За Шроо, на каком-то астральном уровне, с помощью литературы (в статусе такой жертвы), он превращался в настоящего охотника и чистильщика – на том же Кальсоне, чтоб истреблять эту инфернальную нечисть. Это тоже была учеба. Шроо стал настоящим артистом. Но, чтоб выучиться подобному артистизму, надо пройти огонь, воду и медные трубы. Началось все это на том же законченном подонке – Кальсоне. Притворяясь жертвой, Шроо станет ему мстить…

Никому Шроо ничего никогда не давал, ни у кого ничего никогда не просил, и ни перед кем не оставался в долгу. Это стало его неизменным правилом на всю свою оставшуюся жизнь. В том обществе, без неукоснительного выполнения всех условий заложенных в нем, оставаться человеком было невозможно (от слова – вообще). Это было базовое правило выживания!

"Судьба приучала его к изгойству", заставив оставить свою юношескую привязанность. Любовь застыла в его сущности сформировавшимся уже цветком – в форме полуоткрытых ярких лепестков, уст, для нежного поцелуя, – оставшись в таком гербарийном виде, навсегда, словно памятный коллекционный раритет. До полноценной сексуальной жизни, как плодовой завязи, дело не дошло, словно уберегая его сущность от непомерной огненной страсти более высокого порядка; ведущей "к развратным плодам" настоящей любви. Дав взамен, полную свободу, способствующую к раскрытию его литературного дара (Для сексуального разврата ему понадобятся другие женщины, которые никак не повлияют на его увядшие чувства, чтоб влиять дальше на его внутренний мир). Они приходили в его жизнь, оставались в нем надолго, но не навсегда. Теперь, он делал в жизни все, что ему заблагорассудиться или могло прийти в голову. Он продолжал учиться великому терпению.

Как-то в школе, ему сожгли магнитофон в общежитии (его любимую игрушку); он не подал виду, как ему сделалось больно. Он терпеливо привыкал к таким потерям. 220 рублей (нешуточные на то время деньжищи, в нищем селе). Деньги отправились одному, сексотскому котенку, под хвост. "Нечего им по школам устраивать музыку", – оправдывала сексотиха проступок своего дитяти, готовая сражаться за свои деньги по судам (завербована альфа-сексотом; никакой суд бы не вернул эти деньги Шроо).

Выдрессированная "общественная мораль", всегда оставалась на стороне сильных мира того, – на стороне: стукачей и прочих провокаторов, – и не было никакого смысла заморачиваться было с советскими судами – самыми “гуманными” в мире. Убитая вещь, как и первая любовь, уже не могли вернуться; делая его другим. Это Шроо понял давно, и никогда уже не оспаривал право агентов влияния распоряжаться чужими жизнями (как и вещами) в стране непуганых сексотов и их холуев – в СССР: в Сказочной империи Зла.

Шроо продолжал ходить в общежитие (как ни в чем не бывало), если только не писал стихи, лежа под радиоточкой. Слушая радио, он думал о только что покинувшей его девушке. Любовь выжигала его изнутри, словно он таскал в груди раскаленный камень. Он учился великому Терпению, ради великой звездной победы.

Мать поведала ему "историю о съеденным им сале", которую придумала ведьма "Манька", у которой он жил. Он – вытерпел и это; скрыв за артистической улыбкой.

Мать вынуждена была рассказать это ему, вернувшись из родительского собрания. Она договорилась: о продлении пребывания его на квартире у этой ведьмы. На другую квартиру, стараниями ведьмы, он не мог претендовать. Хозяйка согласилась взять Шроо, скорее всего, не от осознания собственной вины, а от обещанного ей, энергетического пиршества: высасывание из Шроо энергетической крови, приносило ей сытость и раздвинуло границы ее территорий. Тело молодого поэта, – его юность и будущее, – становилось ареной битвы энергетических вампиров, за пользование ими; властями (в том числе и потусторонними). Он же, удовлетворяя свои потребности, учился бороться и побеждать их (уже скоро развалится СССР (погубив многих сподвижников). Сексотам придется срочно превращаться в украинских чиновников, не прекращающих попытки воссоздать Сказочную империю 2.0, во главе с новым вампиром из КГБ.

Деньги, которые регулярно платила ей мать Шроо, служили ведьме хорошим подспорьем. Поэт приобретал так необходимую ему свободу – для упражнений по стихосложению.

…Мать находилась в глубоком раздумье; очевидно, под влиянием услышанного о ее сыне. Словно ей дали заглянуть на ту социальную помойку, где предстояло выживать ее сыну, благодаря тому, что она вызвала его на свет божий, не спросив разрешения у этих, так называемых, педагогов. (Однажды, к Шроо заглянут его соученики из этой школы, мать – даже – не появится к ним. Шроо (совсем недолго) будет упрекать ее в этом, пока ему не откроется глубокий смысл "содеянного"). Мать, как смогла, так и ответила на вызов общества. Она лишь проявила любовь к сыну (если бы так умели любить все женщины?)

Шроо заканчивал десятилетку, уже наглухо закрывшись в себе. С потерей самой чувственной привязанности, высвободилось много времени для творчества. Стихи спасали его от нахлынувшего одиночества, открывая новый мир познания и творческого покоя, в котором царит воображение, интеллект и внутренний диалог. Это была весна, когда все это расцветает эпитетами и метафорами. С хрустальным мостом в реальный мир, которые связывает мечта. Литература отлично справлялась с этой задачей; взяв шефство над новым своим “лишним” героем (в советской интерпретации). Шроо полностью растворялся в поэтической стихии. Когда нащупывались связи между отдельными словами, что определяло энергичное насыщение и пластичное развитие языковых форм общения с вечностью. Река поэзии, наполнялась определенным, жизненным смыслом. Шроо, уже не надеялся на приличный аттестат; мечтательно выглядывая лишь поэтическую насыщенность в будущей жизни. Он образовывался в Высшей космической школе – открывая в себе, шлифуя свой дар. Самообразование – как и всякий тяжкий труд, поднимало над окружающим миром, превращало дарвиновскую обезьяну в человека, – словно аттестат зрелости который, получал в подарок – отличительную творческую судьбу.

Шроо доучивался в Кременской десятилетке. Директором которой был: С…ко, – грузный воспитатель будущих сек.сотов и провокаторов. Учитель по украинскому языку и литературе, Р…нюк, ему под стать, такой же, тучный, рослый мужчина, с выпирающим животом; седовласый и с крупным лошадиным, рыхлым лицом, получивший от учеников прозвище "Пуп" (производивший впечатление законченного холуя; выныривающего на школьных линейках из-за спины своего патрона) образцово-показательно демонстрировал своими повадками: высший образец социального "подхалимажа". С…ко и Пуп, олицетворяли собою всю мощь "образцового" советского образования. Они не оставляли никому из своих питомцев шансов выбраться из прокрустового ложа сексотских порядков (в методику обучения не вводились выявление творческого потенциала – кроме, как дифференциации их, по социальному статусу их родителей, определяющего парадигму их дальнейшего развития в Сказочной империи). Убогою, выглядевшая украинская литература и язык, в исполнении такого качественного ее представителя в школе, как Пуп, полностью вписывалась в пространство той, сказочной, Украины. Вся цепочка: одни создавали пропагандистскую продукцию – эти "спiлчанскi генiї"-сексоты, как законченные кремлевские проститутки-провокаторы от литературы, – а другие травили ею мозги украинцев. Шроо смело вычеркнул эту "литературу" из своей жизни. Уже учась в Киеве, в геологоразведочном техникуме (распорядилась судьба), при наличии многих тамошних редакций, он слал стихи в Москву, иногда получая оттуда какие-то снисходительно-обнадеживающие отклики, хотя, позже он осознает им цену, что никто, никогда, и, ни при каких обстоятельствах, не станет их публиковать о официальной печати. Он учился создавать литературу, как бы для себя, и в себе, обустраивая ею свое внутреннее пространство. Словно заполняя строчки мелким бисерным почерком, после техникума, в его судьбе произошло какое-то событие наподобие: армии и тюрьмы в миниатюре – стройбат, – куда его преднамеренно запихнули на два года. (Отвечая, качественно, за выжившего отца на той войне, вынужденного "спасать свою шкуру", которому дважды удалось побывать в Красной армии, в качестве расходного материала и влезть в полицаи, чтоб не умереть в лагере смерти). Отец не делал никому зла – поэтому выжил. А также – освобождая двухкомнатную квартиру в районе Восход города Новосибирск для своего агента Леши Лобова.

С таким скверным "социальным наследством", Шроо не мог рассчитывать на удачу и признание. Он стал думать только о литературе. Это была подсознательная попытка выжить в том социуме, достичь признания; как нелюбимый ребёнок, пытается заслужить любовь своих родителей.

С отцом, сексоты, расправились двумя тюремными сроками. Охота на его сына – становилась ему расстрельным приговором уже при правлении андроповско-брежневского дуумвирата. Из сына, каплями, выдавливали его жизнь: убили первую любовь, устроили пытку стройбатом, лишали средств к существованию, лишали работ и признания. Любовь к литературе – слабые надежды на реинкарнирование в будущем в нормальной стране. С СССР, надо было убегать сразу, как только поднялся на ноги, как это делали евреи.

Молодость, привязанность к чтению, геологические маршруты, окружающая природа Сибири, люди с необычными судьбами, все это питали лишь его надежды на нормальный статус. Он часто оставлял какое-то свое занятие ради литературы (когда возвращался домой). Он стремился быть полезным своей земле, которая давала ему внутренние силы. Он, узнавал цену своим словам. Это был его внутренний мир. Со временем, он начал искать призвания в прозе ( в поэзии ему не будет хватать воздуха (СССР будет доживать последние, голодные годы)).

Полки советских магазинов окончательно опустели, уже, к концу восьмидесятых.

После Чернобыля, будущее Сказочной империи Зла покрылось густым мраком. Началась ее агония, – "перестройка".

Шроо, в это время, не писал стихи; обратившись к прозе. Он создает себе новый стиль. Он поступает на один из козолупских заводов, в качестве мастера.

Пытаясь наладить творческий быт, Шроо сходится с женщиной. Оксана обещает обеспечить ему творческую свободу. Он старается использовать свой внутренний потенциал. Ему не хватает литературного опыта. Нельзя писать без определенных навыков. Чего никогда не поймут "засланцi" в литературу, стремясь ключиком – дипломом о наличии высшего образования, – утвердить свой творческий потенциал.

Советские ведьмы

Тетка – у Шроо – в существе своем: социалистическая ведьма. С арсеналом всех советских стандартных заклинаний, типа: "наркоман", "пидарас", "не такий, як всi" и т.д. В бабских шалманах она играла одну из первых скрипок – сексоты ей доверяли разгонять по селу самые невероятные слухи. Властолюбивая ведьма, "Олена", жаждала власти над людьми, пусть и на самом низком, колхозном уровне; намереваясь с помощью "бранных" слов, улучшить свое материальное благосостояние. Она стучала на всех, как и те, многие колхозники, для которых были открыты уши влиятельных (авторитетных) сексотов. Собственно, любой альфа-сексот, опьяненный властью и покорностью вверенного ему колхозного быдла, завербовав такую Олену, получал возможности, создавать для себя любую модель управления, исходя из своей дикой, извращенной, фантазии. Самое потрясающее, что все пароксизмы "управления" возникали в головах управителей на всех уровнях руководства на территории Сказочной империи; в полном отрыве от существующей реальности. Идеологическое поле оказалось очень пригодным для этих проявлений. Каждый советский колхоз и управляющий им (рабовладелец-чиновник-сексот-латифундист) становился для своих подчиненных, всем: высшим судом и божеством.

Тетка стучала на мать; стучала на Шроо. У матери Шроо, учительницы, были свои каналы стукачества – директор школы, Лебидь М.П (Петруня). Для Шроо, колхозные ясли были закрыты, что собственно спасало его внутренний мир от принудительной советизации. Благодаря ее стараниям, Шроо выпал из сказочной реальности. Тех порядков – которыми жило все население, Шроо не был обученным. Что открывало ему другие возможности: стремиться вскочить в социальный лифт для тех, кого вело образование, – кому выпадала роль жертвы уже, личностном, геноциде. Шроо, как бы от самого рождения, в той социальной среде, инициировался в разряд: "отщепенца", "диссидента" и "не бинарного человека". Хотя, по большому счету, Шроо не числил себя в этих ипостасях; он больше склонялся к мысли, – уповая на свою сексуальную нормальность, – что он: обычный аутотелик.

«Автотелическую личность» отличает способность с лёгкостью превращать потенциальные угрозы в задачи, решение которых приносит радость и поддерживает внутреннюю гармонию. Это человек, который никогда не испытывает скуку, редко тревожится, включён в происходящее и большую часть времени переживает состояние потока. В буквальном переводе это понятие означает «личность, цели которой находятся в ней самой» – речь идёт о том, что цели такого человека порождаются преимущественно его внутренним миром, а не заданы генетическими программами и социальными стереотипами, как у большинства людей.

Небинарный человек, поэт. Небинарные люди, или гендерквиры, не вписываются в общепринятую систему двух полов. Общий термин небинарность включает и других людей, которые идентифицируют себя как агендеры или гендерлесс (отрицают гендерную идентичность); примеряя на себя любую идентичность, не чувствуя никакого комфорта, проще говоря о том, кем они не являлся, и что категория гендера ему принципиально не подходит, он был человеком мира и весь мир находился в его душе. Основной проблемой не бинарного человека состоит в том, что его пытаются определить в какую-то из двух категорий. В колхозном рабстве, не как в современном мегаполисе, живут издревле люди, которые оспаривают право другого человека на самоидентификацию. Большинство небинарных личностей, предпочитают называть себя "they/them" – "они", в этом величие их духа, сложного покроя внутреннего мира, нечто Космическое и бесконечное. Чтоб избежать упрежденности, даже в задрипанном колхозе, к любому человеку, необходимо обращаться на "вы". Что свидетельствует об уважении и культуре, – и предупреждает оскорбительное восприятие личности. Но, это не о советских… (Из интернета)

…Теткиного мужика забрали в 1943 году "сплясать смертельный танец на минном поле перед Днепром, под аккомпанемент вражеских пулеметчиков; так "лошадиные" и "насекомые" маршалы, с помощью немцев расправлялись с украинцами. "Хохлы" не входили в планы послевоенного обустройства территории на которой украинцы проживали с незапамятных времен. Однако же, когда вся военная лабуда устаканилась в пользу кровожадной Сказочной империи, некоторое количество украинского населения, сильно разбавленного подзаборными российскими вышкребками, все же, пришлось использовать в экспериментальном, селекционном отборе. С последующей корректировкой популяции голодоморами, в конце концов, вывела на свет божий манкурта с набором определенных качеств. Они не только выучились выжИвать за счет других; но и вЫживать тех из своих жилищ.

Тетка отжимала у сестры их домик, используя колхозную, сексотскую мафию. Школы уже практически не существовало в селе. Пока была жива бабушка Шроо, это стало невозможно сделать. Потом, когда мать осталась одна, тетка развязала себе руки. Шроо вынужден был вмешаться в эту канитель.

Это было время, когда с геологией было уже покончено, раз и навсегда. Опыт губит романтику; создает дискомфорт в мировоззрении. Когда молодому человеку уже около 27 лет от роду, самое время – отыскать более надежное пристанище своему формирующемуся духу. Наступили времена его безнадежных поисков дорог, ведущей на Запад – это время: горбачевской перестройки.

Все чаще закрадывались мысли о бегстве из СССР. Живя в имперской колонии, человек со сложным внутренним укладом, – мыслящий иначе, чем большинство населения, – мечтает проникнуть в более сложный мир, чтоб пройтись по его географии, посмотреть на новые ландшафты, пожить где-то на самом краю света, в незнакомых городах, окунувшись в атмосферу романтического путешествия в никуда. Не только выживать у черта на рогах, – но и, покудова природа наделяет молодость огромными силами для планетарного покорения, попытаться как-то там устроить свою судьбу: "чтоб не было мучительно больно", потом, за неиспользованные шансы, когда окажется, что некого будет винить за то, что не использовал предел своих сил.

Шроо ощущал себя: молодым и сильным, но живущим в "заколдованной" безнадёгой и беспросветностью Сказочной империи Зла. Ему надоело, что его безжалостно использовали, как трудовой ресурс, словно присматриваясь и приценивались к нему: сможет ли он работать, в том или другом коллективе, когда ему: почти ничего не платить? почти не кормить? забрать любимую девушку? А, выдержит ли он в грязной "общаге"? в бараке? Безнадежность "решения жилищного вопроса" в Сказочной империи, была очевидной, для гонимых людей…

Коллективы, с имперской начинкой, состояли, как правило, из банальных бывших колхозных трутней или собравшихся, по-безысходности, бичей.

Было время, когда он сошелся с одной маленькой женщиной. Ей был нужен он, Шроо, нужна была его мужская твердость.

Ему требовалась женщина, для устойчивости. Он потерял устойчивость в провинциальном Козолупе. Женщина предлагала ему эту устойчивость. У нее был ребенок, девочка. Она разошлась со своим мужем. Бывший муж зарабатывал в Сибири; собирал живицу. Маленькая женщина была полна сил и энергии.

Они встретились на заводе. Она перешла в торговлю, в магазин в городе торгующий спортивными товарами. Оксана.

Они устроились, вдвоем, на небольшом пространстве.

Летняя кухня – маленькая квартирка, перегороженная пополам шифоньером, с печкой; плюс постоянное наличие к ней топлива и секс – создавали "молодым" уют, здесь, даже в сильные зимние морозы.

Он мечтал о писательстве, читал газеты и ждал ее с работы. Она приходила; готовила им в ужин в доме на газовой плите. Кормила дочь. Они ужинали всегда вместе; смотрели телевизор, и ложились отдыхать. В ее жизнь, он никогда не лез (без особой надобности).

У Шроо появилась работа, о которой мечтал любой советский обыватель. Двое суток он работал в день и ночь, по двенадцать часов ежесуточно, а на третьи сутки он отдыхал и получал выходной. Невостребованный в той стране талант, обычно так стремился наладить свой творческий процесс. Иногда он ездил обивать пороги иностранных посольств в Москве (таких поездок было три).

Оксана пользовалась тем, что он был с нею рядом. Секс заменял им настоящую любовь. Создал прочную семейную идиллию долгих пять лет.

Он писал и работал, она, не вмешиваясь в его литературные дела; растила свою дочь и занималась домашними делами.

Это было честное деловое соглашение с обеих сторон. Секс в спокойной и домашней обстановке, насыщенной сравнительными бытовыми удобствами. Что еще можно было себе пожелать большего? Любви? Но в любви он не нашел себя. Но в "сказочном мире", – он знал это – не выпросишь у сексотов. Они все разрушали, что в силах были разрушить. Его социальные связи; его настоящую любовь. И, он, всего изведав на собственном опыте, что такое истинная любовь в Сказочной империи – и, поэтому, у него теперь не было на этот счет никаких иллюзий; он наслаждался тем, что стало ему доступным (он знал, что скоро придет время и он должен будет покинуть это уютное гнездышко). Он строил планы лишь на ближайшее будущее. Строил, часто в чужеземных посольствах, какие-то запасные аэродромы. Часто отправляясь в Москву. Мечтал выбраться из Сказочной империи: хоть к черту на рога, лишь бы не травиться затхлым воздухом обветшалой пропаганды. Он не видел в сексотской стране своего будущего.

… В какое-то мгновенье, Шроо показалось, что его затягивает в свой омут обывательская рутина. Все меньше сил оставалось в нем на реализацию своих литературных проектов. Все труднее становилось настраивать себя на максимальный результат. Все ленивее становились его мысли в голове. Он переставал чувствовать время, в котором жил. Он заплыл жиром: как внутри себя, так и снаружи. Ему хотелось иметь ребенка. Навязчивые мысли, он гнал от себя.

После невольного аборта, после пьяного секса, у Оксаны, однажды, не получилось забеременеть. Он решил покончить с такой жизнью.

Заканчивалась перестройка. Надежда сделать из СССР, что-то предсказуемое для всего мира, и его будущих поколений, таяла, как мираж в пустыне. Стало недоставать элементарных бытовых вещей. Страна превращалась в огромную бомбу, начиненную ненавистью, с фитилем у руках секретных сотрудников КГБ.

Шроо, еще живя с Оксаной, все чаще отправлялся к своей матери.

Будучи там, Шроо, спасал мать от ее сестрицы-ведьмы (после смерти бабушки, их матери). Жилище было уже разделено между сестрами.

Любая женщина всегда может придать себе силу и авторитет, не останавливаясь не перед каким ухищрениями, может – запросто – объявить себя ведьмою. Шарлатанство заложено в ее характере самой природой. Взять, хотя бы, "коварную" внешность? Женщины разукрашивают себя, устраивают хирургические вмешательства в свое физическое естество, только с единственной целью: привлечь к собственной персоне, как можно больше внимания у окружающих самцов. Эту ложь, они, называют шармом.

Колхозная жизнь – придала их поведенческим характерам, определенные социальные черты.

Демоническая сила, будоражила неокрепшее сознание советского человека. Многие молодые люди, кто еще застал поздний СССР, а также те, кто родился сразу после его кончины – могут помнить двух главных "телевизионных гипнотизеров" – Чумака и Кашпировского. Лечение болячек через экран и "зарядка воды" в банках, указывали, в каком плачевном состоянии находится общество "развитого социализма". В целом – народ прибегал к разного рода сказочным способам лечения, так как часто видел в них последнюю надежду – официальная медицина лечить либо не могла, либо не хотела, либо и то и другое вместе. В Сказочной стране привыкли верить в мифы и легенды.

Силой управления людьми в Сказочной империи, – владели советские чиновники, ибо обучались этому ремеслу в институтах. В полной мере, применялась эта сила лишь чиновниками-сексотами.

Склонные к шарлатанству женщины становясь ведьмами, чтоб получить доступ, тоже, к такому себе управлению. К услугам, которых, повсеместно прибегали и чиновники-сексоты. То есть, в таком случае – ведьм наделяли "сверхъестественною силою"; они могли "отравлять" их врагам жизнь; они становились оружием.

Детство Щроо проходило на реке. Она заметно окрашивала его одиночество особым смыслом существования. Он полюбил гоняться за речными рыбами. В колхозные ясли, – Бог, смилостивился, – его не брали. Разве могло колхозное начальство допустить, чтоб с детьми колхозников находился отпрыск бывшего полицая? Хотя дети других полицаев, без всяких исключений находились среди колхозных ушастиков. Шроо, на их безобразном фоне, выгодно отличался. Угадывался в нем уже сызмальства некий замысел Творца. Разве такое кощунство могли допустить те, которые считали, что они держат его за бороду. Они давно уже не верили не в Бога, не в черта – считая себя самих таковыми. И, они были в чем-то правы…

Шроо уважал своего отца, угодившего в плен под Харьковом в мае 1942 года. С той поры, отец был вынужден "искупать свою вину" перед всеми "визволителями України": от немецкого Вермахта, до советской НКВД-МГБ-КГБ, – служа и прислушиваясь им, среднестатистическим, вечно виноватым, хохлом". Мировых головорезов, – Сталина и Гитлера, – надо отдать ему должное, – он ненавидел одинаково. Как и советскую власть, которая отняла у него детство.

После смерти своего отца в 1922 году от тифа, состоятельного землевладельца, ведущему свой род из мелкой казацкой старшины, отец, вынужденный был много лет скитаться, обычным, беспризорником. Сначала, со старшим братом, они укатили на Северный Кавказ, спасаясь от голода (специально пускали слухи, что там много лучше живется). Там старшего брата убили бандиты. Отец еле ноги унес оттуда. "Драв, дорогою, – рассказывал он сыну о своих мытарствах, – воронячi гнiзда, шоб хоть якось вижить". – Это значит: доставали яйца из вороньих гнезд. Скитался по коммунах – пока не ушел в Красную Армию. И до самого пленения, честно воевал за новых хозяев жизни. Никакой своей вины он не чувствовал за то, что не захотел идти в концлагерь, нарядившись в полицейскую форму, так ненавидимую в советской Украине. Людей не трогал, спасал их по мере своих скромных возможностей, от отправлений в Германию. Да и прослужил он в этой форме, всего-то несколько месяцев, как вернулись Советы. Снова, Красная армия: судьба "черносвитника на минном поле". Он поведал Шроо: как молодими украинцами разминировали минные поля на подступах к Днепру. А, потом, пошло и поехало: восстановление шахт Донбасса, побег и ГУЛАГ, со всей гулаговской, таёжной эпопеей. Строительство БАМа, в районе Тайшета. Шроо он прищепил, надо отдать ему должное, не стеснятся его прошлого. Он научил его стойкости; это многого стоит. Мать дала жизнь и кормила его; отец дал характер и способности. Со сверстниками у него сложились ровные отношения. А поскольку отец не научился ладить с колхозными сексотами, то и сын не стремился к этому.

Сейм – тихая и спокойная река. Течет вода меж глеистых круч и покрытых изумрудной травкой берегов; все больше обросших густыми лозами.

Чего только не пряталось под водой в этой речке. И поднимающиеся над водою кашки рдеста и плавающие листочки водяной гречихи и много красноперок между ними – как и среди кувшинок, – и водяных лилий, что на тонких темно-зеленых розоватых стеблях опускаются в темную речную глубину на подводных ямах, словно притрушенными по всей длине серой бахромой из ила, с плавающими, словно подкрашенными снизу, круглыми листьями, на поверхности воды, из приятными для взора белоснежными цветками, которые закрывают на ночь свои плотные чашечки, чтоб утром раскрыть их снова, чтоб все увидели эту утонченную красоту, которая так легко ассоциируется с нежностью и свежестью точеного, девичьего, личика.

Шроо, выступал эмпириком, имея тяготение к развитию собственного ума и добродетели, проживая в наблюдениях за окружающей действительностью; колхозники же, искали постоянного спасения в низменных инстинктах, в благополучии своей социальной группы, в теплоте древнего племенного сообщества. Два миры постоянно соприкасались между собой, входя во всевозможные конфликты интересов, они в чем-то, даже, способствовали развитию друг друга. "Хитрожопые" колхозники стучали на него альфа-сексоту, чем поднимали себя в его глазах, Бардак концентрировал на нем острие агентурной работы; Щроо оттачивал литературной мастерство, приобретал опыт борьбы в условиях приближенных к военным. Шроо постоянно ругал бывших колхозников за "дебилизм", присущий примитивным формам жизни; колхозные трутни, вымуштрованные вековым рабством, огульно и хором, напирали на то, что "он не такой как все" (огульно записывали его в гомосексуалисты (с подачи тетушки-ведьмы, которая придумала эту фишку, чтоб сподручней было его травить)).

Шроо отказывался сражаться с "мельницами" в ветреных головах (это был не его метод).

Шроо взялся проводить много сложную стратегическую операцию – длинною в саму жизнь – и, прежде всего, он принялся за искоренение зла в самом себе. Очищая свой внутренний мир от засилья, он создавал плацдарм (тыл) для этой борьбы. Освобождая самого себя от внутреннего врага, Шроо представлял собой модель свободного мироустройства, а, значит, в том мире получали свободу все его населенцы от диктата альфа-сексота. Флюиды влияния которого блокировал в себе Шроо. Борьба за окружающий мир началась такая, что не оставалось камня на камне от прежнего сосуществования.

Шроо организовал в себе литературную учебу, оплачивая добросовестным усердием. Уходили огромные средства: самое дорогое, что ему выделялось в избытке – свободное время и воинственная молодость. Необходимо было учиться зарабатывать себе на жизнь в обескураженной и нищей социальной среде, которую представляло собою, украинское село, в первые годы собственной независимости. Удержаться какое-то длительное время на плаву, чтоб выкристаллизовался тот отдельный, особый почерк, – стиль, – через который он должен представить миру свое собственное, творческое начало. Зачем? Это потребность в осознании собственной гениальности должна закладываться в каждом творческом гомункуле. Как и Манихейский бред и всякие прочие достоинства, на грани умопомешательства, с которыми, – с приходом раннего опыта и мудрости, – индивидуальность справляется, не позволяя себе впасть в настоящий бред. Надо возвести себя в ранг хотя бы чуть повыше тех, кого выбрал себе в поводыри. Каждой мыслью, каждой строчкой, каждый день, доказывать себе, что ты лучше своего кумира. Много лучше. Современнее. Как тетива натянутого лука, должен извергать звук, отправляя в будущее острый снаряд. Уйдут многие годы ожиданий, чтоб перепроверить это по многу раз.

Книжный Мартин Идеен, не раз отправлялся в свое плаванье, обогащая жизненный опыт свежими впечатлениями, чтоб найти пути к совершенству. Успех у людей – это производные от своей внутренней реализованности.

Автор должен научиться работать исключительно для себя. Только в постоянной борьбе с собой, из гадкого утенка может выпростаться прекрасный лебедь.

Особый эзотерический мир – существует внутри и вокруг нас. Он находится в плоскости веры – веры в сверхъестественные силы. Если впечатлительному человеку хоть единожды пришлось столкнуться с чем-то, не поддающемуся его логике – для него, тут же, открывается возможность застрять в инфернальном болоте на всю оставшуюся жизнь. Спасения нет. Это, как и у нарика, подсевшего на убийственный дурбазол. Без длительного, спасительного лечения своей воли уже не обойтись, болезному.

Знакомство с Третьей, тоже советской ведьмой, у Шроо, произошло сразу после смерти отца – и их ( с матерью) успешного (оперативного) переселения Шроо в его жилище.

В свое время, мать Шроо, вела с первого класса восьмилетки, ее дщерь до самого восьмого класса, сельской восьмилетней школы. Вечно завшивленная, как никто другой в этом классе. Мать вынуждена была проводить Гарбузкой изнурительные, воспитательные беседы.