Коллеги – бульварные художники завидовали и однажды обступили его, требуя, чтобы он убрался с их территории. Художников разогнали местные полицейские, которые доходчиво объяснили творческим личностям, чья это на самом деле территория. С каждого, кто зарабатывал на бульваре, правоохранители брали мзду и за порядком следили плотно.

Это был ад. Каждый день художник удивлялся, что протянул еще один день. Его нелюбовь к человеческим лицам выросла в настоящую ненависть. Он ненавидел людей и ненавидел себя за то, чем ему приходилось заниматься.

Однажды пузырь этой ненависти лопнул.

В принципе, детей он терпел, но попадались ужасные экземпляры. Этот сразу вызвал у него отвращение – не потому, что был толстый, как и его огромный папаша, державший чадо за руку, а потому, что в столь юном возрасте на лице мальчика уже отпечатались чуть не все человеческие пороки.

Мальчик ел мороженое, одновременно ковыряя в носу. При этом он держал на поводке собачку, которая немедленно стала облаивать художника.

– Мороженное убери, – попросил художник.

– Не уберу! – выкрикнул маленький поганец и показал язык.

Поощренная его выкриком, собачка залилась лаем.

У художника не было сил спорить. Он изобразил объект таким, как есть – с мороженым во рту и указательным пальцем, глубоко погруженным в ноздрю.

Увидев это, отец возвысил голос:

– Ты что творишь? Издеваешься, что ли? Сделай нормально!

Художник взял кисть и несколькими мазками удалил мороженое и палец.

На портрете мальчик вышел не чудовищем, а просто мелким дебилом.

Папаше понравилось.

– Ну вот, ведь можешь, когда захочешь.

Собачка решила принять более активное участие в происходящем. Подбежав, она потянула художника за штанину, потом подняла лапу и выпустила струйку на его ногу.

– Ха! Глядите: Арчи ссыт на художника! – в восторге закричал пацан.

Потом он стал тянуть отца за руку:

– Пап, скажи ему, чтобы нарисовал Арчи!

– Валяй, рисуй, – распорядился отец. – За пса полцены тебе, так и быть. Я не жадный.

– Животных не рисую, – отрезал художник, пряча ногу.

Мальчишка сходу завелся, заорал как резаный, затопал ногами.

– Ах ты, сволочь! Ребенка обижать? – Мужчина надвинулся угрожающе. – Рисуй, кому говорят!

– Иди в жопу, – сказал художник, закрывая мольберт.

Удара он даже не почувствовал.

Когда он очнулся, отца с сыном уже не было. Подбирая с земли свое хозяйство, художник обнаружил, что нежный папаша не забыл прихватить рисунок, но забыл заплатить.

У него раньше бывало что-то вроде запоев, но непродолжительных, на пару дней, а в этот раз он вошел в штопор по-взрослому. Подготовился – притащил в студию целый ящик бутылок – и стал методично пить.

Долгое время в своем алкогольном трансе он не видел ничего – просто витал в темном пространстве.

К концу недели начались галлюцинации. Являлись ему не какие-нибудь банальные черти, а живописные полотна. Одна за другой перед ним проплывали картины, которые он не написал.

Его смолоду увлекал городской пейзаж, но эта тяга была убита полным отсутствием спроса. Люди искушенные морщили нос, считая этот жанр слишком традиционным и буржуазным, а те, кто попроще, вообще не понимали, зачем нужно за это платить, если можно то же самое сфоткать на мобильник. Теперь он видел свои ненаписанные пейзажи во всех деталях.

Потом вереница пейзажей оборвалась, и он будто оказался внутри одного из них. Только это был не его сюжет – узкая, мощеная булыжником улица и сплошная застройка невысокими домами по обеим сторонам напоминали старинный городок во французской провинции.

Был вечер, небо над головой искрилось звездами. На ярко освещенной террасе при дешевом кафе было пусто за исключением одной фигуры за столиком.