Селлтирианд. Путь скитальца

Вначале пути Эйстальд подумывал, не зажечь ли пару примитивных факелов из кусков древесины, плащей, смоченных брагой, чтобы немного осветить темноту. Их глаза могли многое не заметить, да и свет был бы надежным защитником от тех, кого стоило более всего опасаться. Обладатели огромных белесых глаз, страшась живого огня, всегда жаждали вечную тьму. Скиталец решил поделиться своими опасениями с бальтором, который и сам выглядел на редкость беспокойным. Старик поначалу отшучивался, мол это сморщившийся и почти пустой бурдюк навевает на него уныние, но потом все же признался:

– Не знаю, скиталец, не знаю. Отчего-то тревожно мне. Нутро подсказывает, что нас выслеживают из темноты.

– Охота говоришь, – задумчиво перебирая пальцами на рукоятке клинка, сказал скиталец, – значит ни мне одному ощущается присутствие угрозы. Охотников за нашими головами в этих краях куда больше, чем нужно.

– Охотники? – пугливо озираясь, переспросил Таркель и на всякий случай, обогнав бальтора, продолжил путь между спиной скитальца и Гелвином. – Но ведь мастер Гелвин и сам охотник, мне-то не знать! Охотники, охотящиеся за охотником – это ведь чушь какая-то.

– Гурлукам все равно на кого охотиться, но больше всего они предпочитают обладателей лунной крови, иначе говоря, Сребророжденных, – не оборачиваясь, прояснил Эйстальд.

– Опять гурлуки! За последнее время слишком часто я слышу упоминание об этих существах. Еще неделю назад я бы рассмеялся, если бы кто-то имел глупость сказать, что нечисть из детских страшилок поджидает зазевавшихся путников в темноте. Однако, на моих глазах поднялись древние кости в рваных саваннах, и теперь, ежели мне скажут, что гурлук и на престоле сидит, то я ничему не удивлюсь!

– Ну, это и так всем известно! – хмыкнул бальтор за спиной. – Большой, глупый и безобразный слепец! В последний раз, когда я мельком видел его сиятельство, то был крайне удивлен, почему он еще не скрылся под землю к своим мерзким собратьям.

– Мастер Гелвин, – укоризненно обернулся Таркель, – королей не выбирают!

– И то верно, – согласился бальтор, – я вот ни одного не выбрал. Хоть однажды пытался. Пьян был и молод, захотел изменений в большой политике. Протащил значит уловками бродягу в королевскую канцелярию. Говорю, мол вот помазанник, слуга народа, будущий государь – ничем не хуже настоящего. Да только вышвырнули нас обоих, как псов вшивых, еще излупить намеревались. Правда я удрать успел, а вот помазаннику повезло меньше.

Под неодобрительные вздохи и восклицания придворного, скиталец тихо рассмеялся:

– Не знал, Гелвин, что у тебя была страсть к интригам в политике.

– После моего неудавшегося переворота, политику из объектов страсти я вычеркнул. Тем больше места осталось в сердце для дороги и браги. Вот только не чужды мне по-прежнему волнительные чувства к ночным потасовкам в третьесортных тавернах.

– Столько романтики в ваших словах, мастер Гелвин. Если не ведать, что разговор идет о поножовщине пьяной, думалось бы мне, что поэму слагаете.

– Так это и есть самая настоящая поэма, мой тонко чувствующий друг. Дорога, брага и драка – неотъемлемые составляющие любого образцового романтика! Изменчива только последовательность, – назидательно ответил бальтор.

– А как же прекрасные дамы? Любовь? Подвиги за один только благосклонный взгляд? – не сдавался задетый за сокровенные чувства Таркель.

– Как без этого? Само собой! Дамы на пути странствующего воителя поджидают в сказочных таких замках, и за пару золотых можно рассчитывать в их покоях не только на благосклонный взгляд. Подвиг состоит в том, как бы на рассвете не с пустым кошелем из объятий тех вырваться.

– Вы неисправимы, – вздохнул придворный, – вся красота и страсть глубокой любви у вас, мастер, влезает в заплечную котомку.

– Мой юный друг, ты слишком долго жил в своей уютной каморке, – с оттенком грусти возразил Гелвин, – проведя с мое на тысячах дорог, влюбляясь и теряя множество раз, ты бы понял, что в заплечной котомке впору уместить весь мир.

Эйстальд, слушая знакомые и столь близкие сердцу рассуждения старого друга, незаметно улыбнулся и, отпустив туманные воспоминания, прислушивался к растущей в сердце тревоге. Где-то в глубине необъятной темноты отчетливо послышался слабый вздох, который, понемногу набирая силу, креп, превращаясь в вой, а затем и в нечто совершенно жуткое и нечленораздельное.

– Гурлук! – рявкнул бальтор. – Один или несколько. Тварь! Именно сейчас, когда я не в состоянии справиться и с домашней кошкой!

– Вой доносился справа и, если меня не подводит слух, до него расстояние около полумиле, к тому же нас разделяет река, – с тревогой оглядывался скиталец.

– Невелика преграда для этих выродков, плавают они не хуже всякой выдры, – сказал старик и глубоко вздохнул, – стоит поспешить! Зажатые между водой и камнем, мы словно каленый металл между молотом и чертовой наковальней!

Друзья устремились прочь в страшащую темноту неизвестности. Никто из них не чувствовал ни сил, ни желания встретиться в этом черном и безмолвном мире с безжалостными тварями, искаженными жаждой и могуществом лунного серебра. Однако Эйстальд и бальтор хорошо понимали: если уж их учуяли, то далеко им теперь не уйти. Потому, не теша себя ложными надеждами, они продвигались сквозь мрак как можно быстрее. Единственная надежда, которая придавала им сил и скорости, была в далекой расщелине скудного света над головами. Не останавливаясь и настороженно прислушиваясь по сторонам, скиталец поглядывал вверх. Он с волнением наблюдал за тем, как узкая полоса постепенно растет и, все сильнее раскрывая свои изломанные края лучам блеклого света, неторопливо опускается вниз. Еще совсем немного и они вырвутся к открытому воздуху.

Эйстальд обернулся. Таркель бежал, не отставая ни на шаг, а вот бальтор, замыкающий цепочку, тяжело ковылял в нескольких метрах позади.

– Гелвин, полезай мне на спину! Ты слаб для долгого броска, а нас в любой момент могут настигнуть!

– Вот еще, я что, по-твоему, котомка засратая, чтобы на плечах у кого-то болтаться?! – возмутился старик, прибавляя шага. – Ты не переживай за меня, когда эта чертова полоса наконец вызволит нас из окружающей задницы, ты сам будешь проситься ко мне на спину!

Усмехнувшись, скиталец дождался, пока бальтор нагонит его и затем двинулся следом, прислушиваясь к резко наступившей тишине за спиною. Звуков преследования, как в целом и всех остальных, слышно не было, но Эйстальд не сомневался, что глубинные твари где-то совсем рядом. На лица бегущих легли робкие прикосновения ветра, принося свежесть и воспрявшую надежду открытого неба. Вместе с ветром пришли и охотники.

Внезапно, что-то бесформенное отделилось от верха скалы в трех шагах от скитальца и с утробным рыком запрыгнуло на прихрамывающего впереди бальтора. Существо, вцепившись в сутулую спину старика, слилось с ним в единое целое, и этот клубок с рыком, ревом и проклятиями покатился в воду. Эйстальд ринулся на помощь, высвобождая клинок, но из воды уже медленно вырос сгорбленный силуэт.

– Вот же сука! – поведала мокрая фигура и, пнув ногой неподвижную массу, вытерла кинжал об одежду, – мелкий гад, а когти, что лезвия! Едва морду мне всю не порвал!

– Гелвин, ты как, живой-то? – схватил его за плечо и обернул скиталец.

– Как, как… Мокро! Чувствую себя как пожеванный лист табака, который изо рта только сплюнули! Эта тварь похожа на рабочего, особь небольшая совсем, – сказал бальтор, оглядев тело, погруженное до половины в воду и отражающее скудный свет на изгибах своей мокрой шкуры.

– Значит бежать нужно куда быстрее, – заметил скиталец, пряча меч в ножны, – рабочие никогда далеко от гнезда не отходят.

– Г-г-гнезда? – заикаясь, переспросил Таркель, оглядывая мертвое тело и осторожно трогая его ногой. – Какого гнезда?

– Гнезда, то бишь логова, – разъяснил Гелвин, выходя на берег и потянув придворного за собою, – это где таких, как наш новый знакомый, могут быть сотни. А еще несколько стражей потомства, что будут куда крупнее.

– Насколько крупнее? – плетясь следом и все никак не решаясь оторвать взгляд от останков в воде, спросил Таркель. – Мне и этот кажется довольно опасным.

– И правильно тебе кажется! Даже такому гаденышу вполне хватит сил разорвать взрослого человека. Что до гурлуков-стражей и ночных охотников, то они крупнее медведя и куда опаснее.

– Объяснений для придворного было достаточно. Больше он старался не отставать от старого бальтора.

– Гелвин, – бросил на ходу Эйстальд, – если мы и в самом деле неподалеку от логова, то это может означать, что гурлук в Тихой Заводи был не случайностью.

– Это может означать многое, – ответил бальтор, пыхтя от усталости, – например, то, что крепость, уходящая в глубины, вполне имеет несколько выходов к поверхности, возможно, это сеть связанных пещер и подземных ходов к болотам.

– Мне куда больше нравился тот мир, где гурлуки были страхами из далекого прошлого, – поделился Гелвин, пытаясь унять слабость и держать заданный темп.

Наконец, темнота и говор бегущих вод перестали терзать неизвестностью, и скиталец услышал отчетливый всплеск – что-то массивное выбралось на берег. Силясь бежать как можно быстрее, Эйстальд ясно осознавал, что им уже не уйти. Ни утробного рева, ни вопля жажды и безумия, почти ничего не было слышно. Только равномерный топот, звучащий позади, постепенно перерастающий в отчетливые шлепки мокрых конечностей по песку и камням узкого берега. Еще минута, и он уже мог отчетливо различить порывистое дыхание с сиплым присвистом и ритм могучих смертоносных движений. То, что было сзади, казалось, не знает усталости, не знает пощады, не ведает страха. И чем бы то ни было, оно настигло.

– Таркель! – скиталец на ходу ухватил его за плечо, – беги, что есть силы, помоги Гелвину и не оборачивайся! Я нагоню вас у самого выхода!

– Но…

– Я сказал беги! – толкнул вперед замешкавшегося придворного. – Иначе никто из нас не уйдет живым.

Таркель, с испугом поглядывая через плечо, догнал Гелвина, и оба исчезли в полумраке, расплываясь неясными силуэтами на фоне близкой расщелины света.

– Никто не умрет здесь! – пообещал он себе, бесшумно высвобождая клинок и сливаясь с каменным выступом холодной стены. – Давай же, выродок, я покажу тебе, что значит страх!

Невообразимо огромная зловонная масса, словно застывшая на развернувшимся во всю ширь полотне, предстала перед его глазами. Тварь была просто чудовищной. Гораздо крупнее медведя, она превосходила человека как минимум втрое. Черное тело, начисто лишенное растительности, бесконечные изгибы вздувшихся мышц под мокрой скользкой шкурой и размашистые движения, кругом разносящие смрад – вот и все, что успел различить скиталец в этой обители тьмы и сырости, прежде чем гурлук, сбавляя свой стремительный бег, начал тяжело поворачивать в его сторону свою обезображенную морду.

Эйстальд не стал дожидаться, когда тварь обнаружит его укрытие. Метнувшись серой тенью, он проскользнул под самую грудь существа и сразу ударил. Ударил сильно и точно, почти уверенный, что наверняка. Как бы ни был быстр скиталец, гурлук успел закрыться огромной рукой и клинок, прорезая зловонную плоть, задел страшную морду лишь острым концом. Белесый шарообразный глаз завертелся в глазнице, ища неуловимую тень прямо под собою. Второй застыл на месте, поймав скитальца в поле своего зрения. Эта неестественная асимметричность вызывала дрожь и отвращение. Морда гурлука начала расползаться под глазами, высвобождая ряды бело-желтых изогнутых зубов. Рассечение, оставленное клинком, было глубоким и заливало бездонную пасть черной кровью. Наконец, разглядев свою жертву, тварь завизжала.

Такой узкий и привычный берег, погруженный в полумрак, был сейчас коварной ловушкой для гурлука. Не в состоянии как следует развернуться или ухватить крутящегося под его лапами скитальца, монстр ревел, захлебываясь собственной кровью и яростью. Осознав свое положение, гурлук вздумал уволочь Эйстальда под воду. Это было единственное место, где у скитальца не было ни единого шанса. И все же, сколь не хитра была это задумка для столь безумного сознания, Эйстальд предвидел ее раньше.

Прижимаясь как можно ближе к зловонному телу, скиталец вертелся и уворачивался так, что громоздким лапам было не под силу до него добраться.

Эйстальду было нужно, чтобы гурлук, подгоняемый болью и безумием в столь узком пространстве, захотел раздавить его телом о скалы. И тварь не заставила себя долго ждать. В последний момент, когда мощные мышцы должны были намертво сплющить его о камень, Эйстальд ударил, прорезав темноту и черные складки недоразвитой шеи, прямо под мордой гурлука. Кровь хлынула потоком, и скиталец, отскочив в сторону, оставил огромное тело, осевшее грудью на камень, медленно сползать вниз в потоках собственной крови. Не раздумывая дальше, Эйстальд побежал вперед с единственным желанием нагнать друзей и вырваться из этого мира бесконечного кошмара.

Впереди замелькали столь знакомые силуэты. Они были совсем близко, как вдруг какая-то страшная сила ухватила скитальца за спину. Прорвав плащ, куртку и рубаху под низом, что-то острыми крюками вонзилось под кожу. Могучим рывком Эйстальд был отброшен в сторону и, ударившись всем телом о камни, звякнул металлом и обессиленно сполз на мокрый песок.

Подняв голову, скиталец в тумане блуждающего зрения разглядел застывший силуэт Искаженного. Как же он мог так ошибиться и не проверить, была ли в самом деле тварь мертва? Но всматриваясь в сутулую фигуру перед собою, понял, что не беспечность подвела его в этот раз. Пред ним был гурлук, но совершенно другой. Немногим меньше первого, он выглядел не таким массивным, но его длинные руки настолько походили на человеческие, что от того становилось жутко. Существо испускало странный люминесцентный свет в полутьме подобно глыбе серебра, но серебра не чистой луны, а померкшего могильного тлена.

Но еще более странным, чем внешность монстра, было его поведение. Гурлук, настигнув Эйстальда, не торопился его разорвать. Напротив, что-то в его движениях и повадках казалось знакомым и пугающим одновременно, что-то едва уловимое и почти человеческое. Медленно приближаясь к скитальцу, существо с усилием разорвало слитую кожу на морде, высвободив огромную пасть.

– Серая кровь, лунная кровь, – послышались мерзкие, хлюпающие звуки, едва напоминающие осмысленную речь, – никто не уходит от глубины, никто не уйдет от вечности.

Никогда раньше скиталец не встречал подобных гурлуков, а о том, что эти существа способны говорить, не ведали даже Хранители. Язык вывалился наружу. Блекло-синий, извиваясь как огромный кольчатый червь.

– Черные камни старее, чем земля их породившая, – язык жил собственной жизнью, приковав к себе взгляд скитальца. – В глубине древние рождают потомство. Мы часть черных камней и часть этой земли. Плоть от лунной ночи и жара глубин.

Едва понимая хоть что-то из сказанного гурлуком, скиталец силился уловить каждое слово, хоть это и давалось с трудом.

– Тот, кто прожил все – знает все. Избранный камнями. Камнями, низвергнутыми в ненавистном пламени. Первый Измененный впитал тот дар и протянул его нам. Унял ненавистное пламя, вскормил нас его серым пеплом. Первый назвался Изначальным. Изначальный видит все. Ты – часть одного из нас. Но ты не был вскормлен его дарами. Ты пришел отнять их. Пробудил кости, пробудил рабов-стражей. Ты запустил Цикл. Ты видел многое, что не должен был. Ты здесь, и мы поглотим твой свет и твою кровь.

– Кто ты? – прохрипел скиталец, чувствуя вязкий привкус металла во рту. – Куда ведет новый Цикл?

Гурлук забурлил, подняв голову. Смех, если это был он, звучал омерзительно. Два шара глаз, лишенных зрачков, вращались в различных направлениях. Неожиданно оба застыв, скользнули вниз, и Эйстальд ощутил, что прикован тяжестью их взгляда.

– Цикл? – червь исчез за рядами кривых зубов, в черном развале пасти. – Цикл новых ударов. Древний станет вечностью. Настоящее станет прошлым. Будущее станет пылью. Пыль станет нами. Мы станем вечностью!

С этими словами гурлук прыгнул. Скиталец в безнадежной попытке поднял клинок, силясь остановить всю эту массу. Искаженный грузно рухнул на скитальца, навалившись всем своим телом, прижав задними лапами его ноги к земле. Что-то хрустнуло, но пересиливая резкую боль, скиталец боролся до последнего в надежде, что его конечности выдержат. Серебряный Шторм все еще был в руках Эйстальда, удерживая в нескольких дюймах огромные челюсти от его лица. Нестерпимое зловоние лишало Эйстальда рассудка, а синий червь языка неистово плясал пред его глазами, орошая слюной и смрадом.

Казалось, что эта борьба длилась целую вечность. Эйстальд слабел и все сильнее чувствовал, как мощные лапы давят на клинок, пытаясь сломать ему кости. Огромная морда склонилась настолько близко, что язык хлестким движением обвился вокруг его шеи, лишая скитальца последних крупиц воздуха. И в тот момент, когда полоса серого света над головою, померкнув, слилась с обволакивающим его взор тьмою, огромная голова гурлука взорвалась, расколотая стальным ярким лучом. Водопад крови, мозгов и чего-то мерзкого обдал скитальца как ушат смердящих помоев. Сила страшных когтей на клинке ослабла, и все тело твари, обмякло бесформенной тушей, и придавило его к земле.

С трудом пытаясь вдохнуть хоть немного желанного воздуха, Эйстальд высвободил одну руку и, протерев лицо, разлепил глаза. Первое, что он увидел, это был приземистый силуэт, мелькающий сквозь месиво останков на фоне все той же неровной полосы света.

– А говорил бегите, я догоню! Обернулся, смотрю – нет тебя. Таркеля спрашиваю, а он мне – догонит! Я бегом назад, – продолжал невозмутимо Гелвин, будто перечисляя трудности прошедшего дня за кружкою пива в корчме, – а он догоняет… как же! Разлегся с этим красавцем, будто в самый сезон, и с языком балуется. Ну, думаю, отвлекать не стану. Да только смотрю, что не нравятся тебе игры такие. Посинел весь, глаза закатываются. Я и вмазал стервецу прямо по черепу, да так, что ему одного раза хватило.

– Еще как хватило, – послышался слабый голос Таркеля, который, кинувшись на помощь скитальцу, замер, разглядев то, что осталось от гурлука. Ухватившись за камень, придворный позеленел и, явно сдерживая позывы, перевел взгляд на черную и тревожную воду, но куда более приятную, чем зловонные останки у берега. – Мастер Гелвин так врезал, что я перепугался, как бы и вас вместе с тварью не разрубил. Думал, что до камня достанет!

– Мастер Гелвин знает меру в двух вещах, – важно заявил старик, оглядывая с ног до головы приходящего в себя скитальца, – это сколько пить и куда бить! – повернулся он к Таркелю, назидательно подняв палец.

– Такой скрупулезности в самой королевской канцелярии не сыскать! – восхищенно заметил придворный, обрадованный возможности не смотреть под ноги. – Мастер, вы бы и с должностью главы казначейства справились!

– Ну это, только когда совсем постарею, – небрежно отмахнулся польщенный бальтор.

– Ярость Изначального! – хрипло выругался скиталец, дрожа всем телом и покачиваясь на подгибающихся ногах. – Как же я рад, что вы двое настолько упертые!

– Ты сам как, скиталец? – серьезно спросил Гелвин, тревожно всматриваясь в его помятую фигуру. – Я с трудом могу разобрать, где месиво этого выродка переходит в твое.

– Пока жив, – неуверенно ответил скиталец, осторожно ощупывая разорванную одежду, раны и синяки под ними, – и вроде, в какой-то мере, все цело. Но, нужно бежать! – сказал он и, сделав пару шагов, зашатался. Бальтор был начеку и вовремя подхватил его.

– А я говорил, что до конца пути ты еще сам будешь проситься ко мне на спину! – весело хохотнул старик. – Таркель, давай придержи его за плечо с той стороны, надо убегать поскорее отсюда!

Поддерживая Эйстальда, они заковыляли прочь настолько быстро, насколько позволяло им теперешнее положение. Далекая расщелина уже коснулась земли и ширилась, с каждым шагом заманивая путников призрачным светом свободы. Звуков преследования слышно поблизости более не было. Эйстальд приноровился к бегу и понемногу приходил в себя. Поглядывая назад, он пытался унять хоровод мыслей. Существо, безжизненным холмом оставшееся позади, не давало ему покоя. Слишком осмысленное поведение было у гурлука, слишком человеческое. Однако безумие, окруженное пустотой в страшных глазах, и жажда вечного голода не оставляли сомнений о его истинной природе.

Но был ли этот гурлук единственным, уникальным в своем роде? Или таких существ в глубине великое множество? Возможно ли, что за прошедшие столетия твари изменились во мраке? Там, у истока, создав некое подобие общества. Скиталец не знал ответов на эти вопросы и с некоторой горечью думал о том, что возможно никогда теперь не узнает.

Наконец порывистый и холодный ветер ухватил друзей за одежду и вырвал наружу к каменистому берегу вместе с потоком утомленной воды, на поверхности которой отражалась тень необъятного силуэта Великого Клыка. Сквозь вечернюю пелену в объятиях хмурого неба еще струился слабый остывающий свет. Картина была безрадостной и молчаливой. Но даже эта серость блеклого мира казалась троим беглецам из пучин тьмы и крови серебряной вуалью, прикрывающей хмурый взгляд крепости.

Не выдержав, Таркель тихонько забормотал, глотая слезы:

– Никогда бы не подумал, что буду так рад увидеть этот холодный неприветливый мир!

– Не время расслабляться! – взял его за локоть Гелвин. – Перед нами теперь два пути: наверх по скалам, благо мне видится, что они не шибко высоки, или вплавь.

– Вплавь я не могу! – замахал руками придворный. – Не слишком-то и умею!

– Да и я бы не хотел без лодки, – с сомнением покосился Эйстальд на бурый край воды, наползающий на узкую полосу камней у них под ногами, – я совсем не уверен, что и сам смогу далеко проплыть в этих водах.

– Тогда остается наверх, – подвел итог бальтор и, обернувшись к камням, стал искать взглядом с чего начать восхождение.

– Постой, Гелвин, наверх это тоже не то, – остановил его Эйстальд, оглядываясь и прикидывая, где же они находятся.

– И куда, по-твоему? – поинтересовался бальтор, с интересом уставившись на манящую воду, – если мы не вплавь и не вверх, то остается только сидеть здесь и ждать, пока это уютное гнездышко за спиною преподнесет нам еще пару птенцов среди ночи.

– Ждать этого здесь мы точно не будем. Полоса берега узкая и изломанная, но по ней можно кое-как идти. Пойдем вдоль этих навесов на юго-запад. Мне подсказывает ветер, что искать берег нашей высадки и припрятанную лодку следует в том направлении.

Гелвин некоторое время стоял у края, затем нагнулся и долго держал ладонь в воде. Выпрямившись, провел мокрой рукой по камням, окрашивая темную текстуру поверхности. Затем поднял голову к тяжелым дождевым тучам и замер, рассматривая их. Ритуал был странным и немного неуместным в атмосфере тревоги и спешки, но ни скиталец, ни Таркель не решили прервать его.

– Пожалуй, ты прав, – наконец согласился Гелвин. – Нам определенно нужно двигаться к югу, но путь вдоль этих скал меня немного беспокоит.

– У нас нет особого выбора, – сказал Эйстальд, опираясь на камни и обрабатывая раны мазью. – Идти сверху плато сквозь редкие деревья на виду у Великого Клыка – плохая затея. А тем более, когда за нами охотятся. Да и четверо Коронованных не дремлют в глубине острова.

– Тогда в путь! Двинемся вдоль скал со слабой надеждой найти лодку быстрее, чем найдут нас, – решил бальтор, – и аккуратнее, мастер Таркель! – добавил он, придерживая королевского писаря, который чуть было не упал в воду, – высота хоть и невелика, но я слышал, что ты не слишком уверенно чувствуешь себя на воде!

– Что верно, то верно, – согласился Таркель, – водоемы всегда мне внушали некоторое опасение, особенно с того момента, когда я едва не утонул в кадке с водой.

– Утреннее омовение – вещь крайне опасная, – заметил Гелвин. – А уж ежели с похмелья страшного. Вот мне раз привиделось, что я не в кадку заглядываю, а в колодец бездонный! Да так с головой в нее и нырнул!

– Да нет же, – терпеливо пояснил Таркель, – тонуть я в ней намеревался, когда совсем малый был.

– Кхм… – промычал задумчиво старик. – Детство, говоришь? Поди оно выдалось нелегким, ежели закладывать с младых лет начал. Эх, молодость, глупость.

– Да к чему здесь пьянство вообще!? – вспыхнул Таркель и хотел по обычаю притопнуть ногою, однако оступился и, замахав руками, чуть не сверзился в воду.

– Пьянство здесь ни к чему, – весело ответил старик, быстро ухватив придворного и помогая ему удержать равновесие. – Но не умея пить, лучше не начинать! Ладно, ладно, – добродушно ухмыльнулся красному Таркелю, – нельзя старику и пошутить у камней этих опостылевших.

– Как ты там, дружище? – обернулся бальтор к Эйстальду и, наблюдая, как тот проворно скачет по камням, не отставая от них ни на шаг, довольный заметил. – Похоже, что привести тебя в негодность одного гурлука маловато выйдет.

– Ты прав, – ухмыльнулся Эйстальд, – их было двое.

– Двое!? – вскричал бальтор, пылая шутливым гневом. – А мне что досталось? Один размером с кошку, а другой – беленький, что сметана! Ох, и стыдоба-то какая!

Несмотря на боль во всем теле, хорошее настроение скитальца росло с каждой минутой. Был ли тому виной свежий воздух после сырого и затхлого подземелья, или, быть может, незатейливые шутки его друга вселяли в него былую уверенность? Ему даже стало казаться, что у них не так уж все плохо и им удастся ускользнуть от старой крепости.

– Гелвин, когда ты подоспел, ты слышал хоть что-нибудь из нашего разговора? – задал скиталец вопрос, который все не давал ему покоя.

– Какого разговора? – улыбнулся бальтор, не совсем понимая, что Эйстальд имеет в виду. – Эта вальяжная белесая туша шептала тебе что-то на ушко?

– Я серьезно, чертов ты старик! – отмахнулся скиталец, сдержав улыбку. – Значит, ничего не слышал?

– Нет, ничего, – подтвердил бальтор, продолжая карабкаться по камням. – Если не брать за таковые щелчки его мерзкой пасти и языка.

– Видимо, не успел… Вернее, успел ты как нельзя вовремя! – заметив непонимающий взгляд бальтора, исправился Эйстальд. – Просто до того, как попытаться разорвать меня на куски, этот загадочный гурлук вел недолгий и весьма необычный разговор со мной.

Таркель и бальтор обернулись одновременно. Оба уставились на скитальца изумленными глазами, а во взгляде бальтора читалась немалая доля тревоги о сохранности рассудка своего друга.

– Эйстальд, давай без шуток! Сделаем привал и осмотрим раны, они вполне могут быть отравлены ядом, – взволнованно предложил бальтор.

– Не пугайся, – успокаивающе поднял руку скиталец, – с моим рассудком все в порядке, никакой яд не вызвал во мне галлюцинаций. Но все было так, как я только что рассказал. Это существо общалось со мной.

– Общалось? – все еще недоверчиво протянул Гелвин, – и о чем вы разговаривали? С какой стороны тебя сожрать будет вкуснее?

– Нет, способы пожирания не особо волновали этого гурлука. Его больше волновал запах моей крови и то, что мы пробудили Коронованных, – объяснил Эйстальд.

– Вот как, – взглянул Гелвин на мерные колыхания воды под ногами, – запах селлестила в крови для глубинных существ как дурман, потому и не удивительны его волнения. А вот то, что древняя нежить пробуждена, бестолковую тварь волновать никак не могло.

– В том-то и дело, бестолковым существо не казалось. Безумным – да, но не бестолковым. Во всех его словах и действиях был некий смысл. И знаешь, Гелвин, тварь успела поведать мне странные вещи. Ворох загадок, никак иначе. Но я по-прежнему убежден, что в них было куда больше смысла, чем мне показалось, когда я услышал их впервые.

– Да-а… – только и протянул бальтор и, не найдя никакой помощи на поверхности монотонных вод, перевел взгляд обратно на скитальца. – Что именно тварь тебе поведала?

Скиталец в подробностях передал все слова, сказанные гурлуком, не упуская ни одной детали из услышанного. Бальтор перебирал в уме все то, чем с ними поделился скиталец. Карабкаясь по камням, он не торопился озвучивать свои мысли.

Скудный вечер близился к своему завершению. Трое друзей двигались упорно, как можно крепче цепляясь за валуны почти отвесной полосы берега. Каждый втайне надеялся, что они найдут лодку быстрее, чем их настигнет темнота.

Гелвин, обогнав Таркеля и Эйстальда, забрался дальше вперед. Завернув за крупный валун, он издал радостное восклицание:

– Буйство Изначального! Да вот же она, гавань родная, похоже, что мы все же добрались!

Спеша увидеть воочию, чем же был так обрадован бальтор, Эйстальд нагнал его вместе с Таркелем и оба, минуя край неровного камня, увидели пред собой всю ту же воду, только теперь омывающую бухту песчаного берега.

– Твой глаз не обмануть! – воскликнул скиталец. – Это действительно тот самый берег, где мы высадились. Нужно поспешить, возможно, лодка все еще ждет нас, и мы наконец сможем покинуть приют загадок и крови.

– Конечно сможем! – ни минуты не сомневался бальтор и, спрыгнув, с головой уйдя под воду, переполошил сонные камни вокруг. – Ух, ледяная! – с восторгом воскликнул, вынырнув из воды, и поплыл к берегу.

Таркель стоял в нерешительности у края камней. Высота была не больше десятка футов, да и глубина темных волн не представлялась опасной, как всем продемонстрировал Гелвин. К берегу и самый плохой пловец смог бы добраться без особого труда. Но писарь не мог пошевелиться и лихорадочным взглядом блуждал по поверхности хмурой воды.

– Таркель, соберись, здесь просто невозможно утонуть! Я прыгну следом и помогу добраться к берегу, – твердо сказал скиталец, подступая к краю. – И потом, вспомни наше бегство из крепости. Этот прыжок не больше забавы!

– Прыгнем вместе, – с надеждой повернулся Таркель. – У нас это неплохо выходит. На счет «пять», – сказал он поспешно, заметив, что скиталец уже готов соскользнуть в воду.

– Согласен! – ответил Эйстальд. – Только на мой счет. Один, два… – Почувствовав, как нервно задергался Таркель, скиталец неожиданно прыгнул, не забыв при этом ухватить придворного за шиворот.

Вынырнули оба одновременно. Вода и в самом деле была ледяная. Под мощные гребки Эйстальда и верещания Таркеля о том, что его топят помимо воли, они быстро добрались к берегу.

На берегу уже разминался Гелвин, пытаясь хоть немного согреться. Котомки и вещи промокли насквозь, и первые мысли на берегу были о костре. Даже у Эйстальда, привыкшего к подобного рода испытаниям, от холода зуб на зуб не попадал. Вдобавок все трое были до изнеможения слабы и еле держались на ногах. Не в силах противиться ледяному ветру и слабости, Таркель упал на песок. Скиталец и бальтор, перекинувшись парой слов, все же решили, что времени у их совсем не осталось, необходимо было двигаться дальше. И двое друзей с усилием подняли его на ноги. Втроем они побрели вдоль берега, стараясь держаться неровных теней скалистого отвеса.