Имяславие. На юге России

Конфронтация привела к нарастанию печатной дискуссии. В середине лета 1912 года вышел в свет один из главных полемических трудов имяславия-«Апология веры во Имя Божие и во Имя Иисус», в котором отец Антоний (Булатович) произвел самую широкую подборку высказываний святых отцов церкви и цитат из Библии в защиту учения о том, что «имя Божие есть сам Бог». Помогал ему в этом труде «драгоценнейший сотрудник»⁶⁷ – Павел Григорович. В дальнейшем, после смерти о Антония, Григорович П. Д. будет считать себя его преемником, а пока он вел корректуру «Апологии», которую Булатович затем представит в Синод. По показаниям Григоровича П. Д.:

«Из этой „Апологии“ я ничего тогда не мог понять, так как всё мое внимание было сосредоточено на корректуре, тем более что листы один после другого приходилось читать через час и более. Таким образом, в памяти у меня почти ничего не осталось из „Апологии“, кроме двух изречений о. Иоанна Кронштадского: „Имя Божие есть Сам Бог“ и подобного же изречения св. Феофилакта Болгарского»⁶⁸.

Мнения об объекте спора можно постараться выразить сравнительной таблицей, которая будет приведена далее (смотри с.35—37).

Также обязательно стоит обратить внимание на книги епископа Илариона (Алфеева), которые являются на данный момент самым проработанным исследованием по истории имяславия и попыткой дать взвешенную оценку событий. Однако и он, как нам видится, в выработке примирительных богословских формулировок, которые уже успели обрести противников в имяславской среде, не смог полностью сохранить беспристрастность. Для полного погружения в тему стоит ознакомиться с полнотекстовой версией исследования.

Краткий конспект выдержек основных положений – будут приведены далее. Это в целом поможет читателю погрузиться в историческую ретроспективу и понять в самых общих чертах многовековые предпосылки рассматриваемых событий⁶⁹, связанных с новым витком споров об имени Иисус в XX веке. Приведем более подробно некоторые мнения оппонентов на этом самом новом витке противостояния.

Доктор богословия Сергей Викторович Троицкий, размышляя об учении святого Григория Нисского об именах Божиих, в частности, обращал внимание на то, что «источник происхождения всех имен не в Боге, а в самом человеке, в способности его разума к изобретению, в способности измышлять (…) Все имена суть лишь символы вещей, суть знаки, клейма, налагаемые человеческим измышлением на вещи, и сами по себе вовсе с вещами не связанные. А если так, то имя не то, что самый предмет. Бытие не одно и тоже с наименованием. (…) Имена означают не самые вещи, а наши представления о них. Точно также и имена Божии означают не самого Бога, не Его природу или сущность, а наши представления о Боге⁷⁰».

Часть 1. «Сравнительный обзор цитат участников спора об имяславии». Начало таблицы

Анализируя взгляды С. В. Троицкого, Епископ Иларион (Алфеев) приходит к выводу, что он «стоит приблизительно на тех же позициях, что и священник Хрисанф Григорович и архиепископ Никон, описывая молитву как субъективный опыт человека, полностью вместимый в рамки соответствующих законов логики и психологии. Так же как и у Никона, процесс молитвы рассматривается у Троицкого как серия переживаний и чувств, в результате которых у молящегося „возникает представление“ о присутствии Бога в сердце (…) Какая-либо ссылка на действие Бога в молитве отсутствует»⁷¹

Часть 2. Продолжение таблицы

Отец Антоний (Булатович) в своих трудах отмечал:

Часть 3. Завершение таблицы

«(…) имяславцы никогда не заявляли о постижимости и именуемости сущности Божества⁷² (…) Прочтите наши сочинения и сочинения наших противников, и вы увидите, что сущность спора заключается именно в этом. Наши противники доказывают, что тайна благочестия не состоит в исповедании Имен Божиих, что в таинствах Имена Божии служат лишь посредством, но не освящающей силой, что в молитве Иисусовой бездейственно Имя Господа Иисуса, что чудеса Именем Господним никогда не совершались, и что если где в Писании и говорится о таких чудесах, то это суть лишь – „описательные выражения“, что тайна молитвы не состоит в исповедании Имен Божиих, но что Имя Божие в молитве нужно якобы лишь для первого обращения к Богу, а затем молящийся беседует, так сказать, с Богом лицом к лицу. Мы же утверждаем, что и в таинствах действенно Имя Божие, и в молитве Иисусовой тайна ее заключается в сердечном исповедании Имени Иисусова, и что вообще действенность всякой молитвы заключается в исповедании Имен Божиих, что Имя Господне сильно творить чудеса и изгонять бесов⁷³, одним словом, через все наши сочинения красною нитью проходит мысль, что „тайна благочестия состоит в исповедании Имен Божиих“, а в сочинениях имяборцев тою же красною нитью проходит мысль, что тайна благочестия состоит собственно в исповедании Самого Бога, а не Имени Его»⁷⁴.

Имяславцы настаивали на неразрывной связи имени с Богом через присутствие энергии Божией в Его именах: «Господь, говоря о Себе, не ограничился каким-либо местоимением, но сказал Свое полное Имя Иисус Христос, в именовании которого никакой нужды не было. (…) очевидно указывая тем на важность ведения Имени Иисуса Христа. (…) как видим из последних слов первосвященнической молитвы Господь говорит: „И сказал им Имя Твое и скажу, да любы, ею же Мя еси возлюбил в них будет и Аз в них“. – (Иоан. 17, 26). – Познавать Бога возможно лишь в Глаголах Слова, то есть, во-первых, в Именах Богооткровенных и в Глаголах Писания и прочих Глаголах Божественного Откровения, сии Глаголы суть Самa Жизнь Вечная, то есть Энергия Слова Ипостасного, не отделимая от Энергии Отца и Св. Духа. Сию тайну в вышеприведенных словах и поведал нам Господь»⁷⁵.

Оппонировал этим утверждениям архиепископ Антоний (Храповицкий): «Булатович не понимает самых простых слов, например, энергия, и называет Божии имена Божественною энергией. Энергия есть действие, воля, а не имя. Если римский папа назвал себя согласно их церковному праву Бенедиктом Пятнадцатым, то разве это имя есть его энергия? Что за бессмыслица! Это имя, даже не самое имя, а избрание себе этого имени, есть результат, его воли, его энергии, a не энергия. Нужно бы прежде Булатовичу выучиться говорить по-русски, а потом философствовать. И если бы он держался такого простого правила жизни, то не вступил бы со своим бессмысленным учением о том, что имя есть самое Существо, не был бы принужден защищать свою бессмыслицу клеветами и извращениями и обвинять вразумлявших его пастырей в том, будто они не признают Христа Богом»⁷⁶.

К полемике подключались и другие лица, от действий которых ситуация еще более обострялась.

Патриарх Иоаким III

Так, например, в августе 1912 года отец Алексей (Кириевский), один из первых, кто активно вел проповедь в Фиваидском скиту против книги отца Илариона (Домрачева), едет вместе с иеросхимонахом Кириком (Максимовым) в Константинополь к патриарху Иоакиму III «с поручением изложить перед Его Святейшеством дело религиозной афонской распри и просить разрешения запутанного вопроса»⁷⁷.

Реакция не заставила себя долго ждать. Уже в сентябре 1912 года на основе мнения Халкинской школы Вселенский Патриарх Иоаким III признал, что в книге «На горах Кавказа» много ошибочного и ведущего к ереси. Этого мнения патриарха на Афоне имяславцы не признали.

В 1912—1913 гг. сложилась непростая внешнеполитическая обстановка. В эти годы шли так называемые Балканские войны, начало которым положило стремление ряда государств расширить свою территорию за счет земель Османской империи и полностью лишить ее европейских территорий. В связи с чем Святая гора Афон оказалась в непростом положении.

Посол Михаил Николаевич Гирс

В 1912 году, греки занимают Афонский полуостров и стремятся включить его в состав своего государства. Один из очевидцев событий об этом пишет: «Уже тогда Русский монастырь предвидел опасные последствия возможного присоединения Афона к Греции (…) и потому отказался подписать петицию, поданную в 1913 году греческими монастырями (…) о своём желании войти в состав греческого государства»⁷⁸. На лондонской конференции по урегулированию ситуации на Балканах наши дипломаты продвигали идею о совместном покровительстве над Афоном шести православных государств при сохранении юрисдикции Константинопольского патриархата. Однако выше обозначенная позиция вызвала в Афинах раздражение: греческое правительство, опасаясь возросшей численности насельников русских монастырей, стремилось их упразднить или заменить их насельников греками. Греческие монастыри были против интернационализации Афона, называя такой исход дела установлением нового ига взамен того, от которого они только что избавились. Закрепление Афона за Грецией было совершено Бухарестским договором от 26 августа 1913 года ни сколько юридически, сколько с молчаливого согласия сторон, его подписавших⁷⁹.

На этом фоне идет нарастание конфликта на Святой горе. 12 января 1913 года власть в руки имяславцев перешла в Андреевском скиту Ватопедского монастыря⁸⁰. Причем захватили ее насильственным способом. Несколько десятков человек во главе с Антонием (Булатовичем) пошли к своему игумену о. Иерониму для серьезной беседы, которая назрела после многодневного противостояния в стремлении имяславцев сменить руководство скита.

Возможно, что этой «беседы» могло и не случится, т.к. о. Антоний 1-го января 1913 года «хотел поехать в г. Солунь печатать на греческом языке свои сочинения, но благодаря непогоде пароходы не могли пристать к берегу»⁸¹.

Игумен Свято-Андреевского скита Иероним

Автор «Апологии» разорвал с отцом Иеронимом отношения еще летом 1912 года из-за резких оценок своего труда⁸² и критики статей, написанных, в том числе, на имя Антония (Храповицкого), после чего покинул Андреевский скит. Теперь же о. Антоний (Булатович) требовал от игумена удалиться от исполнения занимаемой им должности. Возможно, что этого хотел и один из авторитетных старцев – отец Давид (Мухранов), который несколькими днями ранее, после дискуссии об имени Божием, возникшей в виду попытки отца Иеронима устроить показательное изгнание активных имяславцев, по сообщению отца Антония, воскликнул: «Братия, бегите: ваш игумен еретик. Он перед всем собором отрекся от Иисуса»⁸³. То есть власть игумена была лишена легитимности в глазах части братии Андриевского скита. Однако диалога не вышло. С обеих сторон, в тот самый день 12 января, были монахи крепкого телосложения, готовые защитить своих лидеров.

Очевидцы сообщают, что «стоявший по левую сторону Иеронима монах-еретик крепкого атлетического сложения, быстро протянув через стол руки, схватил за горло о. Антония и потащил через стол на себя, чтобы задушить его. О. Антоний, маленький ростом, худенький постник, уже захрипел в когтях атлета. Двое из нас бросились на выручку и спасли о. Антония»⁸⁴. В ответ со стороны имяславцев были приняты «решительные меры», в результате чего началась массовая драка, в развязывании которой стороны затем обвиняли друг друга. Команду к бою по одной из версий отдал сам о. Антоний (Булатович) и «братия, исполнилась непомерного гнева и бросилась на „ура“. Был великий бой с обеих сторон. Сперва кулаками, а потом один другого давай таскать за волосы. Это было чудное зрелище. Внизу руки, ноги, туловища, а вверху виднелась одна шерсть (то есть волоса). И начали вытаскивать (иеронимовцев) из этой кучи по одному человеку в коридор, где братия стояла в две шеренги, получая добычу и провожая (иеронимовцев) кого за волосы, кого под бока и с приговором, кого за что бьют, чтобы он знал. Таким образом провожали до лестницы, а по лестнице спускали, кто как угодил: одни шли вниз головой, другие спускались ногами книзу, а затылком считали ступеньки…»⁸⁵.

Свидетель противной стороны, монах Климент, сообщает: «Били кулаками, сбитых с ног топтали, влачили за волосы и избитых выкидывали за дверью. За ней в коридоре на обширной площадке, продолжала их избивать озверевшая молодежь имябожников. Этой кровавой картины мне никогда не забыть»⁸⁶.

Архимандрит Давид (Мухранов)

В результате о. Иероним был смещен, а ему на смену по настоянию братии пришел отец Давид (Мухранов) – главный ктитор скита. Выгнав прежнего игумена и его сторонников, иноки – андреевцы, выражаясь современным языком, ушли в «самоизоляцию» – главные врата обители были наглухо закрыты. Монахи решили их больше никогда не открывать, чтобы в их обитель не проникли еретики. О. Иероним немедленно ставит в известность о произошедшем церковные и гражданские власти, используя свои связи: четыре года он выполнял роль эконома, а затем настоятеля подворья в Константинополе, учился в Халкинской богословской школе⁸⁷.

О смещении прежнего игумена имяславцы также уведомили официально и Ватопедский монастырь и обер-прокурора Святейшего Синода Владимира Карловича Саблера. Побежденная сторона при этом заявляла, что отстранение игумена Иеронима было совершено путем незаконного переворота, а сторона победителей считала, что насильное выдворение игумена не имело «характера общего переворота и ниспровержения всего прежнего строя скита, ибо все должностные лица и управление в скиту остались нетронутыми»⁸⁸.

В ходе научной экспедиции на Святую гору Афон исследователи из Международного института афонского наследия в 2015 году в архиве сербского Хиландарского монастыря обнаружили копию письма иеросхимонаха Антония (Булатовича) на имя императора Николая II за 1912 год. Этот документ является важным ключом для понимания первопричин вышеописанного конфликта. В нем он просил российского монарха о помощи в передаче ему на Афоне для проживания и восстановления заброшенного бывшего «казацкого» скита «Черный Вир». Как уверяет исследователь Шумило С. В., монах-гусар о. Антоний (Булатович), с которым на Афон ушли шестеро солдат его эскадрона, не любил «подчиняться армейскому начальству и из-за этого нередко вступавший в конфликты с командованием, влекомый новыми приключениями и подвигами, он задумался о создании собственной обители для таких же, как и он, бывших отставных военных⁸⁹. Не раз бывавший в Эфиопии, он едет туда вновь в 1911 году с целью открыть там новое подворье Андреевского скита. Однако его планы рухнули. По слухам, в Абиссинии⁹⁰ полковник Ажинов и штаб-ротмистр Булатович хотели устроить там православную церковь: построили палатки, поставили кресты, но англичане открыли по ним артиллерийский огонь. Булатович и его команда «бежали без оглядки»⁹¹. Ни местные власти, ни руководство скита сложившуюся ситуацию и саму идею не поддержали, что стало причиной отказа в финансировании и со стороны Синода. Отсутствие поддержки отца Иеронима могло стать причиной затаившейся обиды на него отцом Антонием (Булатовичем), которая вылилась в последующий конфликт⁹².

Именно после возвращения из Эфиопии о. Антоний всю свою энергию направил на поддержку оппозиционно настроенных имяславцев, параллельно пытаясь добиться получения в свои руки заброшенного скита «Черный Вир». Когда и это намерение не осуществилось, он вступает в конфронтацию с церковными властями как на Афоне, так и в России.

Саблер Владимир Карлович

Чтобы предположить заранее в этой ситуации последующие решения Синода, важно понимать социальные связи в высших кругах империи. Саблер Владимир Карлович был главным соратником Константина Петровича Победоносцева, прежнего обер-прокурора Св. Синода, с именем которого связана целая эпоха церковной истории России. В 1911 году Саблеру покровительствовал назначением, по слухам⁹³, сам Григорий Распутин. Для государыни-императрицы Александры Федоровны Владимир Карлович был одним из авторитетных управленцев, который отличался глубокой приверженностью к православной вере⁹⁴.

В свою очередь по протекции Саблера В. К. произошло продвижение Антония (Храповицкого) в сан архиепископа⁹⁵. Вполне возможно, что с подачи Владимира Карловича он был переназначен в мае 1912 года (по ст. ст.) членом Синода с оставлением на Волынской кафедре⁹⁶. Подобная протекция обер-прокурора, вероятно, продиктована целью приблизить к себе лояльного человека: Антоний (Храповицкий), например, глубоко-сердечно оказал Владимиру Карловичу в свое время моральную поддержку после его отставки из Синода в 1905 году⁹⁷. Однако в этом может проявляться также и его дальновидность, которая подсказывала, что Владимира Карловича рано списывать со счетов. Если это был и расчет тоже, то он оправдался.

Протопресвитер Георгий Шавельский, характеризуя назначенного в 1911 году обер-прокурора, отметил: «В. К. Саблер был оригинальнейшим обер-прокурором. Он всегда был другом архиереев, за что последние, по крылатому выражению влиятельнейшего среди них, Антония Храповицкого, „борова поставили бы во епископы“, если бы это потребовалось для удовольствия Владимира Карловича»⁹⁸. Саблер В. К. получил от о. Георгия Шавельского характеристику покровителя «так называемого „ученого“ монашества, в руках которого и раньше была власть русской церкви, а теперь оказалось и духовно-учебное дело. В „царствование“ В. К. развилась какая-то эпидемия пострижений студентов духовных академий (…) Кто хоть немного следил за нашей церковной жизнью, тот знает, что своим печальным расцветом такое направление обязано знаменитому во многих и положительных, и отрицательных отношениях Антонию (Храповицкому), бывшему митрополиту Киевскому»⁹⁹.

Как видим, тесная связь этих двух влиятельнейших людей, скорее всего, могла обеспечить направление работы Синода в отношении имяславия, оставляя отцам афонским призрачные шансы на всестороннее рассмотрение их обращений российскими церковными властями. Ведь «Св. Синод рассматривал дела, предлагавшиеся ему обер-прокурором. Это, конечно, не исключало инициативы синодальных членов в возбуждении новых вопросов, но решения Синода получали силу лишь после высочайшего утверждения. Докладчиком же у царя по этим вопросам всегда бывал обер-прокурор, от которого зависело то или иное освещение их»¹⁰⁰. Вот и в отношении имяславцев, если верить дневниковым записям митрополита Арсения (Стадницкого), Саблер В. К. «метал гром и молнии против „этих“ еретиков»¹⁰¹.

Лидеру имяславцев о. Антонию (Булатовичу), сложно будет оправдаться от выдвинутого против него обвинения в учинении «бунта с кровопролитием». Эта ситуация в целом позволила о. Антонию (Храповицкому) еще более резко отзываться о событиях на Афоне. Имяславцев в своем письме на Афон архиепископ Волынский называет шайкой сумасшедших, предводимых честолюбивым гусаром, к которым нужно послать «3 роты солдат и заковать нахалов»¹⁰². Подобные высказывания вполне отражают личность архипастыря, склонную к максимализму в борьбе за единство церкви и возрождение оскудевшей духовности народа¹⁰³.

Это противостояние шло на фоне ожидаемых церковных преобразований. 28 февраля 1912 года указом императора Николая II было созвано Предсоборное совещание во главе архиепископом Финляндским Сергием (Страгородским). Цель работы совещания была подготовка созыва Поместного собора, а конечной целью последнего – преобразование синодского управления и избрания патриарха. О необходимости этих реформ громче всех тогда заявлял один из активнейших участников работы совещания – архиепископ Антоний (Храповицкий)¹⁰⁴, который, несомненно, стремился стать патриархом. На фоне задач общецерковного характера волнения на горе Афон были для него явно раздражающим фактором, разобраться с которым властям как церковным, так и гражданским хотелось как можно скорее.

Гражданская власть в лице Министерства иностранных дел в это время пытается понять положение происходящих на Афоне событий, как в связи с произошедшим в Андреевском скиту, так и грядущими изменениями статуса полуострова после захвата его греческой армией. Для получения всех необходимых сведений на Святую гору посылали как вице-консула российского посольства В.С.Щербину, так и чиновника по особым поручениям П. Б. Мансурова.

Первый отметился появлением в Андреевском скиту с требованием восстановить в должности отца Иеронима, которое не возымело действия. По воспоминаниям о. Антония (Булатовича): «Мы попросили заносчивого юношу, во первых, не кричать в храме, ибо это не приличествует святому месту, а затем объяснили ему, что скит пользуется правом самоуправления»¹⁰⁵. Имяславцы подробно пояснили вице-консулу свою позицию в правах в соответствии с уставом, но сделано это было, видимо в тоне, который задел самолюбие чиновника. Вероятно, это стало одним из побудительных мотивов, по которым Щербина В. С. втянул в обсуждение вопроса смены игумена протат Святой горы, указав религиозные причины удаления отца Иеронима. Это привело к тому, что «русский дипломат не только толкнул греков на вмешательство во внутреннюю автономию русских обителей, но и во внутренние религиозные споры (…) российское посольство стало добиваться, чтобы греки признали Андреевский скит неправославным». Результатом подобных действий стало признание кинотом Святой горы за монашеской братией Андреевского скита ложного злословного учения о Втором Лице Святой Троицы с отлучением от церкви «впредь до суда великой церкви»¹⁰⁶.

Вице-консул Щербина В. С. побывал и в Пантелеимоновском монастыре, где был свидетелем выражения недовольства части братии своим руководством. 22 января состоялось совещание в соборном Покровском храме, на котором вице-консул «Говорил долго и убедительно. Приглашал братство к миру и взаимной любви, напоминал о монашеском смирении и св. послушании игумену и монастырской власти, указывал на порядок решения спорных религиозных вопросов высшей инстанцией Церковной власти – Св. Синодом»¹⁰⁷. Здесь он тоже не был услышан имяславцами, которые «с шумом прерывая речь Г. Щербины, предъявляли свои излюбленные требования: удалить… иеросхимонахов Агафодора и Вероника и других, обвиняя их в распространении рецензии сх. Хрисанфа (Ильинского)»¹⁰⁸.

Таким образом, после всего увиденного, наш российский дипломат мог покинуть Афон с представлением о событиях, хоть и в меньших масштабах, но, вероятно, близких по духу к революции. В столице при этом, судя по жестким высказываниям о. Антония (Храповицкого), могли смотреть на афонские события как на продолжение «брожения умов», которое после революционного потрясения начала века перекинулось в церковную ограду. Так, например, в 1908 году смута поразила Глинскую пустынь, а в 1910 году – Оптину пустынь. В 1913 году было положено начало смуты в Соловецком монастыре. Везде имело место выступление части монашеского братства против своего руководства. Все эти события являлись прямым отражением влияния процессов, происходивших в российском обществе¹⁰⁹. События на Афоне, помимо этого фактора, отличались ещё и религиозным догматическим противостоянием.

Уезжая из Пантелеймоновского монастыря, Щербина В. С. явно предвидел возможные волнения, а потому рекомендовал игумену Мисаилу не делать собраний в его отсутствие. Между тем уже на следующий день¹¹⁰ под предводительством отца Иринея (Цурикова)¹¹¹ было организовано общее собрание и, оказывая давление на официальное руководство монастыря, был составлен текст «Исповедание имени Божия», который отец Ириней внушил подписать и самому игумену¹¹². Также отца-игумена принудили подписать акт об изгнании 8-ми человек, лиц из его ближайшего окружения. Отец Ириней говорил при этом настоятелю архимандриту Мисаилу: «Иди скорее, подписывайся к нашему протоколу, или мы иначе с тобою заговорим»¹¹³.

В результате этих действий игумена Мисаила лишили его власти, избрав из среды имяславцев 12 новых соборных старцев, которые принуждали его во всем беспрекословно соглашаться на их предложения¹¹⁴. Также была отобрана монастырская печать и ключ от кассы. Один из 8 изгнанников – иеросхимонах Агафодор в этой связи отмечал, что ревность за имя Божие была для руководителей имяславцев Пантелеймоновского монастыря лишь прикрытием, а «главная цель их была завладение в монастыре властию и кассою (…) у Иринея же за спиной скрывался самый главный вождь – иеромонах Иорам, претендент на игуменство»¹¹⁵.

Между тем, в январе 1913 года, в контексте обсуждения книги отца Илариона (Домрачева), найти общий язык с имяславцами попытался архиепископ Никон (Рождественский). Он пишет на Афон послание, в котором стремится примирить стороны, пытается обратиться к совести имяславцев и призывает к подчинению матери-Церкви: «… не смиреннее ли, не благоразумнее ли вовсе не читать сей книги, дабы не засорять своего сердца немирством к инакомыслящим – по крайней мере дотоле, пока сама Церковь не скажет своего слова (…) помнить должно, что для монаха все спасение в послушании Церкви (…)». Послание в целом носило примирительный характер, где действия «горячих голов» с обеих сторон были раскритикованы: «как противники, так и защитники книги внесли уже много в свою полемику (…) И те и другие подлежат строгой епитимии»¹¹⁶. Однако о. Никон весь корень проблемы сосредоточил в разном понимании выражений книги схимонаха Илариона.

В своем развернутом ответе иноки четко выразили мысль, что не книга о. Илариона стала причиной разногласий, а рецензия на нее инока Хрисанфа и статьи архиепископа Антония (Храповицкого), где говорится о том, что имя Божие не есть Бог¹¹⁷. В целом оценка его послания была воспринята имяславцами отрицательно. Они были опечалены тем, что он не встал однозначно на их сторону и восприняли его слова более сочувственными к Антонию (Храповицкому) с которым он «один дух имеет»¹¹⁸.

5 апреля 1913 года вновь избранный Константинопольский патриарх Герман V, после очередного обращения за мнением богословов Халкинской школы подтверждает своей грамотой прежнее мнение почившего патриарха Иоакима III.

Антоний (Булатович) к этому времени уже находится в Санкт-Петербурге, где пишет в инстанции прошения и жалобы, в частности на архиепископа Антония (Храповицкого), отстаивая позиции афонских имяславцев. Также он плотно работает с П. Флоренским и М. Новоселовым (см. фото), которые активно помогают ему в издании «Апологии».

Михаил Новоселов (слева) и Павел Флоренский

В Синоде при этом, видя слабую реакцию на письменные увещевания афонцев, постепенно формируется мысль о необходимости послать на Святую Гору кого-либо из авторитетных пастырей. На этом настаивал так же прибывший из командировки с Афона П. Б. Мансуров. Этого, как казалось некоторым, требовала и сама ситуация – незадолго до Пасхи в афонский Свято-Пантелеимоновский монастырь прибыл имевший в свое время статус миссионера о. Арсений. Он приехал на Афон с намерением окончить там свой земной путь, однако его появление совпало с нагнетанием непримиримых столкновений. Попав в среду имяславцев в Андреевском скиту, он становится их пламенным защитником¹¹⁹.

Параллельно с этим, 3 мая в Пантелеимоновский афонский монастырь прибыл Священный Кинот – центральный соборный орган управления Святой Горы Афон с миссией зачитать патриаршую грамоту Германа V, в которой осуждалось учение об имени «Иисус» как еретическое. Собравшимся в Покровском соборе также было предложено подписаться под этой грамотой, на что имяславцы, разумеется, не могли откликнуться: «Священный Кинот передал свое обращение к братии монаху Иринею, который заставил своего сообщника иеродиакона Игнатия читать его. И только чтец дочитал до слов, что учение об имени Иисус разбиралось в Богословской Патриаршей школе в Халки собранием профессоров в 8 официальных заседаниях, как Ириней остановил чтеца и стал глумиться над учением Св. Церкви и патриаршей грамотой, говоря: „Слышате, братия! – в Халки; что такое Халки, мы не знаем, нам покажите из Святых Отцов, а Халки мы не признаем“– и пытался вступить в прения со Священным Кинотом (…) гостивший в нашей св. обители ученый иеромонах Пантелеимон попросил слово (…) стал объяснять, что само имя никак не может быть названо Богом, тогда поднялся в соборе сильный шум и ему пришлось скорее уйти, так как грозила опасность быть избитому (если не убитому)¹²⁰. Иеромонах же Варахия закричал братии: „Видите, какие Халкинские богословы! Ученые еретики!“ В храме поднялся невообразимый шум и Священному Киноту пришлось скорее уйти, не исполнив своей миссии»¹²¹.

Игумен монастыря святого Пантелеимона архимандрит Мисаил в связи со всеми произошедшими событиям и пишет в Россию развернутый официальный доклад, в котором в итоге просит правительство от лица всей обители оказать содействие Св. Церкви «в очищении нашего Священного места от еретиков», которые, «почуяв себя сильными в обители, примутся опять за выполнение своих давно задуманных властолюбивых целей и тем могут в конец разорить св. обитель. Необходимо их раз и навсегда обезвредить»¹²².

Между тем, на фоне столь бурной полемики, епископ Иларион (Алфеев), сравнив мнения Троицкого С. В. и о. Антония (Булатовича), видит много точек соприкосновения двух авторов, где первый из них принимает по сути имяславское учение об имени Божием как об энергии Божией¹²³ и дополняет, уточняет тезисы второго, открывая возможность примирения между сторонами. Позиция Троицкого имела шанс стать общей платформой¹²⁴, но он был упущен.

Для решения накопившихся противоречий Синодом было принято решение отправить на Афон архиепископа Никона (Рождественского), на документ об утверждении кандидатуры которого сам император Николай II начертал резолюцию: «Преосвященному Никону моим именем запретить эту распрю»¹²⁵.

Перед отправкой своего представителя, Синод успел сделать то, что изначально вело к провалу миссии. Произошло официальное осуждение учения об именах, изложенное в книгах отца Илариона и Антония Булатовича. Архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский) по поручению Святейшего Синода, на основе заслушанных докладов архиепископов Антония и Никона, а также профессора Троицкого, составляет послание. Оно будет опубликовано 18 мая 1913 г. и в нём имяславцы обвинялись в обожествлении звуков и букв имени Бога: «Главное же, допускать (вместе с о. Булатовичем), что „самым звукам и буквам Имени Божия присуща благодать Божия“ или (в сущности, то же самое) что Бог нераздельно присущ Своему Имени – значит в конце концов ставить Бога в какую-то зависимость от человека, даже более: признавать прямо Его находящимся как бы в распоряжении человека. Стоит только человеку (хотя бы и без веры, хотя бы бессознательно) произнести Имя Божие, и Бог как бы вынужден быть Своею благодатию с этим человеком и творить свойственное Ему. Но это уже богохульство! Это есть магическое суеверие, которое давно осуждено Святой Церковью»¹²⁶.