Ночь уже полностью взяла остров в свои права, простирая мглу вокруг и облегчая друзьям возможность раствориться во мраке. Силуэт крепости было не различить над головами. Невысокие скальные стены, ведущие к плато наверху, скрывали из вида Великий Клык и часть пепельных облаков. Оставшаяся полоса слева тускло мерцала пыльным серебром, и сквозь редкий туман угасало последнее напоминание ушедших сумерек.
Лодку нашли быстро. Укрытая в той же расщелине, она оставалась никем не потревоженной. Оттянув ее из укрытия, друзья выбрались на берег. Лодка была не сильно тяжелой, но сил у путников едва хватало, чтобы тащить ее по песку. Когда кромка воды коснулась ног и днища сухого заскорузлого дерева, они услышали далекий гул.
Сомнений не оставалось, что их нашли и, судя по нарастающему шуму, нечто стремительно приближалось. Помогая воде завладеть суденышком, все трое, вцепившись в борта, по очереди карабкались в него. Прежде чем беглецы, разместившись в лодке, изо всех сил гребли прочь, едва увеличивая дистанцию между ними и песчаным берегом, на краю плато замелькали первые тени. В слабом отсвете луны можно было различить силуэты преследующих. Судя по быстрым движениям и доносящимся звукам, это были гурлуки. Они заполонили край всего плато перед глазами, превращаясь в сплошную колеблющуюся массу. Скатываясь, срываясь или прыгая на песок, сыпались бесконечные тени, которые с ревом и визгом стремительно неслись к воде.
Небольшая полоса воды не могла служить препятствием для этих тварей. Когда первые из них, проскочив узкий берег и разбрасывая песок из-под лап, с шумом врезались в темные воды, а затем, подвывая, устремились к лодке, внезапно мир вокруг замер. Кругом повисла нестерпимо давящая тишина, и только скиталец помнил, что уже чувствовал подобное однажды. Подвижная стена гурлуков на краю плато расступилась, и в образовавшемся проеме на фоне бесцветного неба возникла высокая фигура.
Сутулая, но величественная, она замерла среди полчища сгорбленных тел, широких спин и кривых угловатых рук. Беснующиеся твари онемели, не издавая ни единого звука. Те, что были в воде, затихли и болтались черными мешками у поверхности. В повисшей тишине, где опять все звуки принадлежали только воде и ветру, фигура бесстрастно наблюдала за медленно уходящей лодкой. Гелвин глухо заворчал, поддерживая осевшего в беспамятстве Таркеля. Скиталец судорожно ухватился за рукоять клинка. Холодный пот прошиб его на ледяном ветру, но ничто не могло оторвать его взгляда от загадочного силуэта на берегу. Длинный балахон, подхваченный ветром, развевался рваными краями, будто сама тьма распустила крылья. Слабой искрой сверкнула холодная звезда на его челе, поймав случайное отражение гранью. Сомнения отступили. Перед ними возвышался один из пятерых Коронованных – Грокхан. Но мгновение длилось за мгновением, а ярость погони не вспыхивала вновь. Наконец, Коронованный высвободил длинную руку из колышущегося тьмой одеяния и, взмахнув, указал жестом к берегу.
Эйстальду потребовалось должное усилие, чтобы немедля не подчиниться властному голосу, который звучал в голове, но предназначался не им. В тот же самый миг гурлуки, что обездвиженными кулями болтались в воде, развернулись и в тишине поплыли прочь от лодки к острову. По неясной ни для кого причине, Коронованный уводил тварей обратно. Беглецы понимали: их отпустили намеренно. Но никто из них не сомневался, что сделано это было не по доброй воле.
ЛЕС ТЫСЯЧИ ТЕНЕЙ
Друзья отплыли уже довольно далеко от берега, и прибрежные волнения, окружающие остров старого пика, сошли на нет. Вода была черной и вязкой, будто котел прогоревшего масла. Хмурые тучи гневно взирали вниз, угрожая хлынуть ливнем на и без того продрогших путников. Это и не казалось удивительным, поскольку пределы острова заканчивались, и они вновь возвращались в мир влажных болот.
– Давай к югу, – нарушил молчание Эйстальд, неприятно удивив своим хриплым голосом окружающую сонную воду, – болота в тех местах идут узкой полосой, за пару часов проскочим при должном везении.
– А за ними? – хмуро взглянул исподлобья бальтор. – Ты ведь прекрасно знаешь, отчего на юго-востоке болота охватили так мало земли и к чему они примыкают.
– Да, я не забыл, – нехотя ответил скиталец, устало опускаясь на дно лодки, – старый лес невозможно забыть.
– Он то старый, – кивнул Гелвин, продолжая работать веслами, и понемногу направляя лодку в нужную сторону, – но в народе его величают иначе: Лес Тысячи Теней, и называют его так явно не из-за различий в деревьях.
– Тысячелетний Лес? – встрепенулся Таркель, уже готовый погрузиться в сон, – этот тот самый, о котором у нас на юге историй бродит больше, чем о болотах и старой крепости вместе взятых?
– Да, тот самый, – вздохнул бальтор, – но, судя по всему, скиталец уже принял решение, хоть с нами делиться не торопится.
– А что тут решать? – удивился придворный, – ежели хоть несколько из этих слухов правдой окажутся, то и соваться туда – чистой воды безумие!
– Таков мой план, – поднял голову Эйстальд, оглядывая холодную ночь и неясные силуэты своих спутников, – я не ручаюсь, что даже в самой узкой части болот мы сможем проскочить незамеченными и невредимыми. Чего уж говорить о возвращении путями более длинными, сквозь топи, с пятью Пробужденными в округе.
Бальтор опустил весла и полез в котомку за трубкой, пробуя закурить оставшееся после многочисленных купаний.
– Не уверен, что это хорошая идея, – заметил Эйстальд, прищурив глаза и наблюдая за попытками друга, – огонек трубки будет словно сигнальный маяк мерцать посреди заводи.
– Да и пес с ним! – отмахнулся старик, с раздражением пытаясь вдохнуть искру жизни в отсыревший табак. Наконец, усилия были вознаграждены, и бальтор, растягивая схватившийся огонек, взялся за весла.
– Увидят, не увидят. Мне одно только ясно, что нам намеренно дали уйти!
Перевернувшись на бок и поняв, что сейчас заснуть не удастся, Эйстальд нехотя сел:
– Еще на одну загадку больше. Почему Грокхан дал нам уйти, я ума не приложу.
– Не потому ли, что он знал куда мы отправимся прямиком через Тысячелетний Лес?! Хотя стоить заметить, что пока только ты, Эйстальд, считаешь это здравой идеей, – пожевывая трубку, не спеша излагал свои мысли бальтор. – Возможно только поэтому нам позволили удрать, и мы до сих пор живы?
– Смысл в сказанном тобою есть. Лес Тысячи Теней граничит с болотами, и от Великого Клыка он не так уж и далеко. Такое соседство не могло оставить лес без изменений. Никогда ранее не бывал в его сердце, да и на опушке старался не задерживаться. Но дорога через него самая прямая и быстрая. В этот раз нам необходимы союзники. Стоит во что бы то ни стало предупредить Вараллианд. Мы не сможем выстоять против пробудившихся Коронованных силами только лишь Серого Убежища.
– Эйстальд, ты ведь сам битый час мне твердил о том, как опасно соваться в лапы Магистрата, – прервал его бальтор, – что изменилось с той-самой поры?
– Еще в пещере мне казалось, что путь к Серому Убежищу единственно верный. Но после встречи с тем загадочным гурлуком, сказанное им все еще не дает мне покоя. А разгадки не лежат на поверхности. Знаю, что это звучит безумно, но нам следует искать помощи помимо той, что есть в Селлтирианде. Да, в нем еще есть мудрость, но сил недостаточно. Последнее нашествие зверодрагуров из Серых Пустошей мы еще смогли остановить, но какой ценой! Я не знаю сколько у нас еще времени, но нужно предупредить Вараллианд. Я уверен, что мы там найдем нечто большее, чем просто поддержку и помощь.
– Ага, – хмыкнул сквозь бороду Гелвин, скрывая ехидное выражение лица в густом облаке дыма, – понимание и прощение, а потом и петлю нашенскую. А нечто большее – это ты Айэлию в крыле гербологии королевской библиотеки Вараллианда имеешь в виду?
– Эйстальд, радуясь, что вокруг стоит непроглядная тьма, завозился на дне лодки, чувствуя, как краска заливает его лицо:
– И да, и нет, старый ты бродяга! Я и в самом деле буду счастлив увидеть ее, но не забывай, что и в залах древнего города еще сохранились кое-какие знания.
– Сохранились они в свитках всяких, – невозмутимо загребал веслами Гелвин, немного начиная уставать от упрямства друга, – вот только способных читать эти свитки сохранилось гораздо меньше. Будь славен наш мудрый король!
Ерзая на месте, Таркель хотел было подняться для соблюдения почестей, но заметив, как взглянул на него бальтор, предпочел остаться на месте.
– Ох, не нравится мне все это, – проворчал старик, вглядываясь вдаль в поисках признаков приближающегося берега, – я бы предпочел рвануть напрямик через болота, а за ними на север к Серому Убежищу. Однако тут ты прав. Последнее нашествие на Бурые Пределы стоило слишком многого. Стены Селлтирианда выдержали, да только внутри его царит тишина. Всех тех, кто еще сможет встать с нами плечом к плечу, мы с тобой знаем по именам, и список этот будет короткий. Остальные… – вздохнул бальтор, – теперь только в памяти костры, что мы для них тогда и сложили. Этого явно не хватит удержать бесчисленное полчище нечисти.
– Значит остается только дорога в Вараллианд, – заключил скиталец, облокотившись к борту, – соберем там кого сможем. Пошлем вести в Селлтирианд. Найдем корабль и доберемся к Серому Убежищу до начала весны.
– Как все складно, – причмокнул Гелвин, – прямо как вексель выписывать! Таркель бы лучше не справился! И тропу через Лес Тысячи Теней мы уже нашли и преодолели. Не говоря уже о том, что наконец выбрались из этого мира вонючей и бесконечной воды! – в сердцах хлопнул веслами об воду бальтор. Ладно, давай, пусть будет по-твоему.
Гелвин, с шумом пыхтя трубкой, с удвоенной силой налег на весла и, понемногу остывая, уже более дружелюбным тоном произнес:
– Тебе бы отдохнуть. Вижу я, что ты от усталости сам не свой. Все мешок мнешь, точно сиську теплую. Как прибьет к берегу, я тебя разбужу. И ты, юноша, не трясись почем зря, страх тебе еще в лесу пригодится, – обнадеживающе подбодрил Таркеля старик, – ложись вон к тем мешкам на боковую. Авось часок для сна еще успеешь урвать.
Под мерными взмахами бальтора, лодка, прорезая густую воду, упорно шла вперед в окружении тишины выцветшей ночи и усталого неба. Все больше поворачивая к юго-востоку, Гелвин намеренно удлинял путь, дабы как можно ближе подобраться к намеченной цели. В том месте, где заводь входила в дельту, в самой узкой части протяженности болот и лежал их путь к границам древнего леса.
Было решено идти сквозь тысячелетние тени, значит и время терять на брожение в трясинах не стоило. В глубине души бальтор и сам был не против попасть под кроны старых деревьев. Многое из услышанного об этом месте пугало даже его. И все-таки он то и дело испытывал непреодолимое влечение затеряться в сердце леса и на собственной шкуре проверить, чем на самом деле были слухи и россказни, витающие вокруг этого загадочного темного пятна на обширной карте Эллрадана.
Пелена ночи и не думала редеть, оставаясь все такой же осязаемой, с постылой примесью холодного тумана у самой кромки воды. Великий Клык давно скрылся из виду, однако противоположный берег все еще прятался за непроницаемой пеленой сизого марева.
Так же неожиданно, как и в тот день, когда они только гребли в сторону неизведанного острова, старый бальтор вдруг почувствовал себя помолодевшим и отдохнувшим. Словно бремя тяжести всего мира рухнуло с плеч, и давящий железный обруч отчаяния, к которому он уже почти привык, лопнул, давая возможность холодному ветру освежить голову и облечься мыслям в ясные формы.
Осознав, что они вырвались за основные пределы крепости и теперь были свободны от ее гнетущего присутствия, бальтор блаженно расправил плечи. Как же давно он не чувствовал себя так хорошо. В бесцветных тенях острова он уже и забыл, что значит наслаждаться жизнью. И теперь, вдыхая будто новый для него воздух, он любовался безликой ночью, продолжая свой путь сквозь обширное озеро к уже недалекому берегу.
Скиталец открыл глаза и впервые за долгое время почувствовал себя не разбитым остовом в водовороте времени. За этот мимолетный отдых он ощутил всем своим естеством, что многое изменилось. И похоже, что в лучшую сторону.
– Гелвин, неужто старые камни и в самом деле нас отпустили? – потянувшись, скиталец уселся на мешках. – Мне кажется, что я проспал в долгом кошмаре и проснулся, чтобы забыть все увиденное, словно невыносимый сон.
– Да, мы и побывали в долгом кошмаре, – согласился старик, всматриваясь в берег, – только не сон это был, потому его не забыть так просто.
– Сны уходят и приходят, – вздохнул скиталец и, проследив за взглядом Гелвина, отвернулся, – одна реальность, описав круг, всегда возвращается, поглощая нас вновь и вновь до тех самых пор, пока круг не прервется.
Загребая веслами, старый бальтор молчал.
Берег был рядом. Болотистое устье, разбегающееся множеством рукавов, сходило на нет в полузатопленной траве и мутных трясинах. Эйстальд выскочил из лодки, и вдвоем с бальтором они потащили ее, утопая по колено в бурой воде. Таркель, встрепенувшись, спрыгнул следом, помогая пристать к берегу.
Дотянув до первого сухого места, они перевернули лодку, решив оставить в таком положении на тот случай, если придется возвращаться и искать другой путь. Быстро собрав сумки, путники отыскали подходящий мешок из сваленных у лодки запасов Магистрата. Забрав оставшиеся припасы, они решили взять еще несколько сухих накидок. Путь предстоял неблизкий, а окружающая влага так и не дала вещам просохнуть после пережитых приключений.
В последний раз взглянув на потемневшее дерево простецкого, но теперь такого родного суденышка, трое друзей развернулись и отправились дальше в свой неизведанный путь. В этой части болот не стоило надеяться ни на какие тропы. Вода, пучки травы и чахлые кустарники – вот и все, что служило ориентирами при выборе направления для двоих следопытов.
– Гелвин, я мало знаком с этой частью болот, – заметил скиталец, всматриваясь в грязную воду под ногами, – но наш запас питьевой воды на исходе, и свежей ручей был бы кстати.
– Да, в горле пересохло порядком, – согласился бальтор, – не уверен, что даже остатки браги помогут нам продержаться. Сам себе удивляюсь, но я бы променял сейчас глоток браги на глоток ледяного ручья!
– Я бы променял полный бурдюк на пару глотков чистой воды! – с отчаянием воскликнул Таркель. – Поскольку только сейчас понял, как давно меня мучает жажда!
– А вот здесь я бы так не торопился, – с укором взглянул Гелвин, – бурдюк с брагой на пару глотков воды? После пары глотков воды всегда хочется большего, и вот с такой-то жаждой справится одна только брага!
Вдвоем они еще немного поспорили, что же сейчас было бы лучше: чистый ручей или бурдюк, раздувшийся от браги, но поскольку ни того, ни другого им в данный момент не светило, понемногу успокоились, придя к согласию, что право первого глотка можно оставить за ручьем, а от полного бурдюка только глупец откажется.
За веселым препирательством прошло еще некоторое время. Ночь теряла свои силы, и окружающая темнота понемногу облачилась в тусклую сталь скорого рассвета. Начинающаяся заря без устали пыталась прорваться сквозь плотный покров пелены над головами. Однако они все еще были во власти болота. Потому из всех огней и сполохов, приносимых в мир пламенеющим рассветом, им оставалось довольствоваться лишь бледными отсветами зари далекого рождения.
Ветер стонал то вдали, то совсем рядом над ухом, не прекращая оплакивать уходящую ночь, изредка успокаиваясь, чтобы затем неожиданным рывком разметать накидки и схватить в ледяные объятия продрогших путников. Всплески воды под ногами, хлюпанье грязи и влага, оседающая на коже бусинками тончайшего ожерелья, оставались неизменными. Менялся понемногу сам ландшафт, с каждым шагом обрастая все более густой растительностью. Сухие участки, покрытые зеленым ковром, устилающим землю, все чаще чередовались с высокими кустарниками и первыми низкорослыми деревьями.
Наконец, погрузнув по колено в тине, бредя через небольшие островки пышной зелени, путники вышли к зарослям редкого тростника. Через его прорехи весело сверкал быстрый ручей. Изумрудно-темный, он перекатывал яркие горсти алмазов вдоль своего рукава. Все трое несказанно обрадовались этому озорному другу, неунывающему даже среди царства тишины и уныния.
Не дав прикоснуться к нему никому другому, Гелвин первый провел свой излюбленный ритуал доверия и убедившись, что ручей не отравлен и не скрывает тьмы в своих водах, дал добро на пополнение запасов воды.
С тугими желудками и посвежевшими сердцами друзья отправились дальше под незримой опекой зарождающегося дня. Кругом все еще простирались топи, зачастую коварно маскируясь под лужайку или сухую и твердую на вид землю. Всем своим видом они зазывали путников отречься от своих далеких целей и свернуть на отдых в такие укромные, с виду надежные оазисы. Но ни скиталец, ни старый бальтор не давали себе обмануться, изредка успевая одернуть чересчур любопытного и слишком доверчивого Таркеля. Болотные пузыри и зловонная жижа со злобой и бессилием выглядывали из-под своих укрытий, угрюмо провожая внимательных и острожных скитальцев.
– Как же я соскучился по птичьему говору, – вздохнул придворный, в очередной раз пытаясь свернуть в непроходимые топи, – в оконце моей канцелярии нередко доносились мелодичные напевы, которые скрашивали многие однообразные будни.
– Не хватает птиц, – согласился бальтор, одергивая писчего за рукав и возвращая к нужному направлению, – ни пения на ветке, ни прожарки на вертеле.
Не сразу найдя, что ответить, Таркель уставился на старика:
– Как на вертеле? Я ведь про щебет мелодичный говорил, о звуках, что сердце тревожат. А тут вертел откуда ни возьмись! – разволновался придворный, по обычаю попавшийся на удочку старого бальтора.
Видя, что наживка проглочена, бальтор невозмутимо продолжил:
– Трель мелодичная и слух ласкает, когда в зеленом лесу солнечным утром. А когда пара пичуг на вертеле трещат, над жаркими углями томясь, да еще и с пивом душистым. Тут уж не одному только сердцу тревожиться!
– Мастер Гелвин, – уныло вздохнул придворный, – похоже вам доставляет удовольствие потешаться надо мною!
– Что ты, малец! – искренне удивился бальтор. – Мне доставляет удовольствие потешаться над миром вместе с тобою! Ты совсем неплохо умудряешься скрасить все наши нелепости и невзгоды. – До встречи с тобой, я считал, что более веселого человека, чем Эйстальд, мне уже не сыскать. Однако, когда я увидел тебя, Таркель, то мне сразу стало ясно, что из нас троих выйдет чудная компания!
– И почему меня это не удивляет? – задал риторический вопрос скиталец. – Видать, у меня с лица так и не слазит улыбка. Трактирный весельчак, да и только!
– Вот, снова надулся! – с улыбкой проворчал Гелвин. – Впервые увидев твою неподдельную серьезность, ответственность и неуемные переживания о судьбе всего мира, я сразу понял, что за этим занавесом скрывается бродяга и балагур похлеще меня самого! А после того, как довелось нам трактир один вверх дном перевернуть, то тут уж всякие сомнения напрочь отпали!
Не удержавшись, Эйстальд рассмеялся:
– В трактире ты бушевал ураганом, а я лишь старался уберечь твою старую голову!
– И очень хорошо у тебя это выходило! – ответил бальтор. – В конце концов, если мы так и дальше продолжим идти с хмурыми рожами, будто плакальщицы за домовиной, то нам только и останется найти по камню и усесться на них, как на постаментах вроде твоих Коронованных, пока проходящий дурак не сшибет нас палкой ради забавы.
– Боюсь, чтобы дождаться дурака в этих краях, нам придется сидеть столько, что время и сырость болот изъедят наши тела прямо под стать Коронованным, – заметил скиталец, – проходящий когда-нибудь тут дурак, увидев нас, будет бежать без оглядки.
– Что я и говорил! – торжествующе взмахнул рукою Гелвин. – Неунывающий ты все-таки человек, Эйстальд! В любой передряге видишь одну только светлую сторону. Таркеля, вон и того, развеселить сумел.
Время размеренно двигалось вместе с путниками. Призрачный рассвет давно вступил в силу, подарив миру теплое солнце. Уходя все дальше от туманного озера к юго-востоку, двое следопытов уверенно прокладывали путь. Спустя несколько часов бледный свет солнечных лучей, пробирающийся сквозь плотную пелену взъерошенных облаков, забрался высоко над головами путников, подсказывая, что они уже прошли без малого несколько миль.
Вскоре нечастые деревца все крепли, становясь шире в обхвате, и вытягивались вверх, грозя прорвать своими цепкими ветвями вспененные наплывы низкого небосклона. Корни этих молчаливых караульных удерживали все больше влаги, поэтому почва под ногами становилась заметно суше и тверже, укрепляя друзей в уверенности выбранного направления.
Смена окружения и близкое глубокое дыхание леса настораживало всех троих. Вереницы деревьев, возникающие перед ними нестройными рядами, переплетались скрюченными корнями, словно силясь сломить друг друга. Прямо на опушке шла извечная борьба, в которой невозможно было определить победителя. Один вид этих сильных и угрюмых старожил леса предупреждал о том, что не стоит и пытаться искать проход или тропы сквозь это сумеречное лесное царство.
Решительно оправив снаряжение, Эйстальд снял пропитанную влагой накидку, отряхнул и сунул в мешок. Поймав вопросительный взгляд придворного, он пояснил:
– Лес густой, деревья почти сомкнулись над головами. Сложно представить, какой ливень сможет достать нас под этими кронами.
– И потом, – добавил бальтор, скатывая свою накидку и пихая в котомку, – в этом тенистом саду стоит быть настороже. В накидках пускай и тепло, но они стесняют движения. Не хотелось бы из-за таких мелочей лишиться своей головы.
Таркель застонал, всем своим существом противясь мрачному лесу, но собрав оставшееся мужество, запрыгнул следом за друзьями. Накидка, так уютно согревающая продрогшее тело, казалась придворному частью его самого, но, помня о предостережении старого бальтора и, сделав не трудный выбор между головой и удобством, сорвал ее с плеч и отправил в свой новоприобретенный мешок с монограммой Магистрата.
Так и пробирались все трое, минуя первое скопление деревьев, за которыми неожиданно стволы разошлись в стороны, дав возможность ступить на землю, устланную пепельно-бурым ковром из старых листьев и обломанных веток. Деревья росли все еще недалеко друг от друга, но уже не грозились сомкнуться ветвями вокруг путников и, прижав корнями к земле, уволочь вглубь под покров мягкого мха и листвы. Даже спертый и затхлый воздух вначале теперь заметно посвежел, будто продуваемый ветром, хотя ближайшие ветви оставались неподвижными.
Лес был стар и по-своему угрюм, но внутри него не ощущалось тьмы, и путники принялись его изучать, едва ли не наслаждаясь дорогой. Солнечный свет, властвующий полуденным днем в мире за пределами болот, в лесу рассеивался сквозь кроны деревьев и достигал земли лишь скудными напоминаниями о поздней, окутанной бронзой, осени. Черные деревья у самой опушки, узловатые и широкие, выравнивали свои спины и меняли окрас. Буро-охристой корой хвастаясь перед скитальцами, они горделиво устремляли вверх свои высокие ветви. Мох зеленым пледом укрывал ноги могучих стариков, уберегая их массивные корни, испещренные трещинами, от холода и невзгод стылой осени.
Чаща была смешанной: попадались дубы и вязы, встречались и хвойные великаны. Иногда друзья натыкались на неведомую породу деревьев. Величественные незнакомцы горделиво стояли подобно королям древней крови, облаченные в померкшее серебро необычной коры, окруженные со всех сторон свитой старых, но куда более молодых, чем они сами, слуг-деревьев. С интересом и некоторой благоговейностью рассматривали путники неведомые им реликты давно ушедшего прошлого. Все трое сошлись во мнении, что эти загадочные великаны были куда старше самого Леса Тысячи Теней. Возможно, они были последними из своего великого рода, уходящего корнями в пред-эпоху драконов.
– Как величественно! – восхищался Таркель, осторожно проводя рукой вдоль коры и ощущая, будто дух старого дерева вздрогнул от прикосновения.
– Я бы вот не стал поглаживать то, с чем мало знаком, – проворчал Гелвин, стоявший рядом и с сомнением наблюдающий за действиями Таркеля, – да еще, если это старше меня самого раз эдак вдесятеро.
Таркель испуганно отдернул руку, точно обжегся. Бальтор, хмыкнув, решил добавить:
– Не то, чтобы ты дракона спящего щекотал. Не думается мне, что этот старик захочет вылезти из своего уютного гнезда и погнать нас до самой опушки! – и ощутив, как слабым шепотом зашумела листва над головами и неощутимый ветер пробежался по их лицам, бальтор поспешил закончить. – Дерево это, как и есть. Только шибко древнее, а о древних деревьях много каких легенд ходит.
Поглядывая в сплетение веток молчаливого гиганта, закованного в тусклую, но благородную броню, Эйстальд подумывал о предстоящем ночлеге. День только перевалил за вторую половину, даже до раннего вечера времени было еще предостаточно. Но уже сейчас скиталец ощущал легкое беспокойство. Спокойный и слишком дружелюбный лес никак не соответствовал своему названию, за исключением впечатления, оставшегося от мрачной опушки. Многое подсказывало Эйстальду, что до сердца леса еще очень далеко. В конце концов, они не прошли и четверти пути, а впереди была ночь, и Эйстальд довольно слабо себе представлял, что можно ожидать от этого места в ночное время.
Все трое были утомлены и голодны, но помня о славе этого леса, желание привала у корней пришлось отложить как можно дальше, заедая на ходу сухими лепешками провианта и запивая родниковой водой. Продолжая продвигаться вглубь, они вполголоса переговаривались между собою. В основном разговаривали между собой бальтор и Таркель. Дружба, возникшая совсем недавно, крепла с каждым пройденным шагом. Эйстальд порой участвовал в беседе, но отвечал рассеянно и невпопад, предоставляя Гелвину отдуваться за двоих от засыпающего вопросами всем заинтересованного Таркеля.
– Не сказать бы, но мне этот лес и не кажется уж таким зловещим, – заявил Таркель, оглядываясь по сторонам, – совершенно напротив, я бы осмелился признаться, что в нем есть некоторая доля очарования.
– Очарования? – протянул бальтор, поглаживая бороду. – И вправду, если выбросить из головы недвусмысленное название, то лесок и впрямь очарователен.
– Видимо, окраины леса пропитаны тьмой болот, а здесь в глубине действуют теперь иные силы, – поделился своими мыслями скиталец, – и мне кажется, что сам лес устроен на манер луковицы или среза древесины, так сказать, многослойный. Мы прошли несколько слоев, какие еще ждут впереди сказать сложно.
– Многослойность – это, пожалуй, интересное предположение, – заметил бальтор и, взглянув вверх на кроны деревьев, попытался отыскать среди густого сплетения уже позабытый цвет неба, – осмелюсь дополнить, что здесь все находится в постоянной изменчивости. Вполне может быть через пару часов, пройдя в этом же месте, мы совсем не узнаем его. Все вокруг будет иным.
– Да, – согласился скиталец, – я давно ощущаю действия мощных, но неопределенных сил. Будто весь лес является одним живым существом, и мы прокладываем путь в его чреве.
– Троллиный вексель! – воскликнул Таркель. – Какое еще такое чрево? Я надеюсь, что сказано все это было в образном смысле?!
– Само собой! – отозвался бальтор. – Но, не ровен час, к ночи образное выражение обрастет шкурой и клыками, выскочив из-за кустов еще каким реальным.
– Некоторое время вышагивая молча, Таркель обдумывал фразу бальтора. Судя по выражению лица придворного, услышанное не вселяло в него уверенности.
– Реальным выскочит? – наконец он решился прояснить ситуацию. – И что подразумеваете под этим, мастер Гелвин?
– Подразумеваю нечисть всякую: Искаженных, нежить неупокоенную и без зверья темного не обойтись разумеется! – с готовностью объяснил бальтор. – Болота рядом совсем. Тут и гурлук где поблизости заваляться может, и пару «косорылых» запросто отыщется.
– И архаторны, – закончил за него мысль Эйстальд. – Но не переживай почем зря, Таркель, архаторны существа скрытные, и первыми не нападают. Пока не начнут испытывать голод, – тихо добавил со вздохом, больше обращаясь к себе самому.
– Ты гляди, а я уж чуть было не забыл об этих проказниках, – и почесывая нос, бальтор приготовился рассказать одну из своих бесчисленных историй. – Помнится, как мне в Серых Лесах попался один. Хитрющий гад объявился. Все лошадей таскал у мужиков из селения на границе Бурых Пределов.
– Лошадей?! – перепугано уточнил придворный и лихорадочно вцепился в длинный кинжал, услужливо оставленный запасливыми адептами в своем небольшом схроне и теперь, по настоянию друзей, горделиво подвязанный к поясу Таркеля.
– Ага, лошадей! – радостно мотнул головой бальтор, с удовольствием погружаясь все глубже в свои воспоминания. – И коров иногда. Хитрый был, смышленый. И нет, чтобы плести паутину, как его собратья, да гнезда свои в глуби леса прятать.
Усмехнувшись одному ему ведомому воспоминанию и убедившись, что остальные двое заинтересованы рассказом и с нетерпением поглядывают на него, погладил обух секиры, сплюнул со вкусом и продолжил:
– Так вот, местным мужикам немало крови попортил и кошелей обхудал. Скотина-то денег ведь стоит! А когда девку молодую однажды в лес утащил, тут уж все порешили его извести. Я к тому времени по чистой случайности в соседней деревеньке околачивался, с кузнецом местным дел у нас было по горло. Помогал ему с запасами медовухи справиться! – засмеялся старик. – В общем, насобирали они кто чего мог и ко мне, мол, знаем вас, мастер Гелвин, охотник вы ладный. Копейки сущие на стол положили. Но ведь я и так у кузнеца, единственного на десяток верст в округе, едва годовой запас не опустошил. Вот и решил помочь горемыкам. Сначала в деревеньке той ждал. Думал, как объявится, так и прихлопну. Девчонку ту искать уж и смысла не было, потому как жертвы гадов и пары часов не протягивают. А он как будто знал и не объявлялся! Ну тут делать нечего – отправился в лес. Долго выслеживал, следов они либо не оставляют, либо умышленно путают. Но и я задарма свой хлеб не ем! Выследил все же паршивца. Вот тут-то самое интересное и началось. На логово наткнулся, а там деревья повалены, кругом паутина, кости скотины, а может и не только. Зрелище, скажу вам, не из приятных. Как я и предполагал, меня уже давно поджидали. Спустился он ко мне сверху, на вид здоровенный и такой мерзкий, что и словами не передать. Начал было думать, что зря за это дело взялся. До той самой поры, пока мы не разговорились