– Но почему тебя одну? – изумился скиталец. – Нет, я знаю, что ты в состоянии постоять за себя. И все же, ты – не отряд вооруженных наемников и не гарнизон обученных солдат. Какими своими способностями ты рассчитывала остановить воинствующие племена? Не обширными ли знаниями в гербологии и бесконечным перечнем замысловатых названий?
– А ты думаешь, что вооруженные наемники или гарнизон солдат способны это сделать? – лукаво поинтересовалась травница. – Вопрос стоял в правдивости слухов о растущей угрозе и предоставлении доказательств. И потом, в этих краях мне и самой нужны были кое-какие травы. Они достаточно редкие, вот только зачем они мне понадобились – сказать вам пока не смогу.
Не сразу отыскав ответ, Эйстальд медленно глотнул из чарки:
– Но теперь вопрос о доказательствах, думаю, более не стоит?
– Нет, не стоит, – кивнула Айелия. – Я послала первые вести еще пару месяцев назад. По моим подсчетам, они должны были давно достигнуть южных границ.
– Если ты узнала об этой угрозе еще пару месяцев назад, что тогда заставило тебя задержаться в этих широтах на столь длительный срок? – спросил скиталец, внутренне застыв в ожидании ответа.
– А если я скажу о том, что еще пару месяцев назад слышала в одном из постоялых дворов о Сером скитальце неподалеку, выискивающего себе проблем в диких землях? – кокетливо смахнув волосы с лица, взглянула Айелия в глаза Эйстальда.
– Думаю, это будет обманом, – сглотнув застрявшую медовуху в горле, прохрипел скиталец, – хоть и чертовски обнадеживающим.
– Не стоит тешить себя излишними надеждами, – усмехнувшись, завила травница, – в этих краях они редкие спутницы.
Украдкой похлопав скитальца по спине, Гелвин взглянул на него и поспешил наполнить опустевшую чарку – настолько унылым бедняга выглядел в эту минуту.
Наконец, из-за угла кухни показался Брюга. Торопился к столу он все той же длинной дугою, но ногами перебирал куда увереннее. Судя по его мокрым залысинам, выглядывающим из-под намокшей повязки, корчмарь взбодрился самым надежным способом: окунувшись головой в корыто с водою. В руках он тащил здоровенный поднос, устланный всевозможной едой и парой бутылок вина. Скиталец поднялся на помощь, чтобы взять поднос у тяжело пыхтящего бедняги, а заодно и собраться с мыслями.
– Брюга, где же твои постояльцы, что на банду разбойников совсем непохожи? Чего к столу не зовешь? Кони-то их на месте, неужто напуганные наверху сидят и спуститься к столам не решаются? – полюбопытствовала Айелия.
– Дак… – замялся Брюга, почесав в затылке, – нет их. Ушли с самого утра, далече теперь, наверное, будут.
– Да, – поспешно подтвердил бальтор, слова корчмаря, – мы с утра на пороге повстречались и раскланялись. Отправились они в сторону пустошей, мол, странствовать намерены. А коней Брюге оставили в уплату долга немалого.
Взглянув на молчаливого скитальца, который старательно избегал ее взгляда, Айелия вздохнула:
– Понятно… Говоришь, у порога повстречали. Значит, странствуют они сейчас под землею, под каким-нибудь свежим холмом, – приняв из рук Эйстальда кружку с вином, она сделала глоток и, одобрительно кивнув Брюге, окончила, – не скажу, что потеря такого общества меня слишком расстраивает. Но вас, мальчики, за такие выходки вздернет первый попавшийся патруль. Или обуют в кандалы и уволокут в гарнизон, где вас все равно вздернут, – корчмарь побледнел, и Айелия не преминула добавить, – и за соучастие пока денежных премий еще не выписывают.
– Это если патруль узнает, – оторвав взгляд от женской купальни, обросшей деталями и заслуживающей звания самобытной гравюры на ободранном столе, возразил бальтор, – а он – не узнает. К тому же молодчики были убийцами и насильниками!
– А я и не осуждаю, – пожала плечами травница, – мое дело предостеречь, ваше – послушать или пропустить мимо ушей. Все вы здесь взрослые мальчики, чтобы за вас слишком тревожиться.
– А все-таки, что скажешь насчет зверодрагуров? Возможно их остановить? – поинтересовался Эйстальд, решив сменить направление свернувшего не туда разговора. – Я выслеживал их несколько месяцев и мне кажется, что они уже готовы собраться под одни знамена.
– Скажу одно: если сейчас у них еще и остались внутренние склоки и свары, то с приходом первых морозов они мгновенно забудутся. И тогда все селения неподалеку, включая Раздол и эту уютную корчму, сметет черный поток клыков, когтей и неудержимой ярости.
– Красиво звучит, – одобрил бальтор, подняв кружку кверху. – Но, чтобы этого не произошло, я готов прямо сейчас в обнимку со своей секирой в такой поток окунуться с головою!
– Еще успеешь старик, – невесело усмехнулась травница, – если черный поток смоет север, он разольется волнами по всему Эллрадану.
Один Брюга, казалось, не разделял боевого задора Гелвина. Уныло прихлебывая из кружки, он оглядывал свою корчму. Постоялый двор был стар и неказист, но это был его двор, и он вовсе не хотел увидеть в этом зале, в столь привычном и теплом освещении, бушующие клыки и когти какого-то там потока.
– Но я надеюсь, что с юга уже выслана помощь, – попыталась приободрить Айелия погрязшего в уныние корчмаря, – возможно, при должной удаче северную границу мы еще и отстоим.
– И какую помощь может предложить юг? – скептически поинтересовался скиталец. – Кроме отряда наемников или гарнизона солдат, кои с твоих слов будут бесполезными.
– Разве я говорила, что они будут бесполезны? – раздраженно возразила травница. – Отнюдь, здесь понадобится помощь каждого меча. Но в том, что эту угрозу не остановить только при помощи стали, я абсолютно уверена.
– Не согласен! – решительно мотнул головой Гелвин, разбрызгивая пиво из кувшина. – Сталью можно остановить любую проблему, – назидательно поднял палец, словно наставляя неразумных детей. – Эх! Сейчас бы обратно в первое мое столетие, да пару отрядов моих молодцов – братьев из давно минувших дней. Закованные с ног до головы в закаленную гроденоргскую сталь со щитами выше собственного роста и секирами, что и стену проломят, обрушились бы на этот грязный ручеек из пустошей, подобно лавине из вечного льда! Косорылые визжали бы, сметенные натиском и отброшенные прямиком в море.
– Видимо не я одна имею склонность к драматургии и поэзии, – улыбнулась Айлеия, – сама совсем не против, взглянуть на воинство из древних времен! Сейчас оно бы нам как никогда пригодилось.
– Девочка моя, – вздохнул бальтор, отставляя кувшин и доставая трубку, – в том то и дело, что все это принадлежит далеким и почти позабытым дням, и мы не в силах вернуть эти воспоминания к жизни. – Раскуривая трубку в повисшем молчании, он тихо продолжил: – Да и нет уже ни ярых кольчуг, ни прочных щитов, ни отважных братьев. Воинственным народом мы были, потому в бесчисленных войнах почти все и исчезли. То немногое, кое осталось от нас, теперь что? А-а-а, – махнул рукою Гелвин и взялся за кувшин, окутанный дымом и горечью, – ковыряются в земле ради блеска, что милее им солнечного. Или странствуют на мой манер, неприкаянными путниками под звездами. Но я рад за свою судьбу. Был я и воином, стражем гордыни собственного народа, был и копателем, съедаемый алчностью, а теперь я простой старый бродяга. Секира и котомка – мое королевство и вся его казна, – вздохнул он, выпустив целое озеро тумана над столом, затем медленно поднял свой кувшин, – и крепкая дружба.
– Красивая история, – сказала травница и, не особо обращая внимание на подозрительно часто шмыгающего носом корчмаря, тихо добавила, – красивая и печальная. Но, если бы я сама не встречала все те слухи о приключениях и контрактах одного неугомонного бальтора, которыми полнятся таверны, рыночные площади юга и тамошние притоны, то я бы приняла твою легенду, Гелвин, за чистую монету.
– На то она и легенда, – глубокомысленно изрек старик, – притоны и таверны – часть этой жизни, но в красивых легендах им не всегда находится место.
За это выпили еще раз, после чего корчмарь, накрытый печалью беспощадного времени к исчезающей расе, а может и очередной кружкой, затянул песнь на всеобщем, но, к сожалению, едва понятном языке.
– Мне вот удивительно, неужто ты, девочка, такая частая посетительница таверн, площадей и тамошних притонов? – не упустил возможности поддеть с лукавым прищуром бальтор.
– Да я сама порой себе удивляюсь, где только не приходится бывать по долгу службы, – невозмутимо ответила Айелия, – болеют люди везде, и помощь хорошего травника никогда не бывает лишней.
– Это верно, – кивнул старик, растворяя кувшин в облаке ароматного дыма, – к утру помощь хорошего травника как нельзя кстати!
– Вот еще! – воскликнула травница. – Пьете-то сами, никто вас не заставляет. Вот и последствия вкушайте сами, а на травки надеяться – явный признак малодушия!
Гелвин закашлялся.
– Айли, если мне вдруг для похмелья нужны будут травки, я под окнами сам их нарву. На благо с таким запасливым хозяином как Брюга, думаю, мы и без травок не пропадем! – он многозначительно окинул стол нетрезвым взглядом.
– Чего-чего, а снадобья к утру вам действительно хватит, – проследила за его взглядом травница, – сдается мне, вы взялись осилить запасы Брюги на год вперед.
Корчмарь, услышав свое имя, вынырнул из мира печали и лирического фольклора. Блуждающим взором обвел всех присутствующих.
– Дык, а на дракона идти будем? – оправил он на голове повязку и уставился на Эйстальда, как будто скиталец вновь был единственным, кто мешал осуществиться этому походу.
– Какого дракона? – заинтригованно поинтересовалась травница. Однако никто, за исключением самого Брюги, не торопился отвечать на этот вопрос.
– Какого? – протянул корчмарь, не веря в столь наивную неосведомленность. – Черного естес-сно! – попытался придать порядка непослушным слогам, поскольку шипящие выходили у него куда лучше остальных. – Черного и коварного, что кот мой Барон. Только ж такой, что и в залу эту не влезет! – обвел руками нечто массивное, едва не скинув бальтора с лавки.
– И где же вы его найти хотите? А если и найдете, что делать-то с ним будете? – серьезно спросила травница, решив не дать Брюге сойти с выбранного пути драконоборца.
Заметив веселые огоньки в глазах Айелии, скиталец вздохнул. Не потребовалось и утра, чтобы понять, насколько была глупа эта идея. Но Брюга не хотел так быстро сдаваться:
– Где найдем? В горах, за пустошами. Мастера выследят и втроем его того, одолеем. Я-то и сам еще, ого-го! – и не обращая внимания на попытки бальтора сунуть ему очередную кружку, продолжил. – Вместе его заколем, а я дубиной ему в глаз запущу, я это умею!
Травница, проследив, куда смотрит Брюга, молча улыбнулась. Не давая сбить себя с толку, Брюга обрисовал полностью свой план по освобождению Эллрадана от черных драконов:
– Всех зарубим, богатства бесчисленные заберем и нуждающимся раздадим! Ну, а сердце… сердце дракона мастер Эйстальд хотел взять себе и вам, сударыня, преподнести. Как в легендах – во имя любови вечной и страстной!
– А вот это довольно мило! – польщено произнесла Айлеия, явно задетая услышанным, украдкой взглянув с нежностью на скитальца. – Не хочу тебя расстраивать, Брюга, поход должен быть увлекательный. Вот только драконы уже многие столетия как вымерли.
– Это я не раз слышал, – не уступал корчмарь, приняв настойчивую кружку из рук бальтора и, вроде немного успокоившись, добавил, – но мастер Гелвин говорит, что есть еще надежда. В тех хребтах туманных и неисве-едены… тьфу! Ну, те, что возле холодного моря.
Гелвин опять закашлялся. Еще немного таких откровений грозили старику астматическим припадком:
– Просто еще одна легенда, – он смущенно прохрипел под смеющимся взглядом травницы, – впрочем, как ты и сама говорила, надежда в этих краях редкая гостья.
– Ну, тогда выпьем! – подытожила Айлеия, протянув над столом свою кружку. – Пусть надежда вернется в эти края не только в качестве гостьи.
Тост встретили с одобрением, и разговор плавно перетек к обсуждению событий внешнего мира. Под завывание ночного ветра сквозь новообразованное оконце, они говорили о планах и дальнейших действиях. Скиталец сообщил о намерении утром вместе с Гелвином выдвигаться к Серым Лесам, а дальше, надеясь успеть до суровой зимы, к Селлтирианду за советом и помощью. Эйстальд звал травницу с ними, убеждая, что если ожидаемая помощь с юга не подоспеет, то ей будет в Сером Убежище куда безопасней, чем на окраинах Бурых Пределов. Айелия каждый раз смеялась, заслышав предложения совместного пути, и ловко уворачивалась от согласия или отказа. Даже рассудительные слова довольно мудрого и довольно пьяного бальтора не могли убедить ее в обратном. В конце концов, травница заявила, что пока не намерена покидать север. Если холода и принесут черные полчища, то хороший лекарь и травник понадобится в этих краях. А к тому времени гарнизон и местное ополчение из селян и жиников Раздола попробуют продержаться до прихода подкреплений с юга или запада. Эйстальд пообещал, что они сделают все возможное, дабы приблизить разгадку нового рассвета Искаженных и привести какую только смогут помощь из Серого Убежища.
За разговорами пролетела незаметно вся ночь. Первая холодная заря окрасила лилово-серыми оттенками прогретую залу. На старом потемневшем дереве таял теплый свет догорающих свечей, теряя свою чарующую силу перед лицом зарождающегося утра. Никто особо не хотел расходиться, но усталость брала свое. Гелвин, с некоторым трудом выбравшись из-за стола, изъявил желание подышать свежим воздухом раннего утра, уверяя всех, что именно в этот час пустоши выглядят наиболее заманчиво. Рассмеявшись при виде вытянутого лица скитальца, хлопнул его по плечу и, дав обещание отказаться от мысли в одиночку пробираться к далеким хребтам, направился к двери.
– Пойду лошадей проверю, может сена им нужно или воды, заодно перед сном и голову проветрю!
Корчмарь зашевелился, собираясь убирать со стола, но бальтор остановил его:
– Ты погоди пока, Брюга, прятать обратно в погреб все. Кое-чего с Эйстальдом в дорогу возьмем, мы теперь верхом, сможем и побольше! – улыбнулся он не слишком довольному лицу сонного корчмаря и был таков.
– Брюга, раз ты нам такой славный пир устроил, скажи хоть, сколько монет с нас причитается? – поинтересовалась травница.
Хозяин корчмы задумчиво поелозил пустой кувшин по столешнице и, махнув рукой, сказал:
– Да нисколько, за все уплачено прошлыми постояльцами с лихвою.
– А раз так, – повеселела травница, – покажи тогда одному скитальцу, где воды нагреть для кадки. Не знаю, как вы, а я еще мыться люблю хотя бы раз в сутки.
Поминутно зевая, Брюга отвел Эйстальда на кухню и показал, где нагреть воду.
– В получас управишься, – небрежно бросил не шибко обрадованному такой перспективе скитальцу, – главное корчму мне всю не спали. Ну, а я на боковую, а то ноги не держат совсем.
Эйстальд тоже за свои ноги уже не ручался, но промолчал и занялся водой. Времени это отняло достаточно, но он успел повстречать Гелвина в зале. Вернувшись за кувшином, тот сообщил, что лошади в порядке, а ему прям перед сном нестерпимо захотелось промочить глотку на холоде. Отыскав нужное, бальтор у двери добавил, что спать намерен вернуться под крышу. Оценив кувшин, заботливо обнимаемый другом, скиталец пришел к выводу, что если старик и надумает спать, то кроватью ему будет служить первый попавшийся стог сена.
Закончив с приготовлениями и наполнив кадку теплой водой, скиталец долго крутился у порога комнатушки травницы с пустым ведром в руках. Айэлия сидела на кровати и улыбалась, молча глядя на него и, по-видимому, была совсем не против его присутствия. Посматривая на нее и мысленно чертыхаясь, он жалел, что не одел это ведро себе на голову.
И все-таки хорошо провели время за ужином. Не представляешь, как приятно было снова увидеть тебя! – улыбаясь, Эйстальд неуверенно направился к двери. – Пойду старика проведаю, а то еще пьяного унесет в пустоши.
Никуда ты не пойдешь! – вспорхнула с кровати Айлеия и, исчезнув в его объятиях, слилась с ним в долгом поцелуе. Эйстальд, отшвырнув ведро в угол, ногой захлопнул дверь в комнату.
СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ, ВОДУ И ТЕНИ
Очнувшись, Эйстальд долгое время не мог понять, где он находится. Видения, дрожащие перед его взором, постепенно угасали, уступая ощущениям стылости, холода и ноющей боли по всему телу. В надежде, что все кости целы, он тяжело вздохнул и перевернулся на спину, уставившись в светлую полосу расколотого черного небосклона. Эйстальд медленно собирался с мыслями, в которых словно искры от костра, столь желанного в эту минуту, прыгали и мельтешили неясные образы пережитого. Затем понемногу он начал приходить в себя.
По левую руку от него лежал Гелвин, укутанный в мокрый плащ. Несмотря на бледность, старый бальтор улыбался, щуря свой задорный глаз цвета серой стали.
– Наконец-то проснулся! Спишь, как барон в будуаре! Я уж думал идти девок заказывать, раз в таких купальнях отдыхаем. Да только сил что-то пока маловато. Однако, у того малого совсем дела плохи.
Эйстальд, быстро перевернувшись на другой бок, нашел королевского слугу скрюченным и дрожащим. Тот лежал в такой позе, будто угрюмая вода только что исторгла из своих недр новорожденного младенца.
– Таркель! – начал тормошить его скиталец. – Тебе необходимо подняться и двигаться, иначе совсем околеешь!
После безрезультатных попыток пробудить его к действию, он сообразил: нужно найти хоть что-то, способное гореть. Превозмогая общую слабость, боль в ледяных конечностях, скиталец поднялся и побрел в темноту. Вглядываясь в грязный песок вперемешку с землею и щебнем, он подбирал остатки высохших кустов и ветвей, сброшенных ветром в расщелину. Попадались и колонии мха, иногда совсем иссохшего. Все это Эйстальд по крупицам терпеливо собирал в котомку, зная, что на большее в таких местах рассчитывать не придется.
Двигаясь вдоль мрачной и настороженной воды, он неожиданно обнаружил у берега разбитый остов старой лодки, изъеденный гнилью и покрытый плесенью. И все же это дряхлое неказистое дерево мгновенно вселило надежду в уставшего скитальца развести костер. Собрав все разбросанные куски дерева до последней щепки и, ухватив остов, он потащил его к покинутым друзьям неподалеку. В паре десятков шагов до места их вынужденной стоянки, Эйстальда окликнул сиплый голос:
– Эйстальд, где ты ее раздобыл? Неужто напал на торговый путь мирных контрабандистов, или Великий Клык неожиданно решил проявить гостеприимство?
Скиталец, дотянув остов, рухнул на песок рядом с Гелвином, тяжело переводя дыхание:
– Не думаю, что это попытка исправиться замученной совестью крепости, – устало пробормотал он, смотря в кривую полосу света высоко над головой, – скорее обломки давно забытых странствий.
Кое-как разведя неподатливый костер из мелких веток, Эйстальд окружил его обломками лодки, давая дереву просохнуть и взяться огнем. Только тогда он занялся Таркелем. Придворный, почувствовав слабое тепло, открыл глаза и начал подвигаться ближе к его источнику, что-то бормоча под нос.
Эйстальд помог ему усесться рядом с костром и, посоветовав просушить мокрую одежду, повернулся помочь Гелвину. Однако старый бальтор сам выбрался из-под мокрого плаща и сидел, пошатываясь, задумчиво наблюдая за слабым пламенем. Проворно развесив и расстелив рядом мокрые вещи на самодельных сушилах из остатков лодки, скиталец полез в мешок и извлек бурдюк, так запасливо припрятанный накануне.
– Ну, теперь и говорить можно, – удовлетворенно вздохнул Гелвин и, сделав большой глоток, передал Эйстальду. Скиталец, согревшись, протянул брагу Таркелю, который после недолгих и не вразумительных стенаний жадно впился в протянутое горлышко. Наконец, бурдюк облегченно опустился на землю, лишившись четверти своего содержимого, и разговор в отсветах осмелевшего огня поплыл не спеша, обрастая деталями:
– Когда же ты очнулся, упертый ты старик? – подбрасывая небольшие сучья, спросил Эйстальд, умиротворенного Гелвина, тепло перебирающего в своих руках секиру и осматривающего каждый дюйм светлой стали.
– А тогда, как у тебя родство с птицами открылось, да вот только по наследству главный талант не достался. Летать у тебя, скажу я прямо, выходит паршиво!
– Значит, всех причин прыжка ты не знаешь, как и подробностей бегства из крепости.
– Нет, не знаю. Но причины, видно, были весомые, раз бегство было более схожим на попытку представиться праотцам.
Скиталец в подробностях пересказал все события, последовавшие от сражения у ворот до прыжка в холодную воду. Таркель понемногу приходил в себя и время от времени вступал в беседу, сдабривая рассказ редкими комментариями и путаными объяснениями.
Закончив повествование, Эйстальд занялся приготовлением нехитрой пищи. Гелвин сидел молча, обдумывая услышанное. Поглаживая рукоять оружия, он меланхолично спросил:
– И где все-таки ты нашел ее, родную? Помню только, как оставил у Аркона приглядеть за ней, а сам до того устал, прям с ног валился. А вот дальше один только туман.
– Так и есть, торчала из плеча гиганта, – ответил скиталец, подняв взгляд на грустно улыбающегося бальтора, – да, ты его одолел. Он хоть и потрепал тебя сильно, но и сам заплатил жизнью за тот бой.
– Бедный малец, – вздохнул Гелвин, – какими уловками этот безумец Керрик завлек его к острову? Умирать в неизвестности, в тенях подножия старой крепости.
– Малец? – изумленно переспросил Таркель. – Меньше всего эта здоровенная глыба походила на мальца, да еще и на бедного, – скептически заметил он. – Я провел с ними в пути несколько недель и могу с уверенностью сказать, что безумие – черта заразительная! И оба молодых адепта были ей подвержены не в меньшей мере своего наставника.
Гелвин покосился на придворного, словно решая, можно ли воспринимать его слова всерьез. Этот молодой писарь показался смутно знакомым бальтору, возможно, что он его видел где-то в коридорах королевской канцелярии:
– А вы, юноша, и есть тот самый королевский придворный, плененный первым адептом?
Таркель заерзал у костра, то ли устраиваясь поудобней, то ли взволнованный преображением в юношу. Тем не менее, решив не позволять сбить себя с толку и соблюсти все правила приличия, он поклонился Гелвину и с достоинством произнес:
– Таркель Виндерпон – королевский писарь и ваш покорный слуга, мастер Гелвин!
Бальтор крякнул и почесал за ухом:
– Не знал, что у меня есть слуга, да еще и покорный. Ну ладно, ладно, – хлопнул он по плечу покрасневшего придворного. – Правила этикета нам также знакомы. Гелвин Даркейский! Ваш покорный, – совершил изящный поклон в сторону Таркеля.
Церемонно раскланявшись друг с другом, оба весело рассмеялись, быстро сообразив, что найти общий язык для них не составит проблемы. После того, как перекусив довольно скромными остатками из обеих котомок, скиталец и бальтор раскурили табак, оставшейся сухим в надежной табакерке старика. Наслаждаясь дымом и скупыми глотками из бурдюка, друзья погрузились в рассуждения о своих дальнейших действиях.
– Да-а, все-таки заварили мы с тобой кашу, – попыхивая трубкой, выдохнул вместе с сизыми кольцами Гелвин, – нам доверили разгребать последствия, а не приумножать их. Но что делать, что делать. Во всяком случае, мы старались.
– Таркель, на кой черт ты полез к тем механизмам? Я же запретил тебе это делать.
– Ладно, старик, успокойся, – миролюбиво пропыхтел бальтор, – паренек всего-напросто запаниковал и наделал глупостей…
Паренек, которому шел пятый десяток, с благодарностью взглянул на старого бальтора:
– Вы правы, мастер Гелвин, страх меня взял не передать какой. Не мог я смириться с тем, что в темноте умирать придется. Должен был хотя бы попробовать вызволить нас.
– А заодно вместе с нами вызволил еще и четверых Коронованных! А-а-а, ладно, чего уж там, – махнул рукой Эйстальд. – Не твоя вина в том. Это я привел нас в ловушку. Не зная, чего ожидать, самонадеянно рассчитывал на свои силы. Да еще и помог крепости пробудиться, но мы выжили, что уже радует. Надо теперь подумать о том, как убраться с этого острова. Пробудившихся теперь стало куда больше, чем хотелось. Влияние Изначального за всем этим остается неясным. Мне кажется, что первого Коронованного разбудил не он, а некто, просчитывающий наши действия наперед. Некто, достаточно могущественный, чтобы побывать в крепости и суметь покинуть ее. Таинственный неизвестный рассчитывал на то, что Серый орден вышлет скитальца и подготовил для этого все. Серебряная кровь должна была добраться именно туда, куда нужно. Только присутствие Таркеля и его непредсказуемая выходка спутали все карты неизвестному. Видимо, наш новый друг, не обладая селлестилом в крови, ненароком запустил охранный цикл и теперь к Клыку и близко не подобраться. Потому единственно верным считаю направление к Селлтирианду и там, объединив все то, что мы узнали, с мудростью Хранителей, вместе решить, как поступать со всем этим дальше.
– Согласен, – кивнул Гелвин, – в Сером совете еще остались те, кто способны видеть сквозь непроницаемое. Но мой путь лежит прямехонько к Белому Крылу Магистрата. Кошель был получен и мне необходимо его отработать.
– Гелвин, Магистрат высылает адептов убить нас! Не думаю, что возвращение к их стенам будет разумной идеей.
– Не совсем так, скиталец, не совсем так, – решил вмешаться Таркель, – видите ли, Керрик действовал наперекор приказам Верховного магистра, по сути, взяв на себя бремя ренегата. Это был бунт своенравия и желания запретной силы. И даже тайна моего похищения, открывшаяся мне накануне, была куда прозаичней, чем мне поначалу казалось, – вздохнув, начал свой рассказ придворный, – оказывается, как выразился сам Керрик, им для этого сгодился бы любой мешок с костями. Я просто оказался не в том месте и не в то время. Но Первый адепт и здесь усмотрел выгоду. Ежели в застенках Магистрата пропадет придворный служащий, да еще прибывший по воле самого короля, то скрыть это будет очень непросто. А скандал, последовавший за всем этим, запятнает много громких имен. Потому, сколь приятна не была бы ваша компания, я должен скорее возвращаться на юг в свою милую каморку, к своим длинным счетам, родным векселям и прочим постоянным обязанностям. Думается мне, что еще не поздно унять слухи и перешептывания о моем таинственном исчезновении.
Гелвин мечтательно попыхивал трубкой, рассматривая узкую полосу света высоко сходящихся сводов и, казалось, всецело наслаждался счастливым возвращением писаря в его уютную каморку. Затем причмокнув, скосил глаза в сторону пылкого оратора и, снисходительно улыбаясь, внес поправку в столь оптимистичный монолог Таркеля:
– Друг мой, не хочу вас пугать, но ведь вы же уже мертвец по сути.
И наблюдая, как растерянно заморгал новоявленный покойник, соизволил прояснить ситуацию:
– Нет, не прямо сейчас конечно! Но я слишком хорошо знаю методы и приемчики Лагранна. Если кто и числится пропавшим, да еще из самого Магистрата, то ему куда лучше таким и оставаться. Иначе радостное возвращение наверняка обернется одной из тех нелепых смертей, происходящих при загадочных обстоятельствах. Тут замешаны имена Первого адепта и самого Магистра, и Лагранн не допустит возвращение того, кто вздумает обо всем этом так красочно разглагольствовать. Потому, как ни прекрасна была твоя прошлая жизнь, пропавшему надлежит оставаться пропавшим.
– Тогда, что же мне делать? – пролепетал несчастный Таркель, переводя взгляд с бальтора на Эйстальда. – Что же мне, так все просто взять и бросить?
– По-видимому, вариантов выбора не так уж и много, – пожал плечами скиталец, – если Гелвин прав, в чем я ни на минуту не сомневаюсь, то тебе предстоит скрываться кое-какое время. Мы вдвоем отправляемся на запад, к Серому Убежищу. Путь будет непростым и долгим. Если надумаешь, то волен идти с нами.
Таркель умолк, покусывая губу и периодически тихо постанывая от бремени нелегкого выбора. Перспектива такого путешествия к холодному северу и безрадостным Бурым Пределам не особо приводила в восторг. И все же в этой компании, даже в тенях грозной крепости, он почему-то чувствовал себя в безопасности.
Видя, в какой нерешительности пребывает королевский придворный, Гелвин решил слегка подтолкнуть бедолагу:
– Брось, Таркель, каморка и векселя – это прекрасно, но давай начистоту. В странствии через Эллрадан, наполненном пирами и голодом, страхом и смелостью, светом и тьмой, ты найдешь куда больше, чем пустое прозябание среди бесконечных счетов.
Таркель не совсем был уверен, что так уж сильно нуждается в том, что так красочно расписал бальтор. Но настойчивый голосок из тихого омута благоразумия призывал его принять предложение, за которым придворному чудились вечная слава и общее признание. Мысленно увенчав свою голову лаврами спасителя и воспетого стража Эллрадана, светящийся от удовольствия писарь встал и, приняв живописную позу, твердо заявил:
– Можете рассчитывать на мою помощь!
– Вот это дело, сразу видно, что малый ты решительный! – ухватился за бурдюк бальтор. – Не сомневайся, Таркель, с нами в пути у тебя куда больше шансов избежать длинной руки Магистрата, чем в запертой на замок каморке.
Счастливый Таркель с запасливым расчетом омывал свое вступление в ряды защитников мира. Пьянея с каждым глотком, он сейчас и представить не мог, как до того мирился со столь унылой жизнью королевского писаря.
– Уже если пошло к тому, то предлагаю собираться в путь. Это место не внушает мне доверия, – сказал старик, наконец кинув бурдюк к вещам. Попробовав плащи на сухость, он медленно заковылял вокруг костра.
– Я рад за тебя, Гелвин, – потянувшись, ответил скиталец. – Здорово видеть тебя снова в строю. Хоть я совершенно не чувствую себя отдохнувшим, поскольку крепость упорно водила нас бесчисленными лабиринтами, проглатывая время и отбивая всякое желание ко сну, тем не менее я согласен с тобой. Чем быстрее мы доберемся к открытой воде, тем раньше у нас появится возможность покинуть этот непредсказуемый остров.
– Вот и решили! – заключил бальтор, собирая вещи и забрасывая огонь песком. – Тем более я проспал за троих сразу! Еще немного – и выспался бы на год вперед. Таркель, хорош на бурдюк коситься! Ты и без того бодр, как боевое знамя, помоги-ка мне лучше с вещами.
Тщательно скрыв следы своего присутствия, они отправились в путь. Бальтор был еще слаб и не мог держать походную скорость, потому они шли медленно, нередко останавливаясь перевести дух.
Ущелье прорезало землю широкими сводами и змеилось по бокам в обоих направлениях. Бредя вдоль стены из бурого песчаника вперемешку с темными валунами и острыми, как бритва, навесами, друзья старались как можно ближе прижаться к холодным камням узкой полосы берега. По правую руку бежали стремительные воды, не внушающие никакого доверия. Дальний берег утопал во мраке, но о том, что он существует не так далеко, указывал раскол высоко над головой. Бледный свет, струящийся сверху, прорезал тьму, словно распоротое нутро исполинского чудовища. Рассеянным лучам не хватало сил дотянуться до дна, потому и на расстоянии пяти шагов невозможно было различить, что готовит им мокрый безжизненный берег.