"Штыковая!"– мелькнула мысль, а вокруг все закричало, стало стрелять и захлебываться бранью. Падали и больше не поднимались люди. Поручик уже выбрал для себя врага, тот был уже недалеко и тяжело бежал навстречу, выставив вперед винтовку с длинным, плоским, блестящим штыком.
Было страшно, слышался топот сапог по мёрзлой земле, и вдруг споткнулся Свербеев, не разглядев корягу, потерял равновесие, совсем как тогда Анна, перешагнувшая через лужу. Его штык пронзил пустоту, и тут же сквозь шинель в тело его проникло что-то чужое, длинное и холодное. Выронив винтовку, он упал на колени, ища что-то руками вокруг, и тут же получил страшный удар в голову.
Сознание стало покидать поручика Николая Свербеева.
Последнее, что он ощутил – легкое прикосновение словно чьей-то ладони к щеке… И всё… Ничего больше он уже не мог чувствовать.
2.Вяземская.
Анна Сергеевна Вяземская считала себя девушкой современной. За окнами был уже 1912 год, жизнь стремительно изменялась, вокруг было столько нового и удивительного! Литературные журналы волновали, газеты задавали неудобные вопросы. Молодёжь ценила образование – в этом видели способ обеспечить свое будущее: университет, коммерческие, военные и прочие училища были желанной целью для многих. В городе все увереннее чувствовало себя электричество. Телефонные аппараты проникали в квартиры, аэропланами восхищались. Совсем недавно, в прошлое воскресенье отец повез её с матерью на Комендантское поле, где знаменитый поручик Воеводский демонстрировал публике свой новый аэроплан "Фарман". И где – невиданное дело – были организованы платные полёты для желающих! Едва услышав об этом, Анна пристально посмотрела на отца. Тот видимо и сам, в силу характера, был не прочь забраться в это открытое всем ветрам сиденье, но такого взгляда дочери он раньше никогда не видел. Страшно было решиться на эту авантюру, но он понимал свою Анну. Матушка, во всем поддерживавшая мужа, но не всегда одобрявшая его поступки, едва не лишилась чувств, когда увидела как дочь, сидя в хрупкой и непонятной машине, то поднимается к облакам, то проносится столь низко, что можно видеть её лицо…
Такая была эта семья, проживавшая на втором этаже дома 7 по Большой Подьяческой улице, вход со двора.
День 12 августа хорошо запомнился Анне. С самого утра она чувствовала прилив сил, всё виделось особенно ясным и четким; утерянные вещи вдруг находились, пришли сразу два письма от давно забытых подруг, и много ещё других приятных и неожиданных мелочей случилось в это утро. Приближалось ещё что-то, прекрасное и небывалое.
Мостик через канал был столь узок, что только пешеходы могли здесь проходить. Анна спешила – на углу Фонарного и Казанской её ждала подруга.
Деревянные перила моста были нагреты солнцем, но в самом конце пути, у спуска на гранитные плиты набережной, после вчерашнего дождя образовалась небольшая лужа.
Анна остановилась в нерешительности, соображая, что ей следует предпринять. Пробегавшие с удочками мальчишки оглядывались на неё и заливались смехом. Степенная, средних лет пара уступила ей дорогу, при этом полный господин удивленно и радостно улыбнулся Анне, а его жена строго повела бровью. Слева приближался высокий офицер и Анна Сергеевна, почувствовав себя в окружении, решила прорываться. Наконец, смелый шаг был сделан, равновесие оказалось потеряно и тут же восстановлено – пришлось лишь немного отвести руку в сторону. Лужа осталась позади, ни чья поддержка не понадобилась, а офицер вроде бы огорчился – он хотел предложить Анне свою помощь. Тем не менее, короткий разговор состоялся.
– Я спешил Вам помочь, но не успел – оправдывался военный, немного волнуясь и щуря глаза. Голос его был негромкий и приятный.
– Благодарю Вас, я сама справилась…– Анна уже вполне успокоилась и даже успела рассмотреть молодого человека. Поручик, лицо открытое и приятное, не похоже, что гуляка. Речь вежливая, немного сбивчивая, но так ведь и ситуация непростая. Значит, волнуется…
– Если Вы на Казанскую, то нам по пути. Вы позволите? – спросил молодой офицер. Их разделяла маленькая лужа и начинающие устаревать общественные предубеждения. Анна ничего не ответила, лужа и предубеждения были преодолены, и поручик пошёл рядом с ней по Фонарному к Казанской.
Знакомство состоялось.
Тепло вспоминала она первые их встречи и свою записку, приготовленную заранее и переданную так удачно и тайно в сквере у собора.
И венчание, которое доставило ей сердечную радость, хотя в церквах Анну Сергеевну видели нечасто. Вспоминалось, как косые полосы света из высоких окон храма становились осязаемы в клубах ладана и казалось ей, что где-то высоко над головой поют прекрасными, чистыми голосами само солнце и облака. И не было уже никакой разницы между этим чудесным светом, дымкой её фаты, призрачными надеждами и прозвучавшим таинственно "…венчается раба Божия Анна рабу Божию Николаю…".
А вскоре началась война.
Письма погибшего мужа Анна не перечитывала. Тусклые дни проходили медленно, безответные небеса проливали на город холодные дожди вперемешку со снегом. В доме стояла тишина, но иногда этот нарыв вскрывался и Анна, никого не пуская к себе, в голос рыдала в подушку, колотя её кулаками. Потом, обессиленная, она забывалась, свернувшись клубочком на кровати. В это время в соседней комнате тихий плач душил её мать; у отца было неподвижное лицо, слезы из его закрытых глаз лились потоком. Через какое-то время матушка все же решалась войти к дочери, накрывала ее пледом и долго сидела рядом в кресле, прислушиваясь к ее неровному дыханию. Бывало, что до самых предрассветных сумерек окно комнаты, где жила Анна, беспокойно светилось.
Очнувшись, они находили дома какие-то дела, пытаясь сохранить рассудок; отец же отправлялся на Адмиралтейские верфи, где он трудился в каком-то техническом бюро.