Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни

В то же время за последние годы в Германии, как и во всей Европе, выросло новое поколение, оно уже имеет свою шкалу ценностей и свои приоритеты, которые часто размывают сложившиеся устои.

Сегодня очень мало отличий в стиле жизни населения маленьких городков в Германии от городков Бельгии, Австрии или даже Франции и Швейцарии. И все же немецкая профессура (особенно в гуманитарной сфере) дорожит своими традициями и национальными приоритетами. Именно эти факторы особенно привлекали меня; хотелось узнать, как и в какой степени Германия изменилась, что осталось от прежних времен, и какое место в германских современных приоритетах принадлежит России.

Весьма часто я слышал, что в геополитическом плане Германия стремится играть преобладающую роль в Европейском Союзе, используя прежде всего экономическую мощь. Но в контактах и в сотрудничестве в сфере науки и образования немецкие партнеры и коллеги не показывали подобных настроений. Трагический опыт истории ХХ столетия, как мне кажется, принципиально изменил менталитет и поведение немецкой профессуры. Я убежден, что задача российских ученых состоит в том, чтобы максимально сотрудничать с немецкими коллегами в различных областях науки и образования.

Интересной страницей моих связей с историками Германии стала совместная работа над учебным пособием для учителей истории обеих стран. Сама идея такого пособия родилась после обобщения успешного опыта деятельности совместной комиссии историков России и Германии. Помню, как мы обсуждали рутинные вопросы наших перспектив. В это время я был озабочен вопросами интеграции науки и образования в России. В воздухе уже витали идеи подготовки в России новых учебников по истории.

И я спросил моих немецких партнеров по Комиссии, как они отнеслись бы к идее о подготовке некоего совместного учебного пособия по истории для учителей средней школы. С самого начала мы отвергли возможность создания именно учебника, поскольку слишком разными были дидактические основы учебников в наших странах. Кроме того, в Германии школьное образование децентрализовано и варьируется в каждой «земле». Немецкие коллеги обещали подумать и о самой идее, и об источниках финансирования такого проекта.

Прошло несколько месяцев, и на очередном заседании Комиссии мой сопредседатель сообщил, что они согласны подготовить такое учебное пособие; при этом немецкие коллеги представили свой вариант учебного пособия в трех томах, соответственно посвященных XVIII, XIX и ХХ векам.

Мы совместно приняли своеобразный вариант подготовки томов. Во-первых, мы согласились с немецким предложением начать с истории ХХ столетия. Видимо, коллегам из Германии легче было получить финансирование именно по актуальной теме. Во-вторых, мы решили попытаться использовать необычный и максимально трудный вариант, который сильно удивил научную общественность обеих стран. Речь идет о нашем решении, что у каждой из 20 глав тома о ХХ веке будет два автора – российский и немецкий.

В общественном сознании довольно прочно утвердилось мнение о глубоком и принципиальном различии взглядов на историю (особенно ХХ века) российских и немецких историков. Однако опыт работы совместной Комиссии историков позволял констатировать совпадение точек зрения по многим аспектам событий прошлого века.

И теперь в процессе подготовки учебного пособия эта тенденция также была преобладающей. В итоге по 14 из 20 глав книги нам удалось согласовать позиции и найти консенсусное решение. Сделать это было совсем не так просто. Многие недели и даже месяцы проходили согласования между авторами. Конечно, все это требовало компромиссов с обеих сторон.

Как это ни покажется странным, но мы с Х. Мёллером сравнительно легко согласовали совместное предисловие.

Определенную трудность представляла подготовка вступительных статей к отдельным разделам. Они не были совместными, но у нас, да и у немецких коллег, были замечания к представленным текстам. Сложность в этом случае состояла и в том, что по условиям германской стороны тексты изданных томов (на русском и немецком языках) должны были быть полностью идентичными.

Целый ряд положений, особенно в тех шести текстах, по которым не удалось достичь консенсуса и по которым по каждой теме давались две параллельные статьи с разными точками зрения, вызывали возражения с российской, да и с немецкой стороны.

Между тем, в статьях немецких историков по темам о пакте Молотова – Риббентропа и восстании в ГДР 17 июня 1953 года формулировки немецких авторов были жесткими и явно неприемлемыми для российской стороны. По вопросу о пакте я обратился к профессору Петрофф-Энке с пожеланиями изменить формулировку, характеризующую политическое устройство Восточной Польши после сентября 1939 года как советский «оккупационный» и «террористический» режим. Но немецкие авторы отказались это делать, и в статье российского автора на эту тему ему пришлось высказать критику в адрес немецкого варианта статьи.

Среди тем, по которым в книге помещаются разные статьи, помимо темы о советско-германском пакте, следует назвать также события 17 июня 1953 года в ГДР, Берлинский кризис 1948 года, Парижская выставка 1937 года, перестройка в Советском Союзе и глава о Сталинградской битве.

Мы начинали работу над учебным пособием в сравнительно спокойной международной обстановке, но первый том вышел в свет уже в совершенно иной ситуации, в условиях обострения российско-германских отношений. Поэтому мне было неясно, как будет встречено издание этого труда.

Но оказалось, что реакция и в Берлине, и в Москве была необычайно положительной. На презентациях немецкого текста в Берлине в апреле 2015 года и российского в Москве в июле 2015 года было много народа, официальных лиц, звучали многочисленные приветствия.

Такие результаты стимулировали продолжение работ над двумя другими томами учебного пособия.

И эта работа успешно завершилась. Обе стороны оказались удовлетворены изданием всех трех томов, охватывающих период XVIII–XX веков. Окончанием проекта стала презентация всего трехтомника в Москве, в особняке МИД РФ на Спиридоновке 9 июля 2019 года, где были зачитаны приветствия Президента РФ В.В. Путина и канцлера ФРГ А. Меркель, что, несомненно, стало событием, учитывая далеко не простые отношения между двумя странами в тот момент.

Теперь мы думаем о других совместных немецко-российских проектах.

Мне кажется, что завершенным нами проектом открывается новая страница в международном научно-образовательном сотрудничестве в Европе. Недаром вслед за немцами к нам обратились с предложением о подготовке подобных изданий поляки и австрийцы, и в итоге мы успешно подготовили и издали три советских книги с польскими историками и один том с австрийцами.

Реализм и сдержанность британцев. Британская Академия и Лондонская школа экономики

Британская историческая наука и историки Великобритании всегда существенно отличались от континентальной Европы. В послевоенные годы англичане отдавали приоритет связям с Соединенными Штатами Америки. Регулярно, почти ежегодно проходили англо-американские встречи историков. Но это не мешало британским университетам и научным центрам развивать связи с историками на континенте.

Для Великобритании в целом, казалось, были характерны устойчивость и реализм. Одновременно в Англии существовали весьма распространенные антироссийские представления и настроения. Именно исходя из этих предпосылок, англичане выстраивали свои отношения и связи с историками Советского Союза. В Москве с подозрительностью и скептицизмом относились к Англии в целом, рассматривая ее как наиболее верного союзника США, противостояние с которыми являлось главным содержанием периода холодной войны.

В предвоенные годы советско-английские связи историков занимали весьма существенное место. И несмотря на все перепады эпохи холодной войны, в 1960-е годы возобновились регулярные контакты историков обеих стран. В течение 1960–1980-х годов эти связи развивались по нескольким направлениям.

Надо сказать о британской финансово-организационной базе контактов с СССР. Они регулировались общим соглашением между Академией наук нашей страны и Британской Академией наук.

В Англии, помимо университетов, научные связи в области естественных и точных наук осуществляются Королевским Обществом Великобритании, а в сфере гуманитарных и социальных наук – Британской Академией наук.

Именно эта Академия подписала соглашения с АН СССР. По этому соглашению мы получали квоту для научных командировок в Англию, и британские ученые, прежде всего специалисты по истории России, работали в библиотеках и архивах нашей страны. И следует сказать, что это соглашение, постоянно продлеваемое, действовало долго, но в 2011 году Британская Академия уведомила Российскую Академию о сокращении ассигнований, в том числе и на индивидуальные обмены с РАН.

В течение многих лет я поддерживал деловые контакты с руководством Британской Академии, особенно в конце 1980-х – 1990-е годы и в начале ХХI столетия. С исполнительным директором Академии Питером Брауном мы встречались практически в каждый мой приезд в Лондон. Он очень любил общаться со мной в «Атенеуме», престижном английском клубе. Эти клубы отличались своим аристократизмом, британской сдержанностью и вежливостью.

Многие годы я связывался с Британской Академией через двух дам. Одна – Джейн Лидден – заведующая международным отделом Британской Академии, и другая – Френсис Данагер – сотрудница этого отдела, которая в числе других непосредственно курировала связи с Советским Союзом, а после 1991 года – с Россией.

Российские историки должны быть благодарны Джейн и Френсис за их неизменную доброжелательность и за помощь в организации поездок ученых РАН в Великобританию. Приезжающий из России ученый, попав в Лондон, получал исчерпывающую информацию обо всех встречах и визитах, о сроках, о сопровождающих, о транспорте (с указанием времени отъезда и прибытия поездов, машин, автобусов и самолетов). Это был пример типичной английской организации и, по современной терминологии, менеджмента.

Внимание и интерес этих двух женщин к нашей стране я почувствовал снова в 2016 году. К тому времени они уже несколько лет как ушли из Академии. Но я вновь испытал волнение, когда оказался в Лондоне в июле 2016 года на презентации в Британской Академии совместного британско-российского тома – сборника документов по истории холодной войны. На эту презентацию пришло много народу; среди них были известные в Британии специалисты по России. И неожиданно я увидел среди гостей и Питера Брауна, и Джейн Лидден, и Френсис Данагер.

Кажется, что и они были обрадованы, встретившись со мной. Мы вспомнили те годы, когда часто встречались и хорошо сотрудничали. Я пишу сегодня об этом с сожалением от того, как изменилось время, как недружественное отношение к России стало превалировать в словах и делах британских властей, и как следствие этого произошло свертывание связей с Россией.

Но больше всех других организаций мы сотрудничали с Национальным Комитетом историков Великобритании и историческим институтом Лондонского университета и их руководителями. Многие годы две эти должности объединялись в одном лице. Именно эти организации проводили совместные советско-английские коллоквиумы историков.

Я помню профессора Диккенса, Эдварда Томпсона и других. Но в первую очередь я должен назвать профессора Тео Баркера. Мы работали с ним вместе почти 20 лет.

Баркер – типичный английский джентльмен, спокойный и уравновешенный. Главным в его действиях, в походке, осанке, стиле речи было то, что британцы определяют словом «dignity» – достоинство. Тео был специалистом по экономической истории Европы, одновременно хорошо разбираясь в других проблемах и периодах истории. 10 лет он был в руководстве Международного Комитета исторических наук (президентом – пять лет, а затем еще пять лет – советником). Этот период совпал и с моим членством в Бюро и вице-президентством в Комитете истории.

Мы встречались с ним в разных частях света, но больше всего – в Лондоне и в Москве. Я часто навещал его дома в маленьком городке Фавершем, в графстве Кент. Он жил там с женой – бывшей оперной певицей. Джой Баркер – полная, красивая женщина, с веселым нравом, дополняла ту добрую благожелательную ауру, которую излучал Тео.

Он прекрасно относился к нашей стране, необычайно высоко оценивал ее достижения в области науки, образования, искусства. В самые острые моменты (вроде чехословацкого кризиса 1968 года или афганских событий в 1979 году) Баркер никогда не занимался политиканством, критикой или отторжением нашей страны.

Тео любил хорошо и вкусно поесть; в Лондоне у него был любимый итальянский ресторанчик недалеко от Холборна и Британского музея.

Пожалуй, одной из основных черт характера британцев – чувство собственного достоинства с некоторым оттенком превосходства. Многие англичане не очень любят французов и немцев, часто иронизируя по их поводу.

Не зря английская элита, да и массовый обыватель, считает, что Британия не входит в классическую Европу. Как известно, Англия долго сопротивлялась и колебалась – вступать ли ей в Европейский Союз. Да и став его членом, Англия сохраняла дистанцию от европейских учреждений. А потом и вовсе устроила брекзит и вышла из ЕС.

Отношения с Россией всегда были также весьма противоречивыми. В принципе, между Россией и Англией война была лишь однажды – я имею в виду Крымскую войну в середине XIX столетия. В ХХ веке Россия и Англия были в общем союзе в годы Первой и Второй мировых войн. Но несмотря на это, в отношениях двух стран существовал некий синдром исключительности. Русская «самость» сталкивалась с британским чувством превосходства. И на этом фоне отношения двух стран раскачивались как качели – up and down.

Я часто ощущал эту двойственность на себе. Мне довелось однажды выступать в Чатем-Хаус – одном из самых престижных лондонских институтов. Тема была довольно острой: она касалась советской внешней политики в 1939–1941 годах. В то время мы еще не признали существования секретных приложений к пакту Молотова-Риббентропа, и я искал подходящие формулировки и аргументы. Мои английские коллеги были по-джентльменски корректны, не скупились на комплименты в мой адрес, но были безжалостны в оценках и критике советской политики, делая это как бы с высоты своего величия.

Вообще, английские историки и политологи тяготели к широкой постановке вопроса и к более глобальному видению исторического процесса.

Не случайно, именно в Англии активно популяризировалась концепция глобальной истории. Я хорошо знал и активно сотрудничал с Патриком О’Брайаном, который делал основной доклад на одном из всемирных конгрессов о проблемах глобальной истории; он начал издание специального журнала и, конечно, внес свой значительный вклад в исследование так называемой глобальной истории. Патрик жил постоянно в Оксфорде и в Лондоне и многие годы работал в Лондонской школе экономики (LCE) – Мекке британских гуманитариев.

С Лондонской школой экономики у меня связаны еще два воспоминания.

Многие годы профессором LCE был один из крупных специалистов по истории международных отношений Дональд Уотт. Я был знаком с ним в течение длительного времени, мы оба являлись членами бюро международной Комиссии по истории международных отношений. Уотт был к тому же казначеем этой организации.

Уотт являл собой весьма колоритную фигуру. Крупный мужчина, прекрасный специалист, очень общительный. Уотт странно говорил по-английски. Типичный британец, он говорил так, что его не очень понимали даже соотечественники. Он проглатывал слова с полузакрытым ртом.

Одним из первых Уотт ввел в практику термин «международная история». Это не была история международных отношений и не сфера международного сотрудничества.

Понятие «международной истории» связано с упоминавшейся глобальной историей, с поисками синтеза в истории и с интересом к взаимозависимости и взаимосвязанности нашего мира.

Второй человек, который длительное время связывал меня с LCE, был профессор Одд Арне Вестад. Собственно, мое знакомство с ним началось еще в Норвегии, где Вестад был исполнительным секретарем Нобелевского института. Мы продолжили наши постоянные связи и после того, как он переехал в Англию. Арне Вестад стал профессором LCE и поселился в Кембридже.

Вестад – специалист по Китаю и Дальнему Востоку и российско-китайским отношениям. Его успешная деятельность в Англии показала мне взаимосвязанность и интернационализацию научного и образовательного сообщества. Вестад органически вписался в дух LCE. Сейчас он переехал в США.

Я много контактировал с Центром русских исследований в шотландском Абердине и с профессорами университета Эдинбурга. В Шотландии отсутствовал тот английский синдром превосходства, напротив, они ревностно следили за Лондоном, часто жалуясь, например, на то, что Британская Академия наук выделяет ученым Шотландии мало грантов. Руководитель Центра русских исследований в Абердине Пол Дьюкс очень любил посещать Россию; он написал несколько трудов, объективно освещающих историю нашей страны в ХХ веке. Дьюкс прожил непростую жизнь, жена ушла от него к другой женщине, что для середины 1990-х годов было еще странным. Пол Дьюкс заложил хорошую традицию русских исследований в Шотландии.

В Великобритании в послевоенные годы сложилась весьма разветвленная сеть исследовательских центров по изучению России и Советского Союза. В Лондоне это была давно существовавшая Школа славянских исследований. Она занималась в основном русской историей до XIX века, проблемой национальных окраин, историей русской культуры. Яркой представительницей этого центра была Линда Хьюз, написавшая добротную книгу о Петре I и русской истории XVIII века. Она рано умерла от рака. Я встречался с ней в лондонской квартире известного британского русиста и советолога Роберта Сервиса, автора одной из лучших на Западе биографий Сталина. Сервис теперь переехал в Оксфорд. К сожалению, общая тенденция падения интереса к изучению России сказалась и на статусе и значении Школы славянских исследований, в которой большее внимание стало уделяться странам Восточной и Центральной Европы.

Весьма важным центром в «русских» исследованиях в Великобритании был Сент-Энтони колледж Оксфордского университета. Основанный Гарри Шукманом под научным руководством Арчи Брауна – автора одной из лучших в мире биографий М.С. Горбачева, оксфордский центр объединил ряд молодых исследователей, проводил конференции и круглые столы. Несколько раз руководители центра приглашали меня выступить с лекциями и докладами. В основном английских коллег в Оксфорде интересовали проблемы происхождения, эволюции и конца холодной войны.

Собственно, во время всех своих многочисленных поездок в Англию я всегда включал в перечень мест посещения Оксфорд и Кембридж.

В Оксфорде я познакомился с Алексом Правда, который занимался вопросами масс-медиа в СССР и в России в конце 1980-х – 1990-х годов.

Но, как и в отношении лондонской славянской школы, русский центр в Оксфорде в 90-е годы ХХ века и в начале XXI столетия явно снизил свою активность.

Пожалуй, сегодня самым заметным центром в «русских исследованиях» становится LCE, где погоду делают представители другого поколения историков. Джанет Хартли – бывшая одно время вице-канцлером школы, занимается русской историей XIX века; там же работал Доминик Ливен – автор известной книги об истории империй (в книге дается сравнительная характеристика британской, австро-венгерской, османской и российской империй). В 2010 году Ливен выпускает новую книгу о походе Наполеона на Россию, где на основании большого числа документов из российских архивов рассказывается о военной составляющей русской армии (состояние войск, их оснащение и т.п.), т.е. раскрывает то, что почти не исследовалось ранее.

Доминик Ливен – прекрасный собеседник. Его хобби в течение многих лет было коллекционирование оловянных солдатиков, причем их делали по его заказу в России. Ливен прекрасно знал (по картинам, иллюстрациям, архивам) внешний вид солдат и офицеров всех русских полков, и ему изготавливали солдатиков различных русских частей.

В лондонской квартире Ливена в Ноттинг-Хилле в подвальном этаже была оборудована специальная комната, где в шкафах стояли оловянные муляжи (много сотен) солдат и офицеров различных частей русской армии XIX века. Затем Доминик Ливен начал заказывать опять-таки по собственным эскизам муляжи российских чиновников также различных рангов того времени. Думаю, что это единственная в своем роде коллекция, не имеющая аналогов в мире.

В целом, и мы, и британские историки недооцениваем взаимосвязи наших двух народов, культур и династий. В среде российской элиты, к сожалению, сложился негативный образ Великобритании, как чуть ли не главного противника России. Похожий синдром наблюдается и с английской стороны. К сожалению, нынешняя русофобия британского истеблишмента подогревает пропаганду негативного образа России и ее истории.

Между тем исторический опыт свидетельствует о постоянных и довольно устойчивых связях – культурных, общественных и династических – между Англией и Россией. Как мы уже отмечали, между нашими странами не было серьезных войн и конфликтов; наши интересы, конечно, сталкивались в центрально-азиатском регионе, но в Европе Россия и Англия занимают как бы схожее положение. Наши страны – европейские державы, но одновременно мы всегда как бы окаймляли Европу. Не случайно авторы многих общеевропейских проектов прошлых веков или выводили Россию и Англию из «классической» Европы, или отводили им специфическую роль.

Я думаю, что исторические реалии и европейская ситуация требуют от нас, историков, показать, что многие сложности взаимных отношений необходимо преодолевать.