Светлое будущее
Кицунэ Миято
– Эльвира Михайловна! – в кабинет влетела молодая сотрудница. – Эльвира Михайловна, вы должны это увидеть!
– Мария Алексеевна, в чем дело? – спросила Эльвира Михайловна. Она всегда обращалась к своим сотрудникам по имени-отчеству и никак иначе: все же работали они в культурном учреждении. И пусть Мария Алексеевна пешком под стол ходила, когда Эльвиру Михайловну поставили на должность директора краеведческого музея, сути это не меняло.
– Помните, вы попросили меня курировать выставку к восьмидесятилетию города? – Мария Алексеевна перевела дух.
– Допустим. И что?
– Я нашла в архивах, что двадцать лет назад, когда был шестидесятилетний юбилей, музей устраивал выставку «Взгляд в будущее глазами детей. Наш город через 20 лет». Привлекли школы, садики и нашу детскую школу искусств. Эту выставку тогда вы курировали, помните?
– Да, было такое, – согласилась Эльвира Михайловна. – Тогда еще все выставки были в ДК, у музея не было отдельного выставочного зала. Около двух десятков самых лучших работ, которые выбрали зрители, отправлены в архив. Это я точно помню.
– Я их нашла! – возбужденно отозвалась Мария Алексеевна. – Пойдемте со мной!
– Идемте, – вышла из-за стола Эльвира Михайловна.
– Я решила, что будет интересно показать работы, которые делали дети, представляя наш город через двадцать лет, – щебетала Мария Алексеевна, пока они шли коридорами до ее кабинета. – Я, кстати, нашла среди нескольких сохраненных рисунков свой, представляете? «Радостева Маша, 4 года», это было так мило. Когда-то я неплохо рисовала. Но меня поразило не это, – торопливо добавила Мария Алексеевна, открывая ключом дверь и шагнув в свою обитель.
Эльвира Михайловна с ностальгией подумала, что раньше у музея не было такой роскоши, как предоставить всем сотрудникам кабинеты, и когда-то они ютились ввосьмером в крошечной каморке. Сотрудники музея должны были совмещать и должности чернорабочих, чтобы делать «конфетку» из подручных материалов. Как показал недавний ремонт на даче, сама Эльвира Михайловна еще не разучилась «фигурно работать лобзиком».
– Вот! – Мария Алексеевна торжественно показала на пять разложенных на столах работ а-третьего формата. Акварель немного поблекла, но благодаря туши, вычерчивающей городские пейзажи, смотрелась благородно и свежо.
«Городской парк», «Театр», «Аллея памяти», «Пруд», «Городская площадь», – прочитала Эльвира Михайловна подложенные у работ бумажки. Но места и без подписей вполне узнавались.
– Это что, шутка? – строго спросила Эльвира Михайловна.
– Я тоже была очень удивлена, – улыбнулась Мария Алексеевна. – Но точно нарисовано двадцать лет назад. Я еле папку отрыла, и она была опечатана. Поразительно, правда?! Все выглядит почти как сейчас. А театр?! Там же все вырубили для площади, да и вообще его заново построили по новому проекту. Парк вообще в точности! А ведь памятник Ленину убрали всего пять лет назад, а бюст Ивана Яковлевича поставили только этой весной! Да и сам парк реконструировали почти три года, там все перерыто было, помните? К юбилею готовились. А церковь на заднем фоне? С отреставрированным шпилем и колоколами.
– Да тут даже ажурные решетки прорисованы с символами, которые мы утвердили… буквально месяц назад, – прошептала Эльвира Михайловна. – Раньше там были чугунные плиты, почти как гробы. Да и в парке деревья были почти сплошняком, с такого ракурса и церкви почти не было видно. Чьи это рисунки?
– Они не подписаны, – вздохнула Мария Михайловна. – Наверное, для выставки их оформили в паспарту и подписывали прямо на них, а потом их оторвали, чтобы хранить удобней было.
– Просто эти паспарту школа искусств потом повторно использовала, ничего же не было, – отозвалась Эльвира Михайловна. Она разглядывала «Пруд». Его чистили почти шесть лет, столько денег федеральных на это угрохали, но в итоге в городе появился красивый пляж со скамейками, завезенным песком, ажурными урнами и кабинками для переодевания. На рисунок попал даже уголок резного бревенчатого домика «охраны-магазина». – Стойте. Я знаю эту подпись!
– Подпись? – взглянула на знак Мария Алексеевна. – Правда подпись, а я мельком увидела и подумала, что какой-то символ солнца.
– Тут цифры года по углам, читать по часовой, а знак состоит из двух «К», зеркально смотрящих друг на друга, в центре получившегося ромбика точка, чтобы как раз вышло «солнце», – вспомнила Эльвира Михайловна объяснение, которое слышала даже несколько раз. Давно, еще на выставке двадцать лет назад, и относительно недавно.
– И чья это подпись?
– Киры Калининой. Она у нас выставлялась в прошлом апреле… Кажется, именно вы были куратором ее выставки. На многих работах такая подпись, надо запоминать подписи художников, – наставительно сказала Эльвира Михайловна. Когда она выяснила автора, мистичность работ заиграла новыми красками.
– Кира Калинина? Не помню такую, – нахмурила лоб Мария Алексеевна.
– Конечно, – хмыкнула Эльвира Михайловна. – Она выставляется под псевдонимом. Это ее работа висит у меня в кабинете, – она промолчала о том, что иногда, если смотреть на ту картину слишком долго, слышится звук журчащей воды и кажется, что на полотне появляется движение.
Впрочем, Эльвира Михайловна специально разместила эту сине-сиренево-фиолетовую картину на стене напротив стола и подолгу смотрела, потому что потом появлялось чувство расслабленности и отдохновения. Некоторые сотрудники приходили «попить чай» и тоже пялились на воду. Но по молчаливому уговору о глюках, вызванных холстом, никто не говорил вслух.
– Неужели?! – вытаращилась на нее Мария Алексеевна. – Так это она и есть?
– Да.
– Я-ясно… – протянула Мария Алексеевна. – Как думаете?..
– Не стоит, – покачала головой Эльвира Михайловна. – Работы Киры выставлять не стоит. Могут подумать, что это какая-то шутка. Слишком уж много совпадений. Да и все остальные… Придумайте что-то другое.
– Что происходит в музее, остается в музее, – усмехнулась Мария Алексеевна. – Думаете, стоит показать их Кире?
– Не думаю, что это хорошая идея, – снова покачала головой Эльвира Михайловна. – Запечатайте все обратно и сложите в архив, где было. Пусть лежит.
Эльвира Михайловна уже перешагнула порог, когда ее догнал вопрос сотрудницы:
– Наверное, все потому, что мысли материальны? – спросила Мария Алексеевна. – Мы разговаривали с Кирой. Она сказала, что все мысли материальны и в силах каждого человека этим управлять. Получилось такое вот «светлое будущее». Рисунки же очень… материальны. Это почти план.
– Ну, вот и разобрались, – выдохнула Эльвира Михайловна и пошла в свой кабинет.
Сегодня еще требовалось согласовывать проведение мероприятий для юбилея города, так что работы было по горло, не до странностей и чудес.
Справка об объекте
Музей Орджоникидзевского района города Уфы,
Россия, Республика Башкортостан,
г. Уфа, ул. Первомайская, д. 47
Музей общей площадью 360 квадратных метров располагает более чем 80 стендами, представляющими различные сферы жизнедеятельности Орджоникидзевского района города Уфы.
На первом этаже представлена история района, информация о его руководителях, почетных гражданах, размещены экспозиции о развитии промышленности, ходе строительства инфраструктуры района. На втором этаже – спортивная, культурная жизнь района, сферы образования, здравоохранения.
На двух этажах размещено 29 витрин с экспонатами, подаренными предприятиями и организациями района, образовательными учреждениями, поликлиниками, больницами, спорткомплексами и учреждениями культуры. Большой вклад в формирование экспозиций музея внесли предприятия ПАО АНК «БАШНЕФТЬ»: «Уфанефтехим», «НУНПЗ», «ОЛ УНПЗ», «Уфаоргсинтез». Всего представлено более 500 экспонатов. За все время работы музей посетило более 7000 человек, из них почти 3500 школьники и студенты.
На постоянно действующей выставке есть раритетные вещи, такие как старинные денежные знаки, военная каска, гильзы, обойма, красногвардейская книжка, печатная машинка, прялка, патефон, убранства башкирских изб, деревянная посуда, курительная трубка, лапти, обереги (неразлучники), сбруя, вымпел и др. Экспозиции включают различные сувениры из Индии и Монголии, сувениры Фестиваля тюрко-язычных народов. Интересно оформлен стенд Республиканского театра кукол, где выставлены наиболее колоритные куклы-персонажи известных спектаклей (Старик в сапогах, Негритенок, Бесенок, глиняные куклы).
Спортивная экспозиция представлена кубками за победы в спортивных состязаниях, почетными грамотами, а также печатной продукцией. Есть и современные экспонаты: шлем многократного чемпиона мира по мотогонкам на льду Николая Красникова и лента Почетного гражданина Орджоникидзевского района.
Посетить музей и принять участие в пополнении его экспонатов могут все жители и гости города.
Источник: МБУ «Городской культурно-досуговый центр». Музей Орджоникидзевского района города Уфы
Под сарматским солнцем
Наталья Безменова
Подвеска, браслет, заколка… Цитрин, лазурит? Может, лучше все заменить на фианиты? Коллекция в стиле ар-нуво… Или что-то минималистичное?
Наблюдатель, взглянувший на последнюю парту, подумал бы, что Марк – сонный скучающий парень, давно забывший об учебе. На самом деле юноша в этот момент шел по лезвию в тумане лихорадочных мыслей. Хрупкое равновесие между отчаянием и прозрением. Марк понимал: если уж человек решил сделать коллекцию в стиле ар-нуво, еще и с фианитами, он очевидно либо на грани краха, либо на пороге гениального открытия. Куда качнется маятник?
Серьги, значит… Медные?
– Молодой человек, поднимите голову с парты, пожалуйста. – Голос историка звучал как будто сквозь вату. Парень машинально отлепил щеку от руки, открыл глаза и проснулся. Тогда звук стал звонким, как набат или стук молотка по крышке гроба:
– А, конечно. Шарипов, – констатировал преподаватель, поправив очки. Его добрые карие глаза потускнели, между бровей прорезалась морщинка. – Что мы сейчас обсуждаем, Марк?
Бам. Бам. Бам. Сердце колотилось в такт шагам Кирилла Матвеевича, ходившего из стороны в сторону. Пока одногруппники молча смотрели на Марка, он изучал ботинки преподавателя. Черные, лакированные… Ходит на лекции как на парад.
– Какую-то войну, – наконец сказал Марк.
– Уже хорошо. Назови век.
– В диапазоне от девятого до девятнадцатого.
– Третий. До нашей эры, – улыбнулся Кирилл Матвеевич.
По аудитории прокатилась волна шепота и смешков.
Преподаватель снова обратился к Марку:
– Это же история, а не высшая математика. Разве вам не интересно? Я ведь стараюсь дать вам необходимые для вашей профессии знания: посмотрите на клинок с трехсотой страницы… Какой там узор! Или вот медные серьги…
Видимо, он решил добить. Поиздеваться. Идеи, планы, мечты – все разом провалилось в пустоту. Маятник сдвинулся, искра вспыхнула. Стыд и злость обожгли щеки.
– Знаете, Кирилл Матвеевич, – сказал Марк, – я ненавижу историю.
Парень встал для большей убедительности, но потом снова сел: ноги подкашивались. Дрожащий голос хотел перейти в крик, но выходил изо рта полушепотом:
– Мне все равно, кто кем правил, кто с кем воевал, кого отравили, с кем заключили союз. Зачем помнить, кто кого ударил тыщу лет назад? Это все суета. Если бы я не отвлекался на нее…
Теперь все взгляды были прикованы к Марку. «Давай, удиви нас», – читалось в них.
– Если бы не ваши лекции, я бы занимался искусством.
Молчание. Воздух превратился в горячее густое масло. Стрелки часов замедлились, завязли. Тик-так, тик-так. Еще немного – и я задохнусь тут, понял парень. Он схватил пустую сумку и выбежал.
Тишина гудела в ушах все долгие пять секунд, пока Марк шел по коридору – ни звука не донеслось из аудитории. Какой позор. Теперь он точно провалится на просмотре.
Вечерняя пасмурная Уфа подмигивала огнями Марку, но для него все слилось в одно пестрое пятно. Прохлада потушила болезненный жар в груди, утихомирила. Гул машин звучал протяжной и грустной мелодией.
– О, у тебя тоже последней пары не было? – Кто-то положил руку Марку на плечо. Легкий девичий силуэт, вынырнувший на тротуар из ниоткуда, сейчас казался призраком той самой убитой музы.
– Амина, – выдохнул юноша. Из вечернего сумрака вдруг проступили черты зданий, пузыри света вокруг фонарей и вывесок. Отчаяние, застилавшее глаза, рассеялось.
– Ага, это я.
Марк обычно не называл ее имя, тем более просто так. И старался при встрече не показывать радость. «Не дай бог еще узнает, что она мне нравится. Любовь и прочая дребедень только отвлекут от работы». Но сейчас он не смог сдержать улыбку. Амина шла рядом почти вприпрыжку, темные волосы и бежевая юбка трепетали на ветру. Девушка рассказывала про свой художественный проект, про двойку по философии и присохшую к столу кисточку. Такая беззаботная, похожая на маленькую певчую птичку.
– Прогуляешься со мной кое-куда, за компанию? – спросила она и не стала ждать ответа: – Нам налево. Заодно расскажешь, как день прошел, как раз десять минут идти.
Марку сейчас точно надо было развеяться, только вот упоминать сегодняшнее происшествие он не хотел. Впрочем, Амина не отстанет, пока все ей не расскажешь. Поэтому рассказал. Сухо, вкратце.
– Он тебя выгнал? – спросила девушка. Ее губы были похожи на натянутую тетиву, с которой вот-вот сорвется обвиняющая речь. Правда, парень не знал, кого Амина винит – преподавателя или строптивого студента.
– Нет, я сам ушел.
Мучительная пауза.
– Тогда ладно. – Амина перестала хмуриться. – Очень жалко, что так получилось с твоим проектом. Ты почти придумал…
Марк выдохнул.
– Да… Спасибо, что понимаешь. Я знаю, что это не препод виноват, но все равно, как последняя капля. Мне чего-то не хватает, какого-то маленького элемента, чтобы я мог дальше работать. Это как маленький винтик в подвижном механизме, без которого все остановится и развалится. Я не знаю, как теперь вернуть вдохновение.
– Может, там, куда мы идем, ты его и найдешь! – сказала Амина. – Осторожнее, лунатик, тут ступенька.
Парень с усилием вытянул себя из размышлений и воспоминаний, чтобы увидеть конечную точку их маршрута. Они стояли у двери музея.
– Историческая выставка?.. – Похоже на еще одну насмешку.
– Пойдем-пойдем, это будет здорово. – Прежде чем парень нашел что возразить, Амина схватила его за руку и повела ко входу в музей.
Нет, это не было насмешкой. Пожалуй, Марку даже понравилось бы, приди он сюда в другом настроении. Золотые чаши, серебряные сосуды, доспехи и украшения – взгляд цеплялся за каждый завиток, за каждый блик на гладком металле. Хотелось впитывать глазами мастерство тех, кто делал эти узоры.
– И вот это четвертый век до нашей эры? – все спрашивал парень, и Амина в ответ кивала, взахлеб рассказывая разные исторические факты.
Они бродили из зала в зал, иногда возвращаясь. Амина описывала воинственных кочевников сарматов, которые жили в евразийских степях больше двух тысяч лет назад.
– Они охотились и много сражались, поэтому здесь так много оружия и доспехов. Но когда думаю о них, сразу представляю желтую степь и сотни больших белых палаток. Их шатры как бутоны, только вверх ногами. С высоты, наверное, стойбища выглядели цветочными полянами.
– Может быть.
– А еще они воевали с Римом. С императором Марком Аврелием. Потом, правда, заключили перемирие. Ой, ха-ха, вы же тезки! У него, кстати, неплохая книжка, хоть он и философ. Правда, про стоицизм тему я все равно завалила…
– Да уж.
– Посмотри, какое ожерелье… Женщины, кстати, у них тоже воевали и вообще были на равных с мужчинами.
– Угу.
– Прости, я знаю, что тебе не интересно, – наконец сдалась Амина. – Но я думаю, что это только из-за ваших конфликтов с Кириллом Матвеевичем. Он строгий, да, но если на его лекциях не спать, то очень хороший. Может, все-таки дашь его предмету шанс?
– Слушай, раз ты здесь можешь разговаривать только про историю, давай уйдем, – сказал Марк: замечание про сон на лекциях укололо. Они как раз дошли до нового зала.
– Эй… Ну, раз тебе не нравится, давай.
Амина оглядела экспонаты – словно на прощание, а Марк посмотрел в ее темные глаза. Увидел в отражении зрачков золотые отблески, изящные изгибы и тонкую резьбу – и наконец не удержался, тоже посмотрел на витрины.
Фигуры животных. Много-много животных. Оленей.
Девушка легонько потянула его за рукав – «пойдем, ты же сам захотел», – но Марк не сдвинулся с места. Ему показалось, что он стоит в лесу у реки, наблюдая за большими могучими зверями, которые исчезнут призраками, стоит только пошевелиться.
– У сарматов вообще был культ предков. Кстати, это все нашли в курганах, то есть в местах захоронений. То есть все это клали вместе с умершими. А фигурки, наверное, клали потому, что олени у них были священными животными…
Марк засмеялся. Кажется, Амина воспрянула духом от его любопытства и снова заняла роль гида.
– А еще бараны. Помнишь, видели фигурку? Там выгравированы такие круглые спиральки-завитки, похоже одновременно на шерсть, волны и солнце… Сразу видно, священные животные. Но олени еще красивее!
Девушка продолжала говорить, но Марк снова ушел в себя и слышал только ее интонацию – восторженную.
Если до этого хотелось изучить, какими инструментами пользовались древние мастера, какую технику они применяли, как они придумывали рисунки для резьбы, то теперь хотелось просто смотреть, упиваться светом, скользящим по мягкому орнаменту, по скругленным линиям.
Юноша замер на пару минут. Его внимание превратилось в тонкий луч, блуждающий по раскидистым узорным рогам оленя перед ним. Этот недвижимый зверь был похож на своих золотых собратьев, но в то же время отличался. Его одновременно объемные и плоские рога напоминали иероглиф, символ с давно забытым значением. У всех оленьих фигур были в рогах эти символы, и каждый из них значил свое. Такие разные…
В чем тайна этих изгибов? Кем был тот, кто их сделал? Для чего он создавал эти фигурки?
– Ну что, нашел свою недостающую деталь? – спросила девушка приглушенным голосом, словно боясь спугнуть зарождающийся огонек творчества.
– Может, завтра найду! – ответил парень и осторожно, стараясь не дышать, поцеловал подругу в макушку. – Спасибо огромное.
У каждого предмета есть своя история. Вот что понял Марк.
Утром следующего дня тоже была пара у Кирилла Матвеевича. Парень нарочно опоздал, чтобы не пришлось до занятия общаться с одногруппниками.
Когда он зашел в аудиторию и коротко извинился за опоздание, тишина снова заполнила пространство. Никто не ждал, что Марк придет после вчерашнего – впрочем, сам он тоже не ожидал от себя такого.
Историк часто поглядывал на последнюю парту, но все время либо обнаруживал Шарипова пыхтящим над конспектом, либо натыкался на его ответный взгляд. Даже ритмичные шаги преподавателя вдоль доски на этот раз не усыпили Марка, и он мужественно досидел до конца пары.
Правда, если бы Кирилл Матвеевич заглянул в тетрадь Шарипова, он бы увидел там каракули с собаками, оленями и веселыми рожицами. А если бы спросил, о какой стране шла речь на этой лекции, ответа бы не нашлось.
Пара закончилась как раз в тот момент, когда Марк всерьез усомнился, не остановились ли стрелки на часах. Впереди у студентов был целый субботний день, поэтому парты опустели быстро. Все, кроме последней. Когда ребята разошлись, а историк сел за свой стол с книгой, парень направился к нему.
– Кирилл Матвеевич, – начал было Марк.
– Если Вы хотите извиниться за вчерашнее, то извинения приняты, – сказал преподаватель и снял очки, положив их в карман синего, с иголочки, пиджака.
– Да, это тоже. Извините, вспылил. У меня по другому предмету завал, вот и сорвался…
Историк отвернулся от книги и подпер подбородок кулаком:
– Так-так.
– Я хотел спросить Вас.
– Так.
– О сарматах. Точнее, об оленях. – Кирилл Матвеевич начал нетерпеливо постукивать ногой. – Вчера был на выставке, стало интересно, зачем они делали столько фигурок и что они значили.
– Фигурки оленей? – уточнил преподаватель.
– Ну да. Их там было так много, и все разные – видно, что делали с любовью, вниманием. Они многое значили для тех людей, раз они сделали столько фигурок и потратили столько дорогого металла. Вот я и подумал, что Вы мне скажете: что они значат? Почему их делали?
Момент истины. Снова балансирование на грани между гибелью и спасением. «Пожалуйста, Кирилл Матвеевич!» Дыхание перехватило.
– Я… – историк потер переносицу, – я не знаю. Никто не знает.
Марк застыл, стараясь не упустить остатки надежды. Ну хоть какая-то подсказка?
– Наверняка нельзя знать, я имею в виду – у сарматов не было письменности. Но зато можно самим представлять, что вкладывали мастера в эти фигуры… – Марк впервые услышал такую долгую паузу в рассказе Кирилла Матвеевича. Он шевелил губами, будто тщательно подбирал слова. Хотел произвести впечатление на нерадивого ученика? – Конечно, это наверняка диктовалось религиозными чувствами. Сарматы сильно были привязаны к образу, раз столько раз его воспроизводили, значит, олени были для них гораздо больше, чем просто животными, пусть даже красивыми. Почему именно олени? Это интересно, учитывая, что сарматы – воины, им подошел бы в качестве священного животного какой-нибудь хищник.
– Ага, все фигурки в музее были как будто оскаленные, – вспомнил Марк. – Хищные олени это нечто.
– Ну так вот, – кивнул преподаватель, – мне думается, что оленей выбрали в качестве фигурок для захоронений из-за их рогов. Насколько помню, нижняя часть фигур сделана из серебра, тело – из золота с небольшим количеством примесей, а рога – из чистого золота. У отдельных фигур, заметьте, тела находятся в одной плоскости, а рога – в другой.
– Угу.
– Поэтому, – преподаватель снова выдержал паузу, чтобы убедиться: о чудо, Шарипов его слушает, – можно полагать, что олень символизирует строение мира: лунный мир, посмертие, выше – мир живых, туловище, а в самом верху – божественный солнечный мир, золото высшей пробы.
– Ого! – У Марка кружилась голова.
– Хотите знать больше про сарматов? – Кирилл Матвеевич надел очки и встал.
– Нет, спасибо. Наверное, самое главное я узнал.
– Но вдохновение не нашли?
– Как Вы… – Марк почувствовал себя шпионом, которого раскрыли на секретной миссии.
– Это частое дело для первого курса. Люди боятся проявлять искренние чувства, собственное видение, а поэтому обращаются к уже проверенным идеям и стилям. Это хорошо, так и надо: сначала изучаете чужое, потом уже ищете свое. История – это опора, и для художников, и для всех остальных, понимаете?
Преподаватель пригладил волосы, как бы обращая внимание студента на свою седину: «я знаю, о чем говорю».
– Для меня изучение прошлого действительно стало ключом к настоящему. Но для этого должно быть и настоящее. Чтобы оценить факт из чужой жизни, Вам нужно иметь личный опыт. Вы это не поймете, если будете сидеть перед книгами в четырех стенах библиотеки. – «Или мастерской», – понял Марк. – Тем более Вы молоды, опыта мало…
Преподаватель волновался – потому что не читал заученный материал или потому что искренне хотел помочь?
– Был у меня один случай… – Кирилл Матвеевич сделал глубокий вдох и выдох. – Я как сейчас помню, хотя это было лет двадцать назад. Я тогда только увлекся историческими книгами, биографиями, еще начал читать что-то по биологии и физике, это уже после окончания института. Я расширил свой кругозор, но, казалось, толку никакого. А потом как-то, по пути в другой город к родителям, я увидел скалу, мимо которой проезжал чуть ли не каждую неделю. Вокруг был туман и деревья… – Даже его голос стал моложе и живее, когда он притронулся к этому воспоминанию. – И я взглянул на эту скалу новыми глазами. Чуть не обезумел от ее величия и совершенства. Меня трясло и знобило от восторга. Потому что я многое узнал, стал ближе к какой-то невыразимой истине – не через знания, а через чувства к тому, что за ними стояло. Дело даже не в истории конкретной горы. Я прожил жизни многих-многих людей, и все эти люди во мне одновременно посмотрели на скалу. И для всех она была прекрасна. Для прошлых, настоящих, будущих. Вот так вот. Может, Вам сейчас нужны не научные факты, а какая-нибудь красивая скала?
Марк внимал словам преподавателя, проговаривая их про себя, словно это была пророческая речь. Он впервые слышал, чтобы преподаватель рассказывал с таким рвением и огнем. И когда закончилось повествование, парень словно вышел из транса.
– Надеюсь, помог. – Марк посмотрел на него, нервно поправляющего галстук, и улыбнулся: «Действительно, очень хороший преподаватель. Даже слишком».
Первые пятнадцать шагов по коридору юноша чуть не летел, окрыленный услышанным. Но чем усерднее он пытался осмыслить полученные знания, тем дальше ускользал смысл. Байка про красивую скалу, что дальше?
Нет, историк ничем не помог. На душе стало легче, когда парень узнал, что преподаватель не злится, но ощущение пустоты на месте самого главного фрагмента осталось. Хотя, пожалуй, Марк понял главное: нельзя запираться в четырех стенах, вредно для творчества.
Когда он вышел из университета, прежняя тревога снова принялась объедать жалкие остатки идей. Была идея сделать что-то по тематике сарматского золота – «сначала изучаете чужое»… может, даже какую-нибудь подвеску с оленем, но эта мысль, как и все до нее, рассыпалась. После услышанного это казалось кощунством – создавать что-то без того благоговейного трепета, который испытывали древние кочевники. Копировать оленя, когда он для тебя не символ мира, а просто зверь, да еще и смешной, с вытянутой зубастой мордой – неправильно. Даже если это будет изучение и повторение стиля с целью найти свой…
Понятно! Чтобы оценить какой-то стиль, у тебя уже должны быть представления о своем собственном. Как эта идея соотносится с моей? Чем она отличается, что я хочу в нее добавить? Как чужой мир помогает отыскать мой?
В общем, историк нашел свое через чужое. А мне нужно сначала хоть что-то прожить, чтобы это свое было. Хватит сидеть в четырех стенах, говорите? Я признаюсь Амине в любви, сегодня же.
Марк старательно пинал камешки, догонял и снова пинал все полтора часа, пока ждал подругу. Когда она выпорхнула на улицу, он встретил ее торопливым объяснением:
– Пойдем купим что-нибудь в дорогу, потом до остановки, а после автобуса еще надо будет идти пешком.
– Чего?! – Амина вскрикнула то ли от возмущения, то ли от радости. – Это поездка на целый день?
– Могу поехать один, – пожал плечами Марк, – но хотел бы с тобой.
– Поехали, конечно! – сказала она. – А куда мы?
– Искать красивые виды у реки.
Большую часть пути Марк восполнял минуты сна, которыми пожертвовал ради лекции. Сквозь дрему он слышал, как девушка напевает, сочиняя на ходу новые и новые мелодии.
Чем дальше они ехали, тем холоднее и прозрачнее становился воздух. Запах леса, чуть влажного от ночного дождя, пробивался даже через закрытые окна автобуса.
И когда наконец они вышли, аромат сухой травы и молодой древесины стал чуть ли не осязаемым.
– Красота, – улыбнулась Амина.
Вокруг вдоль просторных дорог стояли аккуратные домики. Серое, в белых перьях облаков небо казалось бескрайним, когда его не заслоняли многоэтажные здания.
В размеренной приглушенной палитре природы зеленое пальто и темные, почти черные косы Амины казались завершающим штрихом. «Как топаз в обрамлении белого золота», – подумал Марк.
Парень мысленно обратился к своему портрету: серые брюки, серая куртка, темно-русые волосы, мутно-кофейные глаза, резковатые черты лица, особенно эти тонкие губы… Он казался себе блеклым, бесхарактерным куском железяки.
Может, он поэтому боялся ей признаться? Не потому, что любовь якобы отнимает рабочее время, а потому что Амина бы точно отказала такому непримечательному парню. Может, поэтому он стал бояться создавать свои украшения, как раз после их знакомства – слишком велики были ставки, понравится ей или нет. Для себя творить было легко…
Тем не менее, девушка, в которую он был влюблен, шла рядом и крутила головой, высматривая птиц. «Какая у нее тонкая шея», – подумал Марк. А вслух сказал:
– Почему ты без шарфа?
– Я же не знала, что мы поедем куда-то далеко, – отмахнулась Амина. – Кстати, почему мы поехали именно сюда? Красивые места есть и в парке.
– Мы здесь гуляли с родителями, когда я был маленький, – ответил он и остановился, чтобы поднять ей воротник свитера. – Я хотел…
– А-а, найти тот самый винтик, чтобы шестеренки в голове закрутились. Вдохновение, – хмыкнула девушка.
– Нет. Просто хотел побывать здесь снова. Вспомнить детство. – Лицо Амины просветлело, она ускорила шаг. – Пойдем, за деревней есть очень красивые темные озера. Правда, нам гораздо дальше, мимо них.
Они миновали три озера, лесок, пересекли поля. Когда они наконец зашли в густой лес, приветливо-светлый, небо уже пылало синевой. Янтарь и лазурит. Солнечные зайчики прыгали по рыжим копнам листьев, белки скользили с вершин тополей к земле и обратно, а хрустальные птичьи голоса вплетались в песню Амины. Дуновения прохлады оплетали кроны и оставались в них, не тревожа глубины леса. О том, что это не последние летние деньки, а середина октября, говорили только огненные цвета.
Воспоминания приходили сами собой, их яркий калейдоскоп крутился в голове так быстро, что Марк не успевал цепляться за отдельные фрагменты. В этих местах он прыгал по сугробам, из осины этого леса он вырезал свое первое колечко – с помощью отца, конечно. Здесь он однажды чуть не заблудился, когда поехал сюда с друзьями в восьмом классе. На окраинах деревни он набрал полные карманы незрелого шиповника, неподалеку от этой полянки впервые увидел белку, из сучьев самого большого дерева построил целый город шалашей. А там, где лес разделяла река, он мог часами сидеть, греясь на солнышке.
Тропинки, которые он протаптывал, разумеется, заросли. Сухие травы, листья и облетевшие кустарники почти сплошным ковром покрывали землю. Однако ноги сами несли Марка в нужном направлении, сердце стало компасом: чем ближе было то самое место, тем быстрее становился пульс.
– Вот она! – воскликнул Марк, когда деревья расступились.
В прозрачных водах Белой отражалось ослепительно яркое небо и желтый с зелеными прожилками лес. Река выглядела удивительно спокойной, будто перед путниками лежало большое, подернутое легкой рябью зеркало.
Девушка ахнула. Только что она с задором рассказывала про живопись и родной городок, но, оказавшись на сияющем просторе, прервалась. Оба стояли в благоговейном молчании, слушая птиц, нежные переливы реки, вздохи ветра в молодых ивах.
Пологий берег местами переходил в отмели, вытянутые поперек Белой. Наверное, можно было даже спуститься туда, но ни один из молодых людей не решился сделать шаг. Они стояли.