Золотой век русского искусства – от Ивана Грозного до Петра Великого. В поисках русской идентичности

Избиение и уведение в полон лучшей части мужского населения внесло свою специфику в русскую жизнь не только в плане захудания генофонда, о чем уже сказано, но и вообще в плане обустройства быта и хозяйства, ведь это дело, как и пахота, всегда лежало преимущественно на мужских плечах.

Для пришедшего в заметный упадок, обезлюженного сельского хозяйства Руси все это было нелегко. Ведь ему был нанесен завоевателями огромный ущерб. Земли Западной Руси запустели и почти вовсе вышли из оборота, во многом то же сталось и с центральными районами Северо-Восточной Руси. Исчезновение и упадок десятков городов, бегство уцелевшего сельского населения в глухие лесные чащобы Русского Севера, Верхнего Поволжья, Заволжья – все это означало консервацию примитивного натурального хозяйства как господствующего типа экономических отношений. Как отмечал еще Б. А. Рыбаков: «Русь была отброшена назад на несколько столетий, и в те века, когда цеховая промышленность Запада переходила к эпохе первоначального накопления, русская ремесленная промышленность должна была вторично проходить часть того исторического пути, который был проделан до Батыя»⁶⁵.

Чрезвычайно показательно, что чеканка монеты в северо-восточных княжествах возобновилась только в 80-х гг. XIV в., то есть спустя 150 лет после нашествия Батыя. Это свидетельствует не только о фактическом «вымывании» серебра из русского оборота, но и вообще о захирении товарно-денежных отношений на Руси. Русская земля, русский народ оказались лишены возможности развиваться, были резко отброшены назад с былых передовых экономических позиций, утратили конкурентоспособность по сравнению со странами Европы.

* * *

Духовные потери – церковное, монастырское, княжеское, боярское и т. д. имущество, сокровища сел и городов. Татарское разорение далеко отбросило Русь не только в экономическом, но и в культурном отношении. Разорение и полное разрушение городов, сожжение и прекращение строительства церквей, служивших средоточиями артефактов и книг, увод в полон и убиение ремесленников и художников, обрыв художественных традиций, вывоз серебра и золота, служивших важнейшим материалом для ювелиров и вообще мастеров прикладных искусств, резкое сокращение покупательной способности русских людей, а с ней – и рынка художественных изделий, которые стало некому и не из чего творить, да и некому и нечем оплачивать… Татары осуществляли тотальный грабеж русского населения без каких-либо правил, творя десятки набегов, больших и малых.

Все это, не говоря уж об общем нравственном и эмоциональном фоне русской жизни и быта под татарским игом, буквально убивавшем русское искусство и культуру, не исключая и письменную. Отчаяние и пессимизм, упадок духовных сил владели живущими. Рухнула общая грамотность, перестали стабильно вестись летописи. Навсегда или очень надолго (на 150—200 лет!) исчезают сложные ремесла, которыми славилась домонгольская Русь: резьба по камню и кости, производство стеклянных украшений, перегородчатой эмали, черни, зерни, скани, полихромной поливной керамики и др.

Непоправимо пострадала архитектура – мы никогда уже не сможем себе представить, как выглядела наша страна до прихода монголов. И, конечно, сегодня во многом утрачены представления о русской школе живописи, поскольку от всего огромного количества домонгольских икон сохранилось всего каких-то пять десятков. А ведь архитектура и живопись – суть главные столпы искусства, его несущие конструкции, вокруг которых всегда выстраивается едва ли не вся иерархия ремесел и искусств.

Все это происходило именно в те века, когда в Европе восходило Высокое Средневековье, создавались шедевры готического искусства, творили Джотто, прерафаэлиты, Филиппо Липпи, Боттичелли, Кривелли, Ван Эйки, подготавливалось Возрождение. Возникали новые технологии и эстетики, развивался капитализм и накапливались материальные богатства, стремительно росли города, закреплялись традиции ремесленных цехов и свободных искусств и т.д., и т. п.

* * *

Книги. Конечно, пожары в деревянной Руси и до татар, и после ига наносили страшный ущерб русской культуре. Но никакого сравнения нет и даже быть не может с тем систематическим и планомерным вытаптыванием русского культурного поля, которым мы обязаны татарам. Это хорошо видно на примере русской книжности.

Крупнейший знаток вопроса Б. В. Сапунов утверждает: «Книжные богатства Древней Руси составляли 130—140 тысяч томов… С точки зрения автора, это оптимальная, а далеко не максимальная величина книжного фонда Руси X – середины XIII в.»⁶⁶.

Сапунов с печалью констатировал трагическую судьбу ранних русских книг; он считал и повторял неоднократно, что от былых книжных сокровищ домонгольской Руси до нас дошли лишь доли одного процента⁶⁷.

Гибель 99 процентов книжных фондов любой эпохи и любого народа не назовешь иначе, как культурно-информационной катастрофой.

Что случилось? Отчего произошла эта ужасная катастрофа? В чем причина этой трагической гибели?

Сапунов называет целый ряд таких причин. Среди которых на первом месте – пожары, от которых непрерывно страдала древняя Русь. Пожары были как стихийными, так и умышленными, во время вражеских нашествий и междоусобных княжеских войн. Русские города захватывались и горели как до, так и после татарского ига. По подсчетам Н. Я. Аристова, с 1055 по 1238 гг. по Руси прокатилось 80 областных войн, некоторые из которых тянулись по 12—17 лет⁶⁸. Тот же Киев как минимум дважды был захвачен и разгромлен половцами, в 1096 и в 1203 гг., но еще пущее разорение претерпел в 1169 г. от объединенных войск русских князей, предводимых Андреем Боголюбским.

Плачевная сохранность фонда русских манускриптов имела многие причины, выделить среди которых главную, на первый взгляд, невозможно. Ведь почти все они действовали на всем пространстве Руси – и пожары, и междоусобицы, и нашествия иноплеменных – печенегов, половцев, литовцев, поляков, немцев, шведов и т. д.

Но это только на первый взгляд. При более вдумчивом анализе главная причина становится, все же, очевидной: это татаро-монгольское нашествие и последующее за ним иго. Два обстоятельства свидетельствуют об этом неопровержимо.

1. Во-первых: обстоятельство места. Где лучше всего и больше всего сохранились домонгольские русские рукописи? Только в двух регионах на всем необъятном пространстве Киевской Руси: в Новгороде и в Галицко-Волынской (Червоной) Руси. То есть именно там, куда татары либо вообще не досягнули, либо не принесли тотального разорения. Сапунов уточняет: «Новгородское наследие составляет никак не менее 1/2 всех сохранившихся книг, вернее даже, что их еще более».

А где меньше всего, хуже всего сохранилось рукописное наследие? Сапунов: «Книжные сокровища почти всех городов центральной и северо-восточной Руси погибли при монгольском нашествии… К сожалению, дошедшие до наших дней подлинные списки памятников киевской письменности весьма малочисленны (а поскольку изначально и до самого своего падения в 1240 году самым главным центром русского книгоделания был именно Киев, то по этим жалким остаткам, неизвестно как, где и каким чудом сохранившимся, можно вообразить себе, насколько чудовищный урон был нанесен именно его наследию, едва ли не полностью уничтоженному. — А.С.) … Другие области Древней Руси не оставили заметного числа письменных памятников домонгольского времени⁶⁹».

О том, как это бывало, малое представление дает Лаврентьевская летопись, которая под 1237 годом сообщает, что из разоренного Владимира-на-Клязьме воины Батыя в качестве трофеев вывезли книги. Зачем они понадобились монголам – неизвестно. Вряд ли для чтения. Но из культурного оборота наших предков они были вырваны навсегда. И так было c 1230-х гг. до примерно середины XV века повсеместно, кроме северных и крайних юго-западных территорий Киевской Руси.

Впоследствии татарские экспедиции, в том числе карательные, еще не раз наносили нам существенный урон. К примеру, повесть «О московском взятии от царя Тохтамыша и о пленении земли Русской» в таких словах повествует о разорении Москвы 26 августа 1382 г.: «И книг множество снесено со всего града и с сел, в соборных церквях множество наметано, охранения ради спроважено, то все безвестно створиша»⁷⁰. То же повторилось при нашествии Девлет-Гирея в 1571 г. и т. п. Характерно, что русские люди, чтобы защитить любимые книги от врага, сносили их под защиту церковных стен, но это не могло спасти драгоценные рукописи, и они горели, подожженные татарами, вместе с церковными стенами.

2. Во-вторых, следует обратить внимание на некоторые обстоятельства времени.

Открыв «Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. ХI-ХIII вв.» (М., 1984), мы узнаем, что на государственном хранении в нашей стране находится 494 таких рукописи. Если учесть все древнейшие славянские книги зарубежных собраний, то в совокупности с российскими их будет около тысячи. О чем это говорит? О том, что вне исторической территории русского народа сохранилось столько же книг, сколько и внутри, что противоестественно, ибо по месту производства их должно было бы быть намного, в разы, больше. То есть, как можно догадаться, внутри нашей страны русские книги яростно уничтожались, а снаружи – нет, хотя условия сохранения книжности вообще мало отличались.

Еще информация: от XII—XIII веков сохранилось примерно столько же книг, что и от XIV века (314 ед.).

Но вот перед нами следующая цифра, заставляющая серьезно задуматься. Судя по «Предварительному списку славяно-русских рукописных книг XV в., хранящихся в СССР» (М., 1986), на государственном хранении находится 3422 книги этого периода.

Нетрудно видеть, что в течение каких-то ста лет без особых видимых причин количество сохранившихся книг выросло на порядок: с 314 до 3422! Что стоит за этими цифрами, за этим количественным скачком?

На мой взгляд, это – последствия победы русских на Куликовом поле и последующего свержения татарского ига.

Дело в том, что только в XV веке перестали систематически уничтожаться татарами книжные сокровища в ареале исконного русского проживания и книгоделания⁷¹. Перестали уничтожаться в столь чудовищно массовом количестве и сами русские читатели. Иначе объяснить, почему от XV века при всех прочих равных условиях сохранилось рукописей на порядок больше, чем от XIV, – невозможно.

Причинно-следственная связь установлена убедительно: не только место, но и время наибольшей сохранности древнерусских книг ясно и однозначно указывают, что книги лучше всего сохранялись там и тогда, где и когда их не могла коснуться рука татаро-монгольского захватчика. А вот в годы татарского ига уничтожение русских книгохранилищ на доступных татарам землях было регулярным и последовательным.

Для всякого, кто понимает значение создания, накопления, интерпретации и передачи информации, вряд ли нужно что-то комментировать. В то самое время, когда Европа, вооруженная подвижным шрифтом Гутенберга, осуществляла первую информационную революцию⁷², стремительно обгоняя Китай и страны Ислама на поприще знания и понимания, Русь не по своей вине, а по вине захватчиков оказалась далеко отброшена с магистрали умственного, в том числе научно-технического развития.

* * *

Утрата положения в мире. Догоняющий путь развития. Итак, поиск «точки бифуркации», исторической развилки, пройдя которую, Русь вступила на путь развития, вечно догоняющего Европу, ведет нас именно туда, в роковые 1230-1240-е годы.

Сказанное позволяет полностью поддержать вывод, сделанный Сапуновым: «Ни с чем не сравнимые потери понесла русская культура в страшные годы нашествия орд Батыя. Монголы не только нанесли нашей цивилизации непоправимый урон, они на столетия затормозили поступательное движение русского народа»⁷³.

Подчеркну: четверть тысячелетия длившаяся безжалостная и хищническая власть врага-инородца – может быть не единственная, но главная причина нашего цивилизационного отставания. Сегодня делаются попытки, глядя в прошлое сквозь мутные очки толерантности и политкорректности, выдавать эту власть чуть ли не за обоюдно полезный симбиоз поработителя и порабощенного⁷⁴. Но в подобных спекуляциях нет ни грана правды.

Власть татар изменила территориальную конфигурацию Древней Руси, ее место в окружающем мире, ее геополитическое значение, все содержание ее внешней политики, экономических и культурных связей. Древняя Русь (под этим выражением подразумевается теперь преимущественно северо-восточная Русь, поскольку юго-западная частично исчезла, а оставшаяся часть оказалась на периферии, отрезанная инородцами от русского православного материка), а точнее – древнерусский народ ордынского периода обрел статус народа-изолята. Не по своей воле.

Правду сказать, не одни татары тому виной. Утратив после смерти князя Святослава Хороброго характер цельной и централизованной самодержавной страны и упав в пропасть удельных распрей, феодальных усобиц, Киевская Русь сделалась «киевской» лишь номинально. Естественно, «русская федерация» (этот нелепый термин сегодня поднят на щит некоторыми историками) немедленно прекратила попытки территориального расширения, свойственные ей от Рюрика до Святослава, и стала, напротив, сокращаться в размерах, теряя геополитическую инициативу. Чем не преминули воспользоваться как степняки-кочевники, так и ближайшие соседи с Запада – поляки, литовцы, а там и шведы, и немцы.

Уже к XII веку усилиями печенегов, а затем половцев русские поселения на части земель, прилегающих к Дону, Донцу и нижнему Днепру с притоками, заметно сокращаются. Соответственно, под сомнение ставится значение Руси как территории межцивилизационного транзита – знаменитого «пути из Варяг в Греки». Балтийско-черноморский и балтийско-каспийский пути, бывшие с дорюриковых времен экономической основой жизни славянских летописных племен, становятся проблемными, в значительной мере прерываются. Мечты Святослава о переносе столицы из Киева на Дунай, о новых землях в Степи, в Поволжье, Подунавье, нижнем Приднепровье за счет разгрома хазар, болгар и византийцев-ромеев – все это остается в прошлом. Причем конец этим мечтам, что симптоматично, кладут именно кочевники печенеги, взявшие под свой контроль днепровские пороги и превратившие череп знаменитого воителя в пиршественную чашу. А там и половцы подоспели, выдавливая славян из Придонья. Не случайно и поляки уже сразу после смерти Владимира Святого дерзают вторгаться на южные территории русских князей, а в 1018 году даже захватывают Киев, помогая Святополку занять стол.

Вообще в результате княжеских усобиц Киев начинает терять свое значение, особенно после жестокого погрома, учиненного коалицией князей-рюриковичей под водительством Андрея Боголюбского в 1169 году. Не случайно еще задолго до татарского нашествия русские люди потянулись с киевщины, вообще с южных и юго-западных степных и лесо-степных земель, на скудные, но стратегически удобные и безопасные лесистые земли северо-восточной Руси, на Владимирщину.

Но! Монголо-татарское владычество резко изменило всю карту Древней Руси. Не говорю уж о том, что древний великий город Киев впал в совершенное ничтожество, но произошло практически полное запустение огромного ареала бывших русских оседлых поселений Юга, на месте которых возникло Дикое Поле (повторно оно было заселено русскими людьми уже только в XVI—XVIII вв.). Лишившись своих южных земель, «Русь Ордынская» оказалась вся в зоне рискованного земледелия, суровых климатических условий и относительно дорогого производства.

При этом вообще изменилось понятие «Русской земли», воспетой автором «Слова о полку Игореве». Когда-то оно относилось ко всей территории Киевской Руси. Теперь же фактически в отрыве от всего древнерусского этноса оказалась Галицко-Волынская Русь, подпавшая под влияние Рима (князь Даниил принял королевскую корону из рук папы) и на века превратившаяся для нашего народа в «отрезанный ломоть», а в наши дни в главный центр бандеризации и русофобии на Украине. Связи южных и юго-западных княжеств с северо-восточными оказались разорваны. Поэтому, когда полоцкие, киевские, турово-пинские, волынские, галицкие, поднепровские и другие исконно русские земли, немедленно, уже с середины XIII в., стали подвергаться не только татарским набегам, но и планомерной экспансии со стороны западных соседей – литовцев, поляков, венгров и немцев, на помощь им уже не могла придти владимиро-суздальская Русь, ослабленная усобицами и татарами. «Матерь русских городов» Киев оказался под властью Литвы; Можайск сделался пограничным городом, за которым простирались уже литовские владения; в XIV веке Москву дважды осаждали войска литовского князя Ольгерда, и т. д. Все это – тоже следствие татарского нашествия.

Кроме того, внутри собственно центральной древнерусской земли, оставшейся под контролем или патронажем рюриковичей, произошли очень большие изменения.

Во-первых, татары, верные главному принципу всех завоевателей «разделяй и властвуй», всячески стимулировали процесс дробления, измельчания уделов. Число которых к приходу татар и так уже насчитывало 50, а к XIV веку возросло аж до 250: в пять раз! Татары понимали: раздробленная на мелкие частицы Русь – не противник. Несмотря на то, что уже с 1304 года великие князья владимирские официально именовались «великими князьями всея Руси», на деле их домен ограничивался территорией волости Владимира-на-Клязьме, к которой только в XIV в. добавилось Переяславль-Залесское княжество.

Во-вторых, политическое значение былых уделов существенно, а порой радикально изменилось: одни стали его терять (Ростов, Суздаль, Владимир и др.), другие – обретать, усиливать (Тверь, Москва, Нижний Новгород и др.). Татарские владыки, раздавая ярлыки, тасовали колоду русских княжеств, постоянно переопределяя не только их границы, но и их соподчиненность, иерархию. Политические игры при дворе ханов стали определять очень многое в судьбе княжеств, диктуя князьям внешнюю и внутреннюю политику⁷⁵. Утрата всякого суверенитета князьями была почти абсолютной, а попытки его хоть отчасти восстановить кончались карательными походами Орды, завершавшимися, как правило, жестокими избиениями и полонением жителей, подвластных неосторожному князю.

Понятно, что никакой единой и даже сколько-нибудь внятной внешней политики Русь Ордынская, раздробленная на сотни уделов, вести не могла, договороспособностью не обладала и субъектом международного права не являлась. (Это, между прочим, еще одно подтверждение несостоятельности выражения «Владимирская Русь». ) По сути, единственным «международным партнером» для русских князей стала сама Орда, в суровой школе которой и возрастала русская дипломатия. Со временем обретенные в этой школе черты станут для нее определяющими: «строжайшая секретность, жесткий контроль за кадрами, безжалостная расправа не только с явными отступниками, но и с лицами, позволявшими себе хоть на йоту отклониться от инструкций» (В. В. Похлебкин).

Одним из признаков утраты суверенитета было также обязательство князей являться в Орду и поставка рекрутов или участие в военных инициативах ханов по их первому требованию – «налог кровью». К примеру, в 1282 году Ногай и Тула-Буга велели галицко-волынским князьям пойти с ними на венгров, а в следующем году на Польшу. Всего в 1270-1290-х годах татарами было организовано 14 походов, в которых пришлось принять участие и проливать свою кровь подневольным русским воинам.

При этом помощи от татар, в случае агрессии западных народов, ждать не приходилось, отбиваться приходилось своими силами⁷⁶.

Однако именно усилиями западных «соседей-врагов»⁷⁷ Русь Ордынская оказалась отделена от Западной Европы довольно непроницаемым кордоном и на столетия, фактически до конца XV века, выпала из европейского поля зрения и политического обихода.

* * *

Итак, в чем выразилась изоляция Руси? Немного упрощая, подытожу так.

Татары перекрыли нам контакты с Югом и Востоком, с Византией, Балканами, Подунавьем, шедшие по рекам Волге, Днепру, Дону, Дунаю (при этом русские митрополиты продолжали сношения с Византийской патриархией). Товары из Руси продолжали поступать в указанном направлении, да только торговлей в Орде занимались уже не столько сами русские, а преимущественно мусульманские купцы-бессермены и итальянские купцы-фряги. Русские же торговые караваны постоянно подвергались набегам ордынцев. При этом главным товаром Руси на южном пути были живые люди – мужчины и женщины. Татары доставляли их в итальянские порты на Черном и Азовском морях, после чего уже генуэзцы и венецианцы снабжали русскими рабами и рабынями Ближний Восток, Северную Африку и южноевропейские страны. Понятно, что такая торговля не обогащала саму Русь и не способствовала упрочению ее внешнеполитических позиций.

Одновременно литовцы, поляки, немцы, шведы перекрыли контакты с Западом и отделили северо-восточную Русь от юго-западной. С Литвой, немцами шла постоянная война. Конечно, самым главным и самым страшным врагом оставались татары, но вот выдающийся историк В. В. Мавродин подсчитал, что «за XIII, XIV и первую половину XV вв. русские выдержали больше 160 войн с внешними врагами, из которых 45 – с татарами, 41 – с литовцами, 30 – с немецкими рыцарями, а все остальные – со шведами, поляками, венграми и др.»⁷⁸. Как видим, более, чем две трети войн этого периода приходится на наших «братьев по расе». И до поры до времени успех был не на нашей стороне.

В результате уже тогда именно европейцы опустили перед русскими своего рода «железный занавес», отделивший нас от Запада (метафора, ставшая популярной после Октябрьской революции).

Этому способствовали не только войны, практически непрерывные, но и весьма специфические экономические отношения, установленные Западом для русских торговых республик – Новгорода и Пскова. В XIV веке на Балтике правила игры диктовал Ганзейский союз – объединение крупнейших немецких портовых городов, раскинутых по всему южному берегу. А все выходы к морю в период татарского ига взяли под контроль Швеция, Ливония, Литва и Польша. Самостоятельно русские моряки и торговцы выходить на европейские рынки не могли и были вынуждены искать иностранного посредничества, отдавая по дешевке немногочисленные товары, ассортимент которых диктовал Запад: пеньку, лен, воск, мед, деготь, смолу-живицу, корабельный лес, воловьи кожи, моржовый клык, пушнину – все из разряда сырья. Это касается и немногих других западных русских городов, сохранивших торговое значение (Полоцк, Витебск, Смоленск). Правда, русскими велась также торговля через Белое море, но это в то время было сопряжено с сезонными трудностями, становилось хлопотно и неэкономично. Тяжело сказывалась и постоянная нехватка денег, обусловленная татарскими поборами.

Помимо прочего, Запад старался блокировать поступление на Русь новых ремесленных технологий, не пропускал к нам своих мастеров. Даже уже в середине XVI века, когда по поручению Ивана Четвертого саксонский немец Шлитте нанял в Германии для работы в России более ста человек, ливонские власти в ганзейском Любеке задержали всех этих специалистов (подробности ниже). «Железный занавес» пришлось пробивать русским самим уже в ходе Ливонской войны.

Таким образом, «Русь Ордынская» существовала, по сути, как русский этнический анклав, замкнутый в кольце врагов. Швеция, Ливония, Польша, Литва, Ногайские орды, Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское ханства плотно обступали Русь со всех сторон, кроме Севера, отрезая ее от всего остального мира, от Европы в частности.

Свержение татарского ига, окончательное, могло дать Руси импульс для «возвращения» в Европу, восстановления своей былой европейскости. Хотя это уже было невозможно в принципе, но попытка такая должна была произойти, в соответствии с законами диалектики. Что из этого вышло? Об этом будет сказано ниже.

Важный симптом изоляции. Одним из важных симптомов изоляции Руси Ордынской от всего мира становится резкое изменение географии династических браков русских князей. В годы татарского владычества почетное породнение русских великих князей с европейскими монархиями немедленно прекращается (если не считать женитьб заметно ниже рангом на литовских княжнах). И не восстанавливается аж до самого XVIII века – за исключением Ивана III, который внезапно по протекции папы римского подобрал себе беглую сироту-бесприданницу Зою Палеолог, племянницу последнего византийского императора, после плачевного крушения империи (можно сказать, приобрел жену по случаю и по циничному расчету).

Правду сказать, и до татар вектор матримониальных интересов уже заметно сместился у русских князей с Запада на Восток. Так, Владимир Мономах женил своих сыновей – Юрия Долгорукова и Андрея Переяславского – на половчанках, а князь новгород-северский Игорь, счастливо бежавший из плена от хана Кончака, своего сына женил-таки на Кончаковне, и мн. др. Примерно за сто лет в XI—XIII вв. брачных русско-половецких княжеских союзов возникло больше, чем с народами Европы, за исключением разве что поляков. На русских княжеских столах потом не раз оказывались дети-полукровки – взять хоть Андрея Боголюбского или Всеволода Ольговича. При этом на низовом, народном уровне ассимиляции, массовой метисации не происходило, и для русских летописцев половцы как были, так и оставались «погаными».

Нашествие татаро-монгол, однако, сильно ограничило княжеский выбор. Политическая конъюнктура похерила русско-половецкие альянсы и сделала предпочтительными русско-татарские и русско-литовские браки. Дальнее же зарубежье стало попросту недоступным. Никто из европейских монархов не отдал бы свою дочь в слабую, разграбленную и раздробленную страну, погрязшую в междоусобных войнах и находящуюся под столь ужасным гнетом народа-чудовища, каким представали татаро-монголы в глазах европейцев.

Женитьба на татарских принцессах была престижна и выгодна. Вот красочный пример: Федор Ярославский женился на дочери хана Менгу-Тимура. За что был согнан со своего стола вечем Ярославля, по наущению тещи от первой жены. Но хан утешил его по-царски, сказав: «Я не могу вмешиваться в решения веча. Но я могу тебе как зятю дать хорошие города в Орде: Казань, Херсон, Булгар» (всего дал ни много ни мало 15 городов, а со временем вернул и в Ярославль). На знатных монголках женились в Орде также князья Ростовского, Белозерского и других княжеских домов. Глеб Белозерский на дочери хана Сартака, Александр Углицкий на дочери ордынского вельможи Кутлук-Орткы, а его брат Федор на дочери ордынца Велбласмыша, брат Ивана Калиты – на любимой сестре хана Узбека и т. д. Русско-татарские династические браки продолжались, даже когда иго уже пало: так Евдокия, сестра Василия III, вышла в 1506 году за татарского царевича Худай-Кула (в крещении Петра). В результате подобных смешений, в частности, сам царь Иван Грозный был по отцовской линии потомком половецкого хана Аюпы, а по материнской – знаменитого татарского темника Мамая.

Тем временем все большее значение начинает играть Литва (и «Русь Литовская»), в результате чего браки рюриковичей с гедиминовичами входят в обычай, начиная с сына Ивана Калиты – Симеона Гордого, женившегося на дочери великого литовского князя Гедимина Анастасии-Августе (1333). Овдовев, Симеон женится со временем на тверской княжне Марии, зато ее младшая сестра Ульяна выйдет замуж за литовского князя Ольгерда. Младший брат Симеона Иван Красный, отец Дмитрия Донского, выдал свою дочь Любовь за литовского князя-гедиминовича Дмитрия Боброка. А дети самого Дмитрия Донского все переженились на литовках: старший на дочери великого литовского князя Витовта Софье, младший на дочери смоленского князя (Смоленск входил в состав Великого княжества Литовского), а дочь вышла замуж за литовского князя Семена-Лугвеня. На литовских княжнах женились не только великие, но и удельные князья; к примеру, двоюродный брат Дмитрия Донского боровско-серпуховской князь Владимир Андреевич Храбрый женился на дочери Ольгерда и Ульяны княжне Елене (симптоматично: этот князь свободно владел языками литовским и татарским).

Вершиной данной династической традиции был брак дочери Ивана Третьего от Софьи Палеолог – Елены, которая в 1495 г. вышла замуж за великого князя литовского Александра, ставшего впоследствии королем Польши.

Этот краткий очерк княжеской брачности позволяет понять, как нестерпимо узки стали при Орде границы международных политических притязаний рюриковичей, какой далекой периферией оказалась Русь Ордынская для всей, по сути дела, Европы. Единственный прорыв удалось осуществить Василию Первому, выдавшему Анну, свою дочь от Софьи Ольгердовны, за несчастного императора Византии Иоанна VIII Палеолога, которому досталась жалкая, обкорнанная со всех сторон бывшая империя и плачевная роль предателя православия, заключившего с католиками в 1439 году унию на их условиях. Но позорная уния не спасла Второй Рим, и Иоанн умер от горя, узнав о захвате турками Сербии и понимая, что на очереди его собственная держава. Так что брак с ним – не такая уж удача для московского тестя, он не идет ни в какое сравнение с русско-византийскими браками времен Владимира Святого или Ярослава Мудрого.

Следующий шаг в данном направлении – женитьба Ивана Третьего вторым браком на Софье Палеолог – напротив, оказался ловким политическим ходом, выведя уже не «Ордынскую», а Московскую Русь в роли наследницы великой православной империи, а самого великого князя московского – в роли царя и держателя имперских регалий.

Собственно говоря, именно в княжение Ивана Третьего начинается новое знакомство Европы с Русью, которую заметили отчасти как раз благодаря такому удачному супружеству. Не случайно восстановление старого знакомства началось с обмена посольствами со Священной Римской империей в 1488—1489 годах, которое было посвящено попыткам обеих сторон просватать дочь Ивана Третьего. Что означало возвращение в круг европейских держав объединенной и достаточно сильной Руси, родниться с которою вновь стало не зазорно. Правда, «не зазорно» понималось сторонами по-разному: Иван имел в виду сына императора Фридриха III, а тот предлагал в качестве женихов лишь второго сорта владетельных особ – Баденского маркграфа, курфюрста Саксонского, маркграфа Бранденбургского. Но все же…

В те годы Московская Русь – уже и еще – не считала себя частью европейского мира и не сподобилась включиться в решение его насущных проблем: противостояние с Османской империей, конфликтные отношения германского и романского суперэтносов и т. п. Перед Москвой стояли другие жизненно важные задачи: 1) не позволить татарам вновь накинуть аркан на нашу шею; 2) объединить под своей властью все земли Ордынской Руси и 3) вернуть под свою руку земли Киевской Руси, коварно захваченные Литвой и Польшей в пору нашей слабости. Мы все еще бились в кругу этих внутренних проблем, не в силах его разорвать. А потому долго еще не были всерьез интересны западным державам⁷⁹.