкался. Вернулся домой и ушёл от Юли. Я ведь уже знал, что долго с ней не выдержу. Тут уж не до жиру – или загнуться, или… Выбора не было. Оставил ей квартиру с дачей и ушёл. Деньгами помогал, конечно – всё-таки сын общий рос. Купил другую квартиру, поменьше, стали жить вместе с Дашей. Через пару месяцев поженились. Ушёл от компаньонов, начали работать с Дашей вдвоём. Так прошло несколько лет. Потом это «купи-продай» тоже обрыдло. Сбавил обороты. Снова занялся заброшенной диссертацией. Нашёл научного руководителя в Швейцарии. Продали всё своё хозяйство и перехали на Запад. Защитился. Тем временем сын вырос, отучился. Сейчас живёт самостоятельной жизнью.
– А Юля? Где она сейчас? – поинтересовался Майкл.
– Юля погибла в автомобильной катастрофе.
Захар жадно затянулся и добавил:
– Вот, собственно, и всё. Извините, я вас совсем заговорил. Кажется, бармен нас уже заждался.
– Ещё одну минуту, если можно – остановил его Майкл. – Это очень важно для меня. Вы говорили, что образ вашего СССР – не оруэлловский «1984», а скорее 1985-й год. Из всего того, что вы рассказали, я представляю себе этот образ как нечто аморфное, хаотичное, плохо организованное – не случайно пять-шесть лет спустя всё это благополучно развалилось. Мне показалось, что вы вспоминаете тот год не с осуждением, а с симпатией. Но ведь это всего лишь один год советского режима. Разве не так?
– Так и не так, – улыбнулся Захар. – Я рассказал об одном годе своей жизни на фоне года жизни Советского Союза. А личное и государственное – не одно и то же, хотя всё взаимосвязано. Мы ведь разошлись со страной в 1985-м году. Для СССР тот первый год горбачёвских реформ стал началом конца, а для меня – началом моей новой жизни.
Они поднялись и направились к выходу. Дождь давно перестал. Ярко освещённое здание сиднейской Оперы занимало полгоризонта.
Майкл протянул свою визитную карточку. Захар извинился:
– А я все свои раздал. Но вы легко найдёте меня в Фейсбуке. Сазонов Захар.
– Я помню, – улыбнулся Майкл. – Спасибо за рассказ. Это чисто русская история.
– Разве? – удивился Захар. – Никогда об этом не думал.
Они пожали друг другу руки. Майкл, нахлобучив на голову соломенную шляпу, зашагал к автобусной остановке.
– Ты устала?
Даша отрицательно покачала головой. Они взялись за руки и медленно пошли к своему уютному пятизвёздочному отелю.