– Я готов, – ответил буденновец и вывалил язык, как собака, пробежавшая от Белого моря до Черного. – Только штаны подтяну.
– Беги-беги, спаниель несчастный, – ласково сказал ему Симо Суси. – Да матери своей не забудь от нас передать привет!
Настала пора традиционного обращения к народу, а также к красноармейцам.
– Дорогие товарищи! – сказал Антикайнен. – Поздравляю вас с возвращением к нормальной жизни в советском социалистическом обществе. Мы же двигаемся дальше освобождать Карелию. И уж поверьте мне – мы ее освободим!
– Ура! – выдохнули бойцы.
– Ура! – блеющими голосами с запозданием поддержали местные жители.
20. Один шаг до развязки.
Отряд сравнительно быстро одолел расстояние до деревни Конец-остров, устроив там небольшой привал. Местных жителей, как это уже было не удивительно, практически не было – всех белофинны угнали на промысел. Один старый дед, долго выпытывая, кто они – белые, али красные – поведал, наконец, что много лахтарит здесь прошло.
– Мильон, не меньше, – сказал он. – В Ровкулы двигали.
– А нас сколько: тоже мильон? – спросил начальник штаба.
– Не, вас с полмильона будет, – махнул рукой дед.
Значит, действительно, те силы в триста человек прошли здесь, направляясь почему-то в сторону Финляндии.
Однако стратегическим пунктом оставалось Кимасозеро: и для белофиннов, и для красных финнов, и для самого Антикайнена. И «летучий финн» Пааво Нурми сюда захаживал, и великий Элиас Леннрот. Знаковое место, только вот с каким именно знаком – с «плюсом», или «минусом»?
Задерживаться в Конец-острове Тойво не стал, хотя положение деревни было очень удобным. Держать оборону здесь было чистым здоровьем – отовсюду просматривается, господствующие высоты и все такое. Однако обороняться пока не предполагалось, предполагалось как раз наоборот – атаковать.
Отряд двинулся дальше, и если бы не усилившийся мороз, прошли бы очень прилично. Когда на улице минус тридцать семь, ресницы смерзаются, коркой льда обрастают усы и борода, и делается трудно дышать. Да, к тому же компасы опять начали вести себя, как тогда – при атаке волколаков. А вот и озеро показалось сквозь стволы мачтовых сосен. На берегу избушки – рыбацкие хижины и крошечные баньки. Дежавю какое-то.
Но разведчики Лейно уже вовсю обустраивали ракотулит, готовя место для ночевки. Они первыми обнаружили эти рыбацкие строения по курящемуся над лесом дымку. Кто-то топил хижину, чтобы в тепле и комфорте провести морозную ночь.
Этим кто-то оказался белофинский курьер – из тех, что назначаются регулярными войсками для быстрейшего сообщения между отстоящими друг от друга группировками. Он долго не мог взять в толк, откуда здесь Красная Армия? Было известно, что где-то поблизости орудует какой-то партизанский отряд, но не очень опасный ввиду своей немногочисленности. Партизаны – это всего лишь бандиты, а красноармейцы – это уже система.
– Волколаков здесь не видно? – спросил у него Лейно, тоже нашедший некие совпадения с былым случаем.
– Кого? – удивился курьер.
– Забудь, – сказал разведчик.
Для всех людей мест в избушках не хватало, но попеременный сон возле ракотулит и в теплых домиках все-таки предполагал необходимый отдых. Одолели они от Конец-острова всего-то восемнадцать километров, а до Кимасозера осталось в два раза больше. Чепуха, если представить уже пройденный путь! Или, как любил говорить покойный Матти Яскелайнен: «два полета томагавка».
Не стало лихого курсанта, боевика-шюцкоровца, любимца женщин и прекрасного товарища, и никто о нем больше не вспоминал. Будто блок какой-то на чувстве горя о навеки ушедшем друге, будто запрет на воспоминании о нем. На войне человек зачастую столько же думает о живых, сколько в обыденной жизни о мертвых.
Антикайнен был рад тому, что отряд сохранил свою боеспособность, потеряв всего трех бойцов. Раненных пока не было вообще, незначительные потертости, помороженные щеки и мочки ушей – не в счет. Конечно, комиссары «в пыльных шлемах»79 могут подвести под это свою идею: партия, правительство, Ленин. Но не было в группе красных шишей комиссара. Зато была подготовка, способность выживать в тяжелых условиях, чего удалось добиться за счет долгих тренировок, как в Интернациональной Школе красных командиров, так и до этого – в подразделениях шюцкора на Родине в прошлой жизни. А идея? Впрочем, она тоже была – отомстить буржуям-лахтарит за изгнание с родных мест, за разлуку с матерями и невестами. Подняться против их закона можно только в противостоянии, одобренном другим законом. И это, как ни странно, обнадеживало, черт побери.
Тойво не испытывал волнения по поводу того, что со дня на день ему придется сделать свой выбор. Уже давно он перестал тревожиться о судьбе денег, упрятанных простодушным Пааво Нурми. На все воля Господа – если уж суждено, что не найдется в тайнике ничего, значит, так тому и быть.
И волнений по поводу дезертирства он тоже не ощущал. Всегда бывают моменты, когда приходится выбирать между жизнью и принципом. Но что толку в принципах, если не можешь по ним жить?80
Не прошло и двух часов, как на пост из леса с севера вышел заиндевевший лыжник. На оклик дозора он потребовал немедленно доставить его к командиру.
– Вообще-то, мне нужно было передать пакет курьеру, но раз вы уже здесь, то лучше самому командиру, – сказал он, этими словами несколько смутив караульных.
Однако те не стали ничего говорить, а сопроводили пришельца к командиру первой роты Хейконену.
– Товарищ командир, – сказал сопровождающий лыжника Ханнес Ярвимяки. – Тоби пакет.
– Не тоби, а – вам, – пошутил Иоганн.
– Нам ничего, а тоби – пакет, – в тон ему сказал Ханнес.
– Позвольте, господа, – возмутился пришелец. – Какие, к чертям собачьим, товарищи? Это шутка?
– Да какие уж тут шутки, – вздохнул Хейконен. – Ты – белый, мы – красные. Давай пакет, а то мы тебя мигом застрелим и после этого уйдем спать. Ходят тут всякие!
Белофинн побледнел, потом покраснел и задрожал, как липка. Хорошо, хоть в обморок не хлопнулся и медвежьей болезнью не заболел. Трясущейся рукой он передал Иоганну письмо под сургучной печатью и надписями «совершенно секретно» во всех мыслимых и немыслимых местах – например, через сгиб.
Ялмари Таккинен, он же – Илмарийнен, командующий военной операцией в Карелии, писал начальнику заставы в Конец-острове фельдфебелю Риута. Хейконен незамедлительно отнес пакет Антикайнену, где его торжественно и вскрыли.
«Любезный друг, фельдфебель Риута!» – писал командующий Таккинен. – «Как твои дела? У нас очень морозно. Рыба на озерах совершенно не ловится. Ей тоже холодно. Девушки носа на улицу не кажут. Сидят по домам и дуются, как мыши на крупу. Скучно и муторно. Спасаемся только баней и понтиккой после бани. Но скоро, если верить календарю, весна. Мы снова сможем гулять с тобой рука об руку в укромных березовых аллеях и кормить комаров некоторыми частями наших тел. Так что не грусти. Крепко целую. Твой Ялмари».
– Это все? – удивился Суси, когда Антикайнен прекратил чтение и оглядел свой штаб поверх письма.
– Тьфу, срамота, – скривился Кумпу.
– Еще в письме приписка имеется, – заметил Тойво. – Под буквами PS.
– Меньше всего интересует, что и чья там имеется при этом письме, – проворчал Каръялайнен.
«Смутные слухи о появлении около Ребол какой-то красной банды, вероятно – местной партизанской. Так ли это? На всякий случай для усиления вашего отряда из Кимасозера отправится подкрепление, которое прибудет в Конец-остров не позже, чем через двадцать четыре часа и шестнадцать минут после получения письма».
– Вот, значит, кто удрал из Конец-острова через Ровкулы в сторону Финки! – возмутился Суси. – Ну у них и дисциплина! И Таккинена не предупредил, и подкрепление подставил!
– Буржуи! – вздохнул гигант Кумпу.
Что же, ситуация складывалась не совсем прискорбно: в логове белофиннов в Кимасозере до сих пор не знают о рейде красных шишей. Отряд лахтарит, который будет отправлен на помощь Риута, тоже не в курсе. Стало быть, их можно встретить и обезвредить.
Посовещавшись, решили послать навстречу противнику боевую группу. Вряд ли белофинны пойдут каким-нибудь другим маршрутом, нежели проделал это курьер. Так что можно предположить место, где удобнее всего устроить засаду. Впереди пойдет знающий людиковский диалект курсант Рахияки, в задачу которого входило остановить продвижение лахтарит и заболтать их до смерти. Потом из леса выскочат, как черти из табакерок, парни из боевой группы и оставшихся в живых после соло Рахияки защекотят опять же до смерти. В общем, противника надо было взять живьем.
Не успел развеяться предутренний мрак, а отобранные для этого дела красноармейцы уже заняли позиции таким образом, чтобы в нужный момент им можно было легко выйти из-под укрытия деревьев и окружить врага. Представитель разговорного жанра по-людикковски принялся накатывать лыжню взад-вперед, чтобы не замерзнуть, и ему люто начали завидовать прочие красные шиши, для которых скрытность подразумевала относительную неподвижность. К счастью, долго ждать не пришлось.
Shapes of things before my eyes
Just teach me to despise
Will time make men more wise?
Here within my lonely frame
My eyes just hurt my brain
But will it seem the same?
Come tomorrow, will I be older?
Come tomorrow, may be a soldier
Come tomorrow, may I be bolder than today?81 – горланил Рахияки.
Формы вещей перед моими глазами
Только учат меня презирать.
Сделает ли время людей мудрее?
Здесь в пределах моей одинокой оболочки
Мои глаза только ранят мои мозги
Но будет ли это казаться таким же?
Приходи завтра, буду я старее?
Приходи завтра, может, стану солдатом.
Приходи завтра, может, я стану смелее, чем сегодня?82
– Эй, – прилетел крик от застывших на повороте лыжников. – Ты чего орешь, как потерпевший?
Их насчитывалось всего десять человек, значит, расчет на численность подкрепления – не очень большую – оправдался. Красноармейцев было девять, считая и певца.
– Песню пою, – ответил Рахияки, не выказывая ни испуга, ни удивления. – А что? В такой холод только и петь. Пусть бы сам господин фельдфебель пошел и молчал!
Пришельцы держали винтовки наготове и приближаться не торопились, оглядываясь по сторонам.
– Выслан вам навстречу по приказу Риута, – поторопился сказать красноармеец. – Если вы и есть та подмога, а не грибники.
– Ага, грибники, – развеселились пришедшие и, более не остерегаясь, пошли к Рахияки. Свои винтовки они опять привели в походное положение, поэтому, приблизившись к певцу, очень охотно подняли руки.
И не мудрено, ибо со всех сторон из леса выступили ощерившиеся автоматами красные шиши, в решительности намерений которых было трудно сомневаться.
– С виду – подкрепление, а по жизни – грибники, – невозмутимо сказал Рахияки и принялся разоружать белофиннов.
По большому счету белофиннов было всего два человека. Прочие оказались мобилизованными жителями ближайших к Кимасозеру деревень. Оккупанты при вторжении решили максимально задействовать мирное население: кого на лесоразработки, кого в ополчение. Поди откажись!
Один лахтари83 был студентом из Гельсингфорса, являясь командиром в этой группе. Идеологически отравленный возможностью не платить за свое обучение по возращению из Карелии, он замкнулся в себе, споро поставил крест и на учебе, и на жизни, как таковой, опустил глаза и преимущественно молчал.
Зато второй, сын какого-то деревенского торговца, сначала приуныв, потом разошелся и заговорил так, что его трудно было остановить. Он сообщил, что в четырнадцати километрах от Кимасозера в такой же рыбацкой хижине находится очередной пункт связи. И туда должен был прийти еще один отряд подмоги фельдфебелю Риута. А вообще на 30 января назначено очередное заседание Лиги Наций, куда отправляется сам Илмарийнен напрямую из Гадюкино, то есть, из Кимасозера. И они включат Карелию в состав Финляндии, как не так давно поступили с Бессарабией, лишив ее права быть в России.
Перед пленными по возвращению выступил Антикайнен. Командиры посоветовались в штабе и пришли к соглашению: каждый боец для решающего сражения дорог, поэтому отряжать кого-нибудь на охрану такой большой кодлы не имеет смысла.
– Вот что нам предстоит сделать, дорогие товарищи предатели! – сказал он.
– Мы не предатели, мы подневольные, – обиделись карелы из ополчения.
– Ладно, кто бы вы ни были, но у вас есть прекрасный шанс исправиться, – продолжил Тойво. – Возиться с вами некогда, так что придется вас всех расстрелять по-тихому.
– Хорошее исправление! – возмутился самый рослый из люддиков. – Эдак, после исправления в деревнях и жить будет некому!
– Погоди, не шуми, – сказал ему Кумпу. – Дослушай командира.
– Или, чтобы вас не расстреливать, предлагаем доставить пленных белофиннов в расположение ближайшей части Красной Армии. То есть, в Реболы, – невозмутимо проговорил Антикайнен. – Оружие мы вам не дадим, зато дадим обещание: если кто сбежит, включая вас самих – наши люди все равно вас отловят и предадут мучительной и публичной казни. Советская власть возвращается в Карелию.
– А что с нами будет, когда мы сдадим этих парней? – хмуро спросил рослый карел.
– Амнистия, – пообещал Тойво. – Если крови на руках нету, то можете и дальше жить-поживать, добра наживать. Я напишу соответствующее распоряжение, а вы его передадите первому же Красному командиру. Ферштейн?
На том и порешили. Правда, сын торговца все время пытался предложить себя в роли лидера отряда, отправляющегося к Реболам, даже высказал идею самому поступить на учебу в Школу Интернациональных командиров, но кто-то из людиков пообещал ему жизнь в розовом цвете. Мол, только отойдем, сразу морду в кровь разобью, тот обиженно заткнулся.
Новая задача для отряда красных шишей была похожа на старую: скрытно подобраться к означенному белофинскому караулу в 14 километрах от Кимасозера, скрытно обезвредить лахтарит, сколько бы их там ни было, и подготовиться к решающему штурму штаба оккупантов, чтобы захватить склады. А складов там много, если верить пленным. В том числе и с продовольствием – это было очень важно, потому что съестные припасы в отряде стали подходить к концу.
Пополнять запасы пищи в деревнях было можно, но нецелесообразно по понятной причине. Разве что кто-то по доброте душевной моченой брусникой или солеными груздями поделится – и на том спасибо. В Реболах народ выделил на убой двух коров. Но получилось – на тебе боже, что нам не гоже. Если бы красноармейцы не сами забили этих несчастных животных, можно было подумать, что съели падаль какую-то. Жесточайшее, но, к счастью, кратковременное расстройство желудка со всеми вытекающими из этого последствиями – в прямом смысле этих слов – накрыло несколько десятков человек. Коровы какие-то неправильные в Реболах жили.
Рахияки, Лейно и Ярвимяки приоделись в наряд, одолженный у пленных белофиннов, и ускакали вперед, получив диверсионный приказ: войти в доверие к курьерскому посту лахтарит, при наличие отряда поддержки объяснить им, что Риута со своими пацанами сам выдвигается из Конец-острова, так что можно возвращаться в Кимасозеро. Если враги заподозрят неладное, если кто-то утечет в неприятельское логово, то весь марш отряда Антикайнена – псу под хвост. Белофинны организуются в оборону, которую вскрыть будет совсем непросто. А если им удастся продержаться до весны – то по причине полного отсутствия дорог – сделается совсем невозможно.
Когда основные силы красных шишей подошли к курьерскому посту, окружили его и затаились, все красноармейцы начали водить носом по ветру. Ветра как раз и не было, но от жарко горевших костров, помимо дыма, вокруг распространялся аромат доброй еды. Силуэты, которые двигались возле огня, говорили за то, что подкрепление в Конец-остров уже пришло – их было гораздо больше, нежели нужно для организации курьерской службы. И где-то среди них сидели трое разведчиков и пускали слюни на готовящуюся пищу.
– Барашка жарят, – вздохнул Иконен.
– Свиной отбивной с луком пахнет, – возразил Кумпу.
– Жаркое из боровой дичи, приправленное чесночным соусом, – сглотив тягучую слюну, заметил Каръялайнен.
– Вообще-то, супом из лобстеров тянет, – сказал Антикайнен.
С этим утверждением неожиданно согласились все. Никто не знал, что это такое, но звучало крайне интригующе.
В это время от костров раздался условленный свист, каким мог свистеть только живший в свое время поблизости Соловей-разбойник, да Ханнес Ярвимяки.
– Всем лежать носом в снег, работают красные шиши! – закричал командир Тойво и побежал на лыжах сквозь елки.
За ним с подобными криками со всех сторон устремились прочие красноармейцы. Все держали автоматы на боевом взводе, готовые открыть огонь. Сохранять режим тишины уже не имело смысла, а до Кимасозера никакие звуки не долетят – лес кругом – хоть бомбу взрывай.
Антикайнен, едва ворвался к освещенному ближайшим костром участку, понял, что он совершил ошибку. Трое его бойцов-диверсантов стояли на равном удалении друг от друга и держали в поднятых руках гранаты с выдернутыми чеками. Взорвутся – мало не покажется никому: ни лежащим белофиннам, ни самим красноармейцам. Поэтому враги и подчинились – умирать-то никто не хочет. Но теперь, когда со всех сторон набежали свои, не свои быстро смекнули, что время взрывов прошло.
Это были настоящий егерский взвод, которым командовал в этом походе «олонецкий палач» 1919 года Исотало84. Народ подобрался опытный, не терзающийся сомнениями при принятии решения. Когда вокруг столько красноармейцев, теперь только белофинн может подорвать себя гранатой и тем самым нанести больше урона своему врагу. Но гранат наготове у лахтарит не было.
– Всем врассыпную ходом! – скомандовал командир егерей и, сбив с ног ближайшего красного шиша, прыгнул за пределы света. Только в темноте можно было получить некое преимущество перед появившимися врагами.
– Не давать им убежать! – крикнул Тойво. – Мочи козлов!
Вспыхнувшие, было, рукопашные схватки, закончились быстро. Соперники были достойны друг друга, но в данном случае численный перевес был на стороне красногвардейцев. Егеря отчаянно сопротивлялись, пытаясь вырваться, и сдаваться из них никто не собирался.
Суси выстрелил в грудь ближайшему врагу, сразу же после этого выстрелы защелкали отовсюду. Лейно, заметив, что командир белофиннов скрылся за елкой, бросился следом. Но он, ослепленный светом костра, не мог быстро сориентироваться – глаза не привыкли к темноте.
Тут егерь тоже совершил ошибку: поспешно удирая прочь от огня, он навскидку выстрелил из своего револьвера в возникший позади силуэт. А Лейно – это он был силуэтом – не замешкался и не пригнулся. Он три раза подряд нажал на курок своего нагана, целясь на вспышку от вражеской стрельбы.
21. Захват Кимасозера.
Над землей бушуют травы, облака плывут кудрявы.
И одно – вон то, что справа, это я.
Это я, и нам не надо славы.
Мне и тем, плывущим рядом.
Нам бы жить – и вся награда,
Но нельзя.85
Никто из взвода подкрепления егерей в плен не сдался, никто в живых не остался. Не успели они достать оружие, не смогли повыхватывать свои ножи, не получилось им скрыться под покровом ночи – всех перестреляли бойцы товарища Антикайнена. Вот оно – преимущество внезапного удара. Вот и результат – побоище.
Ладно бы, потери среди красных шишей были – но ни убитых, даже раненных среди них не оказалось. Несколько синяков да ссадин – это не в счет. Точно: кровавая баня.
Трупы белофиннов оттащили в ближайшую низину и торопливо зарыли в снегу. Ничего личного – просто некогда.
– Как там боевой дух? – спросил Антикайнен у начальника штаба Суси.
– Алягер ком алягер86, – ответил тот, тяжело вздохнув.
– Весь чай сварить, оставшийся сахар растворить. Всю еду доесть, – сказал Тойво. – Завтра в любом случае нам запасы уже не понадобятся.
Успокаивать красноармейцев по поводу свершившийся резни не стоило – все бойцы уже взрослые, у каждого за плечами определенный опыт. Сегодня мы лахтарит – завтра они нас. А совесть можно успокоить только хорошей едой. Можно, конечно, и выпивкой – но тут уж зависит от особенностей каждого организма, может повести не в ту сторону. Про женщин разговор не ведется.
20 января в четыре утра отряд двинулся в сторону Кимасозера.
Им удалось почти за две недели преодолеть заснеженные просторы, не подчиниться леденящей кровь стуже, победить все прочие явления живой и неживой природы, и все же достичь цели своего маршрута. Сколько красных шишей завтра останутся в строю?
Тойво уже и позабыл, что Кимасозеро, как ориентир, он выбрал сам. Чем ближе они подходили, тем яснее становилось: это Кимасозеро выбрало его. Может, и герои Калевалы не обходили это место стороной, здесь истекал кровью пораненный топором Вяйнемейнен, а Илмарийнен – не тот самозванец, что сейчас где-то там прячется, а реальный, хм, эпический – ковал людям счастье?
По сути чудесная мельница Сампо – это всего лишь обращение к древнему языку санскриту. Достаток 87, изобилие88 – все, к чему люди всегда стремились. Пестрая крышка Сампо – это череда полос в жизни: белая и черная. Не стоит отчаиваться, если кажется, что вся жизнь – сплошная черная полоса. Когда-нибудь непременно сделается еще хуже, тогда прошедший период покажется светлым. Аминь!
Может, для самого Антикайнена Сампо как раз и сокрыто в этой деревне, как и прочие Сампо для прочих людей? Тойво не мог не думать о всякой чепухе. Хотя, казалось бы, надо разрабатывать стратегию атаки, план атаки, вариант «Б», в случае неуспеха, уязвимые места – как свои, так и противника. Но в голове мысли про Сампо.
К шести часам утра отряд должен приблизиться к Кимасозеру на расстояние одного броска кобры. А потом, рассредоточившись по мере необходимости, лихим кавалерийским наскоком смять врага, словить подлого Илмарийнена, то есть майора Ялмари Таккинена, и на всеобщей сходке покритиковать и его, и преступные планы финских империалистов. Так?
Конечно, так, только вот как?
«Пацаны, что делать-то будем?» – хотелось спросить Антикайнену у своих командиров. – «Их там вдвое больше, чем нас». Но вместо этого он только с силой втыкал палки в снег, повышая скорость за счет мощного отталкивания.
– Тойво, осади, – сказал ему Суси. – Мы растягиваться начали.
Надо же! А он и не заметил!
Пожалуй, скорость, которую они развили на марше сегодня, была самой высокой за всю экспедицию. Впрочем, затемно подобраться к врагу – это хорошо: вряд ли у них какие-то разъездные пикеты имеются, тем более, по ночам. И бдительность постов занижена, и случайные люди не встречаются.
С последним утверждением Тойво поторопился: приблизившись к отдыхающим «лосям», он заметил дровни и мужичка на них. Это кого же в такой час, да по морозу, в лес потащило?
– Знакомься – это Степан Иванов, местный житель, – сказал Кумпу. – Сейчас он обрисует всю ситуацию.
Красные шиши остановились передохнуть, а мужичок стащил с головы заячью шапку и поклонился в пояс.
– Это что? – спросил Антикайнен.
– Это – здрасьте, – объяснил Степан. – Не лобызаться же лезть.
Действительно, целоваться на морозе с бородатым мужиком, имеющим обыкновение курить козьи ножки – что в отряде подумают?
– Ну, здравствуй, коли не шутишь.
Возчик уже был в курсе, что попался он регулярным частям Красной армии, и это его нисколько не удручало. Он охотно поведал, что в Кимасозере белофиннов действительно около трехсот человек, расположились они по-хозяйски, даже попа с собой привезли. Но тот не прижился и удрал обратно в Финляндию. Назавтра у лахтарит запланирована показательная экзекуция. Будут казнить двенадцать человек из числа карел. И еще одного воина-пограничника, которого осенью раненным приютила одна бабка, выходила, а вот теперь это дело вскрылось. Майор Таккинен, очень важный, принял на себя бремя власти, включая судебную и военную практики.
Эти финны, что вместе с ним – какие-то неправильные, словно бы разобиженные на карел, что здесь живут. «Предателями» всех называют. Школу для ребят открыли, только учительница, в отличие от попа, обратно не удрала. Она ходит на занятия с длинной линейкой и лупит детей, почем зря. «Дисциплина» называется. Прежнего учителя, Юстунена, арестовали прямо во время урока, как только белофинны начали здесь обустраиваться. Потом его и еще двух мужиков нашли в лесу с проломленными головами.
– Работа Исотало? – пробормотал Хейконен, словно обращаясь к самому себе. Так же казнили Матти с товарищами.
– А вы, стало быть, спортсмены? – спросил возчик, кивнув на располагающихся вкруг курсантов, над которыми клубилось облачко пара от разгоряченных бегом тел.
– Физкультурники, – хмыкнул Антикайнен. – Неужто спортсменов знаешь?
– А то! – обрадовался Степан. – К нам сам Пааво Нурми захаживал в свое время, потому что близкие родственники у него здесь жили. Во как! Слыхали о таком?
Тойво почему-то показалось, что все взгляды обратились к нему, поэтому он каким-то неестественным голосом ответил:
– Знакомы. Хорошо знакомы. По прошлой жизни.
«Сарай у оврага, одинокостоящая осина, выступающий корень, дом, а в нем подвал, в подвале ящик. Хозяева, родственники Нурми, на которых можно положиться, как на самого Пааво, отдадут именной ящик. Фамилия написана крупными буквами», – Антикайнен помнил инструкции, данные ему бегуном. Всего один бросок до его Сампо. Но возница помянул о близких спортсмена в прошедшем времени.
– А что с ними случилось? Белофинны постарались, либо еще раньше? – стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, спросил Тойво.
– Так это они, которые вашего пограничника спасали, теперь ждут в подвале, когда казнят.
– Этого мы не допустим, – сказал Оскари.
Действительно, надо думать, как взять Кимасозеро, а не о деньгах, что ждут своего часа. Антикайнен даже головой потряс, словно отгоняя непрошеные думы.
Степан охотно рассказал, какой подход к деревне, сколько белофинских постов в окрестностях и где они расположены. Наметил ориентир: церковь. Деревня была большой, поэтому храм в ней был полномасштабный, а не какая-нибудь часовенка. Ступы со звонницей, звонарь – все дела. Несколько сараев, приспособленных под складские помещения, двухэтажное здание правления, где также располагалась больничка. Фельдшера Федора Муйсина из его помещения прогнали, устроив в пункте склад: винтовки, боеприпасы, а также военная форма, в основном – летняя. Похоже, что оккупанты собирались оставаться в Кимасозере надолго.
– Ну, это мы посмотрим, – снова сказал Кумпу.
С юга была возвышенность, так что вся деревня лежала в низине. С севера – покатый берег к озеру, с востока дорога, но вокруг нее – густой лес, на запад тоже дорога, но вдоль берега озера, так что открытая отовсюду.
– Атаковать будем с двух сторон, – собрав командиров, сказал Антикайнен. – Даже мышь, загнанная в угол, начинает драться с кошкой. Наша задача дезориентировать противника и выбить его из Кимасозера, а не уничтожить. Уничтожением займется армия. Мы же – шиши, не будем этого забывать. Поэтому дорогу вдоль озера не перекрываем, как и озеро само. Пусть драпают и прочим белофиннам в прочих деревнях рассказывают, что их выбили регулярные войска.
С этим согласились все командиры, только Каръялайнен хотел, было, что-то возразить, но потом передумал. Это не укрылось от внимания Антикайнена.
– Вторая рота в усеченном составе зайдет с востока и совершит наступательное действие со всем возможным шумом – стрельбой, взрывами и криками, – продолжал Тойво. – Начало акции – едва будет открыт огонь с нашей стороны.
– Вопрос: усеченный состав – это сколько? – спросил Каръялайнен.
– Пятьдесят бойцов, – ответил Антикайнен. – Хватит, чтобы внести сумятицу и нашуметь. Так?
– Так, – кивнул командир второй роты и поправился. – Так точно.
– Кто знаком со стратегией генерала Макарова? – Тойво окинул взглядом своих товарищей.
– Так это, вроде, белогвардейский генерал, – высказался Суси.
– Ага, у них там еще своя форма была какая-то, – кивнул головой Хейконен. – Черные костюмы и эмблемы головы Адама89 на петлицах и кокардах.
– Точно: психическая атака, – вспомнил начальник штаба. – В полный рост строевым шагом в начищенных до блеска сапогах. Красноармейцы приходили в смущение и бежали с поля боя.
– Я бы тоже смутился, если бы ко мне какой-то тип в отполированной обуви строевым шагом пошел, – хмыкнул Каръялайнен. – Со смеху бы умер. Они что там – все без одежды в голом виде наступали? Отвратительное зрелище. Вот если бы женский батальон таким же образом!
– Отставить смешки, – прервал наступившее веселье Тойво. – Будем скатываться с горы на лыжах, соблюдая интервалы и дистанцию. Без разговоров и лишних телодвижений.
– Психическая атака? – спросил Суси.
– Именно! Им надо нас бояться. У страха глаза велики. Пусть нас белыми призраками считают.
Самое страшное в бою не бой, как таковой. Страшно перед боем. Именно в этот момент сердце принимается стучать учащенней, пульс зашкаливает, кровяное давление растет до пиковых значений. Стрелять в таком состоянии – пули переводить: уходят они ввысь, хоть тресни. Надо успокоиться и нажимать на курок плавно между ударами сердца, как на стрельбище. Но каким образом можно взять себя в руки, когда враг идет, не торопясь и не скрываясь? Вот и лупят вспотевшие солдаты из винтовок, стреляют ошалевшие пулеметчики из рогаток – шутка: из пулеметов, конечно – а противник не падает, идет себе и в ус не дует. Ай, шайтан, бежать надо и укрыться в обозе! И бегут.
Тут поддержка артиллерии нужна – им дрожь в руках не препятствие: упреждение пятнадцать, прицел сто двадцать, пли! Бац, бац – и мимо!90
Даже в случае наличия у белофиннов пушек, вряд ли они, будучи в тылу, ввели их на боевое дежурство. Впрочем, даже тогда – стрелять при температуре ниже 24 градусов по Цельсию нельзя по соображениям безопасности. Так в любом руководстве «Артиллерия для чайников» написано.
– Ну, что, братцы, понеслась! – сверкнув зубами в каком-то диком оскале, сказал Каръялайнен и двинулся к своей роте.
– С богом! – сказал ему вслед Оскари.
– Бога нет! – повернувшись, резко ответил тот и взмахом руки подозвал к себе взводных. Уже через пять минут пятьдесят отобранных по такому случаю бойцов навострили лыжи в обход деревни.
– Ну, тогда идите с Господом, – вполголоса проговорил Кумпу.
Условились начать атаку, то есть, скоростной спуск с горы, через час с четвертью – как раз начнет сереть морозное зимнее утро. И Каръялайнен с людьми уже должен встать на позицию. Разговоров никто не разговаривал. Запахнувшись поплотнее в кое-где продранные белые маскировочные халаты, красные шиши разобрались по цепочкам. Пулеметы и санный обоз оставались на вершине – спускаться вместе с ними означало потерю времени. Первыми должны были начать движение те красные шиши, что когда-то прошли горнолыжную подготовку. Пусть в горах Коли, в стране Суоми, пусть в Швейцарских Альпах – такие тоже были – важен был опыт.