Кружится голова, как будто стою на краю бездонной пропасти и почти физически ощущаю время, разделившее мою жизнь. С трудом давлю в себе желание добежать до двери и набрать на домофоне заветный номер. Нет, совершать непродуманные поступки сейчас просто нельзя, и я ухожу в соседний двор. Долго пытаюсь достать сигареты, с удивлением рассматривая свои дрожащие руки. Наконец-таки закурив, буквально падаю на скамейку и переношусь на много лет назад…

Идут часы. Я так и сижу, утонув в воспоминаниях. Хочется как волку выть на луну, хрипом горла взывать к справедливости. Глаза сухи, и только ноющая боль в груди оберегает от необдуманных поступков. Что случилось с моими родными за эти годы? Тигрёнок на окне – добрый знак; Наташка здесь, и главное теперь – она. Собрав волю в кулак, иду к подъезду. Выбегающий из дому парнишка помогает не запутаться в цифрах придверной панели. Первый этаж, тридцать первая квартира. Вот и заветный номер на металле створки. Пот холодными струйками сбегает по спине. Никак не могу поднять руку, чтобы нажать кнопку звонка. Даже на эту простейшую операцию не хватает сил. Нет, так долго нельзя – и я звоню.

Чуть слышные шаги в коридоре: кто же откроет?..

Конечно, Наташка, ведь Тигрёша-талисман на своём посту, на окне.

– Кто там? – знакомый голос звучит лучшей мелодией мира.

На ответ нахожу только пару ничего не значащих звуков. Дверь распахивается неожиданно.

– Ви… – я едва успеваю подхватить сползающую по стене любимую.

Беру её, бесчувственную, на руки и несу в комнату. За прошедшие годы обстановка изменилась незначительно. Некоторые мелочи явно не на месте, но диван больше никуда не поставить. Он стар и явно не менял дислокации все эти годы. Кладу потерявшую сознание женщину на покрытые яркими накидками подушки и сажусь рядом, всматриваясь в лицо самого дорогого человека. Годы-гады не прошли стороной: морщинки у глаз. Пальцы путаются в густых волосах.

– Наташ, Наташ…

Чуть дрогнули веки:

– Виталик! – слёзы катятся из глаз. – Это ты?

– Я, любимая! Я! – чуть не кричу, выплёвывая из горла ком.

Слова не нужны. Только сцепленные руки да взгляды – глаза в глаза. Время останавливается. Сколько мы не отрываемся друг от друга – час, полтора? Я боюсь нарушить хрупкую идиллию даже словом.

– Виталь, я так ждала тебя…

С трудом выношу её взгляд: в нём густо замешан коктейль радости, боли, отчаяния и надежды, и он настолько горек, что я не выдерживаю и опускаю голову. Наташа обнимает меня, прижимает к себе и снова тихонько плачет чистыми слезинками счастья. По её телу пробегает дрожь, вот-вот начнётся истерика. Но это хорошо – после будет легче. Выплеск эмоций должен произойти. Целую мокрое от слёз лицо и шепчу:

– Родная, теперь всё будет хорошо…

Тихие, ласковые слова, а внутри всё сокрушающий ураган эмоций. За эти глаза, полные слёз, за каждую морщинку на любимом лице – ответят те, кто по незнанию перерезал нить чужой жизни, не понимая, что этим жестом выдернул чеку растяжки. Фирмачи из «Надежды» и лично генеральный директор получат своё. А ведь он меня узнал! Я сразу обратил внимание на его дрожащие руки, когда мы здоровались. Ему сейчас, наверное, под пятьдесят, а я слишком молод, чтобы быть тем Тихоновым. Он, видимо, посчитал меня просто двойником, хотя от проверки не отказался, отсюда и странный звонок.

Нет, откладываю месть на потом. Я вернулся, и это главное, хотя зло при любом раскладе должно быть наказано! С трудом отгоняю кровожадные мысли. Так нельзя, не стоит уподобляться этой сволочи.

Как будто и не было долгих лет одиночества: мы уже на кухне. Супруга по нашей давней традиции кормит меня. Встречая мужа, во сколько я не пришёл бы, она всегда сама накрывала на стол. А когда я ел, садилась рядом, просто смотрела на меня. Со всей ответственностью заявляю: от этого даже самый простой рацион становился гораздо вкуснее. И пусть кто-нибудь попробует оспорить моё утверждение!

– И кто ж тебя двадцать лет кормил? – Наташка с удовольствием наблюдает, как я уплетаю её суп. – Не говори, мне всё равно.

– Наташ, не было у меня этих двадцати лет: всего лишь пять, без малейшего проблеска о прошлом.

Наступает пора объясниться. Мой рассказ путан и нереален. Но только он правда. Медленно течёт время, а я всё говорю и говорю. За окном темнеет, но мы не зажигаем свет, словно боимся привлечь внимание посторонних, которые могут нарушить наш только что приобретённый семейный покой. Город погружается в сон, и становится тихо.

– Вот такие дела… – я заканчиваю повествование о прожитых годах. – Наташ, вы-то как тут?

– О твоей пропаже стало известно дня через три после взрыва. Скрыть такую информацию не по силам было даже нашим врагам. На сухую заметку о происшествии на подмосковной трассе я наткнулась в Интернете. Коротко обозначено место происшествия, фамилия владельца авто – и всё, – супруга говорит спокойно, даже монотонно, но я вижу, с каким внутренним напряжением она делает это. – Сразу же начались наезды. Что только не творили, в средствах они не ограничены! Эти ночные звонки с угрозами, облитые бензином двери, даже на улице раз напали – выручила тогда только изрядно подвыпившая компания. Слово за слово, и толпа буквально смела этих уродов; признаюсь честно – пару раз и я пнула. Но они и дальше не угомонились, советовали молчать и не настаивать на расследовании.

– Бедная, сколько ж ты вытерпела! Прости меня. Я должен был предвидеть…

– Ну, что ты, дорогой, твоей вины тут нет, – Наташа ненадолго замолкает. – Как-то незаметно исчезли все знакомые: никому не нужны могущественные враги. В общем, мы оказались в полной изоляции да ещё и под постоянным присмотром. Только два человека как могли помогали: Пётр Михайлович и Батраков.

– Вот как! А ещё?

– Всё…

Не думал, что такими мелкими окажутся людишки, окружавшие меня. И ведь никто не требовал от них геройских поступков, нужна была лишь моральная поддержка. А на деле не стало человека, и люди забыли не только его, но и его близких, как будто их и не существовало вовсе.

– Наташ, неужели никто даже не пришёл? Просто поговорить, пообщаться.

– Никто…

– Ну, а Пётр Михайлович? Что он мог сделать из Канады?

– Спасибо огромное ему. Мы и сейчас общаемся, правда, очень редко, по телефону. Он помогал материально, не требуя ничего взамен, а это было остро необходимо, особенно в первое время. Мы же остались без копейки. Хочешь кофе? Я заварю.

Киваю утвердительно, и Наташа достаёт турку, а вместе с ней из потускневшего от времени настенного шкафа извлекается моя любимая кружка. Машинально, с той же полки, где она всегда стояла. Тут и я не выдерживаю: слёзы сами катятся из глаз. Я пытаюсь скрыть слабость, но она не остаётся незамеченной (я это вижу по тому, как Наташа, всегда смотревшая мне в лицо, вдруг отворачивается, якобы отыскивая что-то из кофейных принадлежностей).

Вот вам любовь! К чему клятвы верности, громкие слова? Это всё шелуха ничего незначащих звуков. Двадцать лет беречь чашку любимого, не просто хранить, как память, а держать её на своём месте – наверное, ничего более ценного в моей жизни не было, да и, похоже, уже не будет.

Аромат кофе возвращает к жизни.

– Наташ, а Николаич?

– Василий Николаевич искал тебя, он же опер; пытался разобраться в твоём деле и поплатился: теперь господин Батраков – пенсионер. Полного сил опытного сыскаря с причитающимися почестями отправили на заслуженный отдых. Он не говорил, что случилось, но по некоторым признакам я поняла – уволили его именно из-за этого расследования.

Мы сидим, пьём то кофе, то чай. Выкурена пачка сигарет. То говорим, то молчим. Вскакиваем, бросаемся друг к другу в объятия. Целуемся. И снова сидим рядышком. Время летит с невероятной скоростью. Вот только встретились, а на дворе уже глубокая ночь.

– Виталик, что теперь будет? – вопрос, на который я ещё не знаю ответа.

– Мне придётся возвратиться во Владивосток. Оказывается, прибор цел. Я думаю, что удастся его восстановить и с помощью Далёкого Друга вырваться из заколдованного круга.

– Может, не надо? Ты дома, и у нас всё будет хорошо.

– Нет, милая, то, что случилось, уже нехорошо. Надо попытаться исправить это. Ты не волнуйся, у меня получится. Лучше расскажи о детях. Как они?

– С детьми тоже хватило горя. Старшему – Сашке – не давали учиться, хотя способности его позволяли не только успешно окончить высшее учебное заведение, но и (так говорили все его преподаватели) двигать вперёд российскую науку. Не позволили: где бы он не учился, отовсюду выгоняли под надуманными предлогами. В конце концов он забросил стремление к наукам на самую дальнюю полку жизненного багажа и теперь работает электриком на маленьком предприятии; на большие дорожка закрыта.

– А младший?

– Женька тоже попал, но с ним поступили ещё хуже. Подослали ровесников, чтобы подставить. Те втёрлись в доверие к пацану, и понеслась житуха. Парень бросил учёбу, пропадал месяцами, и в конце его уговорили открыть на своё имя фирму, где он был не только учредителем, но и директором, в общем – нёс полную за неё ответственность. Далее эту контору продали, чтобы покупатели смогли её использовать как однодневку для укрытия налогов. Но и это было не всё. Если бы фирма просто засветилась, то была бы закрыта или же исчезла как не ведущая деятельности. Тогда неприятностей было бы минимум. С Женей поступили не так: со счёта фирмы украли деньги, причём след указывал на него. Оказалось, что, продавая ООО, жулики не отдали покупателям все интернетовские примочки для управления счётом в банке, и они, дождавшись поступления значительной суммы, легко умыкнули её. Разбирательство с липовой конторой длилось два года. Затаскали всех.

– Где они сейчас? – задаю последний мучающий меня вопрос.

– Не беспокойся, Виталь, здесь они, в городе. На сегодня у них всё ладно. – Она улыбается, – не прошли даром мои бессонные ночи. Хорошие мальчишки, добрые. Женька женат. Нет, нет – ты ещё не стал дедушкой, а вот Сашка один. Это немного огорчает, но придёт и его время.

– Как я хочу их увидеть…

– Завтра, милый, завтра. Нет, сегодня – смотри, уже утро на дворе.

Мы просидели целую ночь. Сна нет и в помине. Но я всё же уговариваю Наташу подремать чуть-чуть. Сам же спать вряд ли смогу. Утро – самое время принятия решений.

Глава 33

Просыпаюсь от лёгкого прикосновения. От неожиданности подскакиваю, как ужаленный. Где я? От жути сонного кошмара некоторое время не могу прийти в себя. Боже, да я дома! Сон улетучивается мгновенно. А где Наташа? Зову любимую.

– Виталька, ты чего раскричался? Вставай, лежебока! Я на кухне. Кофе уже готов.

Дурачась, вытягиваю руки и как зомби с закрытыми глазами иду на голос. Коверкая слова, говорю:

– Ви хто, дэвушька?

Взамен получаю подзатыльник и поцелуй.

– Хватит баловаться, а то будешь вместо кофе пить воду из-под крана.

Падаю ниц и начинаю головой пробовать пол на прочность. Идиотское занятие прерывает фраза жены:

– Прощаю, негодник. Марш за стол!

Как будто и не было разлуки: пьем кофе, наслаждаясь не столько ароматом, сколько общением друг с другом.

– Я уже позвонила детям. Скоро приедут твои бойцы.

Холодок по спине. Отчего-то становится неуютно. Страшно. Чувство вины перед ребятами мешает просто порадоваться встрече. Отец – тот человек, который должен быть рядом с детьми, особенно в трудные и ответственные моменты их жизни. Беречь и защищать их. И не должно быть в мире такой силы, чтобы помешать этому. Конечно, у меня смягчающие вину обстоятельства, но всё же… Пытаюсь что-то сказать, но Наташа не даёт говорить.

– Перестань. У тебя действительно есть обстоятельство, которое всё в корне меняет. Ты же не знал, что у тебя есть мы.

– Да, понимаю я простую эту истину, но отделаться от чувства вины не могу. Возможно, это пройдёт, но нужно время.

Нашу беседу прерывает звук ключа, вставляемого в замочную скважину.

– Пришли. Встречай сыновей, папаня! – Наташа идёт в коридор.

– Батя! – два взрослых мужика обнимают меня, от души хлопают по спине, едва не выбивая дух.

Хорошо хоть экзекуцию ведут по одному: не очень широкие у нас в квартирах прихожие. За это строителям спасибо, иначе я бы не выдержал силового выражения эмоций великовозрастных детишек.

Кроме обычного чувства вины чисто этическая проблема не даёт покоя. Я вернулся примерно в том возрасте, когда пропал (пять лет – не срок для мужика), а ребята повзрослели на двадцать лет. Но сыновья (они мне потом рассказали) вместо стеснения даже обрадовались такому повороту событий. Не нужно лукавить, говоря, что, расставшись с близким и встретив его через много лет, мы будем прикасаться к нему с теми же чувствами, что и раньше. Отсутствие тактильного контакта длительный период может многое изменить даже и в отношениях. Но об этом детки рассказали потом, а пока мы стоим в коридоре, обнявшись, и молчим.

– А ну, марш все в комнату! – Наталья принимает на себя командование парадом. – Давайте-ка устроим семейный обед. Папа пусть поработает в комнате; у него, как вы понимаете, дел невпроворот. Ну а вы заступаете в наряд по кухне, а уж если выпадет минутка, заскочите к отцу поговорить.

Действительно, мне неплохо бы поразмышлять в одиночестве и составить план действий.

Я часто задумываюсь, что мешало мне, пока жив был мой отец, поговорить с ним по-настоящему, по-мужски? О смысле жизни, о судьбе, о семье, о любви, наконец. Мы, конечно, люди разных поколений, но жизненный опыт (свой у каждого) неповторим, и, наверное, ему было что сказать. Но как-то не сложилось. Я очень жалею, хотя, думаю, что так происходит у многих. Подумав над этой темой, я пришёл к простому выводу. Поговорить можно было бы, но разница в возрасте, а также дурацкое чувство превосходства молодого поколения над старым не позволили сделать этого. Мы как спортсмены разных весовых категорий – занимаемся одним видом, но встретиться на соревнованиях – табу. Да, есть и спорт без правил, тогда в ответ можно и вражду отцов с детьми привести в пример, а тут другое. Так вот, нужно лишь уравнять возраст: отца и сына, мамы и дочери, да кого угодно, лишь бы хотелось поговорить. Тут я с сожалением констатирую: вышесказанное возможно лишь в сказке. Но в моём случае, благодаря прибору, такая возможность появляется. И, что важнее всего, мои сыновья теперь в том, моём возрасте, а я чудесным образом помолодел.

Такие разговоры настолько интимны и мудрёны, что я не посмел даже намекнуть об этом. Цель такого общения понять и попытаться принять не только жизненный опыт человека, но и ощутить через зрелость связь с давно ушедшими поколениями. Я уверен: одного серьёзного разговора при уравнивании возраста мне бы хватило для того, чтобы принять отца не только как родителя, но и как человека, живущего тем же, чем и ты. Может, я и не прав, но думаю так.

Ребята забегали по одному, спрашивали, говорили о себе:

– Батя, ты скажи, почему люди расстаются? – интересуется старший. – Может, теперь, когда мы ровесники почти, я пойму тебя, тогдашнего.

– Странный ты задаёшь вопрос. Я так скажу: расставание подразумевает прежде всего разность духовных потенциалов людей; их душам просто тесно вместе. Но если души становятся родными, то это навсегда. Для примера посмотри, как приживаются пересаженные органы: если вначале помогают лекарства (в нашем случае – симпатия, интерес), то потом, когда они перестают действовать (привыкли), – происходит отторжение. И неважно – кто хороший, а кто плохой. Действие лекарств заканчивается, и – не срослось.

– Жить счастливо – это возможно? – младший, – только про любовь не говори; обо всём, кроме неё. Знаешь, не всегда хватает её для полного счастья.

– Мечта, Женька, я думаю, мечта – только она делает человека счастливым. И если сбывается одна, то её место должна занять следующая. Только не стоит ставить перед собой грандиозные цели. Будь реалистом. Но всё же это должна быть мечта, а не цель. Цель, как правило, более реальна, а мечта… она-то и зовёт к счастью. А самое лучшее, если твоя мечта ещё и часть другой мечты, мечты твоего близкого. Тогда, если она осуществится – вы просто взлетите над миром (здесь я без образного выражения не могу, хотя ты их не очень жалуешь).

Семья в сборе, но дети не догадываются, что скоро опять предстоит разлука, может, ненадолго, а может, и навсегда. По большому счёту, это уже не страшно: они привыкли надеяться на себя. Взяв от меня те крохи, что смог дать, пацаны самостоятельно топчут себе дорогу в жизни – они мужики. Наташа в курсе отъезда и, конечно, вначале была против, но, подумав, смирилась, поняв, что по-другому я просто не могу. Мне очень нужно выйти на связь с моим Далёким Другом. Я рассчитываю на мощь их цивилизации, они помогут выиграть борьбу не только с врагами, но и со временем. Противник перешёл все границы и на пощаду может не надеяться. Я ведь и предположить не мог, что эта банда дойдёт до того, что, кроме отъёма денег, займётся и убийствами. То, что они и сейчас не остановятся, – ясно. Просчитать, кто я – вопрос уже не дней, а нескольких часов. Никто не будет разбираться, почему я вернулся молодым – просто закопают глубоко и теперь уже действительно навсегда. Не правильно это. И второго шанса я им не предоставлю. Победа за атакующими.

Надеюсь, меня не проследили. Машину брать не буду – с этим можно разобраться и потом. Вызову такси – и в аэропорт. С фирмачами переговорю уже во Владивостоке. Уеду скромно, по-английски. На сегодня у меня нет желания видеть их рожи. Дела я свои сделал, поэтому так поступить – моё право.

Мы пообедали. За столом о прошлом не вспоминали, а строили планы на будущее. И оно не предполагало наличие врагов.

Дети уехали ближе к вечеру. Мы снова вдвоём. До самолёта несколько часов, и это время будет только нашим.

* * *

– Что, уже? – Наташа до последнего оттягивает момент расставания. – Побудь ещё со мной…

– Такси у подъезда. Ты не волнуйся – это всего на два-три дня.

– Виталь, а может, не надо, обойдётся как-нибудь?

– Дорогая, ты ж понимаешь – не обойдётся.

– Всё понимаю, но не хочу отпускать тебя.

Пора. Прощальный взгляд на окошко: Наташка держит на руках тигрёнка и машет мне вслед его лапкой. Я запретил ей провожать меня: на первом месте сейчас соображения безопасности. Только бы всё удалось…

Уже в порту настигает звонок Бочарова: суета вокруг него приобретает угрожающий характер и он, несмотря на мои протесты, начинает предпринимать контрмеры. Подробностей немного, но там, во Владике, почти военное положение.

Объявляют посадку. Всё! Теперь только на восток.

Глава 34

Суматоха оформлений и проверок не вызывает никаких чувств, а поэтому и заканчивается довольно неожиданно. Могучий лайнер, коротко разбежавшись, взмывает в небо…

Сегодня в попутчиках у меня неопрятный долговязый тип в огромных солнцезащитных очках и чмошной кепке. Я его навскидку причислил к художникам, хотя, может, он член какой-нибудь творческой группы нетрадиционной ориентации. От таких размышлений становится грустно. Поэтому натягиваю видеоочки и на весь полёт погружаюсь в объёмный мир фантастических боевиков.

Приморье встречает первой зеленью и свежим ветром. На стоянке не торгуясь беру такси, причём не первую и даже не третью машину. Широкая полоса асфальта под колёсами ещё сыровата от утренней росы. Путь до Владивостока не занимает много времени, но его с лихвой хватает на то, чтобы засечь хвост. Наружку ведут невеликие профессионалы, поэтому несколькими банальными финтами сбрасываю любопытных со следа. На всякий случай меняю такси ещё пару раз. Прошу шофёра остановиться в двух кварталах от нужного места и пешком добираюсь до ставшей конспиративной квартиры. На моё удивление, Гена уже здесь. Причём мрачный и злой.

– Виталик, чертовски рад видеть тебя в добром здравии. Тут у нас чёрте что творится. – Он проводит меня на кухню. – Знаешь, я, похоже, засветил квартиру. Смотрю, во дворе постоянно ошивается несколько подозрительных типов. Ума не приложу, где лоханулся? Наблюдаю уже давно. Извини.

– Это потом, Ген. И за что извинения? Контейнер принёс?

– Конечно. Ещё раз всё перерыл и нашёл требуемое. Даже батарейки к плейеру взял. Наверняка, ознакомишь с какой-то компрометирующей плёнкой?

– Господи, ерунда какая – плёнка! Прекрати. Никакая компрометирующая запись не произведёт на тебя такого эффекта. А вот если прибор работает – снос крыши гарантирую!

От сердца отлегает, когда вижу в руках друга знакомый до боли аппарат. Еле удерживаю себя в рамках приличия и не вырываю коробочку из рук. Наконец-то он у меня! Внимательно рассматриваю мыслепередатчик. Видимых повреждений нет, но это чисто внешне. Что там внутри – неизвестно. Решаю рискнуть. Заменяю элементы питания, натягиваю наушники и нажимаю на кнопку.

Мир вокруг расширяется скачком, обретая множество новых цветов и оттенков. Все чувства обостряются в разы, и сразу же приходит отклик Далёкого Друга. Я чувствую, как его разум сливается с моим. Теперь он полностью понимает ситуацию, знает столько же, сколько я, и даже на порядок больше. Единственная странность – его замешательство. По всей видимости, даже он не мог просчитать последствий и готов изменить сложившиеся по его недогляду условия.

– Мы не пользуемся временными перемещениями, для нас в этом нет необходимости: всё, что было, я знаю, а что будет – увижу. Перемещая тебя на крохотное мгновение вперёд, я не учёл, насколько это смещение будет для тебя значимым. В тот момент данный вариант мне показался приемлемым. Сейчас, если пожелаешь, можно всё исправить. – И, предугадывая мой вопрос, добавляет – Ты узнал многое про будущее, и это знание тебе не помешает. Память о нём останется. Ты будешь помнить и эту жизнь. Справишься?

– Конечно, Друг. А что произойдёт с остальными? Ведь по логике этого времени не будет существовать. Куда денется это временное ответвление? Поверь мне, это важно. – Пытаюсь разобраться в себе, попутно заваливая вопросами далёкого собеседника – А что будет в масштабе вселенной?

– Волнение ни к чему, твой мозговой потенциал и так на грани срыва. Объясняю: мы единственные, кто может так обращаться со временем, и мои собратья уже знают, что я собираюсь сделать. Это общее решение.

– Погоди, я скажу несколько слов другу. Он ведь забудет про меня?

– Да.

Я уже собираюсь попрощаться с Геннадием, когда в распахнутый прибором большой мир закрадывается нечто нехорошее. Мне достаточно быстро удаётся определить источник опасности: небольшая группа людей, объединённая некой задачей, занимает позиции неподалёку от входной двери нашей квартиры. Причём люди серьёзно подготовлены и не на шутку вооружены.

– Виталий, – в голове голос из неведомых далей, – задерживаться опасно. Я начинаю временной перенос. – Далёкий Друг поторапливает.

– Одну секунду! – мысль улетает вдаль. – Так дела не делаются. Выходит, я, как проститутка, бросаю друга в ситуации, с которой в одиночку не справиться.

– После твоего исчезновения не будет никакой ситуации, не будет и твоего друга. Этот временной портал, закрывшись, просто исчезнет! – там, вдали, как будто начинают терять терпение.

– Благодарю покорно, сейчас не время объяснять, что будет. Здесь и сейчас нужны чёткие и быстрые мужские действия. Я друзей не бросаю! Мир может исчезнуть, может провалиться в тартарары, но совесть моя не позволяет решать личные вопросы ценой дружбы. Ты же сказал, что я буду помнить всё. И как в будущем я буду перед собой оправдываться? – Мысли мои как крик. – А вдруг этот временной аппендикс не исчезнет? Нет уж! Сейчас мы выйдем из квартиры, а уж там во дворе и разойдёмся, – последние слова я дублирую голосом.

– Виталя, что это, так серьёзно? – Гена не на шутку встревожен. – Что с тобой? И с кем ты говорил? Я понял, эта штука – прибор связи.

– Жизнь вообще вещь серьёзная. А с кем говорил, объясню потом. Пошли на выход. Но уговор: ты делаешь только то, что я велю. Самодеятельность сегодня смертельно опасна, – говорю, выламывая массивную стойку от антикварного торшера.

В моих руках тяжёлая бронзовая дубина длиной метра в полтора. Геннадий в момент, аккуратно составив на пол цветы, вооружается стальной кованой треногой. Эта квартира просто создана для обороны: в ней собрано невероятное количество подходящих средств для такой цели – от огнетушителя до массивного молотка для отбивки мяса.

Занимаем позицию у входа. Я вижу, что с той стороны некто ковыряется в замке, и на пальцах объясняю другу, что делать. Тихо щёлкает замок, и дверь начинает медленно открываться. Бочаров, следуя моим указаниям, бьёт ногой изо всех сил чуть ниже ручки. Удар наносит жуткие, скорее всего не совместимые с жизнью травмы особо любопытному домушнику. Тот отлетает аж метра на полтора. Но это не останавливает противников.

Сквозь стену наблюдаю, как второй, вооружённый пистолетом, рвётся вперёд. Рассчитав траекторию его движения, бросаю бронзовый прут. Столкновение интересов происходит точно в рассчитанном месте. По итогам встречи моей железяки и его морды становится ясно, что сплав цветного металла намного крепче костей черепа.

Гена заводится и совершенно неожиданно бросается на лестничную площадку. Прихватив его треногу, несусь следом. Я успеваю! Картина – точно цветная фотография. Мужик в спортивном костюме стоит за углом. Он ждёт. В руке нож. Ещё мгновение – и Бочаров нарвётся на лезвие. Я не пытаюсь ничего анализировать, а просто ставлю подножку другу, и он снопом валится прямо под ноги ожидавшему. Противник явно профессионал и тут же наклоняется, чтобы добить человека. Сил я не экономлю, поэтому боковой удар сносит его в промежуток между перилами, и мы несколько мгновений наслаждаемся чудными возгласами. Удар о площадку первого этажа глухой, он враз прерывает истерические вопли.

Итак, три – ноль. Победа почти за нами, хотя четвёртый член группировки цел, правда, постыдно спасается бегством. Мы входим в раж и преследуем его. Он чуть впереди и успевает вскочить в машину. Дымя шинами, автомобиль срывается с места и на полной скорости уносится со двора. Плохо – на дороге его нам уже не догнать. Мы смотрим вслед удаляющемуся авто, и тут включается Далёкий Друг.

– Я понимаю твои мысли. Смотри.

Машина резко ускоряется и на полном ходу таранит столб.

– Ген, сейчас наши пути расходятся ненадолго. – Я не могу сказать правду другу. – Поверь, всё теперь будет хорошо.

Гена молчит; я чувствую, он не верит в скорую встречу.

– Виталий, ты поступай, как знаешь. Только не пропадай навсегда, не должно быть так.

Мы ещё несколько минут созерцаем развороченную технику и, шлёпнув друг друга по рукам, исчезаем в разных переулках.

– Прощай, друг… – шепчу, глядя вслед удаляющемуся Бочарову. – Мы обязательно встретимся, и даже знаю, когда и где. – А это уже мысль для другого – Я готов.