– Ну, что же ты, сучий ремень! – кружась в синхронных движениях с червем, приговаривал бальтор с оттенком восторга от происходящего. – Ну, не вертись ты, не извивайся. На моей шее тебе все равно не стянутся!
Скальпор, будто понимая все до последнего слова, яростно потрескивал, разя клешнями быстро и точно, но все же каждый раз опаздывая на долю секунды и рассекая лишь воздух. Гелвин выписывал загадочные фигуры своим факелом, и постороннему наблюдателю могло показаться, что старый бальтор нарочно дразнил страшную тень прямо перед ним. Но при ближайшем рассмотрении становилось понятно: ни одно движение не было случайным, и сколь быстро не извивался скальпор, пламя успевало обжечь его конечности.
Окрашивая синеву ночи, яркие языки пламени обрисовывали перед глазами скитальца дикий танец, который напоминал давно забытый ритуал между древним шаманом и озлобленным духом. Эйстальд рвался помочь. С усилием преодолев пару шагов, он остановился, задыхаясь от слабости. Нет, в таком состоянии он не мог помочь, только помешать, спутать бальтору все карты и внести сумятицу. Однако он остался внимательно наблюдать за сражением, готовый прийти на помощь в любую минуту.
Бальтор вертел секирой, не давая клешням подобраться вплотную, и червь не мог выбить из ловких рук Гелвина столь ненавистный и досаждающий огонь. Казалось, что в возникшем зыбком равновесии сил, воин и чудовище нашли свое предназначение и, сливаясь частями единого целого, полностью дополняли друг друга.
Наконец, старый бальтор решил, что скальпор уже достаточно увяз в слепом бешенстве, и момент для подходящего удара настал. Ткнув во всю длину пылающей деревяшкой прямо в морду твари, он не достал несколько дюймов. Скальпор успел клешней перехватить палку над самой рукой, мгновенно переломив ее надвое. Старик, громогласно проклиная все вокруг, лишился верного и надежного помощника. Но падающий огонь умудрился помочь бальтору в последний раз. Прежде чем головешка достигла земли, она успела коснуться незащищенного брюха червя. Скальпор вздрогнул и отпрянул, на миг выпустив Гелвина из своего внимания.
Приземистый охотник подпрыгнул и ухватился рукой за клешню. Размахнувшись, он полоснул секирой вдоль брюха вверх к ротовым отросткам. Черный силуэт засвистел, задергался, но рана еще не была смертельной, и вторая клешня со скрежетом сомкнулась вокруг Гелвина, не собираясь прощать ему ничего. Еще мгновение, и хитиновые неровные края должны были сомкнуться, разрубив старого бальтора прямо по грудной клетке.
Эйстальд, выжидающий во тьме, все это время приближался, собирая в себе силу по невесомым крупицам. Сейчас или никогда. И серым ветром, приминая траву и сдувая окружающие тени, скиталец метнулся, лунным лучом отсекая клешню от конечности. Не достигнув еще земли, клешня вернула обратно этому миру целого, но на редкость взбешенного бальтора. Серо-стальное марево окутало извивающегося червя, и в этом мареве, сотканном из бесчисленных ударов, яростно пела руническая секира. Когда ее голос затих, остатки скальпора были раскиданы далеко друг от друга, и бальтор, весь покрытый слизью и ошметками, тяжело дыша, улыбнулся:
– Вот так и ночь пролетела! Только опять не выспавшимся себя чувствую!
Эйстальд глухо рассмеялся и тяжело опустился на траву. Не в силах пошевелить даже пальцем, он прохрипел бальтору:
– Таркелю, бедолаге, помочь нужно, если еще не поздно…
– Это ясно, сперва-наперво! – заковылял бальтор в сторону неподвижного тела, – Да и на тебя-то без страха и не взглянуть. Ты этим тварям сам что ли в рот лезешь?
– Я и сам не могу понять, как так получается, – простонал скиталец, сидя на траве и осторожно снимая куртку. – Как он там, Гелвин, живой-то? – небрежно бросил бальтору, тщетно пытаясь скрыть явное волнение в голосе.
– Живой, что ему станется, пожеванный правда за макушку маленько. Но все вроде на месте, ничего не оторвано, не болтается.
– Обнадеживающе, – только и смог ответить Эйстальд.
Почувствовав прилив дурноты, он улегся в траву. Неожиданно его вырвало, озноб не отпускал. Задрав рубаху, он бесстрастно смотрел на то, что отдаленно напоминало человеческое тело. Рядом, тяжело отдуваясь, суетился бальтор, волоча Таркеля в глубоком беспамятстве. Уложив его неподалеку от скитальца, некоторое время молча изучал двоих взглядом. Отойдя в темноту, он вернулся с двумя их котомками.
– Мда, тут уж без привала никак не обойтись. Держи воду, – вручил скитальцу полный бурдюк, – промывай раны, а я костром займусь, трав поищу нужных.
– Куда же ты один пойдешь?
– А чего мне? Как с лесом сладить я знаю, а ежели за червей переживаешь, так поди мы всех перебили, иначе будь их больше, то уже бы все здесь до единого кружили.
– Эйстальд не разделял уверенности бальтора, но возражать дальше ни сил, ни желания у него не было. Убедившись, что у Таркеля помимо ссадин на лице и голове кровоточащих ран больше нет, он очистил их водою и занялся своим не самым радужным положением. Осторожно промывая свою рану, скиталец попутно обрабатывал ее незаменимой мазью.
Вскоре вернувшись, Гелвин принес немалую охапку дров и проворно занялся костром. Через пару минут первые язычки пламени лизнули лилово-синюю темноту. Старик опять исчез и отсутствовал довольно долго, напоминая о своем существовании хрустом ветки или шуршанием кустов в отдалении. Скитальцу было откровенно плохо. Полумрак вокруг него неожиданно окрашивался радужной пленкой или совсем проваливался в черноту. Костер не давал впасть в забытье, и Эйстальд держался, намеренно не сводя с его пламени слезящегося взгляда.
Чуть погодя раздались шаги, и из темноты в дрожащее марево огня вынырнул бальтор, неся мешок и кинжал Таркеля. Уложив все у костра, он принялся выкладывать травы. Эйстальд с интересом наблюдал за разложенным букетом разнообразных трав. Старик постарался: были тут травы обыденные, прорастающие едва ли не в любой местности, вроде той же клочницы или вертейхойта, однако взгляду его попадались и редкие экземпляры, ценные для сведущего травника. Были и несколько, о предназначении которых он мог только догадываться.
Достав из своей бездонной котомки небольшой котелок, бальтор скоро разогрел воду для отвара. Пар, поднимающийся кверху, ласково оплетал обоняние травянистым запахом и вливал в уставшие, измученные тела немного свежести весеннего настроения. Когда отвар был готов, Гелвин приступил к делу, со знанием потчуя и врачуя двоих потрепанных бедолаг. Помогая скитальцу с мазью, отваром и перевязкой из лоскутков и остатков его же рубахи, бальтор, заметив лихорадку Эйстальда, прицокнул и неодобрительно покачал головой. От скитальца не укрылось выражение его лица:
– Думаешь яд?
– Думаю, что яд, а там черт разберет червей этих. Древние шибко, ничего то о них толком и не известно. Да и кровь у тебя иная, кто знает, как яд на нее действует.
Эйстальд промолчал и покосился на неподвижного Таркеля, забывшегося глубоким сном:
– А бедняга ведь не Серый скиталец, пойди, тоже кровь ему отравили?
– Может быть, но пока дышит. Все, что я мог, я сделал, теперь только время покажет. Давай отдыхай, все равно никакого толку от тебя полуживого. Я в дозоре первым буду, потом, как выспишься, очередь твоя будет.
Решив было возразить о том, что Лес Тысячи Теней еще не остался у них за спиной, Эйстальд приподнялся на локте, но чувствуя, как свинцовая усталость и пары отвара туманят его рассудок и тянут назад к мягкой траве, со вздохом опустился и погрузился в глубокий сон.
Открыв глаза с удивлением и некоторым блаженством, Эйстальд довольно долго изучал бездонное осеннее небо. Тучи, надутые и величественные, вальяжно проплывали, намереваясь заслонить собою бледную синеву. Давно небосклон не выглядел таким приветливым, как сейчас. Тяжелые облака, неусидчивые на месте, притворялись хмурыми и грозными, но не несли в себе ненастья.
Наслаждаясь таким редким для этих мест зрелищем, скиталец неспешно прокручивал события прошедшей ночи. Вслед за ожившими воспоминаниями вернулась боль, перетекая ручьем по всему телу. Делать было нечего. Несмотря на ломоту и неприятные ощущения, Эйстальд приподнялся на локте, чувствуя себя куда лучше, чем накануне ночью. Судя по всему, яд, попавший в организм, почти прекратил отравлять его, а мазь помогла ему снова.
Первое, что бросилось скитальцу в глаза, это бледный Таркель, укрытый грязным плащом. Полусидя, с серьезным выражением лица, он прихлебывал нечто горячее из маленькой миски. Облокотившись на мешки за спиною, королевский писарь выглядел вполне сносно, а главное – живым. За время, прошедшее с памятной ночи, многое изменилось. Эйстальд лежал совсем в другом месте, прежде чем провалиться в свой долгий сон. Неподалеку вырос навес, собранный из множества веток, листвы и хвои. Углубление, в котором горел костер, было старательно укреплено землей и камнями. Рядом высилась немалая куча дров и хвороста. Костер не прекращал гореть, и углей под ним набралось уже прилично.
Огонек едва прыгал над прогоревшими дровами, покусывая кусочек мяса, протянутого над ним. Судя по образовавшемуся вокруг подобию небольшого лагеря, Эйстальд спал отнюдь не пару часов. Из всего увиденного, скиталец сделал вывод, что бальтор явно не бездействовал, обжив эту поляну со свойственным ему умением.
Самого Гелвина поблизости скиталец не обнаружил. Эйстальд закашлялся, издав звук, более похожий на сухое карканье:
– Таркель, дурень ты такой! Мы-то думали, что ты и не выкарабкаешься.
Таркель радостно подскочил, вылив на себя часть содержимого из миски и счастливо заголосил:
– Мастер Эйстальд! Хвала Серой Луне, наконец-то ты очнулся!
И быстро-быстро заговорил, не давая скитальцу вставить ни слова:
– И вовсе не дурень! Чем же я виноват, что мерзкая тварь выбрала именно меня? А как ухватила, думал голова у меня того и лопнет! Пару минут держался, даже кинжалом ткнуть ее успел, а потом как рванули, как дернули, так дух из меня и вышел!
Успокоившись, Таркель продолжил размеренно прихлебывать остатки отвара в миске. По его лицу было видно, что он не особо рад тому, что скиталец проснулся. Наконец, устав играть роль обиженного и безразличного, королевский писарь повернул свое бледное, но сияющее лицо к Эйстальду.
– Огромное спасибо! Особенно тебе, мастер Эйстальд. За меня и живота не пожалели. Мастер Гелвин все рассказал, как отчаянно вы сражались.
– А хватит, Таркель! – махнул рукой скиталец. – Мы сражались не только за твою жизнь! Ведь и наша собственная была под угрозой. Ты мне лучше скажи, куда ушел старик?
– Как куда? Ясно дело, охотиться пошел. Обещал живности принести.
– Какую живность? Здесь даже птиц не слышно. В округе одни крепости и болота.
– Я сам так сначала подумал! Но мастер бальтор возразил: «Коль скальпоры живут здесь так долго, значит, здесь есть и другие животные». И он оказался прав! Уже несколько дней он ухитряется принести на ужин что-нибудь съедобное.
– Несколько, это сколько? – осторожно поинтересовался Эйстальд.
– Сколько дней? Дай подумать… Я сам проснулся на третий день, а с той страшной ночи прошло уже пять дней. Получается, что вы были в беспамятстве целых пять дней.
– Пять дней! – выдохнул скиталец.
– Пока, – засуетился Таркель, выбираясь из-под плаща и протягивая Эйстальду еще одну миску, – вот, держите. Гелвин велел: как только проснетесь, сразу выпейте отвар! – пояснил он, наливая из котелка травянисто пахнущую воду с осадком.
– А где миски-то раздобыли? – удивился Эйстальд, принимая в руки грубоватую глиняную посуду. – Может, еще и дом постоялый рядом найдется?
– Чего нет, того нет. – развел руками Таркель. – С мисками я постарался! В припасах на дне лодки нашел и к себе засунул. Думал, что пригодятся, глядишь и не прогадал.
Скиталец хмыкнул, но не стал ворчать дальше. Пригубив отвара, он с наслаждением вздохнул. Отвар был хороший, и даже он не мог с точностью разобрать, что намешал в него старый бальтор. Пил он неторопливо, с каждым глотком чувствуя, как разливается покалывающее тепло по всему телу, будоража сонную кровь и наливая холодные мышцы силой.
– Прекрасный отвар! Не берусь точно сказать, чем старик нас потчует, но действует он как надо. Сейчас еще бы пару глотков браги, чтобы вкус освежить, и тяготы той ночи оставили бы в покое не только тело, но и смягчили бы воспоминания!
Таркель с мечтанием причмокнул и, словно невзначай, поинтересовался:
– И не глоточка не осталось? Отвар чудесный, спору нет, вот только букет вкуса хотелось бы немного украсить!
Усмехнувшись, скиталец промолчал, продолжая прихлебывать из миски. Но вскоре, сжалившись над приунывшим придворным, ответил.
– Думаю, у старика немного найдется, он всегда запаслив на этот счет.
Точно в подтверждение слов, а может следом за упоминанием, кусты на краю поляны зашуршали, выпустив знакомую коренастую фигуру, заросшую мехом до самой макушки. Однако, чем ближе приближался бальтор, тем яснее становилась причина его неожиданного преображения. Зоркий взгляд Эйстальда подсказывал ему: Гелвин не обзавелся полушубком и не отрастил себе оперение, а скорее тащит на своих плечах чью-то мохнатую тушу.
Подойдя ближе, старый бальтор с кряхтением сбросил наземь свою ношу, в самом деле оказавшейся тушей животного. При ближайшем рассмотрении в глаза сразу бросалось некоторое сходство с диким кабаном, однако с довольно необычным строением морды и темной спутанной шерстью с рыжеватыми клоками. Эйстальд, с интересом изучая незнакомое животное, готов был поручиться, что не видел таких ни в одном уголке Эллрадана.
– И кто это будет? – спокойно поинтересовался у бальтора, занятого пробуждением костра.
– Да пес его ведает! На кабана похож издали, а вблизи и от волка виднеется.
– Еще дары и загадки древнего леса?
– По мне, так пусть будут такие дары, которые на плечах унести можно, чем те, что сами тебя за загривок таскают.
– Кинжалом его? Видимо метнул издалека, попал, хоть и…
– Кинжалом, а как же? Пущай не бревно, не секирой орудовать. Но не меня ли ты охоте поучать вздумал? – возмутился Гелвин. – И потом, животина совсем не пугливая, голодного бальтора отродясь не видала.
Холодное утро только-только сменилось прохладным днем, а на костре уже потрескивало свежее мясо. Скиталец чувствовал себя вполне сносно. Отравленный ядом организм был еще далек от своей нормы, но сознание уже крепко держалось в нем. Рана на боку ныла, но ныла терпимо, руки и ноги слушались, а глотка требовала выпить.
– Слушай, Гелвин, а браги у тебя не осталось? – с надеждой поинтересовался скиталец.
– Да вот есть, считай на донышке, – залезая в мешок, ответил старик, – еще на пару добрых глотков хватит. Как мясо подоспеет, так и отметим, что говорить, сызнова приятную встречу!
Сидели они еще долго. Браги было немного, но друзья не спешили, наслаждаясь каждым мгновением, наполненным простым удовольствием и нехитрой радостью: сытной едой, крепкой выпивкой и спокойствием. Тепло, идущее от огня, не давало промерзнуть, и игривое пламя, раскачиваемое ветром, клонилось то в одну, то в другую сторону, одаряя умиротворенностью троих друзей.
Останки скальпоров бальтор закопал неподалеку в лесу. Разве только забрав несколько больших пластин хитина. Теперь служившие опорой для их скромного навеса.
Развалившись подле костра, бальтор не спеша рассказывал о лесе все то немногое, что узнал за эти несколько дней. Поутру и в течение дня, когда привычный юго-восточный ветер сгоняет наползающий туман от болот, лес становится местом довольно приятным, если не сказать чарующим. Но все это уместно только для светлого времени суток. С наступлением ночи очарование покидает его, отправляясь за горизонт вслед за солнцем. В этих же местах начинает править тьма вперемешку со страхом. И хоть ни одного живого существа среди деревьев не видать, неясные тени, словно дыхание черного ветра, кружат среди морщинистых стволов, не уставая искать нечто, непостижимое для заблудшего путника.
Потому и сам бальтор с наступлением сумерек не рисковал задерживаться в чащобе и всегда к ночи возвращался под опеку костра в лагере. Таркель же и вовсе не покидал пределов поляны, да и совершенно не стремился, пускай и в компании с Гелвином, изучать таинства древнего леса. От былого восторга и беззаботности осталось совсем ничего, однако Таркель не сидел без дела, все это время помогая с дровами и обустраивая временное пристанище, да еще присматривал за скитальцем в помощь бальтору с компрессами и перевязками.
Наконец, когда солнце собралось клониться к западу, облекая сонливый небосклон в теплое пурпурно-розовое одеяние, и между вереницами спиральных облаков заморгали робкие огоньки первых звезд, разговор перетек к обсуждению дальнейших планов:
– Завтра выдвигаемся в путь? – первым озвучил Эйстальд мысль, неотрывно преследующую всех троих целый день.
– Да пора бы уже, – кивнул бальтор, раскуривая трубку, – только жаль уходить. Лагерь скромный вышел, но добротный. Да и лес, несмотря на свои замашки, заинтересовать умеет, – сказал Гелвин, попыхивая пряными травами, вальяжно развалившись в траве.
– Я бы не против его тайны исследовать. Да только времени у нас считай не осталось. Вараллианд не близко, а там еще неизвестно, что нас ожидает. Что до Серого Убежища, то до него еще не одна неделя пути.
– Я и сам хочу в Вараллианд! – воскликнул Таркель. – Как же соскучился я по признакам цивилизации! О дивный, приморский город – жемчужина короны Эллрадана! Благодатная обитель для ученых мужей и высоких искусств.
– И для мужей грабежа и насилия, – подхватил бальтор, – для мужей податей и поборов, для мужей авантюры и сомнительных дел. Как прекрасны его ночные портовые улочки! Но только гляди не зевай, иначе с кошелем обрежут и уши.
– Гелвин, Гелвин, – улыбнулся скиталец, качая головой, – ну не у всех же на этот счет столь обширные познания. Но Таркель и вправду недалек от истины: город древен и прекрасен, и несет в своем сердце еще многое, давно уж кругом позабытое.
– А все-таки, мастер бальтор прав, – помолчав, вздохнул Таркель, – как ни больно это говорить, но мой родной город сильно изменился. Мудрость и знания там давно не стоят на первом месте. Все больше теперь празднества, приемов да роскоши в одеждах. А как наступает ночь – весь лоск спадает, исчезая с последним лучиком солнца. Глядишь, а на его месте уж жмется и скалится липкий удушливый страх в тенях широких мостовых и грязных улочек.
Размеренно выпуская дым и крякая от удовольствия, старик пропыхтел:
– Что ни говори, а город все равно прекрасен! Самому не терпится навестить его еще раз. Да знаю, знаю! – прервал собирающегося возразить Эйстальда. – В этот раз мы ненадолго: без корчмы, притонов, карт и выпивки. Хотя, – почесал он за ухом, – за последние несколько пунктов ручаться не буду!
Темное небо, почти лишенное синевы, опять заволокли бродячие тучи. Вскоре зачастили первые капли ночного дождя. Намочив макушки, он вынудил путников забраться под навес. Поднимаясь с травы последним, Гелвин взглянул вверх. Дождь обещал вылиться грозою и смыть за ночь все следы небольшой стоянки.
ПОЛДНЯ ИЗ ЖИЗНИ ДОРНИАНА
Верховный магистр метался по комнате, точно загнанный зверь. Бездейственное ожидание новостей от поверенного томило мучительно, сдавливая грудь, не давая надышаться вдоволь у открытого настежь окна. Морской воздух холодом плясал по его столу, подхватывая кипы бумаг и беззаботно играя с ожидающими подписи указами. Лагранн не обращал на его выходки ни малейшего внимания. Опершись рукой о стену, он с остервенением блуждал взглядом по далеким волнам, словно пытаясь найти ответы у безразличного к его проблемам моря.
А проблемы действительно были. Вот уже около двух недель, как он не получал известий от Вик’Дерна. Последнее его письмо было коротким и немногим сообщало о планах поверенного. Первое, что уяснил из него магистр, было нежелание Голтена соваться в трясины. Чертов прагматик всегда ценил свою жизнь превыше всего, даже золота. Сообщало письмо также о его намерении обходным путем добраться до Пепельных Берегов, где, по словам Голтена, намечается нечто значимое.
Все это магистр принял спокойно, с некоторой долей понимания. Пока последние строчки не выбили у него почву из-под ног. В самом низу письма Вик’Дерн добавлял, что с Керриком покончено. Серый скиталец расправился с ним и сопровождающими его адептами в глубине болот. Информация была достоверной. Все обстоятельства произошедшего он рассчитывал выяснить у скитальца лично. В довершении прерывающимся почерком, видимо в явной спешке, он сообщал: из надежных источников ему стало известно, что серый этот – проходимец Эйстальд, хорошо известный Магистрату как личность незаурядная и крайне опасная. Дела свои справляет не один. Бальтор, с радостью прихватив королевское золото, увивается следом.
Вот и все, о чем поведало ему последнее донесение из далекого мглистого мира. И больше ни слова, ни какой-либо иной вести. Будто все многочисленные агенты и соглядатаи, жрущие хлеб на добротную телегу с золотом, разом все оглохли, ослепли и онемели.
Керрик… Лагранн с силой стукнул кулаком о стену, жалея, что не в силах проломить ее насквозь. Изначальный всех их раздери! Нет, мальчишка, конечно, был вспыльчив, высокомерен и самонадеян. Но какой же они потеряли потенциал! Это была даже не пощечина всему Магистрату, это был удар – сильный и расчетливый, от которого выворачивало наизнанку и еще долго, очень долго невозможно было восстановить былое дыхание.
Не переставая чертыхаться и поминать все высшие и низшие силы, Первый магистр снова заметался по комнате, лихорадочно прикусив губу. Услужливый любимый стул, попавший в недобрую минуту под ноги, с грохотом отлетел в противоположную сторону.
Нет, он этого так не оставит, дольше ждать он не намерен! Керрик, бедный мальчик. Стоило тогда прислушаться к нему. Магистрат идет по пути примирения, сам Верховный магистр милостиво протягивает руку, а орден плюет в нее, высылая убийц. Кто этот Эйстальд, как не опытный головорез и прожженный убийца? Он еще хорошо помнит его мерзкую рожу. Мудрость Хранителей? Ха! Да он не оставит камня на камне от их драгоценного Селлтирианда.
Но сначала эти двое. Сейчас время действовать хладнокровно и расчетливо. Слишком долго он ждал событий в соответствии с задуманным планом. Слишком долго сидел в своем роскошном кабинете. Если поверенные не в состоянии исполнить на них возложенное, значит он найдет новых!
Схватив колокольчик, гневным звоном он переполошил притихшую приемную. Сейчас же вошел камердинер и учтиво поклонился.
– Я собираюсь подышать свежим воздухом, Рейкан. Подготовь одежды для выхода. Плащ нужен попроще. Прогулка будет неофициального характера.
Рейкан понимающе кивнул и немного помолчав, поинтересовался:
– Вашему сиятельству необходимо сопровождение из четверых Белых Плащей?
– Нет, думаю, что двоих для этого хватит. И на этот раз без плащей. Мы простые путники, не желающие привлекать внимание.
– Понимаю, – ответил камердинер и, подождав пару мгновений, еще раз поклонился и бесшумно скрылся за дверью.
Дорниан жил, шумел и дышал полной грудью огромного портового города. Путь от подножия Белого Крыла вел вниз широкой вымощенной аллеей и встречался с ротондой, венчающей центр изысканно оформленного перекрестка. Великолепные скульптуры южных мастеров, как и весь архитектурный ансамбль, своим изяществом призван был наглядно указать каждому приходящему о скором своем приближении к вратам главного крыла. Все это было возведено под руководством талантливого мастера Дайдалиара, специально прибывшего из далекого Икларентида, что располагался у подножия западных гор, по приглашению самого Верховного магистра.
Что ни говори, ансамбль вышел прекрасный, и Лагранн остался им крайне доволен. Плата была щедрой, и не менее довольный архитектор отправился обратно в долгий и непростой путь к родному городу. Домой он так и не добрался. Настолько ли щедрой была его плата, что разлетелась по округе, достигая чутких ушей, или сам Магистрат приложил к тому руку – никто не знал наверняка. Магистр, узнав о случившемся, выглядел крайне расстроенным и даже организовал скорые поиски, впрочем, безрезультатные.
Лагранн и двое его спутников ехали верхом неторопливо, с достоинством благородных кровей. От портшеза магистр решил отказаться. Выдуманная легенда должна была превратить их в обыкновенных, ничем не примечательных путников: странствующих аристократов или отпрысков забытых родов. Поэтому сейчас, верхом на одном из своих великолепных карнеаланских жеребцов, Лагранн чувствовал себя превосходно. Конные прогулки в его плотном графике были редкостью, зачастую он не покидал Белого Крыла целыми месяцами.
Магистратская стража, лишенная белых плащей, ехала молчаливо в почтительном отдалении. Угрюмые, если не сказать свирепые морды никак не походили на беззаботные и вечно пьяные лица романтиков благородной, но разбавленной крови, нередко странствующих в поисках славы и денег. Но Лагранн особо не переживал на тот счет: прикрытие было поверхностным, и на тщательную проверку никем не рассчитывалось. Ему хватало того, что эти двое были отличными и верными бойцами, и под невзрачными плащами скрывались прочные доспехи из закаленной гроденоргской стали.
По бокам мелькали кипарисы. Несмотря на глубокую осень, они были облачены в свое вечнозеленое убранство. Булыжники под копытами глухо постукивали, встречая верховых и подставляя им свои услужливые спины, один за другим исчезали под лошадьми, печальным эхом провожая их вслед.
Лагранн выбрал эту дорогу не случайно, намереваясь миновать шумный центр с его вечным гомоном, суетой и давкой. Дела вели его прямиком к причалам, где располагались сомнительные заведения, которые являлись сосредоточением всех не обремененных законом личностей и несвязанных налогом сделок.
Чем ближе они приближались к припортовым закоулкам, тем сильнее спускался уклон, ведущий к самой воде. По левую сторону на неспокойной поверхности покачивались парусники всевозможных форм и размеров. Были здесь и утлые рыбацкие суденышки, и неспешные торговые галеоны. В отдалении можно было разглядеть патрули на маневренных шхунах. На горизонте величавыми призраками высились паруса королевского флота. Магистр тепло обводил их взглядом, воскрешая в своей памяти давно ушедшее время. В молодости его судьба была тесно связана с морем, что немало помогло ему в дальнейшем, закалив характер невзгодами и тяжкими испытаниями.
А навстречу попадалось все больше разношерстного народа. У обочины, вдоль мостовой, вырастали кособокие лачуги. Поодиночке и сбившиеся в кучу, подобно перепуганным курам, они настороженно поглядывали своими черными окнами-глазками на проезжающих мимо невозмутимых верховых. Мелькали бродячие торговцы, из котомок предлагавшие свой нехитрый товар. Снующие туда-сюда бездельники с надеждой поглядывали на разложенное добро, но под зорким взглядом недремлющего дельца с безразличным видом отправлялись прочь, дабы попытать счастье в ином месте.
Продолжая с успехом продвигаться вглубь улицы, все дальше к портовым и таможенным зонам, трое верховых уверенно и вальяжно трусили вдоль суетливого люда, минуя невзрачные трактиры с закопченными окнами и лавочки более зажиточных горожан, предлагающих все, что угодно: от свежей рыбы до сверкающих доспехов. Качество услужливо проданного товара в этих лавках заставляло желать лучшего. Очень часто случалось, что счастливый покупатель не успевал донести приобретенное в целости даже до дверей своей лачуги.
Важные смотрители за порядком, никогда не бывавшие трезвыми, составляли неотъемлемую часть жизни города. Горделиво расхаживая среди всевозможной публики, мелькали Белые Плащи Магистрата. Возмужавшие сыновья каменщиков, трактирщиков, кузнецов, да и множество простых сирот, пределом мечтаний которых был сверкающий на солнце серебряный плащ, находили свое место на службе Великому магистру.
Проезжая мимо небольшой группы людей, Лагранн дернул поводья, заинтересованный доносившимся разговором на повышенных тонах. Группа эта, расположившись в стороне от дороги, состояла из четверых Белых Плащей и троих ярко одетых в сценические образы людей. Судя по всему, это были трупы бродячих артистов, певцов или музыкантов. В другой раз он проехал бы мимо, но сегодня, умиротворенный погодой, решил ненадолго взглянуть на то, как справляются защитники Магистрата со своими обязанностями напрямую.
– А ну, повтори-ка еще раз! – рыкнул один из белых, тупо уставившись на ближайшего мужичка в берете с пером за оборкою, – не расслышал я, чегой-то там об упавшем Магистрате ты щебетал?
Бледный, слегка покрывшейся испариной артист, спокойно, но слегка охрипшим голосом ответил:
– Вы немного ослышались. В моих словах говорилось о падении мрака прошлого пред мудростью Белого Крыла – лика просвещения!
– Да? – недоверчиво сплюнул под ноги вояка и мутно обвел взглядом всю компанию. – Ты хочешь сказать, что я туговат на ухо?! – с вызовом заявил он.
– Вы не совсем верно поняли метра Лейта, – попробовала вмешаться складная девушка в зеленом камзоле и плаще. – Вы не ослышались, тут дело в расстоянии! Часть песни всего-навсего затерялась в шуме толпы.
Третий, единственный опоясанный кинжалом бальтор, примиряюще поднял руки и попытался разрядить накаляющуюся обстановку:
– Ну что вы, господа, как можно порочить честь Магистрата! И в мыслях у нас подобного не было. Через пару минут у нас новое выступление неподалеку. Просим вас, как почетных гостей, присутствовать в первых рядах и услышать всю балладу целиком!
– Господа в замках сидят, плюгавый! – не удержал словечко один из плащей, и тут же с опаской взглянул на своего командира.
Продолжая блуждать красными глазами, старший отряда, на что указывал нагрудник и шлем, остановил взгляд на хорошеньком личике актрисы и, утерев рукой пот на лице, постарался изобразить улыбку:
– А ведь распевать песни все одно не положено. Указ был: на политические не петь, не плясать, да и не шутковать совсем, – его голос был влажный и вкрадчивый, всем окружающим было понятно, что за желание просачиваются сквозь него.
– Да какие же они политические! – изумился мужичок в берете, желая отвлечь внимание похотливых глазенок от девушки. Преуспев в этом, он обратно встретился с презрительным выражением, сильно приправленным зародившейся в скудном мозгу яростью.
– А какие тогда?! – зло гаркнул командир. – Ты меня за барана не держи! Ежели Магистрат, то тут и дворняге понятно, что политику приплели!
Трое остальных придвинулись ближе, прекрасно зная, что время утомительных разговоров подходит к концу, и скоро начнется то, ради чего, собственно, все и затевалось: арест с последующим обыском, дознанием и судом прямо на месте. Самый нетерпеливый, остряк и видный задира в своем окружении, весело подмигнул девчонке. Гримаса была страшная и даже Лагранну на мгновение стало жаль бедняжку, но он остался неподвижным в своем седле.